Женский образ, Вечные вопросы

Вид материала

Документы

Содержание Крайний вариант Да, я ненавижу так называемую «толпу», представителем которой, в частности, я сам являюсь...» 98 ной природной предрасположенности человеческого раз­ума к самоуничтожению?» Срочная командировка «аристократы духа» В силу естественной логики вещей подписываемся коллективным вымышленным именем. Итак, от имени друзей и коллег — Дмитрий Василье

Подобный материал:

• Full Fashion Look (индивидуальное соревнование) Мужской образ. Модная категория (стрижка, 138.86kb.
• Цели: познакомить с любовной лирикой поэта, 99.25kb.
• Женский образ в рассказе а. И. Куприна «олеся», 29.32kb.
• Проект рефераты id 920001 Женский образ в рассказе А. Куприна «Олеся», 26.03kb.
• 8 Марта не просто "Между-народный женский день", это истинно женский праздник, принадлежащий, 133.07kb.
• Н. И. Лобачевского Секция: зарубежная литература, 228.9kb.
• Тихвинский монастырь икона Тихвинской Богоматери, Введенский женский монастырь. Женский, 203.68kb.
• Института Психиатрии Министерства Здравоохранения Российской Федерации установлено:, 21.9kb.
• Международный туроператор ул. Благодатная, 63 Невский пр.,80,, 159.12kb.
• Женский образ в «одиссеи» гомера содержание, 317.95kb.

КРАЙНИЙ ВАРИАНТ

Наша тема была бы раскрыта не полностью, если б мы обошли молчанием еще один тип.

Мелкобуржуазность многолика, разнообразна. Это од­но из ее лиц. Крайний вариант, скажем так. Мы сейчас резко и прямо говорим о том, что парадность, фарисей­ство, пустозвонство, чванство — то есть окаменелые, мертвые формы — мешают живому движению, сдавли­вают наше стремление к дальнейшему развитию.

Во все эпохи окаменелые формы неизбежно сметают­ся. В наших условиях это продиктовано требованиями народа, всей здоровой части общества.

Но речь у нас сегодня не об этом, не об обнадежи­вающем отрицании парадности и чванства. Речь пойдет о другом отрицании...

Диалектика есть диалектика. По ее законам любое явление неизбежно имеет свое отрицание. Нравится тебе диалектика или нет, признаешь ты ее или нет, но она делает свое дело. Причем мало ей умного, революцион­ного, марксистского отрицания того, что отжило. Она дает нам, тоже в полном соответствии со своими закона­ми, еще и тупое, анархическое отрицание. Негативное явление отрицается без выхода за границы этого явления, за его рамки. На языке теории это обычно называют отри­цанием внутри того же круга. Другими словами: у от­рицающих те же самые ценности, но со знаком минус. Это то же самое явление, но его оборотная, темная, ноч­ная сторона.

Прагматики, «хайлафисты» и прочие — это типы, утверждающие негативные явления, желающие нести их дальше, быть их продолжателями. Это дневная, блестя­щая, так сказать, сторона. А вот явление на обороте, в своем собственном отрицании, в кругу тех же ценно­стей, в голом отрицании, без позитивной программы. То есть разрушение, бунт. 94

Семеро малых 15—17 лет, все в кожаных пиджаках ir коричневых брюках, в перчатках летом, пугают людей на остановке автобуса. Этот пример взят из почты. Он не единственный. Передо мной лежит пачка в чем-то схо­жих писем, которые я объединила бы такой мыслью: что именно их авторы отрицают. Ну, например, из Яро* славля: «Мы — русские панки. Мы презираем всяких «хайлафистов», всяких барахольщиков». Это и есть «про­грамма». Есть накал отрицания, но больше ничего нет. То есть обратная сторона все того же явления. Диалек­тическая неизбежность. Все те же самые ценности, но со знаком минус. Обращает на себя внимание пышная символика, в основном пивная.

Или вот еще. Молодые люди, называющие себя «ха­ки», тренируются в лесу, поддерживают себя в спортив­ной форме. Цель: «разобраться» с барахольщиками, с те­ми же «хайлафистами», вообще со всякой элитой, плюс к ним с доморощенными подражателями панкам и т. д. Иной программы нет. Опять те же ценности, но со знаком минус. Письмо прислано из Томска.

Обычно это называют бунтом дикаря. Не стоит удив­ляться, что данное явление, которое кому-то кажется новинкой, давным-давно имеет устоявшееся название. Ни для теории, ни для истории ничего нового здесь нет.

Теперь нам с вами предстоит узнать немножко из истории и из теории, то есть предстоит политучеба. Кто убежден, что синоним политучебы — казенщина, пусть протестует против нее невежеством (кстати говоря, это it ключе данной главы: отрицание в том же круге). Бу­дем читать Маркса, статью «Китайские дела». Вот ее начало. «Незадолго до того, как начали плясать столы, в Китае, в этой живой окаменелости, началось револю­ционное брожение».

По поводу пляшущих столов пространные коммента­рии не требуются: эпохи общественного спада регулярно дают нам все виды мистики (в данном случае речь идет о широком увлечении спиритизмом в Европе в 50-х годах XXX в.). А вот по поводу революционного брожения (не двия-еения, а именно брожения) — поинтереснее. Маркс описывает так называемых тайшшов, в течение столетий периодически пугавших «живую окаменелость», по ничего не изменивших и не способных изменить. Они боролись с окаменелыми формами... Но как боролись?! «Главным средством устрашения является пестрая шу­товская одежд'а тайшшов. У европейцев она вызвала бы

95

только смех. Но на китайцев она действует как талис­ман... Прибавьте ко всему еще длинные, косматые, чер­ные или выкрашенные в черный цвет волосы, дико сверкающие глаза, заунывный вой, напускную ярость и неистовство — этого будет достаточно, чтобы насмерть перепугать чопорного, смирного, педантически размерен­ного китайского обывателя».

Кто такие эти чучела? Это протестующие. Неизбеж­ное — по законам диалектики — порождение окаменелых форм, отрицание этих форм, но без всякой позитивной, созидательной программы. «Народным массам, — пишет Маркс, — они внушают еще больший ужас, чем старым властителям. Бее их назначение сводится как будто к тому, чтобы застойному маразму противопоставить раз­рушение в уродливо отвратительных формах, разрушение без какого-либо зародыша созидательной работы».

Значит, такого рода разбойники представляют собой новинку только для тех, кто не хочет вспоминать исто­рию и не умеет применять марксизм на практике, ис­пользовать его диалектическую логику, его способы мышления для оценки сегодняшней, реальной, непре­рывно изменяющейся жизни.

Умение думать — опять же в соответствии с нашей теорией — это и есть умение применять имеющиеся знания к оценке событий дня. Будем это помнить, чтобы нам закончить политучебу не учеными людьми, а умны­ми, ибо просто ученых, как известно, много...

Теперь мы перейдем к письму, достаточно полно от­ражающему идеологию и психологию крайнего варианта.

Я хочу сохранить в тайне своего героя. Инкогнито позволяет остро ставить вопрос и формулировать негатив­ное явление, не нанося при этом непоправимого удара по человеку. Могу только сказать, что он молод, два­дцать с небольшим, разуверился в своих способностях, работа и должность его не удовлетворяют.

«Здравствуйте, уважаемая редакция!

Вас поражает чужое лицемерие? Интересно, а как вы относитесь к собственному двуличию? Как, например, борьба с пьянством может сочетаться с выпуском в огромных размерах алкогольных напитков?»

Прошу сразу же обратить внимание, это характерно для почты такого рода: неудовлетворительно ведшаяся многие годы борьба с пьянством дала повод, и вполне основательный, для тяяелых обвинений. Дальше прямой путь к философии ни за что не отвечающего человека: 96

если вы такие — значит, нам можно быть какими угодно, мы ведь «маленькие».

«Я не впадаю в панику из-за того, что какие-то маль­чишки увлеклись экзотичной символикой» К несчастью, это символика человеконенавистничества, но ведь все за­висит от того, что понимать под человеконенавистниче­ством».

Перебьем еще раз этот монолог. Надо действительно сказать несколько внятных слов о символике данного явления: о знаках, письменах, костюмах и стрижках. Конечно же, суть дела не в ней, хотя бы потому, что ее может и не быть вовсе, что не означает, что нет явления. И она может быть очень броской и оскорбительной для страны, там, где явление глубоких корней не имеет.

Мы рассматриваем первый вариант. Никакой симво­лики, а сознание автора пропитано идеей разрушения, разрушения зряшного, бессмысленного, идеей ломки, сокрушения всего.

Да, я ненавижу так называемую «толпу», представителем которой, в частности, я сам являюсь...»

Да, разумеется, в рамках данного явления, без про­рыва за пределы круга, только так и можно рассуждать, независимо от того, воплощаешь ты само чванство или его отрицание. Даже лексика: «презрение к толпе», на­пример, — единая. Если вырвешься за рамки — тогда поймешь, чем отличается толпа от народа, чем отличает­ся, обыватель от гражданина.

«Но перед гениями человечества я преклоняюсь…»

И это — все в том же круге, круге неравенства, эли­тарности, независимо от того, какова точка отсчета: неравенство по барахлу, по служебному положению, по крови, по происхождению, по образованию и т. д.

«Я заявляю, что Земля создана для гениев, в самом широком пониманий этого слова. Гений — это нормальный человек. Все остальные — недочеловеки, ублюдки, дегенераты и т. д. Если они не в состоянии добровольно лишить себя жизни, эту функцию должны взять на себя гении, то есть нормальные, здоровые люди. Я хочу ска­зать, что оправдываю все войны, которые когда-либо «елись, ведутся и будут вестись человечеством. Я понимаю, что могу быть физически уничтожен за эти слова, но я буду приветствовать свое уничтожение, одним деге­нератом все же будет меньше, пусть этим дегенератом буду я».

97

Когда мы с автором письма связались по телефону, первым делом он предупредил, чтобы, прочитав письмо, я не думала, что он «ненормальный». Я и не думаю. За­чем умножать число биологизаторов человеческого созна­ния, которые весь огромный спектр недоступных их по­ниманию социальных явлений, отраженных в сознании, объявляют «ненормальностями»? У этой школы, по моим подсчетам, трехсотлетняя история, и за 300 лет их спо­собы мышления практически не изменились. В эпохи общественного спада они поднимают голову вместе со спиритами, церковниками, восточными магами и т. д. Похоже на то, что авторитет биологизаторов сейчас стре­мительно снижается, и это хорошо, это одно из свиде­тельств происходящих в стране оздоровительных про­цессов.

Социальное — оно и есть социальное, и воздейство­вать на него надо социальными мерами, что сейчас и делается активно.

Одно только замечу своему оппоненту, что «норма» мышления, независимо от того, как она понимается, хоть бы и в его варианте гениальности, — это идеал малень­кого хозяйчика, узенький заборчик, за который никто не должен выбираться, особенно бабы и молодежь. В сфере духа все должно быть нормальненько, ничье сознание никуда выбиваться не должно, как все «нормальные» люди думают — так и ты думай. Иначе...

Вернемся к зряшному бунту, зряшному отрицанию всего нашим героем.

«Упреки в кощунстве над памятью погибших в наше время мало кого могут задеть, а лет через 20—30 разница между двумя Отечественными войнами, 1812 и 1941 го­дов, совершенно исчезнет. Что там за дело до тех, кто отдал свою жизнь на Куликовом поле или под Бороди­ном?»

...Типично «хайлафистское» рассуждение...

«Я знаю, найдется немало лицемеров, которые будут хватать меня за грудки и бить в морду за такие высказы­вания, но разве я не прав? Разве правда перестает быть правдой, если она отдает цинизмом?»

Опять оттуда же: цинизм как жизненная философия…

«И разве правда перестает существовать, если о ней молчат? Не кажется ли вам, что после создания ядерного оружия такие понятия, как патриотизм, героизм и т. д., потеряли всякий смысл? Не кажется ли вам, что созда­ние ядерного оружия служит доказательством изначаль-

98

ной природной предрасположенности человеческого раз­ума к самоуничтожению?»

Нет, не кажется. Мне вообще по поводу «природы» ничего не кажется, точно так же, как но поводу «нормы» ничего не кажется. Содержание сознания — целиком и полностью социально, зависит от общества. Как именно отражается реальность в сознании — наверное, самое сложное из всего, что изучают люди, но чему же там отражаться, кроме как реальности? Больше-то отражаться нечему. Родится человек ни с чем, безо всего, в том числе и без предрасположенности все вокруг уничтожить, и да­же без предрасположенности к бюрократизму как к со­циальной норме.

«Природа», «норма» — опознавательные знаки, паро­ли мелкобуржуазности, мещанства. Символика хозяйчи­ков, шкурников. К сожалению, за последние десятилетия они много напортили в общественном сознании. Время их уходит в прошлое, но следы пока остаются. Вот, напри­мер, пишет в редакцию один из читателей: «Не морочьте пи себе, ни людям голову. Коммунизм противоречит самой природе человека». Другими словами: человек шкурником родится, шкурником умирает, это его природа, поэтому никакого нового, коммунистического человека быть не может.

Идея не нова. «Буржуазные писатели исписали и ис­писывают горы бумаги, воспевая конкуренцию, частную предприимчивость и прочие великолепные доблести и прелести капиталистов и капиталистического порядка. Социалистам ставили в вину нежелание понять значение этих доблестей и считаться с «натурой человека», — это первые строки ленинской статьи «Как организовать соревнование?».

Продолжать полемику по поводу «природы» вряд ли нужно. Здесь не ставится цель переубедить тех, кому нравится быть Шкурником, здесь ставится цель напо­мнить тем, кто ищет, кто сомневается, какова классовая сущность этого логического хода.

Возвращаемся к нашему разрушителю.

«Не думайте, что я пессимист. У нас есть один шанс спасти свои шкуры». Далее излагается теория Мальтуса, в соответствии с которой рост населения неизбежно обго­няет увеличение продовольствия. «Что из того, что впер­вые такую идею высказал Мальтус? Когда она мне пришла в голову, я о нем и знать не знал, хотя сейчас это никому не докажешь. Впрочем, я нечестолюбив. Мой 99

комплекс неполноценности всегда подавляет мою манию величия».

Насчет теорий — это бывает. Можно самостоятельно прийти к марксистским идеям, а можно — к мальтузиан­ству. Ничего невероятного в этом нет. И то, и другое взято из реальной жизни, из классовой борьбы. Первые — из установок восходящего класса, вторые — погибающего. А комплекс неполноценности в сочетании с манией вели­чия — обычное свойство сознания мелкого собственника: собственность — своя, персональная, в ней основа вели­чия, но собственность маленькая, здесь основа неполно­ценности.

Концовочка письма: «Самый современный человек — это наиболее близкий по своим убеждениям ко всему вышеизложенному».

Чем мертвее, чем ближе к гибели отрицаемое явле­ние — тем сильнее напор прогрессивных сил, но тем сильнее напор отрицания и внутри круга, тем резвее и. нахальнее ведут себя разрушительные, дикие силы с их антикультурой, антимышлением, антицивилизованностыо. Это прослеживается в истории как закон. Не мы его открыли, но мы должны о нем знать. Тогда мы избавим­ся и от беспомощного недоумения, и от попыток закрыть глаза, чтоб не видеть того, что есть, причем есть по за­конной причине, в соответствии с законами диалектики, а не в результате чьей-то злоумышленности.

К сожалению, мы редко пишем об обратной стороне любого явления. Не кажется ли вам, что пришла пора заново вдуматься в диалектику основоположников марк­сизма? Еще раз подчеркнуть, что Ленин в той же статье перечисляет через запятую богатых, жуликов и хулига­нов, то есть частную собственность и ее обратную сторо­ну, а в качестве позитивного отрицания называет массу рабочих и крестьян, ведущих учет и контроль за пере­численными через запятую носителями одного и того же явления.

Но нужно это не просто подчеркнуть, как историче­ский и теоретический факт, а применить к реальной диа­лектике наших дней.

Ну так что ж теперь? Если все имеет свои причины, свои корни, если все формы сознания зависят от бытия и существуют неизбежно — сложить руки и терпеливо смотреть на бунты дикарей? Конечно, нет. Мы с вами не отвлеченный разум, а живые люди, с живыми чувствами, мы должны наших дикарей воспитывать, а когда надо —

100

наказывать. С человека не снимается вина за его дей­ствия, потому что выбор у него всегда есть: он может отрицать социальную психологию «хайлафистов», прагма­тиков и иже с ними, то есть отрицать чванство, парази­тизм и пустозвонство, не имея при этом никакой позитив­ной программы, целиком уйдя в слепое разрушение, .'I может воспринять революционную идеологию и мораль рабочего класса и оценивать события, видя перед собой перспективу созидания, видя духовные ценности нашего общества, а не только то, что соответствует системе куп­ли-продажи и определяет психологию мелкобуржуазной стихии, которую Ленин недаром называл первым врагом революции и пролетариата с тех пор, как уничтожена эксплуатация и разгромлены белогвардейцы.

Переходов с одних классовых позиций на другие предостаточно. Значит, человек это может. Значит, его сознание шире, богаче, чем простое отражение тех или иных классовых явлений. Значит, человек виноват, если не захотел думать и страдать, если не потрудился озна­комиться с духовным богатством всего общества, всех его слоев и классов, — и выбрать лучшее, выработать про­грессивное, демократическое, созидательное отношение к жизни. Значит, мы можем с него за это спросить.

Но ведь не только спросить. Ведь есть же комсомоль­ские работники, воспитатели, пропагандисты и т. д. Мы должны и помочь. Мы должны поставить его па по­зиции сознательного пролетариата, чтобы он знал, в ка­ком направлении развиваться, где искать истину.

Почему он ищет истину в тупике буржуазных теорий, а не в марксизме? По этому поводу хоть немного, да нужно, пора сказать.

Не одна только простая лень и бывший в моде скеп­тицизм (к счастью, сейчас выходящий из моды, да и пора уж!) мешают получить достаточное образование. Есть и другие причины. Вот образчик. «Мне довелось сдавать экзамен по научному коммунизму. То, что я про­чла на страницах учебника, было нелепо и утопично, как сны Веры Павловны. Но экзамен я, конечно, сдала на «пять». И так все: не верят, что говорят их губы».

Беру учебник «Научный коммунизм», читаю параграф «Личность при социализме»: «При социализме обществен­ный интерес... является общим для всех социальных групп. Поэтому он становится также интересом каждого члена общества». Далее три группы очень хороших черт вышеупомянутой личности. Исключительное единство 101

«всех учреждений и граждан». Разумеется, есть пере­житки и рецидивы. Но все они чужды социалистическому строю...»

Возникшая в уме читательницы проекция с учебника на Чернышевского, а с себя на всех — поучительна. Чернышевский в моей защите не нуждается, но и терпеть такое поругание я тоже не могу. «Что делать?» — одна из моих любимейших книг, причем особо — за личность автора, которая видна в каждой строчке, в каждой буковке романа.

Давайте все-таки раздавать ио заслугам, кто что за­служил. Не Чернышевский был селекционером, вывед­шим «личность при социализме с тремя группами черт, за пять минут уже забыла каких. Его роман — наша духовная ценность. Не надо все подряд валить в одну кучу. К чему я это говорю? Чтобы убедить читать тех авторов и лучше всего только тех, кто идею сам выстра­дал, у кого она своя. Не поставят пятерку на экзамене? Ну что за беда!

Пишет мне один из молодых читателей: «О каких ценностях духовного, морального, психологического по­рядка Вы говорите? В Москве, не спорю, может быть, они и есть, но в Кузнецовске?..» Почему бы вдруг Куз-нецовску Ровенской области оказаться обделенным со­циалистическими ценностями? Оказывается, там вечером скучно.

Обращаю ваше внимание на то, что существует пута­ница в понимании духовных ценностей. Количество «посадочных мест» в зрелищных заведениях — это одно, а духовное богатство социализма, впервые в истории че­ловечества сделавшего труд, а не родовитость и не день­ги, мерилом человеческого достоинства, — это другое. Вульгарность, примитивность трактовки наших ценностей очень мешают.

Учитывая особенность дня, а также и характерный логический ход читателя, который мы видели в начале его письма, добавлю пару строк на наболевшую у всех тему: пьянству противостоит не отрицание пьянства, а осмысленная жизнь. Осмысленная жизнь, наполненная трудом и борьбой, которая естественно включает в себя трезвость. Осмысленная жизнь, которую не подменишь членством в клубах трезвости. Ленинский период нашей истории был самым трезвым не из-за одного «сухого за­кона», а прежде всего из-за того, что люди видели пер-

102

спективы новой жизни и активно участвовали в ее строи­тельстве.

Я это потому пишу, что, как черт ладана, боюсь про­фанации большого дела, пусть и неосознанной, по типу: это в Москве есть чем водку заменить, а в Кузнецовске нечем, кроме как антиводкой, трезвостью ради трезвости. Трезвый, конечно, достойнее пьяного. Но быть непья­ным — это еще не позиция, не цель и не смысл жизни; Без цели и без смысла найдется новая сивуха.

В будущее мы сейчас смотрим смело. Ведущаяся в стране работа благотворно скажется и на воспитании мо­лодежи. А всякие молодежные группировки, лишившись почвы, начнут изменяться психологически. Вместе с от­жившими, мертвыми формами начнет терять яркость и их дикарское отрицание. Тут бы и поспеть помочь увидеть подлинно ценное, то, что создано нашей демократической культурой, нашей революционной марксистской идеоло­гией, нашей социальной практикой: коллективистские установки, достоинство и почести по труду, стремление к социальной справедливости... Да мало ли!., Все это наше, у нас, надо только уметь видеть.

СРОЧНАЯ КОМАНДИРОВКА

Уголовное дело возбуждено 7 мая. Место действия не менее обращает на себя внимание, чем время действия. Ворошиловград, пролетарский город, центр шахтерской области, вскоре здесь откроют памятник конкретному рабочему человеку: не рабочему вообще, а Алексею Ста­ханову. В двадцати, минутах езды на машине —< Красно­дон, место подвига молодогвардейцев.

Но характерно не то, что преступление совершилось здесь. К сожалению, оно могло случиться где угодно. Характерно, как именно отреагировал пролетарский, шах­терский край на глумление над землей Краснодона. Он подал пример правильной, точной реакции, когда откры­то, гласно, прилюдно вскрыл, обозначил и подрезал под корень только-только заявившее о себе негативное явление.

Меня просили! ничего не замазать, не скрыть, но и ио раздуть шире реальных рамок явления. Сказать как петь, не больше и не меньше. Постараюсь так и сделать.

Группа молодых людей, в основном избегающих как боты, так и учебы, живущих на родительские деньги,

103

пьющих, не имеющих в жизни даже самых мелких целей, организовала притончик на 11-м этаже, в центре города, в четырехкомнатной квартире, где пьянство уже свело в могилу родителей и где за старшую осталась Марина, ухитрившаяся не только стать, говоря юридическим язы­ком, содержательницей притона, по и растлить в нем младшую, несовершеннолетнюю сестру. На суде меньшая будет хихикать, ее удалят из зала.

Одиннадцатый этаж имел два филиала: подвал под названием «Кругозор» и развалины бывшего здания мед­института. В уютных развалинах собирались не только постбяльцы 11-го этажа, но и другие пропойцы и вориш­ки. Пока шел суд, развалины начали сравнивать с землей. К моменту речи прокурора от них осталась половина.

Все десять подсудимых — бывшие ученики 26-й шко­лы, живут неподалеку друг от друга, по сошлись на иной почве и территории: на территории молодежных кафе «Арктика», «Театральное», «Снежинка». Пока шло след­ствие, «Арктику», во исполнение правительственных ука­зов от 17 мая, переделали в безалкогольное кафе. Там подают фирменное мороженое с орехами, экзотичные фруктовые десерты, безалкогольные коктейли. Вкусно, оригинально и дешево, за два рубля можно сидеть целый вечер. Украина овощами и фруктами не обижена; чтобы подать дыню в сливках, не требуется снаряжать спец-авиарейс на юг.

Теперь в кафе можно привести ребенка, можно от­дохнуть людям любого возраста. Отпала необходимость в дежурстве дружинников и нарядов милиции, а выручка выросла, товарооборот увеличился.

Второе кафе сейчас бездействует: не решено, как с ним поступить. Третье выполняет прежние функции.

Итак, пьяная на. родительские деньги, приворовываю­щая десятка, отплясав свое на дискотеке в кафе, где этих тунеядцев охраняют отработавшие полный рабочий день дружинники, собиралась в притоне. Главарем был Коноп-лицкий, самый сильный и самый наглый, но не самый тупой. Он числился здесь «штандартенфюрером», иногда просто «фюрером», приветствовать его требовалось соот­ветствующим поднятием руки. У него было двое «заме­стителей»: Уродин и Иванов. Здесь били и принуждали девушек. Одна из них собралась даже кинуться с балко­на, тогда отстали. Порезала себе руку стеклом — тоже чтобы отстали.

Будем с вами помнить, что и мораль, и закон воспре- 104

щают принуждать девутек независимо от того, хорошего пни поведения, сомнитеьного или такого, какое уже ни­каких сомнений не осавляет. Здесь мы имеем дело с последним вариантом.

Девушек называли (партизанками» и «поджигатель­ницами». Здесь они ноили имена трех наших наиболее известных и любимых героинь Великой Отечественной войны, в том числе двузиз Краснодона. Девушек ставили на колченогую табуреку, рисовали на них зловещие знаки или, наоборот, зезду. Губной помадой рисовали «кровоподтеки». На шеэ надевали петлю из веревки и прикрепляли к лампе, (прашивали явки и пароли. Пыта­лись заставить кусать секло. Потом имитировали «казнь партизанки». Чем все эт> сопровождалось, читатель доста­точно зрелого возраста уже понял, а юному знать рано. Всем сопровождалось. Действиями по целому набору статей Уголовного кодека. Особо отличались Кононлиц-кий, Уродин, Мокрушов Веклич, Иванов, Тютюнник.

Цинизм есть цишш. Лишь в порядке редкостного исключения может (дай может ли?!) образоваться лич­ность, циничная, так сказать, выборочно. Человек един, его сознание не разделено на сектора с непроницаемыми перегородками. Циник есть циник. Возьмите хоть его отношение к женщине, хоть отношение к подвигам ге­роев, хоть к стране в делом, да хоть к чему хотите! — цинизмом поражено вез. Не выведен пока еще искус­ственно цинизм с локальным действием. В естественном своем состоянии он поражает всю личность.

...По городу расползтись, разумеется, слухи, да и не только по городу. Экскурсовод в Краснодоне сказала мне, что за час до меня приззжала группа с Камчатки, спра­шивала, что у них происходит. Слухи двух родов: пер­вый — обычное преувеличение; второй — изменение со­циальной принадлежности посетителей притончика. По поводу второго слуха мне есть что сказать.

В этом случае мы инеем дело с детьми из самых про­стых семей. Да и горор не такой, чтобы поверху образо­вывались «сливки». Хороший город, чистый, пролетар­ский. Но упорные слухт, что судят «элиту», имеют осно­вания, и вот какие.

Если мы с вами зоть капельку материалисты, то должны понимать, что нобые понятия в так называемых «верхах» — отражение экономического положения и со­ответствующих понятий какого-либо класса или слоя общества. Имеем тунеядствующих «люмпенов» — значит, 105

должна быть аналогия в «верхах». Крохотная компания постоянных посетителей, условно говоря, той или иной финской бани, может, конечно, объявлять себя «пере­довыми европейцами», обогнавшими «отсталых» по взгля­дам, поведению, взаимоотношениям полов. Но мы с вами должны понимать, что эти «передовые» как по способу получения жизненных благ, так и по характеру развле­чений не что иное, как повторение, зеркальное отражение подвала под названием «кругозор». Отсюда идет пар в «баню». Поэтому упорные слухи об «элите» не так без­основательны, как может показаться.

Однако вернемся в суд.

...Под руку нашей десятке попадались и забредшие в притончик подростки. Их били, одного из них «вешали», посыпали сахаром, поливали водой. Тут отличались Плиев, опять Коноплицкий, опять Иванов.

Своих денег у них было мало, а пили много. Могли потребовать у девушек с доходами неизвестного происхождения «дань за 12 лет» (две бутылки водки) или от­нять паспорт, чтобы выкупили за червонец.

Эти люди никогда воровством не брезгуют, тащат все, что плохо лежит: чужие вещи, деньги, бумаги. Так и здесь. Ограбили киоск «Союзпечати»: стянули значки по 20 копеек, несколько ниток четырехрублевых буе. Из школы, в которой сами учились, украли дорогую ме­ховую шапку. Раздели на улице неизвестного пьяного.

На суде Тютюнника спросили, каковы его доходы.

• Стипендия... Когда пять, когда шесть рублей.
  
• А сколько зарабатывает мать?
  
• Не знаю.
  

Преступные действия продолжались полгода. Милиция фиксировала безобразия и уходила. Через полчаса после ухода милиции действия возобновлялись. За формализм и халатность четверо работников органов внутренних дел уволены. Среди родителей, вырастивших для общества таких молодых людей, были трое коммунистов. Они ис­ключены из партии. Всюду, где работают остальные роди­тели, проведены рабочие собрания. Комсомольцы, бывшие в «десятке», исключены из комсомола. Содержательница притона выселена, квартира отдана другим людям. Млад­шие дети этой семьи содержатся в интернатах.

Все ли сделано? Нет. Тунеядцы с восьмиклассным образованием, проходящие по делу как свидетели, так и остались тунеядцами и недоучками. А надо бы их принудительно трудоустроить и заставить доучиться. То же 106

касается и потерпевших. Преступников суд отправит ку­да надо, остальных причастных к делу на Луну не по­шлешь, они остаются в обществе, и их придется воспиты­вать и учить, деваться от этого некуда.

• Как пришли вам в голову мысли о таких дей­ствиях? — спрашивает судья Коноплицкого.
  
• Я смотрел много фильмов про войну, — отвечает .Коноплицкий. — Стал подражать.
  

Прощу понять меня правильно. Я ни в коем случае не хочу сказать, что это кинематограф повинен в том, что творилось в притоне на одиннадцатом этаже. Ни печатное слово, ни изображение на экране не в силах сами по себе оказывать такое воздействие, даже если б стреми­лись к этому.

Мы много говорим сейчас и пишем о негативных яв­лениях: о прямой или косвенной жизни за чужой счет, о нетрудовых доходах, о возможности брать от общества больше, чем отдавать, и о многих других проявлениях мелкобуржуазности (давайте же смотреть на вещи с классовых позиций). Мелкособственническая, мелкобур­жуазная, стихия с ее несоциалистическими формами по­вышения благосостояния — это и есть почва для антипо­дов нашей морали, в том числе и в молодежном вариан­те. А на эту почву может лечь все, что угодно. Bee, кроме нашего, социалистического, коммунистического, которое не может лечь на эту почву по той простой причине, что это для него чужая почва.

Тот же Коноплицкий был в Краснодоне, как и все остальные из притона. «Молодую гвардию» он «не дочи­тал», но мемориал видел, в музее был.

— По-моему, дедушка у меня воевал, но точно не знаю.

Так не кажется ли вам, что, с учетом вышесказанного, мы должны быть тоньше, умнее и психологически обра­зованнее, когда беремся за военную тему? Думаем ли мы о том, на какую почву ложится то, что мы пишем, и то, что мы снимаем? А соответственно: какой же отпечаток в сознании даст наша деятельность?

Многие люди, связанные с судебным делом, так или иначе затрагивали этот вопрос. Так давайте же прислу­шаемся наконец к людям, ведь недаром же одни и те же мысли приходят в голову и судье, и прокурору из Киева, находящемуся здесь в командировке, и комсомольскому работнику, и учительнице литературы, и журналистке из местной газеты, да и мне самой.

106

Первое. Давайте обратим внимание, что малолетним у нас запрещено смотреть в кино, как люди раздеваются и целуются, а как людей пытают, вешают, жгут — пожа­луйста, В первом случае мы боимся ненароком растлить незрелую личность, а как во втором? Разве менее опасно? Разве механизм не тот же?

Второе. Хорошо ли школьникам-следопытам раскапы­вать могилы, где погребены неизвестные участники вой­ны, в поисках останков того, кого они ищут? Хорошо ли школьникам, увлекающимся театром, многократно репе­тировать, изображать на сцене, «входить в роль» и по­казывать таким же зрителям пытки Степана Разина или Емельяна Пугачева? Хорошо ли, как это было в 26-й школе на «великолепном атеистическом вечере», показывать театрализованную сцену сожжения Джордано Бруно? (Об этом рассказывал на суде один из подсуди­мых, Шакиров, принимавший активное участие в подго­товке вечера.)

Третье. Более тонкое. Люди обращают внимание, что на экранах взамен явно тупых и обреченных на гибель эсэсовцев, которым невозможно было захотеть подражать, появились веяишвые, умные, надменные, холеные... те же эсэсовцы. А наши патриоты — грязные, где-то в хлеву, в болоте, обреченные, с безумными глазами, замученные. Еще раз прошу понять меня правильно. Мне прекрасно известно, что искусство давно уже переросло ту эпоху, когда Скотинин получал свою фамилию ради прямой проекции на его внутренний мир. Мне прекрасно извест­но, что человек неоднозначен, сложен, что сложен наш мир и что искусство не должно быть примитивом. Но мне также известно и то, что фашист — носитель варварства в цивилизации, что он — продукт распада, гниения бур­жуазного общества, что его черты, как социального ти­па, -- антикультура, антимышление, антицивилизован­ность. И если ты художник и гражданин, то эти черты будут видны и слышны в каждой буковке и в каждом кадре. А если нет — то не берись за эту тему, выбери посильную.

Четвертое. Кто-нибудь изучает, как наша кинопродук­ция воздействует на разные социальные категории моло­дежи и на разные возрасты? Я не могу посмотреть на экран глазами мальчика-подростка. Вижу эпизод по теле­визору: сожжение наших людей в деревянном бараке. Огонь, как всегда, красив. Запаха горящего человеческого мяса, естественно, не слышно. Слышен хохот и аплодис-

108

менты: — звуковое сопровождение кадров. Это радуются фашисты, но их уже не видно, виден огонь и слышен хохот.

А теперь, посмотрите в зал судебного заседания, на целую десятку молодых людей, у которых самые интеллектуальные занятия — прогулки с собакой и футбол; место, куда их больше всего тянет, — притончик, как будто он медом намазан; развлечения, не считая противо­правных, — дискотека и кино. Послушайте хохоток по­страдавших девушек, которых судья вынужден призывать к порядку. Да не забудьте же, что наши производствен­ные отношения весьма и весьма еще далеки от идеала, к которому мы стремимся, и что почву для антиподов пашей морали мы реально имеем.

Не слишком ли долго мы говорим о «немотивированной жестокости»? Не пора ли выявить мотивы? И когда мы справедливо говорим о влиянии пьянства, о равно­душии окружающих, о безобразном воспитании в семье и т. д., то не пора ли задуматься и над более тонкими материями?

...Прихожу в гостиницу, включаю телевизор. Величе­ственное зрелище: открытие памятника одной из люби­мых народных героинь Великой Отечественной войны... Открытие памятника и происходящее на судебном про­цессе объединены во времени в один день.

О чем же думаешь, сидя на процессе? О взаимоотно­шениях полов. Молодые люди от 16 до 24 лет имели отношения с такими же девушками. Их показания на процессе да плюс еще четырехтомное уголовное дело. Ни одного человеческого проявления: хоть бы раз кто-то кого-то обнял или поцеловал. Этих людей друг от друга тошнило (в прямом смысле слова). Скоты ограничены и защищены своими инстинктами. Они не могут быть ни выше, ни ниже своих инстинктов. Человеку суждено другое: безграничны вершины человеческого духа, тон­кости и нежности чувств, по безгранично и' снижение, нет ему дна.

Теперь то, что лично для меня в этом деле главное: гласность. Безусловно, что общество не может справиться пи с одним негативным явлением, если на местах его будут замазывать, заклеивать и прятать. Оно уйдет вглубь, там окрепнет, расширится и вынырнет опять. К тому же, когда прячут — не могу отделаться от этой мысли — по-моему, в чем-то укрываемому явлению сочувствуют...

109

А лучше-то вытащить на солнышко, прояснить, да и подрубить под корень. Вот это и будет по-ленински, в со­ответствии с ленинскими нормами жизни.

Здесь так и поступили. Дело слушалось во Дворце строителей, в огромном зале с усилителями громкости, чтобы все и всем было слышно. Собрали в основном мо­лодежь. Процесс сделали воспитательным.

Люди должны знать правду: во-первых, что за явление перед ними, во-вторых, каковы его рамки. Закрыли про­цесс, только когда приступили к разбору тех моментов, которые закон обязывает слушать при закрытых дверях.

Областная газета дала публикацию, а местное теле­видение — передачу.

Этим обком партии не ограничился. Каковы в области другие негативные явления в их молодежном варианте? Где мы теряем молодежь? Где конкретно? Сейчас состав­ляется «карта»: где и какие очаги верующих, вербующих молодежь, где так называемые «меломаны» и т. д. То есть общая формула «борьба за молодежь» приобретает кон­кретный вид: улица, дом номер, каким оружием ведется борьба. «Карта» составляется в ходе выполнения поста­новления ЦК КПСС об усилении партийного руководства комсомолом.

Чтобы справиться с негативным явлением, нужно, для начала, знать, где оно, как называется, что собой представляет. Его точные рамки; не шире и не уже, чем есть на самом деле. Такой подход в наших условиях гарантирует победу. Недаром так быстро справились и в нашем случае.

Как только явление еще в зародышевом состоянии обнаружилось == его вскрыли. С ним справились прав­дой, гласностью, обостренно резкой, непримиримой оцен­кой шахтерского края.

Крошечная деталь. Мы торопились, чтобы не опоздать на речь прокурора. На следующий день водитель спра­шивает:

• Успели?
  
• Успели. Минута в минуту вошли. Он обрадовался:
  

— Значит, и мой вклад есть, чтобы справиться с ними.
Вы вчера не заметили, а я гнал, как только мог.

Здесь не занимаются умствованиями по поводу «слож­ной и ранимой души подростка», не называют притончик «командой» или еще каким-нибудь неопределенным сло­вом. У людей заметна не попытка вникнуть в механизм

110

произошедшего, а дрожь омерзения. Здесь рабочий край с соответствующей направленностью оценок, твердых, не­примиримых и верных. Этот край, недаром давший нам Стаханова и молодогвардейцев, не счел воришек, растли­телей и пропойц из притона имеющими особую «систему взглядов» или «мировоззрение», а счел их особо цинич­ными хулиганами, насильниками и извращенцами, опо­ганившими землю Краснодона.

Главарь лишен свободы на 13 лет, остальные на 10, 9... и так далее — до трех.

«АРИСТОКРАТЫ ДУХА»

Не так уж часто социальный тип заявляет о себе с предельной ясностью: вот он я, вот этот период жизни я приветствую, потому что он мой, мне в нем хорошо, а вот этот я отрицаю, потому что мне в нем плохо.

«Уважаемая редакция! Неужели же и вправду на­мереваются возродить недоброй памяти нафталинный дух?»

Под «нафталинным духом» авторы письма подразуме­вают то, что мы называем социальной справедливостью, причем их раздражают самые простые, всем понятные и безусловные грани проблемы: что большое наследство развращает и наследника, и его окружение, что каждый человек, независимо, произошел ли он от писателя или от дворника, должен сам себе на хлеб зарабатывать и т. д. Лаконичная формула: кто не работает, тот пусть не ест — как видим, и по сей день у кого-то вызывает негодование. Аристократ начала века ненавидел эти слова, потому что боялся будущего, а в данном случае мы наблюдаем любопытное перевертывание: наш лозунг отнесен его противниками к прошлому, причем «недоб­рой памяти», а его антитеза — «священная частная собственность» — объявляется настоящим и будущим.

Кто же такие эти люди?

«Наш круг, круг артистов, писателей, композиторов, художников, вышедших на орбиту в 50-е годы...»

Иногда совершаются забавные ошибки: уходящее в прошлое может искренне возомнить себя новым, правое может горделиво объявить себя левым, темные идеи мо­гут заявить о себе как о передовых. Тогда передовые идеи соответственно будут объявлены темными, а их но­сители «ретроградами» или даже «мракобесами»,

111

«Наш круг, круг артистов, писателей, композиторов, художников, вышедших на орбиту в 50-е годы, есть сре­доточие гражданственной мысли Отечества».

Скажите, пожалуйста...

Посмотрим же, какое содержание вкладывается в эти слова.

«Ведь и тогда, в 30-е годы, никто не думал упрекать советского писателя графа Алексея Толстого за уровень жизни, соответствующий титулу». Русская творческая ин­теллигенция всегда жила несколько иначе, чем этого требуют нормы абсолютного имущественного и социаль­ного равенства. Поэтому намерение «причесать» наши доходы при переходе- их к детям выглядит странно...»

Здесь авторы письма могли бы поставить точку. В общем-то, они уже сказали все. Но точку поставил бы кто-нибудь погрубее. Мы с вами имеем дело с людьми утонченными. Грубый денежный интерес они должны «одухотворить», возвысить. Поэтому они продолжают.

«Естественно, что и дети наши не могут не творить дух, они почти физически не могут ее продолжить граж­данственности. Но чтобы творить, человек не должен думать о куске хлеба. Нам приходилось думать об этом — и сколько же чувств, таланта и вдохновения по­теряла Россия! Верите пи вы сами, что художник был бы в состоянии поставить серию фильмов, пронизанных тончайшим ароматом -сквозного родства всей русской культуры без различия времен и классов, если бы, гово­ря языком наших детей, «вкалывал»? Разве позволи­тельно лишать общество таких мощных проявлений духа, разрушать с такими усилиями созданную его надбытность, заставлять наших детей не чувствовать, а думать о прожиточном минимуме?»

Тут мы перебьем авторов письма, чтобы поговорить с читателем. Конечно же, вы заметили открытое, откро­венное барство, проступающее почти в каждой строчке. Так и встает за письмом прошлый век, феодализм, ко­торый, между прочим, в реальную эпоху его существо­вания называли крепостным правом, а не ароматом.

Относиться к прошлому можно, конечно, по-разному. Но хочет того художник или не хочет, понимает или не понимает, прошлое он видит и предлагает видеть зрите­лю или читателю через призму классовой идеологии. Вы скажете: через свою личность. Пусть так, но в основе оценок любой личности лежит именно классовая идео­логия. Если чуть-чуть продолжить развитие мысли, то

112

надо будет добавить: и классовая заинтересованность. (Кстати, заметьте: фильмы об интеллигенции, пошедшей с народом, в письмо «не попали», а ведь и они тоже та­лантливы.)

Русская культура, как и любая другая, никогда еди­ной не была, поскольку времена и классы всегда были и никуда не девались. Бар без холопов не бывает. Дока­зывать это примерами из эпохи крепостного права было бы излишним усердием. Пусть современное духовное бар­ство докажет это собственным текстом.

«Тяжко духовным лидерам общества словно бы оправ­дываться перед несуществующими в искусстве и потому не представляющими себе, сколь тяжела ноша творца...»

Вот-вот... Вез «профанов» никуда. Господско-холоп-скую психологию недаром называют двуединой. Какой же ты аристократ духа без профанов? Да никакой.

Продолжим.

«И детей наших мы не готовим к «сладкой жизни». Наши дети трудятся ничуть не меньше, чем те, кого могли бы ввести в наш круг с улицы...»

Вот-вот... Кухаркиным детям не место в гостиной...

«Если бы был достаточно (в том числе и в материаль­ном выражении) оценен талант Максима Дмитриевича Шостаковича — будьте уверены, он остался бы верен Родине!- Скольких людей мы так теряем!..»

Скажите, а почем ваши таланты? Сколько они стоят сегодня на мировом рынке? Сколько, по-вашему, надо платить глашатаям «гражданственности» за верность Ро­дине?

«Нарушать естественное развитие событий в сфере имущественного и неимущественного наследования, тра­дицию династий и потомственного приоритета — во-пер­вых, несправедливо, а во-вторых, бесполезно: сберкнижки па 'предъявителя покуда не отменены в нашей стране, а что такое сокровища — вы, наверное, знаете хотя бы .из институтского курса политэкономии».

«Дух» пошел на рубли, «гражданственность» — на вес. Из «гражданственности» собирают сокровища.

«Да и неимущественное наследование обеспечивается системой столь распространенной, гибкой и неуловимой, что ее сломать или хотя бы ограничить в принципе не­возможно. Однако даже одни разговоры на эту тему способны разжечь кое у кого аппетиты и вожделения весьма нездорового и нереального свойства, которые ни­чего, кроме вреда, России принести не способны. 113



В силу естественной логики вещей подписываемся коллективным вымышленным именем. Итак, от имени друзей и коллег — Дмитрий Васильевич Артамонов. Ленинград».

Оппоненты высказались полностью. Теперь нам слово.

Похоже на то, что здесь потребуется абсолютно ясное размежевание линий. Проясним прежде всего путаницу по поводу «русской интеллигенции», которая якобы осо­бой сторонницей равенства никогда не была.

«Русские художники... — писал Блок в статье «Ин­теллигенция и революция», — как и народная душа, их вспоившая, никогда не отличались расчетливостью...» А один из этих русских художников так прямо и говорил, что ничто не делает так человеком, как сознание социаль­ного неравенства.

Если пишущий талантливый барин мог сделать заве­щание в пользу французского семейства, то пишущий талантливый разночинец, с куда менее тугим кошельком:, стремился построить либо школу, либо больницу у себя на родине. Один врач на свои гонорары строил доходный дом, другой — содержал за свой счет стипендиатов. Это к вопросу о «единстве» культуры во всех ее проявлениях.

Россия прошлого столетия отмечена не только бар­ством диким и рабством тощим, но и появлением интел­лигенции, душой болеющей за «серый люд». Такой была уникальная, как будто бы единственная в мире, социаль­ная ситуация, что образованная часть общества по своему положению оказалась ближе к угнетенным, нижним слоям, а не к верхним. Отсюда — система взглядов и оценок образованного русского человека второй половины XIX века, которая до сих пор у одних вызывает уваже­ние, внутренне выпрямляет и очищает, у других — вызы­вает недоумение и сарказм.

Краткая формула: Отечество — это та мысль, от кото­рой в конце концов умирают («Знает ли он, что такое отечество?.. По-настоящему-то ведь это нестерпимейшая сердечная боль, неперестающая, гложущая, гнетущая, вконец изводящая человека...» — это один из героев Щедрина); народ — это то, из-за чего плачут от стыда (к сожалению, это назвали «комплексом кающегося ин­теллигента», и в качестве гротескового примера приводят одного из героев Михайловского, который, сидя в тюрьме, рыдает, что вынужден даром есть хлеб, добытый мужиком в поте лица). Да, здесь легко шаржировать, но смешно ли получается? Мне что-то не смешно.

114

Вот с этими ведущими идеями русская демократиче-i imjj интеллигенция (так называемые «старые интелли­генты») подошли к эпохе, когда в России началось рас­пространение марксистских идей, когда появился и со­грел для восприятия этих идей передовой класс новейшей истории. А тут уж до этики большевизма: нравственно in, что служит освобождению пролетариата, — рукой подать.

Но если созрел пролетариат — значит, развился ка­питализм. Значит, уже иные структуры определяют си­стему взглядов образованного человека. Значит, перед нами уже другая интеллигенция: часть ее, как уже ска­зано, сливается с верхними слоями пролетариата, с пере­довыми рабочими, и уходит в революцию. Другая часть... у нее путь в другую сторону.

Нравится это «духовным лидерам общества» или нет, но это так: хоть именно интеллигенция создает духовные ценности, но все же в своем творчестве отражает уста­новки и идеалы того или иного класса общества, а не «пои собственные, поскольку таковых у нее не имеется. Правда, интеллигенция умеет кричать о себе так громко, пак никто, но это сути не меняет. Возможно, «духовным лидерам» все это покажется оскорбительным, но это не более оскорбительно, чем констатация факта, что Волга IIпадает в Каспийское море.

Значит, так. Интеллигенцию с конца прошлого столе­тня делили на буржуазную, мелкобуржуазную и проле­тарскую. И возразить против этого нечего. Первая в свое нремя отправилась за море. Две другие никуда не отправ­лялись и продолжали свою творческую деятельность, от-ражая соответственно установки и идеалы мелких соб­ственников — и коллективистские, пролетарские установ­ки, коммунистический идеал.

В одни периоды популярны одни художники, в дру­гие — совсем иные по направленности и по тематике. Такие изменения отражают движения общественного организма, его противоречия. Классы выносят «на орби­ту» своих представителей, которые, случается, имеют глупость полагать, что они сами туда «вышли», проявив тем самым «ыадбытность» своего «мощного духа».

Бывает так, что вдруг начинается поэтизация пат­риархального, мелкособственнического быта. Идеал по­мещается не впереди развития, а за ним. Ну а коль вско­чила на коня патриархальщина — жди и барских на-

115

строений. А появились аристократы – погляди, где же "чернь".

Мелкий собственник - стародавнее изобретение истории, "сквозной" через все экономические формации тип и выдвинутые им фигуры, – хорошо известен нам еще по работам Маркса. Вот статья "Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 гг.", в тот период, когда две трети населения страны составляли крестьяне. Маркс обращает внимание на смену исторических фигур: чьи это представители? – соответственно: какой класс в данный момент одерживает верх.

"10 декабря 1848 г. было днем крестьянского восстания... Символ, выразивший их вступление в революционное движение, неуклюже-лукавый, плутовато-наивный, несуразно-возвышенный, расчетливое суеверие, патетический фарс, гениально-нелепый анахронизм, озорная шутка всемирной истории, непонятный иероглиф для цивилизованного ума,– этот символ явно носил печать того класса, который является представителем варварства внутри цивилизации."

Луи-Бонапарт "был изобретением крестьян..." "Они выступили на один миг действующими лицами революционной драмы..."

Вот это и есть классовый анализ той или иной "вышедшей на орбиту" фигуры или фигурки. Эту логику вы можете применить... да к чему угодно.

Еще раз вчитаемся в письмо. Мелкособственническая, мертвая хватка за свой "кусок" пронизывает его насквозь. Только "кусок" здесь не то, что можно собрать с огородика, а то, что можно собрать с талантика. Нищий духом собственник в сфере духа. Он не может не желать передать свою собственность по наследству. Для него это "естественно". Отсюда – отталкивание "уличных". Отсюда – "традиции династий и потомственого приоритета",– в этой феодальной архаике и заключается жизненная философия "передовых" авторов письма, раздраженных, что повеяло "нафталином" социальной справедливости. Темные идеи здесь считаются передовыми, а передовые – темными.

Не они перед Отечеством в долгу, а Отечество перед ними в долгу: недоплатило...

Поэтизация барства, то есть особая, изысканная форма порчи общественного сознания, считается проявлением гражданственности.

"Почему гадят в любезных

116

сердцу барских усадьбах? – пишет Блок в январе 1918 г. в статье "Интеллигенция и революция".– Потому, что там насиловали и пороли девок; не у того барина, так у соседа".

Клановость, элитарность, замкнутость круга, доступ в него лишь "своей" молодежи – один из способов порчи завтрашней культуры, снижения ее уровня. Умы и таланты гораздо чаще складываются там, где сильнее давят противоречия и напряжение жизни, где необходимо ломать голову, чтобы найти путь для развития, чем там, где все благополучно и путь проложен старшими. Нахватанность, раннее умение повернуться в родительском кругу могут создать иллюзию, что дитя от рождения призвано именно здесь и вертеться. Но, как правило, лишь иллюзию. Претворяя эту иллюзию в действительность, мы лишаем страну здоровых, поднимающихся из народа творческих сил, которые "могут в будущем сказать такие слова, каких давно не говорила наша усталая, несвежая и книжная литература" (из той же статьи Блока).

Поэтому и осуществлять доступ к творчеству для всех, а не только для избранных – основная форма, в которой может проявиться подлинная гражданственность зрелых поколений творческой интеллигенции. Но это уже из области коллективистской психологии, коллективистского поведения, которое чуждо любым аристократам, потому что отрицает и отметает их.

Ни Фурманов, ни Фадеев написать такое письмо не могли бы: их выносили на орбиту другие движения общественного организма...

Веяний новоговремени наши оппоненты испугались. Это обнадеживает.