Женский образ, Вечные вопросы

Вид материалаДокументы

Содержание


Александр Кудин, член КПСС, кандидат философских наук
Жуковский, Московской обл.
Вместо послесловия. Прочитали о себе
Часть вторая
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   15

Александр Кудин, член КПСС, кандидат философских наук


Киев

* * *

Мы считаем, что усиление философского поиска в мо­лодежной среде вызвано тем, что развитие марксизма как науки почти прекратилось. А ведь Маркс, Ленин и их соратники работали десятки лет назад.

Например, классы и классовая борьба. Ведь у нас нет антагонистических классов. Следовательно, наше об­щество движется вперед борьбой каких-то иных сил. Что это за силы — неизвестно, но понять необходимо.

В 18 лет, когда изменить весь мир кажется очень легко, мы создали, не знаю как это назвать — союз, обще­ство или партию для борьбы за построение коммунизма. Против кого мы будем бороться и какими средствами, мы не знали, поэтому далее благих намерений дело у нас, разумеется, не пошло. К тому же вскоре вступил в дей­ствие закон о всеобщей воинской повинности, который

132

рассеял нас по бескрайним просторам нашей необъятной родины.

Прежде чем пытаться усовершенствовать общество, нужно понять, что движет им. А для этого нужны зна­ния, добывать которые очень трудно, ведь все приходится делать самостоятельно.

Но это все лишь только начало, и вскоре мы заявим о себе.

Олег Б.

Керчь

* * *

Я недавно с удивлением узнал, что существует ин­ститут изучения проблем молодеяи и комсомола со сво­им директором, его замами и проч., со своим «напряжен­ным» планом на пятилетку.

Я думаю, что путь крутого поворота в деятельности ВЛКСМ проходит не через такие институты, а через осознание молодея?ью своей роли и задач в истории па­шей страны, социализма. И этот путь более революцион­ный и прочный, чем любые директивы и реформы.

Сейчас, по-моему, важное значение приобретает борь­ба за сознание молодежи, а значит, и будущего страны. И борьба эта не менее тяжела, чем когда-либо раньше. Без такой борьбы общество не просто не будет, продви­гаться вперед, но с возрастающей скоростью будет отка­тываться назад, к внедрению в наше сознание мелкособ­ственнической идеологии и забвению основных принци­пов и моральных ценностей социализма, выстраданных и завоеванных историей всего человечества.

По-моему, эта борьба — естественное проявление диа­лектики, а многие боятся признать ее существование.

В. Фролов, инженер, 25 лет
Ульяновск

* * *

Пока написанные профессионалами учебники научно­го коммунизма будут поить нас розовой водицей, неиз­бежно любительское идеологическое творчество, попытки самостоятельно разобраться в расстановке сил внутри на­шего общества.

А. Шведов

Жуковский, Московской обл.

133

Итак:

Приведенные здесь письма вполне могли бы послу­жить основой для следующей главы. Но нельзя объять необъятное. Надо ставить точку.

Мы с вами естественно пришли к простой мысли: молодежь слабо знакома с нашей идеологией. А также с нашей историей, нашими духовными ценностями.

Усилиями многих людей за последние годы выявле­но множество так называемых «молодежных проблем», суть которых сводится именно к этой простой фразе: сла­бое знакомство с нашей идеологией. Необходимость по­литического просвещения и классового воспитания нали­цо. Это еще раз подтверждают и только что приведенные письма.

Вместо послесловия. Прочитали о себе

Пока книга готовилась к печати, я получила письма, которые так и просятся в заключение темы. Они подписаны полными именами, однако лучше ограничиться инициалами.

* * *

Пишет Вам сержант Советской Армии С. Б. В 1983 году в редакцию «Комсомольской правды» поступило письмо от двух 16-летних школьников из Челябинской области. Вы нам дали ответ через газету в статье «Ошибка микрокалькулятора». Свои имена и фамилии мы не сообщили, а подписались Икс и Игрек. Я был одним из авторов этого письма.

За три прошедших года многое изменилось в моей судьбе, изменился и я сам. Успел поработать на производстве и вот уже год служу в армии. Сейчас мне страшно подумать, что у меня была идея моделировать человеческое поведение с помощью технических средств. Я понял античеловеческую сущность собственных мыслей.

Тогда меня возмутило Ваше сравнение нас с фашистскими изуверами, но постепенно я понял, что шел именно этой дорогой. Не знаю, к чему бы это могло привести, если б я вовремя не опомнился.

Сейчас я смотрю на мир другими глазами. Конечно,

134

у нас есть и «Алисы», и «серые мыши», но не они со-ставляют ядро общества. «Серым мышам» необходима помощь, чтобы они стали личностями, людьми. Ну, а с «Алисами» надо вести бескомпромиссную борьбу.

Когда я вернусь из армии, буду своим трудом улуч­шать положение дел в стране.

Не сразу я изменил свои взгляды. Больше всего мне помогла служба в армии, где я ощутил себя членом кол­лектива, клеткой того организма, который называется обществом, и перестал себя считать выше и умнее всех. Теперь я знаю, что Такое истинное товарищество, взаимо­помощь. У нас тут все равны перед трудностями армей­ской службы.

Не знаю, будете ли Вы печатать это письмо. Если со­чтете, что оно поможет другим заблуждающимся моло­дым людям, то я не возражаю, печатайте.
  • * * *

Три года тому назад я был «светским мальчиком», Отец во мне души не чаял, а денег и связей у него пре­достаточно. Он уясе тогда на годы вперед распланировал мою карьеру.

Вещи заменили мне людей, выгодные связи — под­линное человеческое общение. Я открыто презирал всех, кто не разбирался в западных фирмах и модах, кто не мог подъехать к школе на черной «Волге». Потом меня устроили в престижный вуз.

Когда появилась статья о чванливой Алисе — я узнал себя... Невыносимо стыдно мне стало! Я понял, что впу­стую растрачивал годы.

Конечно, дома был скандал, отец кричал, что не про­стит, мама плакала, но я бросил вуз, порвал «выгодные связи», поругался с богатой невестой, а лучший амери­канский костюм подарил кочегару той воинской части, куда я попал служить в ту же осень.

За два года я много читал, много думал. Пример Энгельса, порвавшего с отцом, придавал мне силы.

Продолжение дискуссии о чванстве я читал уже в ар­мии. Теперь, вернувшись старшиной запаса, перечитал все вырезки и нашел силы для последнего шага.

В армии я понял, что, несмотря ни на что, люблю родителей, но не могу ради них изменить нашим высоким 135

идеалам. Им по-прежнему хочется видеть своего сына-«болыним человеком». Но разве счастье зависит от де­нег и чинов? Кому теперь нужны бездушные чинуши?!

И я иду туда, где я больше нужен Родине и партии. Комсомольская путевка, вырезки из газеты с дискуссией по чванству, партийный билет и самые необходимые на Севере вещи — это все, что я беру с собой. Хочется ве­рить, что таким образом спасен не один я. А. С.

* * *

Не хочу скрывать от читателя, что для меня письма, подобные последнему, имеют несомненное значение. Ведь результат идеологической работы (в отличие от сферы материального производства) часто совершенно неуло­вим. Работаешь, работаешь — а есть ли результат? А кто его знает. Поэтому такие письма для любого автора пенны.

136

ЧАСТЬ ВТОРАЯ


НАШИ

ДУХОВНЫЕ ЦЕННОСТИ

ОБРАЗ ЧАПАЕВА

Начинаем новую тему: наши духовные ценности. Она огромна, потому что наши духовные ценности поистине уникальны. Но начинаем мы ее не философски, а пре­дельно конкретно: с образа Чапаева. Почему? Да вы и сами знаете почему. Но не только поэтому. Еще и пото­му, что происшедшее... с данной конкретной темой, ска­жем аккуратно так, вобрало в себя, сфокусировало про­исшедшее, происходящее с нашими духовными ценностя­ми вообще, со многими.

Здесь будут четыре портрета: Фурманова, Маруси Ря-бининой, Петра Исаева (Петьки) и Чапаева. Василия Ивановича.

Дмитрий Фурманов родился в 1891 году, умер в 1926 году. Представитель демократической интеллиген­ции, того тонкого, как пленка, общественного слоя, ко­торый установил высокий этический уровень всех освобо­дительных процессов, происходивших в стране, начиная от эпохи Чернышевского и кончая эпохой Ленина. Имен­но этим слоем выработаны и именно ему органично при­сущи слитость, спаянность с народом, ответственность и стыд перед ним. Этот тонкий слой весь полег на фрон­тах гражданской войны. Этот слой был совестью обще­ства, мы это видим, листая тома его лучших представи­телей: Ленина и Чернышевского.

Здесь кое-что выписано из дневников Фурманова. По этим записям можно проследить путь его духовного развития, его созревание: от нечеткой, неоформившейся любви к человеку вообще, ко всякому человеку — до слияния со вполне определенным классом —■ передовым пролетариатом, борющимся за свое освобождение, а: это, естественно, повлекло за собой борьбу с классовым про­тивником пролетариата, в том числе борьбу с оружием в руках. '.■■"'

1910 год. 26 июня. «Мне думается почему-то, что я должен сделаться писателем и обязательно поэтом... Великое дело любовь!.. Я говорю о той любви, которая больше походит на уважение, на сострадание, на поии-

19мание чужих нужд и вообще на гуманное отношение к человеку, да, именно гуманное... Гуманизм — это на­правление (так говорил наш учитель истории), особое культурное направление... проникнутое уважением к че­ловеку... Вот именно этого-то гуманизма я и придержи­ваюсь: я уважаю человека, кто б он ни был...»

1918 год. 25 марта. «На одном из недавних заседаний наша группа максималистов голосовала за и против го­сударственности. За — ни одного, против — четырна­дцать... Таким образом, вся группа определенно ска­зала:

— Мы — анархисты».

Следующие месяцы — стремительное внутреннее дви­жение, по формулировке самого Фурманова, «от анар­хизма к большевизму».

1918 год. 25 сентября. «Мало теперь только одной
любви к рабочим, мало одного сознания, что у тебя все
самое святое и дорогое в защите угнетенных, обездолен­
ных людей... Надо на деле показать, что ты во всякую
минуту с ними и всегда готов бороться за их дело, на
служение которому теперь ушло все, что есть честного и
благородного».

Да, ушло... И не вернулось!

1919 год. 9 января. «...Я уезжаю на фронт... Остав­
ляю дорогое Иваново... Вот уже скоро два года, как го­
рю, горю, не угасая... Неизмеримо много дали мне эти
два года революции!.. И теперь, оставляя тебя, мой род-
вой черный город, я жалею об одном — что не буду
жить и работать среди рабочей массы, среди наших твер­
дых, терпеливых, страдающих пролетариев... Вер­
нусь ли?.._»

А Чапаев был представителем массы. Он был пред­ставителем той массы, какой она была в поворотный мо­мент истории. Он был душой этой массы.

«По горам, по узким тропкам, бродом переходя встреч­ные реки, ■— мосты неприятель взрывал, отступая, — и в дождь, и в грязь... день сытые, два голодные, раздетые и обутые скверно, с натертыми ногами, с болезнями, ча­сто раненые, не оставляя строя, шли... неудержимые, непобедимые, терпеливые ко всему... Сраяались героями, умирали как красные рыцари, попадали в плен и муче­никами гибли под пыткой...»

«В полку Стеньки Разина были два героя, в боях по­терявшие ноги; они ползали на култышках, один кое-как пробирался на костылях, — и ни один не хотел

140

оставить свой многославный полк... Они не были пустой обузой полку — оба в боях работали на пулеметах... Был слепой, совсем, накругло, ничего решительно не видев­ший боец».

Такой была масса. И без героизма массы не было бы народного героя. Ведь народ признает героическим толь­ко то, что отвечает его интересам, и это недаром. То, что нейтрально по отношению к интересам народных масс, — то скорее забавный фокус, пусть яркий, но не более того. Никакие личные качества не создадут народного героя, если эти личные качества не будут употреблены на до­стижение народных интересов.

Народным интересом тогда было: победа пролетар­ской революции и победа в гражданской войне. Но об­щество неоднородно. Неоднородны его верхи, неоднород­ны и его низы. Когда мы говорим: народный интерес, — мы подразумеваем пролетариат, слитую с ним демокра­тическую интеллигенцию и беднейшее крестьянство.

Знаменательное наблюдение Фурманова. «В больших селах — там обычно кололись резко на две половины непримиримых врагов: с приходом белых задирала голо­ву одна половина, мстила, издевалась, преследо­вала, выдавала; с приходом красных торжество было на стороне других, и они тоже, разумеется, не ща­дили своих исконных врагов...»

Запомним это и пойдем дальше.

Нужно было построить мост, чтобы переправить ар­тиллерию, но строительство шло чрезвычайно медленно, почти что не двигалось. «Там на бревнышках сидел и мирно покуривал инженер, которому вверена была вся работа». Вот как описывает Фурманов реакцию Чапаева. «...Как подскочил к инженеру, словно разъяренный зверь, да с размаху, не говоря ни слова, изо всей силы так и ударил его по лицу!.. И сейчас же инженер забегал по берегу. Там, где висело на бревне по сорок человек, осталось по трое-четверо, остальные были переведены на другую работу... И что же? Мост, который за двое суток подвинулся только на какую-нибудь четвертую часть, к обеду был готовь.

Интеллигентный и образованный, Фурманов явно ме­чется в оценке этого события. Слово «мордобой» он ка-вычит. Его тянет на этическую оценку: «времена были такие... прощали даже... «мордобой». Он пока еще сомне­вается: «Медлительность работ... Была ли она сознатель-

41ным саботажем, была ли она случайностью — кто знает!»

Таким было отношение разных слоев общества к на­родному герою и к его дивизии при его жизни: именно разным, скажем пока так.

Чапаев был организатором. Он прекрасно чувствовал героическое, наэлектризованное состояние той массы, чьи стремления отражались в нем, а потому он умел ру­ководить этой массой.

Когда в дивизию прислали награды, один из лучших полков их не принял. Награжденные заявили, чтв они никого не лучше, что все одинаково честно защищают Советскую Республику, что «нет среди них ни дурных, пи хороших, а трусов и подавно нет, потому что с ними раз­делались бы свои же ребята».

В этом эпизоде ничего исключительного нет. Это было рядовым проявлением стремления к равенству, к един­ству. «В те месяцы и годы высочайшего духовного подъ­ема и величайшей моральной чуткости особенно развита была щепетильность — даже у самых больших работ­ников и даже по очень маленьким делам и поводам». Когда увеличили оклады командирам и комиссарам — они же и запротестовали. «Мы совершенно недовольны и возмущены теми новыми окладами жалованья, которые нам положены теперь... Мы стремились даже к тому, что­бы всем политработникам сравняться жалованьем с крас­ноармейцами, а тут награждают нас новыми прибав­ками».

Такими были моральные установки среды, выдвинув­шей Чапаева. Поэтому и смог Фурманов сказать о нем: «Он свежий, сильный духом человек... Такой цельной и сильной натуры я еще не встречал».

«Его речь густо насыщена была искренностью, энер­гией, чистотой и какой-то наивной, почти детской прав­дивостью».

Был ли он безграмотным? Он был плоть от плоти той массы, которая его выдвинула в герои. Вот наблюдение об уровне образования народа (из книги, посторонней для этой темы): «...один рабочий, ученик воскресной шко­лы, изложив очень обстоятельно все доказательства ша­рообразности Земли, в заключение с насмешливой улыб­кой недоверия добавил: «Только верить этому нельзя, это баре выдумали».

Но это общее состояние образованности народа. А кон­кретно так: писать он научился за несколько лет до

142

смерти. А читал про людей, близких по духу и судьбе: Разина, Пугачева, Ермака Тимофеевича.

«Тургенева, говорили, хорошие сочинения, да не до­стал, а у Гоголя все помню...»

Необразованность была его больным местом. Он хо­тел учиться у Фурманова, но где им было взять время? Они не успели. Больное место так и осталось незале­ченным, открытым, так что по нему удобно бить десяти­летия спустя. Было бы желание, да не было б стыда, а но чему бить — всегда найдется: любой человек уязвим, кто в чем.

Теперь — о главном состоянии, о том состоянии, в котором они жили. Наблюдения Фурманова над собой и над Чапаевым. «...Спокойных нет, это одна рыцарская болтовня, будто есть совершенно спокойные в бою, под огнем, — этаких пней в роду человеческом не имеется. Можно привыкнуть казаться спокойным, можно держать­ся с достоинством, можно сдерживать себя и не подда­ваться быстро воздействию внешних обстоятельств — это вопрос иной... Не страх это и не ужас смерти, это — вы­сочайшее напряжение всех духовных струн, крайнее обострение мыслей и торопливость — невероятная, непо­нятная торопливость».

Это высочайшее напряжение и невероятная торопли­вость сократили жизнь всем, кто их испытывал.

Без женского образа срез эпохи будет неточен. Ма­руся Рябинина, рабочая девушка, тип, рожденный про­летарской революцией. Женских образов в книгах Фур­манова мало, а если есть — то это в основном яенская толпа.

«В штабе гвардии впервые я встретил Марусю Ря-бинину. Была она девушка вовсе ранняя, годов семна­дцати... Русые гладкие волосы Маруси отхвачены корот­ко и неровно; из-под платочка торчали они за ушами и на затылке, будто жесткие оборванные кусочки мочала. Ходила Маруся в кожаной тужурке, в плотной черной юбке — так ходила и лето и зиму, другого костюма не знала...

Прошел восемнадцатый год. В январе девятнадцатого мы уходили на Колчака. Иваново-вознесенские ткачи по­сылали тогда свой первый тысячный отряд...

С первым отрядом ушла и Маруся Рябинина».

Из четырех героев этой статьи Маруся погибла пер­вой. Дмитрий Фурманов написал свои книги в молодо­сти, до зрелости он едва дожил. Молодо его перо, а потому красиво, нестрого. Люди гибнут и тонут не кар­тинно, и Фурманов в зрелости наверняка бы переписал эту сцену по-другому, но в другой редакции, вместе с открытой картинностью, исчезла бы и открытая автор­ская нежность к героине.

«...Бьется полк у Заглядина, на берегу Кинеля. Был по цепям приказ: приступом взять вражьи окопы. Око­пы на том, на крутом берегу... Как только метнулась команда — кинулись в волны, — в первой цепи Маруся Рябишша...

И первая пуля — в лоб Марусе. Выскользнула скользкой рыбкой винтовка из рук, вздрогнула Маруся, припала к волне, вспорхнула кожаными крыльями ко-миссарки и грузно тиснулась в волны, а волны друж­но подхватили, всколыхнули теплый девичий труп...»

Маруся Рябишша должна была бы быть нашей нацио­нальной героиней. Женщина-доброволец — в первой це­пи! Где еще было такое, на каком отрезке истории?

Только поднимающийся класс или слой, тот, который в данный момент передовой, выдвигает героических жен­щин. Недаром по другую сторону реки таких доброволь­цев не было.

Вторым из четырех наших героев погиб Чапаев. Без Фурманова, без своего комиссара. Комиссар был не­давно отозван на другую работу, и ему предстояло жить до конца с мыслью, что «за него и на его месте» погиб другой человек, Павел Батурин.

«...Группа батуринская не выдержала, начала отсту­пать, рассеялась... Не уцелел, конечно, ни один... Жите­ли выдавали поголовно... Батурин убежал в халупу и спрятался где-то под печыо, но хозяйка выдала его не­медленно... Разъяренные, рассвирепевшие казаки, узнав, что в руки попал «сам комиссар»... горели звериной охо­той поскорее учинить над ним кровавую расправу... По­трясали над головой оружием... с остервенелыми лицами ждали, когда его бросят на землю... И как только броси­ли—в горло, в живот, в лицо воткнулись шашки и штыки... Началась вакханалия».

Такой была их первая месть нашим героям.

Противник есть противник. Враг есть враг. Однако враг, который просто убивает, — это вооруженный чело­век, который хочет не того устройства мира, которого хо­чешь ты. А враг, который издевается и глумится, — ниже человека.

А раненого Чапаева красноармейцы пытались спасти,

помочь ему переплыть Урал. Помогали четверо. Двое по­гибли сразу же. Двое почти достигли противоположного берега, но пуля настигла их командира. «А Петька остался па берегу до конца и, когда винтовка стала не нужна, выстрелил шесть нагановских патронов по насту­павшей казацкой цепи, а седьмую — в сердце. И казаки остервенело издевались над трупом этого маленького ря­дового...»

Это была их первая месть ему...

Петр Исаев — кавалер ордена Красного Знамени. Это был смелый, умный и преданный рабочему делу че­ловек.

А Фурманов после гражданской войны еще несколь­ко лет пожил. Выписки из его дневника.

1922 год. 2 февраля. «...Ухо-носо-горло-врач... сделал уже десятка 1,5 прижиганий. А я все еще чувствую, что горло мое хворает. Такова судьба ораторов: партия го­няла меня всюду, приходилось по 3 митинга проводить за один день — и перед тысячными толпами. А эти мно­голюдные собрания на морозе, на открытом воздухе: ведь, бывало, сходишь с трибуны полумертвый.

Вот они, результаты, сказываются теперь, через 4 го­да трудной работы. Кроме того, на лице, возле глаза, у виска и на щеке дергаются нервы, всю щеку перека­шивает, собирает морщинами: это, видимо, следы фрон­товой нервной жизни и массы всевозможных пережи­ваний...»

1925 год. 9 апреля. «...Две недели был в доме отды­ха... Голова было утишилась, и потом опять. Гудит не­умолчно...

Седой старичок Майков брякнул:

— Роковая болезнь!

'— Что? — воззрился я на него.

— Склероз сердца.

И прописал от головы. Электро- и водолеченье. А склероз потом. Износилось сердчишко. Рановато склеро-зить бы, всего ведь 33!»

Они жили кто вдвое, кто втрое меньше нас. Если б они жили дольше — иной, лучшей была бы наша но­вейшая история. Тогда погибли лучшие. Погиб цвет пе­редовых классов, который, собственно, и обеспечил на­родную победу, который, собственно, и победил и в про­летарской революции, и в гражданской войне.

О них иногда говорят как о наивных. Это первое, самое легкое снижение героческих образов. О нем нуж-


но подробней сказать, потому что оно трудней уловимо, чем более грубые приемы дегероизации. Серость и по­шлость выжили в гражданской войне, они всегда исхит­рятся устроиться так, чтобы не нанести ущерба своему здоровью. Обратите внимание: про предателей ничего ве­селенького не рассказывают...

Лучшие не были ни наивными, ни примитивными, ни легковерными, ни простодушными. Лучшие были луч­шими.

По одной из старых философских концепций история делится на время героев и время людей. Сама концепция уже ничего ценного, разумеется, не представляет, но она дает нужную нам сейчас, точную ассоциацию.

...И второй раз все лучшее полегло на фронтах...

Полегчала жизнь Чумазого (используем меткое слово гениального сатирика Салтыкова-Щедрина). Сатирик на­звал Чумазым, или «чумазым человеком», тип, вобрав­ший в себя признаки только что зародившейся в Рос­сии буржуазной и мелкобуржуазной идеологии и психо­логии. Спустя десятилетия, уже при Советской власти, это слово использовал Ленин для определения мелких хозяйчиков: «...организуемся и подтянемся, или некий маленький чумазый, число ему миллион, нас скинет».

Теперь вспомните ту половину большого села, кото­рая приветствовала белых, вспомните саботажника-ин­женера, ну а казаков, я думаю, вы еще не забыли. Ма­ленький чумазый... Мы помним описанные в статье со­бытия, но и он тоже помнит.

Нельзя говорить: «они погибли за нас за всех». От­нюдь не за всех. За рабочих — да, за беднейших кре­стьян — да. Но не за вторую половину большого села, откуда родом Чумазый. Они были выданы той полови­ной, проданы и преданы. Неудивительно, что до сих пор мы слышим отголоски тех событий.

Теперь я расскажу вам, как делаются «герои». Маркс недаром говорил, что буржуазное общество «мало геро­ично». Но в героях нуждается, потому что общество, ли­шенное духовных ценностей, деморализуется. Так вот о воспитании молодежи на примерах героев, «сделан­ных в США». На французский язык дублирована серия мультфильмов о Томе Сойере. Каждый фильм начинает­ся и заканчивается одной и той же песней с таким при­певом: «Том Сойер ничего не боится, так как он амери­канец», и повторяются слова: «Америка — это страна

свободы». Для большинства французских детей смысл этой песенки стал такой же истиной, как дважды два —? четыре.

Зачем бы это французам? А во Франции идет кампа­ния по формированию общественного мнения в духе со­лидарности с США.

Вот так делаются «герои». А как они уничтожают­ся — вы знаете.

Взглянуть на явление с точки зрения противоборства двух идеологических систем тоже нужно. Нужно учиты­вать все воздействия, и внутренние, и внешние.

Нужно понимать, как создаются условия для проник­новения в сознание одних образов и понятий и как ставятся барьеры, мешающие воспринять другие образы и понятия. А также — зачем это делается.

Мы виноваты перед нашими героями! Не только пе­ред теми, о которых идет речь, но и перед другими, в том числе перед героями Великой Отечественной войны. Это тоже отголоски событий...

Еще немножечко о времени героев и времени людей. Будем материалистами. Если мы с вами сейчас ведем речь именно на эту тему, значит, вновь созрели и окреп­ли в глубинах общественного организма силы, которые нам это диктуют. Значит, надо надеяться, что Чумазому мы грязную глотку заткнем!

...А Василий Иванович Чапаев выделен среди других недаром: он был любимейшим героем народа...