Geum.ru

М. В. Ломоносова географический факультет Материалы юбилейной научной конференции «Культурный ландшафт: теория и практика» (3-11 ноября 2003 г.) Москва-2003 Семинар

Вид материалаСеминар

Содержание


Ландшафт в зеркале культурологии
Культурный ландшафт как социальное пространство
Ландшафтный код и ландшафтные образы
4. Ландшафтные символы: функция конструирования символической образности в культуре.
Культурный ландшафт как национальный пейзаж
Ландшафт и хронотоп: история освоения территории и становление культурного ландшафта
2. Декомпозиция и агрегирование как сущностные стороны процесса становления культурного ландшафта.
Культурный ландшафт российского города
К вопросу классификации культурных ландшафтов (на примере севера россии)
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

С этих позиций понятие «культурный ландшафт» предпочтительнее термина «антропогенный ландшафт», имеющего широкое хождение в географии, главным образом благодаря работам Ф.Н. Милькова. Кроме того, второй термин неудачен по его прямому смыслу («ландшафт, сделанный человеком») – на что уже не раз указывалось в географической литературе.


Второе направление можно обозначить как междисциплинарное. Здесь культурный ландшафт, исследуемый с участием представителей гуманитарных дисциплин (а нередко - только «гуманитариями»), давно уже «оторвался» от ландшафта, а нередко – и от территории. Явный акцент в таком изучении делается на термине «культура», причем изучаются в основном «порождения» людей, населяющих (населявших) конкретные ландшафты – от древних рун и саг до политических предпочтений. Речь идет, скорее, о прочтении ландшафтов и их образов (в самом широком смысле) средствами гуманитарных наук. Эти средства довольно многообразны и дают интересные результаты, но нельзя забывать, что любое «прочтение» ландшафта конкретным исследователем неизбежно несет на себе отпечаток соответствующих социокультурных установок.

Нужно констатировать, что «вырвавшееся на волю» понятие культурного ландшафта уложить в какое-либо прокрустово ложе невозможно, да и не нужно – как и, например, требовать от специалистов-этнографов или фольклористов погружения в терминологию и методологию классического ландшафтоведения.


ЛАНДШАФТ В ЗЕРКАЛЕ КУЛЬТУРОЛОГИИ

Е.Ю. Колбовский

Ярославский государственный педагогический университет,

Естественно-географический факультет

kolbowsky@mail.ru

1. Метафизика ландшафта. Становление русского провинциального ландшафта - исторический процесс, который может быть представлен как окультуривание пространства обитания. Воздействуя на природу, человек воспроизводит культурный ландшафт (КЛ) как символ, выражающий его чувства, убеждения и ценности, следовательно история КЛ есть история одухотворения, или, по Георгию Гачеву, «одомашнивания» этносом приданного ему «варианта природы».

Согласно исследовательской гипотезе, принятой в этой работе, ландшафт становится феноменом культуры по мере накопления в нем совокупности негэнтропийных черт - признаков освоенности, структурированности, осмысленности. Накопление признаков освоенности происходит постепенно, но в конце концов возникает такой момент, когда сумма изменений, произведенных человеком в ландшафте, далеко превышает утилитарные нужды «полезности» и удобства: созданный избыток энергии и информации переходит в новое качество, создавая метафизику ландшафта, которая впоследствии приобретает самодовлеющее непреходящее значение, и задает дальнейший вектор развития рукотворной природы.

Метафизика ландшафта и есть его «дух», «образ» (по-польски ландшафт - «крайобраз»), состоящий из множества символов, запечатленных в искусстве, живописи, народном фольклоре.

Всякий ли антропогенный ландшафт можно считать культурным? На наш взгляд, человек как преобразующая сила окультуривал ландшафт повсюду, где увеличивал его разнообразие, повышал негэнтропию, сложность и мозаичность местности, создавая тот самый излишек энергии, который и переходил в новое качество - образ. Если осваивая пространство человек открывал скрытую в кажущемся хаосе природы закономерность, ему неизбежно открывалась ее красота. «Возделывать землю не значит злоупотреблять ею, истощать и разрушать ее, а значить улучшать ее, вводить в большую силу и полноту бытия» - писал Дмитрий Лихачев.

Давно известно, что этнически укорененный («национальный») сельский пейзаж любой страны чрезвычайно красив. Герберт Спенсер трактовал красоту сельских видов как «забытую полезность», ссылаясь на то вроде бы верное наблюдение, что утилитарные объекты из прошлых эпох становятся эстетическими в последующих. Однако этого явно недостаточно.

Мы не признаем красивым объект, лишенный внутренней организации. Необходимо чтобы сам субъект (в нашем случае - субъект освоения) обнаружил, открыл закономерность в кажущемся хаосе природы. Красота буреломного таежного леса Северной Евразии для наблюдателя, помещенного вовнутрь, весьма относительна - хотя бы потому, что ее невозможно увидеть: обзор затруднен, горизонт закрыт, нет переднего, среднего, дальнего плана - на Руси такой ландшафт называли «пустынью».

Вторжение в девственную тайгу неслучайно начиналось с рек, движение по водной глади которых, позволяло отодвинуться от стены леса и выбрать локусы приложения усилий. Человек расчищал пространство девственной природы, освобождая «материк земли» (выражение ярославского землемера XVII века) - сначала мысы и стрелки рек, площадки пойм, потом надпойменные террасы, вершины холмов и склоны. Освоение ландшафта с самого начала помимо утилитарных решало эстетические задачи, и потому может быть определено как визуальное раскрытие и организация ландшафта.

Специалисты по биологии восприятия пришли к выводу, что рисуя картину художник извлекает из окружения структуру, которая уменьшает. В этом смысле фрагменты «дикой» природы как правило избыточны (эту избыточность можно описать в понятиях структурной избыточности в смысле теории Шеннона).

Таким образом, окультуривание ландшафта есть творческое его освоение. Обнаружение красоты в окружающем нас мире - явление вторичное по отношению к творческим способностям человека. Подобно тому, как скульптор выводит форму из камня, «отсекая все лишнее», люди усиливали, подчеркивали природный потенциал ландшафта, прорубая непроходимые «непроглядные» (этимология слова!) буреломные заросли дремучего леса и создавая «прозоры», раскрывая высокий уступ над озером, стрелку на слиянии двух рек, углубляя протоку между двумя озерами, наращивая плодородный горизонт - короче, «вводя природу в большую силу».

2. Культурный ландшафт как социальное пространство. Места в ландшафте - основные элементы жизненного пространства, а их композиция складывается из той смысловой и эмоциональной нагрузки, которой они номинированы.

Культурный ландшафт, в котором мы обитаем, является социально обозначенным и сконструированным, посредством занесения социальных реальностей в физический мир. Таким образом, культурный ландшафт - способ присвоения, социальной организации и структурирования пространства обитания. В этом аспекте КЛ выступает как социальное пространство, выражающее формы существования различных пространственно-временных отношений - так называемых «хронотопов», в рамках которых реализовались совершенно различные модели освоения, в свою очередь вызывали к жизни и разные типы КЛ. Хронотопы тоталитарных эпох в разных странах обнаруживают известную параллель: силовой подход к социуму, оборачивается силовым подходом к природе - освоение пространства выражается в его покорении, захвате, «застолблении». При этом возникает столь характерная для империй новая организация пространства с сакральным «ухоженным» центром и эксплуатируемой, разваленной периферией.

Имперское освоение всегда и повсюду, в любых хронотопах уничтожало этнически укорененные типы КЛ, превращая пространство в «территорию» - некий субстрат для развертывания сугубо сырьевой деятельности с неизменно негативными катастрофическими последствиями. Подобной участи не избежал и русский сельский провинциальный ландшафт, который в начале XX века был представлен убогим, отсталым, (т.е., был намеренно и осознанно «обнулен»), а потом освоен заново как территория («целина»), при этом многие его элементы подверглись уничтожению.

Следовательно, не только различие в природных условиях разных эпох освоения, но и социальные («стилевые особенности») организации проработки пространства могли влиять (и влияли) на пространственную мозаику культурного и природного ландшафта. В этом - очевидное и бесспорное влияние метафизики ландшафта на его физику - структуру и функционирование.

3. Ландшафтный код и ландшафтные образы. Если рукотворный ландшафт есть произведение культуры, а культура, как известно, создает различные коды, в том числе, коды предметно-пространственной среды, то следовательно можно и должно говорить об особом «ландшафтном» коде -В этом смысле культурный ландшафт - выразительно говорящее бытие. Лес и луг, поле и тропа, речка и мельница - все это знаки ландшафтного кода, сообщения «пространственного текста», в каждом из которых, таятся смысловые сокровища. Своеобразие и сложность и ландшафтного кода заключается в том, что Целостные ландшафтные образы формируются не столько набором элементов, сколько метрическими соотношениями между ними, воспроизведение которых и создает «иконичность» ландшафта: «сообщение» создается помещением значимой формы на определенное место.

Ландшафтная символика возникает из ландшафтных образов. Сам по себе ландшафт воспринимается через совокупность увиденных с разных точек «картинок», прочтение которых требует владения особым символическим кодом и основано на действии слабо осознаваемого человеком механизма пространственного синтеза, связанного со способностью образов представлять информацию в целостной, мгновенно схватываемой форме. Ландшафтные образы («омут», «на распутье», «среди долины ровныя», «у озера», «над вечным покоем», «три тополя на Плющихе») - это посредники между чувственными явлениями и духовным содержанием в культуре данной цивилизации, центры, вокруг которых группируются образы других модальностей; в этом - исключительность роли ландшафтных символов для познания вообще.

4. Ландшафтные символы: функция конструирования символической образности в культуре. Ландшафтные образы и сопутствующие им символы зарождаются и эволюционируют вместе с культурой эпохи. Процесс возникновения ландшафтных символов и наполнения их новым смыслом проходит несколько стадий, связанных с этапами конструирования символики национального макрокосма. мифологическую, теоцентричную антропоцентричную..И только на антропоцентричной стадии, совпавшей с оформлением и расцветом рукотворной природы ландшафтные символы находят отражение в живописи, и на полотнах художников впервые появляется, наконец, полноценный пейзаж - образ сельской местности, собственно «landschafts».

В данной конкретной культуре конструирование символической образности проходит ряд общих стадий: схематизацию - вычленение крутого берега реки из всех прочих, конвенциализацию - закрепление кодового значения - «яр», и наделение значащими деталями (крутизна, обзор, значительность), наконец - рождение матрицы кругов смысла - «Вдоль крутых берегов, Волга-речка течет...».

Смерти ландшафтного символа предшествует предварительное его обесценивание, реализующееся посредством превращения символа в знак. Символ как бы теряет присущую ему смысловую и эмоциональную нагрузку, одновременно с этим носители культуры - субъекты восприятия - утрачивают способность пользоваться ландшафтным кодом. В наше время функцию омертвления ландшафтных образов «с успехом» выполняет массовая культура и телереклама: индустриальная стилизация символов сначала превращает их в знак, а уже последующее тиражирование сопровождается окончательной утратой даже того, смыслового «сухого» остатка, которой первоначально был в них заложен.

История развития всякой культуры опирается на идею гармонизации сосуществования человека с окружающей средой. Для реализации этой идеи культура вырабатывает традиции - в том числе традиции жизни в ландшафте, содержащие три аспекта: смысловой - ибо являются отражением обобщенных взглядов на мир; духовный - так как несут в себе нравственно-этическую концепцию, поведенческий - ибо формируют этическую парадигму. Этим трем аспектам соответствуют три функции ландшафтных символов - мировоззренческая, коммутационная, регулятивная. При переходе общества из одного состояния в другое включается особый «механизм» передачи культурных традиций и осуществляется как бы наполнение символов новым содержанием - в противном случае происходит утрата норм жизни в ландшафте, что и произошло в советской культуре середине XX столетия.

5. Культурный ландшафт как национальный пейзаж. С представлением о ландшафтном коде тесно связана идея изобразительного языка. Поскольку картина передает не только сходство с ландшафтом (пейзаж как факт-видимость), но и представление о нем (пейзаж как образ и идеал), то через пейзажную живопись мы можем выяснить, каким видели и представляли ландшафт «обитатели» разных культур и хронотопов, - в этом плане история пейзажной живописи - это история открытия (и одновременно - окультуривания-очеловечивания) ландшафта и конструирования ландшафтных образов.

Развитие пейзажного жанра шло параллельно с оформлением культурного ландшафта, и закономерно, что сельский пейзаж начинался с изображения искусственных сооружений в ландшафте, Чем больше признаков рукотворной природы заключал в себе ландшафт, тем пристальней вглядывался в него художник, тем более разнообразным и сложным становился изобразительный (и одновременно - ландшафтный!) код.

Анализируя пейзажную живопись прошлого в хронологическом порядке мы обнаруживаем существование своеобразного цикла в развитии жанра, повторившегося с различными вариациями в разных странах. Внутренним механизмом, направляющим эволюцию жанра было постоянное усложнение восприятия человеком ландшафта, вычленение в нем новых черт и обогащение способов передачи этих черт на холсте. Овладение средствами передачи реального ландшафта неизменно вело к стилизации и поэтизации, т.е., к созданию образа, что фактически выражалось в появлении идеального пейзажа (сначала - «итальянского», чуть позже - «фламандского», «английского», а затем и «русского»). Однако, однажды появившись, ландшафтные символы способствовали выработке образного языка, который позволял уже обратиться к пейзажу как средству воплощения чувств и идей, настроений, при этом собственно копирование природы обесценивается («голая техника»). Другими словами, эмоциональная интерпретация ландшафта (еще одна ступень на пути его очеловечивания) позволявшая выражать внутреннее состояния и переживания человека, становится возможной лишь после создания художественного языка изобразительных средств.

Таким образом, визуальные открытия и новое мировосприятие позволяют запечатлеть ландшафт по-новому, с большей силой реальности, и с иным смысловым наполнением, что после закрепления в традициях художественного изображения приводит к выработке нового изобразительного кода и языка, который в свою очередь служит для выражения уже более абстрактных чувств и идей в «идеальных» и «драматических» пейзажах. Закономерно, что идеальный пейзаж, разрабатывающийся в рамках каждого такого цикла выполнял знаково-деятельностную фукцию, ибо служил образцом для подражания и, что еще важнее - для создания новых реальных рукотворных ландшафтов.

Деятельностная функция идеального пейзажа для нас особенно интересна, ибо именно метафизика идеального пейзажа стимулировала первые сознательные попытки создания эстетически во вкусе времени оформленного ландшафта в России.

Ландшафтные символы несут в себе идеал и ценности культуры, им свойственна способность предвосхищать цель - телеологичность . Если вся культура - это метаинформация, наследственная память коллектива, то КЛ - часть этой памяти, задающая нормы и способы действия человека в природе. В КЛ любой эпохи заложен образ идеальной природы, который служил средством передачи идеальных целей от человека к человеку, от общины к общине; от поколения к поколению. Поэтому - культура, утратившая свои символы обречена...


ЛАНДШАФТ И ХРОНОТОП: ИСТОРИЯ ОСВОЕНИЯ ТЕРРИТОРИИ И СТАНОВЛЕНИЕ КУЛЬТУРНОГО ЛАНДШАФТА

Е.Ю. Колбовский, В.В.Морозова

Ярославский государственный педагогический университет,

Естественно-географический факультет

mailto:kolbowsky@mail.ru

1. Культурный ландшафт как выражение хронотопа. Освоение территории Центра и Севера европейской части России - сложный и во многом противоречивый процесс, контролируемый как природными, так и социальными факторами. не составляют в этом смысле исключения. Такие масштабные исторические явления, как первичное освоение территории и распашка земель, внутренняя колонизация и становление русской государственности происходили на фоне непрерывно меняющихся природных условий, которые то благоприятствовали этим явлениям, то, наоборот, тормозили их развитие, иногда поворачивая вспять сам процесс освоения.

С позиций ландшафтоведения основными результатами воздействия человека на природу можно считать, во-первых, расширение сферы (территории) влияния человеческой деятельности в пространстве «дикой» природы, во-вторых, постепенное накопление в ландшафте антропогенных черт, сопровождающееся переходом природных ландшафтов в категорию антропогенно измененных, а затем и собственно антропогенных ландшафтов. Анализ исторических данных, материалов писцовых и межевых книг, старых картографических источников позволяет сделать вывод о неровном «волновом» характере освоения пространства Центра и Севера Русской равнины. С первого тысячелетия до нашей эры и на всем протяжении второго вплоть до новейшего времени процесс освоения представлял собой непрерывное чередование волн распространения человеческого влияния и внедрения антропогенных ландшафтов (селитебных земледельческих, пасторальных) в структуру естественной ландшафтной «мозаики». За каждой из таких волн, как бы расплескивающих влияние человека на все большее пространство с неизбежностью следовала эпоха кризиса и спада, т.е., забрасывания и запустения ранее заселенных, распаханных, залуженных и осушенных земель и возврата их в сферу влияния природных ландшафтообразующих факторов.

Продолжительность каждой последующей волны освоения сокращалась по сравнению с предыдущей. Однако, в силу своеобразия и специфики природного фона для каждой волны освоения была характерна своя мозаика соотношения освоенных и девственных участков. Ареалы пика освоения (фазы территориальной экспансии), принадлежащие к разным волнам, не вполне совпадали между собой в пространстве, как не совпадали между собой и «съежившиеся» ареалы периодов природных катастроф, геополитических кризисов и хозяйственного упадка.

Это несовпадение закономерно, и определяется во-первых флуктуациями климата и соответствующей естественной трансформацией ландшафтов, во-вторых, изменением «техники» (методов орудий и способов) хозяйства, в-третьих (но, не в последних) своеобразием культурной, геополитической и экономической обстановки каждой очередной волны освоения, т.е., спецификой хронотопа каждой эпохи.

В силу этих же причин каждая последующая волна освоения, с одной стороны размывала предыдущий рисунок соотношения освоенных и нетронутых участков, с другой стороны - наследовала отдельные, наиболее устойчивые элементы этого рисунка.

С одной стороны единожды найденные, «нащупанные» в ландшафте места уже не выпадали из зоны человеческого внимания, поскольку обладали целым рядом «полезностей», были красивы и удобны. Это обстоятельство объясняет устойчивость древнеосвоенных «локусов» в современном ландшафте и их передачу по наследству от одной исторической эпохи к другой. Например селитебные ландшафты Русской равнины практически повсеместно были «угаданы» еще десять-пятнадцать веков тому назад. Ополья северо-восточной Руси - безлесные равнины, долгое время считавшиеся сугубо природным образованием, на самом деле связаны с «ядерными» районами полевого пашенного земледелия (Углече Поле, окрестности озер Неро и Плещеева).

С другой стороны, пространства «отнятые у природы» в условиях климатического оптимума и занимающие не самое выгодное положение в ландшафте (сточки зрения земледельческого использования), могли быть заброшены в следующую фазу в условиях избыточного увлажнения и похолодания, поскольку усилия, необходимые для их поддержания в культурном состоянии превышали наличные возможности человеческих коллективов. На территориях российского Центра и Севера, которые и поныне входит в «зону неустойчивого земледелия», в периоды спада хозяйственной активности ландшафтные особенности часто выступали в роли лимитирующего фактора. В условиях общего избытка увлажнения и повсеместного распространения глеевых и глееватых почв, чередования нескольких дождливых и прохладных вегетационных периодов подряд могло привести к выпадению из пахотного клина всех слабодренированных участков. Таким образом, современный нам рисунок освоения пространства, выражаемый мозаикой белых и зеленых контуров листа топографической карты, имеет длительную историю и содержит в себе ряд гетерогенных элементов, унаследованных от различных волн - циклов деятельности человека в ландшафте.

Рисунок освоения оказывает существенное влияние на современные социально-экономические процессы, когда специфика нового производства вступает в противовес с якобы рудиментарными элементами прежней мозаики территориальной организации жизнедеятельности человека. Из этих противоречий, в частности, выросла проблема «малых «неперспективных деревень», когда многие древние элементы ландшафта сочли не только бесполезными, но и вредными, и повели на них суровое наступление, объединяя пашни в «аэродромные поля», искореняя кустарники и опушки, корчуя пустоши, осушая поймы. В итоге всех этих односторонних и близоруких преобразований ландшафт становился все более однообразным и примитивным, а следовательно, незащищенным и скудным, обреченным на деградацию.

Экологические кризисы, вызванные освоением и (или) изменением природного фона в неблагоприятную по отношению к формируемому КЛ сторону, имели место и в прошлом. Так, уже первый этап земледельческого освоения территории российского Центра, связанный со сведением лесов, подсечно-огневым и долинным земледелием поздних фатьяновцев и финно-угорских племен, вызвал системный экологический кризис, который выразился в общем накоплении долинного накопления аллювия, активизации эоловых процессов и погребении темноцветных окультуренных почв под дюнами высоких пойм и надпойменных террас.

2. Декомпозиция и агрегирование как сущностные стороны процесса становления культурного ландшафта. В ходе развития культурного ландшафта человек постоянно использовал операции пространственного анализа и синтеза, проявлявшиеся, соответственно в декомпозиции дикой природы (или ландшафта предшествующей эпохи) и агрегировании их в составе культурного ландшафта.

На начальных этапах освоения декомпозиции подверглась дикая природа, в пространстве которой выделялось существенное, и оно (это пространство) как бы членилось на элементы в соответствии с нуждами человека. При этом, первостепенное значение в проблеме выбора места играло природное ландшафтное разнообразие. Прежде всего осваивались зоны, включавшие несколько ландшафтно-контактных участков, природных экотонов: площадки боровых террас над руслом небольших рек («мысы»), высокие пойменные гривы, сохранившие останцы широколиственных рощ, «камерные» долины притоков овражного типа, дюны речных долин, вершины небольших зандровых холмов вблизи рек, крутые холмы на водоразделе между двумя ручьями.

В последующем шла постоянная детализация элементов - функциональных мест в культурном ландшафте. Таким образом за столетия возникло все современное разнообразие мест-элементов культурного ландшафта: места для жилья (селитебные элементы) место для пашни, луга и пастбища (агроценозы), места - линейные связующие элементы - дороги и реки и т.д. В этом смысле освоение представляло собой типично итеративный процесс.

Граница между Природой и Культурным ландшафтом всегда была постепенной - селитебные места и пашни (антропогенные элементы КЛ), соседствовали с сенкосами и пастбищами (антропогенно измененными элементами), те, в свою очередь, с элементами, лишь слабо затронутыми влиянием человека (охотничьими угодьями - путиками крестьян и зверинцами феодалов) - так постепенно, за многие десятилетия совершалась поляризация ланшафта. Роль естественных границ между волостями играли реки и крупные болотные или лесные массивы. Многим волостным границам было суждено сохраниться в итоговом рисунке освоения как рубежным природным элементам культурного ландшафта, ныне играющих роль блоков экологического каркаса, полярно дистанцированных от очагов и осей хозяйственного развития.

Декомпозиция осуществлялась вширь (раздвижение границ «фронтира», освоение новых участков), и внутрь, вглубь - путем детализации свойств уже выделенных элементов ландшафта. Смысл декомпозиции: преодоление сложности и избыточной информационности природы, приведение хаоса в порядок - борьба с энтропией. Принцип простоты и итеративности диктовал первоначальную Принцип полноты освоения реализацию простых моделей освоения и последовательное их усложнение. определил последовательное (итеративное), но конечное в рамках данного хронотопа наращивание сложности КЛ.

Таким образом, эволюция развития КЛ на данной территории дикой природы шла от «простоты» к «полноте» - как в смысле охвата участков, обойденных при первоначальном освоении (вторичная колонизация), так и в смысле итеративного познания и использования свойств отдельных элементов (полей, лугов, речных пойм и болот. Осваивая ландшафт, человек осуществлял последовательные действия в течении десятилетий и даже веков разлагая сложную (и неявную!) природную структуру на элементарные природно-антропогенные составляющие, до тех пор пока этот «анализ» не прекращался вследствие неделимости фрагмента и общей устойчивости полученной модели состава КЛ - либо по другой причине.

Другой неотъемлемой стороной процесса освоения было агрегирование мест в пространстве КЛ - установление отношений на заданном множестве элементов.

Элементарное агрегирование - это постепенное «эволюционное» укрупнение полей в сельском ландшафте российского Центра и Севера, где по склонам моренных холмов и песчаных камов в соответствии гребне-килевыми элементами тянулись мелкие, распахиваемые по водостоку «гоны» земли. Хозяйственное чутье земледельца подсказывало нецелесообразность объединения в одном контуре двух или трех участков пашни с резко различными почвенными условиями, поэтому подобная мелкоконтурность, вообще говоря, являлась отражением своеобразной экологической нормы. Лишь по прошествии многих десятилетий, когда под воздействием эксплуатации агроландшафт терял естественную контрастность (моделировался рельеф, запахивались границы между почвенными разностями, делювиальные шлейфы опускались в ложбины между холмами), становилась возможным элементарное агрегирование - компоновка отдельных угодий в более крупные контуры.

. В алгоритме агрегирования (также как и декомпозиции) содержится (хотя может быть и не явлена наблюдателю) идеальная модель (основание деления), продиктованная культурной средой данной конкретной эпохи освоения. Примером такой модели являются представления о «худой» и «доброй» земле, которые всегда конкретны, историчны. В этом обстоятельстве и заключена средовая роль культуры. Способы декомпозиции и агрегирования элементов КЛ в рамках конкретного хронотопа можно назвать (используя понятия системологии) пространственным конфигуратором.

Смена конфигуратора трансформировала рисунок освоения - такие его качества как дисперсность, площадь отдельной хозяйственной единицы в ландшафте, людность поселений, характер границ освоенного ландшафта и многое другое.

Так, в пространственном плане апогей освоения был достигнут уже в конце XVI века, когда выставление починков и заимок, ведение работ по расчистке леса и образование новых дере­вень привели к появлению абсолютно максимального за всю историю центра Руси числа населенных пунктов. Подъем следующей волны освоения происходил уже в рамках совершенно иного пространственного конфигуратора (сложившегося под воздействием таких факторов как рост поместного и вотчинного землевладения, свертывание крестьянской инициативы, закрепощение крестьян) поэтому начавшееся возобновление захватывало иные урочища, а зарастающий лесом участок пашни мог и вовсе не вернуться в хозяйственный оборот.

Агрегирование - безусловно творческая сторона освоения и становления КЛ, придающая последнему эмерджентность, ибо будучи объединенными, взаимодействующие элементы образуют систему, которая обладает не только внешней целостностью, обособленностью от окружающей среды, но и внутренним «естественным» единством - именно таковым выглядит культурный этнический ландшафт любой страны.


КУЛЬТУРНЫЙ ЛАНДШАФТ РОССИЙСКОГО ГОРОДА

О.В. Коломейцева

НИИ развития образования

o_kolom@pochtamt.ru

Понятие культурного ландшафта применительно к городу слабо определено.

Попытка сформировать собственно понятие культурного ландшафта города - вот задача исследования. Ландшафтная и городская феноменология несопределены и безуспешно интегрируются лишь в плоскости общего (?) предмета изучения и / или проектирования [11].

Выделим несколько подходов к определению города :

1) Культурофилософский. Город - идеальное образование[20], выстраивание "культурного ландшафта" происходит в сознании человека [21];

2) Культурологический. Город рассматривается как культурно конструированное пространство смысла. Единицей пространственной организации является пространственное место, создаваемое определенными городскими общностями[22];

3) Средовый - наиболее распространенный подход. Город представляется как среда жизни и место концентрации деятельности [14];

4) Культурно-биографический [7] и схожий с ним - историко-культурный подходы [1]. Город - живое существо и сосредоточие духовной жизни государства, местности [7]. Н.П. Анциферов утверждал важность изучения городских ландшафтов для всей русской культуры [1].

Под городом в культурноландшафтном подходе следует понимать населенную местность, территорию, с ярко выраженным этнокультурным ядром, как "носителем" городской культуры. При отсутствии этого ядра - город превращается в исторический источник [18], в документ как информацию, записанную на материальном "носителе". "Носителями" информации могут быть не только памятники, но и люди [4]. Город есть только отражение внутренней жизни его обитателей, их верований, идей, их характера, склонностей и предрассудков [19]. Культура вообще, как и городская, связана с понятием ценности, значимости. Культура - то, что создано человеком, действующим сообразно оцененным им целям, или, если оно уже существовало раньше, по крайней мере, сознательно взлеяно им ради связанной с ним ценности [17]. В объектах культуры заложены ценности, а сущность ценности в ее значимости [17]. Все, что существовало ранее в городской культуре становится культурной памятью города, генетическим кодом поведения людей [13]. В современных мегалополисах нет городской культуры, они находятся между городом и негородом [20]. Для мегалополисов применим термин не культурный ландшафт, а урбанизированный ландшафт. Урбанизированный ландшафт - это физическое распространение урбанизма на негородской ландшафт [11].

Выделение ландшафтов (природных или культурных) связано с восприятием человеком местности. Ландшафт - совокупность взаимообусловленных и взаимосвязанных предметов и явлений природы, предстающих перед нами в образе тех или иных исторически сложившихся, непрерывно развивающихся географических комплексов [16].

Культурный ландшафт города - целостное пространственно-временное, материально-духовное образование , формирующееся в городе. Целостность при этом выражается не в наличии единого смыслового, статусного, семантического полей, а в самом феномене культурного ландшафта, в его значимости и взаимосвязи всех компонентов. Чистое психическое имеет в реальном мире свои пространственно-временные определенности, определяемые благодаря фундированию в физической телесности [8]. Таким образом, дух места является одним из компонентов культурного ландшафта. В современной географии компоненты культурного ландшафта рассматриваются как самостоятельные объекты исследования - ландшафты, среди них : природный, техногенный, духовный, топонимический.

Один из основных методов исследования культурного ландшафта города - моделирование его образа. Образ - единственно возможный для сознания после понимания, ухватывание города как законченной и целой формы, посколько город как целое нельзя охватить эмпирическими глазами [20]. Среди геокультурных и культурно-географических образов как микрообъекты рассматриваются образы городов и ландшафтов [9]. Культура - стремление души исторического тела к освобождению, ее попытка обрести выражение, образ, форму своей сущности [3]. Географические образы городов находят свое выражение в материальной форме городской культуры : литературных произведениях, искусстве, градостроительстве. Образ культурного ландшафта фиксируется в сознании горожан; он перестал быть собственностью объекта, он стал принадлежать сознанию [2]. Сознание человека формируется при участии языка, который является мощным средством обобщения образов сознания [23]. Образ получает речевую реальность в слове и во всем своем семантическом объеме воплощается через значения отдельных слов [10]. Формируется широкая коммуникативная среда - образный ландшафт [5]. Такой "образный ландшафт" становится частью языковой культуры и неотъемлемым составляющим культурно-ландшафтного образа города.

Важную роль в формировании образа культурного ландшафта города играют топонимы. Топонимическая система - фундаментальный фактор, структурирующий пространство в сознании топонимической личности [15]. Проблема стоит в способности топонимической личности к ментальным репрезентациям топонимов. Образообразующие урбанонимы в современных российских городах почти не сохранились, за исключением названий церквей. Наиболее информативной, отражающая свойства культурного ландшафта, является адресная часть названия храма, например : церковь св. Георгия, что на Всполье. Для интерпретации топонимического образа необходимо выявить всю историко-культурную биографию топонимов, включающую следующие модули : адресно-идентификационный, хронологический, этимологический [6]. Также следует найти мотивы и принципы номинации, культурные коннотации топонимов. Отдельное место занимает изучение ассоциативных реакций при восприятии топонимов [12].

Семиотические концепты возникают тогда, когда образ "поднимается " до символа и "опускается" до знака[2]. В этом случае, культурный ландшафт города рассматривается как семиотическая система.

Литература

1) Анциферов Н. П. Краеведный путь в исторической науке (Историко-культурные ландшафты) // Краеведение. - 1928. - № 6. - с. 321-339

2) Арутюнова Н.Д. Образ (опыт концептуального анализа) // Референция и проблемы текстообразования. - М., 1988. - с. 117-130

3) Вебер А. Избранное : Кризис европейской культуры. - Спб : Университетская книга, 1999. - 564 с.

4) Веденин Ю.А. Информационные основы изучения и формирования культурного ландшафта как объекта наследия // Известия РАН, сер. геогр. - 2003. - № 3. - с. 7-13

5) Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. - М : Новое литературное обозрение, 1996. - 304 с.

6) Горбаневский М.В. Русская городская топонимия. - М : ОЛРС, 1996. - 304 с.

7) Гревс И. Город как предмет краеведения // Краеведение. - 1924. - № 3. - с. 245-258

8) Гуссерль Э. Феноменологическая психология. Амстердамские доклады // orel.rsl.ru

9) Замятин Д.Н. Гуманитарная география : пространство и язык географических образов. - Спб : Алетейя, 2003. - 331 с.

10) Илюхина Н.А. Образ как объект и модель семасиологического анализа : Дисс. доктора филол. наук. - Уфа, 1999. - 417 с.

11) Каганский В.Л. К феноменологии урбанизированных ландшафтных сред // Городская среда : проблемы существования. - М., 1990. - с. 81-100

12) Карабулатова И.С. Типы ассоциативных реакций при восприятии региональной топонимии // Филологический дискурс. - Тюмень, 2000. - с. 116-119

13) Козыренко С.М. Градостроительная культура : конструирование культурного пространства XXI в. : Дисс. канд. культ. наук. - Владивосток, 1999. - 135 с.

14) Лаппо Г.М. География городов : Учеб. пособие. - М : Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1997. - 480 с.

15) Макарова Е.В., Дмитриева Л.М. Пространство и топонимическая личность // Язык и культура Алтая. - Барнаул, 2001. - с. 35-40

16) Мильков Ф.Н. Словарь спрвочник по физической географии. - М, 1970. - 342 с.

17) Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. - М : Изд "Республика", 1998. - 413 с.

18) Рошаль Л.М. Арбат как исторический источник // Мир источниковедения. - М, 1994. - с. 441-444

19) Семенов С.А. Благоустройство городов. - М, 1912

20) Смирнов С.А. Антропология города, или о судьбах урбанизма в России // www.anthropology.ru

21) Стародубцева Л.В. Город как метафора урбанизируемого сознания //Урбанизация в формировании социокультурного пространства. - М :Наука, 1999. - с. 87-93

22) Тишков В.А. Культурный смысл пространства // Этножурнал. - 2003. - № 8, www.ethnonet.ru

23) Язык и сознание : парадоксальная рациональность. - М :Изд-во ИЯ РАН, 1993. - 174 с.


К ВОПРОСУ КЛАССИФИКАЦИИ КУЛЬТУРНЫХ ЛАНДШАФТОВ (НА ПРИМЕРЕ СЕВЕРА РОССИИ)