Николай Фёдорович Фёдоров статьи философского содержания печатается по
| Вид материала | Документы |
- Николай Фёдорович Фёдоров статьи религиозного содержания печатается, 1471.59kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров статьи о разоружении и умиротворении печатается, 1908.43kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров статьи о литературе и искусстве печатается, 2686.61kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров самодержавие печатается, 1286.35kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров (1828 или 1829—1903), 43.95kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров, 222.28kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров письма н. Ф. Федорова печатается, 11102.85kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров библиотеки и музейно-библиотечное образование печатается, 30.42kb.
- Николай Федорович Федоров: спасение как философия "общего дела" По материалам доклад, 367.54kb.
- Лекция 9 Н. Ф. Федоров: история одного «проекта», 546.27kb.
ВОСКРЕШЕНИЙ ИЛИ СВЯЩЕННОДЕЙСТВИЙ, КАК
ВЫРАЖЕНИЕ СУПРАМОРАЛИЗМА 136
(К статье об искусстве, нынешнем, или Птоломеевском, и будущем, или Коперниканском. Вступление в Коперниканское искусство)
Первое воскрешение как начало Коперниканского искусства, искусства действительного, а не подобия, как Птоломеевское. Эстетическое Богодейство, а не богословие лишь эстетическое, эстетика вне и выше храмовая, а не храмовая лишь.
Всеобще-обязательная воинская повинность в связи с всеобще-обязательным образованием и познаванием обращает Кладбища центральные (или Кремли) и местные (крепости) в учреждения воспитания сынов и познавания сынами слепой умерщвляющей силы (силы, носящей в себе голод, язвы и смерть) для возвращения жизни отцам (т. е. воскрешения).
Конечное в деле (труде) воскрешения, или первое воскрешение, возвращение сознания, так как смерть есть анестезия, при коей происходит разложение, границ коего мы не знаем.
Религия, наука и искусство превращают воинское внешнее собирание в объединение родственное сынов, разумных существ и художников для воскрешения. Что же будет начальным в деле воскрешения? Естественное дело земли, достигающей чрез разумные существа самоуправления, самовоссоздания. Воскрешение есть переход от смерти к жизни и от земли к небеси. Воссозидание, дающее воссозданному самообладание и самовоссозидание, делая условия существования на земле его органами, делает его независимым от самой земной планеты. Только в таких микрогеях сама земля и приходит к самосознанию и самоуправлению. Первое воскрешение есть решение Пасхально-Кремлевских или Пасхально-Кладбищенских вопросов.
Внутренняя регуляция, как и внешняя, связана с всеобщею воинскою повинностью, но действительно всеобщею, которую нельзя отделить от всеобщего обязательного образования. Истинно всеобщая начинается с детского возраста, даже, точнее, с рождения, потому что и акушерки при этой системе принадлежат к Призывной комиссии. От колыбели и от купели каждый принимается на службу Богу отцов и в отцов место стоящему для внешней и внутренней регуляции силы, зависимость от которой чувствует каждый в себе и вне себя. Призывная же комиссия превращается в постоянное Учебное и Ученое учреждение, т. е. сливается с школами, причем постоянный Исследовательный метод детских организмов воинской призывной комиссией даст характер преподаванию в школе как начало внутренней регуляции. Так же как и наблюдения внешней местной природы подготовляют к внешней регуляции, тесно связанной с воинской повинностию. Неизлечимость болезней не может служить поводом к исключению из воинской повинности, ибо неизлечимость, как и действительность смерти, суть предположения, принятые за достоверность.
Защита отечества как цель воинской повинности ставит сию последнюю в теснейшую связь с религиею, причем отечество расширяется до объема человечества, а долг обороны праха отеческого обращается в долг оживления праха, воскрешения. Кладбища превращаются во временные крепости и в постоянные опыты как внешней, так и внутренней регуляции, или все-научные Музеи. Под Кладбищами разумеются и Кремли, или Кремль как центральное кладбище, и высшая Призывная комиссия, т. е. Центральный Музей, совмещающий и Академию, и Университет.
Регуляция не ограничивается физиологической стороною призываемых, но простирается на внутреннюю сторону, психическую, а сия последняя становится основою общества (психократией). Психократия не может быть поставлена с юридическими формами правлений, с республиками аристократическими и демократическими и даже монархиями конституционными, а только с самодержавием, самодержавием патриархальным, с Царем, в отцов место стоящим, руководителем двух регуляций, внешней и внутренней. Внутренняя регуляция состоит в преображении или преобразовании питательной и родотворной способностей. Преображение питательного процесса состоит в обращении его из пассивного в активный, из слепого, бессознательного в сознательный, в расширении его или введении в него в сокращенном виде всего растительного и животного процессов как преобразования минерального вещества, да и минерального процесса до самых элементарных тел, т. е. это значит обратить лабораторию органической и неорганической химии в сокращенном виде в сознательное орудие или орган своего организма. В этом и состоит задача знания химии всеми. Таким образом, питательный процесс обращается в созидательный, или, точнее, воссозидательный.
Но превращение питательного процесса в воссозидательный невозможно без регуляции другого процесса, родотворного, без обращения его в орудие поддержания стареющих или постепенно умирающих родителей и воскрешения уже умерших. Когда у сынов появляется избыток сил, проявляющийся в половых побуждениях, а у отцов оказывается недостаток сил, ведущий к смерти, то этот избыток должен обращаться на пополнение недостатка. Как питательный процесс превращается в созидательный или воссозидательный, так и процесс родотворный в дело воскрешения или воссозидания. Как созидательный процесс есть уже не отрицательный пост, так и воссозидательный не есть уже отрицательное воздержание, отрицательное целомудрие, а положительное дело воскрешения. Тот и другой процесс, т. е. питательный, превращаемый в созидательный, и родотворный, обращаемый в воскрешение, есть уже явное проявление таинства Евхаристии или причащения, состоящего в исцелении души и тела живущих и в воскрешении умерших. То и другое имеет одинаковую важность. Поминовение о здравии живущих не есть, как это может казаться, уступка эгоизму, — тогда и воскрешение было бы альтруизмом, — ибо бессмертие живущих так же необходимо для воскрешения умерших, как и воскрешение умерших для бессмертия живущих. Поэтому определение религии совокупною молитвою (и трудом) всех живущих о воскрешении всех умерших было бы неполно и нуждается в прибавлении «и о бессмертии не умерших».
Призывная комиссия учебно-ученая не ограничивается пассивными наблюдениями, а вводит в исследование опыты гистотерапии и органотерапии, которые и составляют введение к вышеописанной регуляции питательной [способности] в воссозидательную и родотворной в воскрешение. Гисто- и органотерапевтическое лечение должно занять главное, если не исключительное место в призывных учебных и ученых учреждениях. Недавно появившийся способ, конечно, не может быть назван уже созревшим, но прежние способы нельзя не причислить к отживающим. Этот способ нельзя будет назвать совершенным и тогда, когда он будет служить лишь исправлением повреждений тканей или ослаблений во всех органах, а только тогда, когда он будет способом обновления всех тканей, словом — пересоздания или воссоздания, в чем и состоит совершенство этого метода лечения.
Нет выхода с земли для рожденных; нет выхода и для воскрешенных или возрожденных (внутренно), а только для восоздавших себя или для Преображенных, — Преображенных, которые имеют в себе способность изменять форму, вес, величину, воссоздавать себя из первоначальных элементов, — для воссозданных. Нет выхода и для знания без полноты действия. Мысленные крылья еще не телесные.
Первое Воскрешение должно быть совершено при относительно полной внутренней регуляции и при внешней, ограниченной лишь земной планетой, следовательно, воскрешение тех, прах коих не был рассеян вне земли, не вышел за пределы земной атмосферы. Лучевыми образами земной планеты нельзя пользоваться для воскрешения первого поколения. Первое воскрешение распространяется на тех, разложение коих значительно подвинулось, но не вышло из пределов земли. Атмосфера должна составлять уже оптический инструмент, в полном распоряжении человека находящийся, чтобы по вибрациям, исходящим из-внутри земли, мог он видеть и следить за разложением и перемещением частиц тел разлагающихся. Предположим, что земной шар ежедневно или ежесуточно покрывается тонкими слоями космической пыли, на которых отпечатываются изображения всего находящегося на земле, следовательно, и человеческие существа; эти образы, при пользовании атмосферой как оптическим регулятором, могут задерживаться и быть отражаемы к тем местам, куда при регуляции внутренними водами будет выноситься разложенный прах, к местам погребений.
Само собой разумеется, что весь ход, описанный здесь, как и в других местах, имеет в виду сделать лишь «представимым» Воскрешение и не имеет ни малейшего притязания на указание действительного хода Всеобщего Воскрешения. Даже сделать и представимым ход Воскрешения было бы большою претензией). Задача этого очерка вызвать людей, обладающих талантом изображения, на эту попытку, что, конечно, тоже нелегко. Сказанное о первом воскрешении столько же или даже больше относится к последующим воскрешениям.
В этом очерке Первое Воскрешение имеет значение лишь начального, которое требует внутренней регуляции*, заменяющей и питание, и родотворный процесс, следовательно, [этот процесс] никак не может быть совмещен с деторождением. Признав необходимым сказать о первом воскрешении как о вступлении в Коперниканское Искусство, мы забыли и о вопросе Достоевского и не подумали о первом воскрешении Апокалипсическом137. Первое Воскресение есть земное (как оно и в Апокалипсисе представляется), потому что действие внешней регуляции не простирается дальше пределов земной атмосферы.
Броун-Секаровский способ138 можно бы было уже назвать если не первым воскрешением, то первым противодействием умиранию, если бы оно (воскрешение) не началось при самой первой смерти, хотя какая громадная разница между спрыскиванием («упавшего в обморок», — скажут, если он очнулся, — и «умершего», если попытки привести в сознание не удались) и впрыскиванием Броун-Секаровской жидкости или так называемого физиологического раствора умершим холерою*.
Старческий упадок сил отцов (целой генерации), восстановленный на счет юношеского избытка сил, можно ли назвать воскрешением? Хотя бы смерть им уже не обладала. Но когда человек может считать себя гарантированным от смерти? Когда будет воскрешен первый праотец и во внешнем мире не останется ничего не покорного, независимого. Но тогда только последнее воскрешение можно назвать первым!
Или же воскрешением нужно назвать восстановление дыхания, у коих оно прекратилось?
или воскрешением считать возвращение жизни разлагающемуся трупу или распадшемуся телу в прах?
или же воскрешением назвать возвращение жизни праху не только разложенному, но и рассеянному, притом рассеянному в пределах земли или даже вне пределов земли.
Что считать первым воскресением — вопрос очень трудный, практически невозможный. Если бы можно было доказать действительность смерти, то легко было бы указать и на первое воскрешение. Если воскресение в жизнь бессмертную считать первым воскресением, то, [повторим,] для потомков смертных предков воскрешение только первого поколения праотцев можно считать гарантиею против смерти, притом при гистотерапическом лечении заменою больного, отживающего здоровым и молодым — передаваемым от детей к отцам — предупреждается смерть, воскрешается по частям организм, избавляется от умирания, тождественного со стороны внутреннего ощущения со смертною казнию. Избавление от смерти есть избавление от умирания — ни к какому вопросу люди не относятся [так] легкомысленно, как к вопросу о жизни и смерти, смешивая жизнь с умиранием, а смерть лишь с последним моментом, о коем никто и ничего не знает, а между [тем] жизнь нужно брать такою, какою она должна быть: объединение живущих для воскрешения умерших к жизни бессмертной как самое высокое определение жизни, — и не удивляться, что повешенный или распятый на кресте не пожелает такому состоянию, такой жизни вечного существования.
КРЕМЛЬ КАК КРЕПОСТЬ И ОРУДИЯ
РЕГУЛЯЦИИ УМЕРЩВЛЯЮЩЕЙ СИЛЫ
И
КРЕМЛЬ КАК КЛАДБИЩЕ И ПОПЫТКИ ОЖИВЛЕНИЯ 140
С тех пор, как доктор Кулябко сделал опыт оживления сердца, а потом повторил этот опыт и многие другие, можно и должно считать вопрос об оживлении уже открытым. И в кладбищах, бывших Кремлях и острожках как высших инстанциях для решения вопроса о смерти и жизни — их, [попыток оживления,] истинное место, так как Кремли должны превратиться в Школы-Музеи вместе с Храмами.
Опыты оживления, делаемые в больницах, могут и должны стать делом кладбищ, — т. е. кладбища обратятся в больницы.
Опыты Мечникова также могут быть отнесены к вопросу о жизни и смерти; теория же его должна быть признана выражением нынешнего вырождающегося и вымирающего поколения141, которое вопрос о возвращении жизни понимает лишь в смысле ее продления. Теория эта ничего [нового] в себе не заключает, но много старого мерзкого. Пример насекомого, представленный им, сам за себя говорит. Жизнелюбивые личинки, достигнув известного возраста, в брачном наряде поднимаются на воздух и тут совершают браки и вместе с тем теряют и жизнь. Упавшие же, как истощенные, не выказывают никакой любви к жизни и умирают. Подобное и у людей наблюдалось. Молодые в первую ночь так неумеренно предавались половой страсти, что к утру делались стариками, истощенными и даже умирали и, конечно, в последние [минуты] не выказывали ни малейшей любви к жизни от полного истощения. Спрашивается, к чему нужны опыты продления жизни, когда существует такой короткий путь к достижению цели, признаваемой Мечниковым идеальною. Изумительно, почему Мечников думает, что если смерть будет засыпанием (но без пробуждения), то с жизнию будут легко расставаться?
Только глупцы, именно по глупости — следовательно, надо им простить — признают своим правом давать границы долгу к отцам, т. е. родителям за жизнь полученную платить, чем им вздумается.
К ВОПРОСУ О ВРЕМЕНИ, КОГДА ДОЛЖНО СОВЕРШИТЬСЯ ВОСКРЕШЕНИЕ ИЛИ НАЧАТЬСЯ ПЕРЕХОД С ЗЕМЛИ 142
По вопросу о времени, в которое может совершиться «дело воскрешения», прежде всего нужно сказать, что оно не может совершиться в нераздельный миг, что необходима последовательность, которая может достигать чрезвычайной быстроты в противоположность слепому ходу, бессознательному развитию мира, для коего и биллионы недостаточны. Скорость даже существенное свойство сознательного действия. Оно, [это время,] не может быть бесконечно малым, как не может быть и бесконечно великим, длинным. Медленное вначале, оно ускоряется с каждым поколением.
Если говорить о начале дела воскрешения, то следует сказать, что оно началось вместе с появлением человека, т. е. существа, обращенного к небу, коего верхние конечности могли быть употреблены для действия.
Если же за начало принять союз вооруженных народов для регуляции и извлечения силы из небесных пространств, то время может быть определено лишь из точного знания запасов, хранящихся в земле. Или же вместо объединения живущих принять за начало первое воскрешение умерших, что может быть определено [как] возможность перехода с земли на другие миры. [Или же следует] говорить о том состоянии, когда поколение, еще не вполне обладающее условиями своего существования и потому смертное, при помощи своего последующего, сынов, более могущественных, получит жизнь или когда род человеческий, как один человеческий сын, действуя на землю как на одно целое, само земное время сделает своим действием, следовательно, может замедлять и ускорять движение: суточное, годовое и колебание оси, т. е. удлинять одно время года и сокращать другое и самый год.
Этот вопрос определяется [также] временем, в котором вся земля может населиться, если войны, неурожаи и эпидемии будут устранены. Допущение же голода и моровых поветрий было бы для человеческого рода не только преступлением, но и бессмыслицею, ибо само воскрешение есть торжество заразы жизни над заразою смерти.
Началом же объединения для воскрешения нужно считать вступление в священный союз России с Англиею или с двумя Британиями.
* * *
Несмотря, однако, на столько поколений уже воскрешенных
Несмотря, однако, на столько поколений уже воскрешенных143, приступая к воскрешению поколения 1 го века, все-таки является сомнение в том, удастся ли совершение его. В этом сомнении нет, правда, ничего злого. Это опасение, от любви происходящее, и тем больше, чем больше сама любовь. Поколение прошлогоднего воскрешения должно пережить Церковный год Триодей, т. е. сделаться достойными и способными к воскрешению*. Им, хотя и жившим по Воскресении Христовом, но не слышавшим большею частью учение Христианское, нужно, следовательно, как поколениям до Христа живших, воспитание христианское (преображение). Это перевоспитание тем более необходимо, что нравственность 1 го века, как и XIX го, основана на признании мнимого достоинства, нравственность фарисейская, зооантропическая; нужно будет раскаяться в общих грехах августова и тивериева века. Раскаяние будет легко — ибо чем покажется роскошь тогдашнего времени для эпикурейцев и пустота отречения от нее для стоиков; эстетика Лукановой поэмы что значит пред художеством коперниканским, говорящим силою грозовою, пишущим, действующим лучами света! Что значит золотой дворец Нерона, который как игрушка будет восстановлен, а обладателям и обитателям этого дворца будет предстоять великое дело воскрешения рабов, строивших его и служивших им в нем, [рабов,] которых они признавали за вещи и имели право лишать жизни. Для раскаявшихся в лишении жизни ничего не может быть отраднее, как возвращение жизни, а воскрешая — преображаются.
Дворец Нерона ничто, однако, пред дворцами всемирных Выставок! Что значит промышленно-художественное искусство, как [не] искажение Птоломеевского искусства, проявленное не в дворцах, а вернее — в храмах выставок, превзошедших по величине, блеску все существовавшие храмы, до храма Премудрости Божией включительно. И если для многих нашего века людей, которых выставка опьяняет, будет непонятно все превосходство храма премудрости над выставкою как храмом мудрости, или, вернее, зло-мудрости человеческой, то пред Коперниканским искусством, хотя произведением также мудрости человеческой, но ставшей орудием премудрости Божией, все всемирные выставки покажутся жалки и ничтожны, а нравственно — омерзительны, безнравственны.
Всемирная выставка составляет конечное падение Птоломеевского (т. е. вообще) искусства и торжество промышленности, благолепие тления. Нужно помнить происхождение искусства и значение его, чтобы понять профанацию выставкою искусства. После такого осквернения искусства птоломеевского как изображения неба, населяемого воскрешенными поколениями, промышленностью как орудием полового подбора, нужно уже будет во всех отношениях новое искусство. Язычество и идолопоклонство по форме и содержанию Нового, нынешнего времени далеко превзошло паганизм древний. Можно ли кристальные дворцы, стеклянные капища обратить в христианские храмы! В юбилейной Выставке XIX века, которая, конечно, превзойдет все предыдущие всемирные выставки, мы уже несомненно увидим эту безвыходность старого Птоломеевского искусства. Если эта выставка сумеет выразить XIX век, то она будет убийственна для искусства птоломеевского и, надо полагать, явится потребность нового, т. е. коперникан[ского искусства].
АСТРОНОМИЯ ИЛИ ИСТОРИЯ? 144
Если История есть наука о всех умерших поколениях, а Астрономия — наука о всех существующих мирах, то как эти две науки могут составить одну науку? Единство Истории человечества с Астрономиею, или единство Истины, блага и блаженства.
Коперниканский вопрос, разрешаемый всеобщим воскрешением.
Коперниканская наука есть ли Астрономия или История, т. е. есть ли она действительность или предположение, лишь мысль в истории человеческих представлений? Небо — не в нашей ли только мысли, когда все науки обращаются в Астрономию, т. е. небо делается предметом мысли? Действительно ли звезды — громадные миры и удалены от нас на безграничные расстояния? Если это так, то вся наша История должна занять самое незначительное место в Астрономии. Она будет Историею одного лишь из множества видов или разновидностей живых существ* на одном небольшом из бесчисленного множества громадных миров. Из всех, однако, живых существ только человек может и должен быть назван наблюдателем, созерцателем, т. е. действительным созерцателем и мнимым двигателем неба. Таково положение Истории в Астрономии.
Но, с другой стороны, вся Астрономия в Истории. Она зародилась у существа, принявшего вертикальное положение, ставшего наблюдателем, созерцателем неба*, но не ставшего еще деятелем, регулятором даже движения земли. А без этого, без регуляции движения земли, человек не может убедиться даже в ничтожестве, на которое обрекает его коперниканская наука. Для существ же, не ставших деятелями, от коих не зависит движение земли, не имеющих, следовательно, общего дела, вся История стала борьбою поклонников неба** (Востока) с поклонниками земли (Западом)***, по Птоломеевскому мировоззрению, или идолоборством и идолопоклонством, memento mori и memento vivere, двух градов — небесного и земного. Коперниканская астрономия, признавшая землю небесным телом, а небесные тела — землями, может примирить Запад с Востоком, если только это предположение может быть доказано делом, делом управления движением земли и освобождением от прикрепления к земле путем воссоздания живущих и воскрешения умерших. История в Астрономии обращает человека в ничтожество. Астрономия в Истории обращает это ничтожество в гипотезу. Но гипотеза или мысль станет действительностью, когда все бывшие и существующие созерцатели небесных миров станут их обитателями, двигателями или правителями, т. е. ничтожество человека может быть лишь доказано его могуществом, точно так же как материалистам, чтобы доказать смертность людей, т. е. материальность души (т. е. доказать, что жизнь и сознание есть продукты известной комбинации материальных частиц), нужно разложенные молекулы соединить в живое, мыслящее тело. Тогда Астрономия — совокупность всех миров — и История — совокупность всех поколений — вполне соединятся. Первая, как слепая сила, будет проявлением последней, как разумной, а вторая будет душой первой, т. е. мнимая патрофикация обратится в действительную, как осязательное доказательство истинности Коперниканского мировоззрения.
ЕДИНСТВО ИСТОРИИ И АСТРОНОМИИ 145
Предметное сознание есть сознание мира или неба, т. е. Астрономия.
Самосознание же есть сознание нашего отношения к миру или небу, т. е. История.
Смерть и падение отцов и востание и обращение сынов к небу есть первый лист истории.
Разумное сознание как наблюдение есть объединение всех сынов в познании всех миров (астрономия).
Разумное сознание как действие есть подчинение всех миров Истории всех поколений, возвращенных к жизни.
Все народы, можно сказать a priori, писали свою Историю на небесном своде, т. е. переносили или возносили предков своих на небо, или верили, что они взяты на небо, а храмы их, по степени их уменья, были изображениями неба*. Музеи же — секуляризованные храмы предков, а потому утратившие ту ширь и величие, какую они имели из-начала, даже когда обращались в простые склады древностей.
Храмы также, благодаря Идеолатрии, отвергнув всякие и скульптурные и даже живописные изображения, обратились «в Сараи богослужения», по остроумному выражению одного писателя о протестантских храмах, совершенно согласному, однако, с воззрениями русских времен Владимира, не нашедших такой красоты ни в храмах немецких, ни в их службах, хотя тогда эти храмы не были еще протестантскими.
Итак, История и Астрономия изначально в воззрениях народов составляли одно. И пока господствовало Птоломеевское мировоззрение, по существу не отличавшееся от народного, или кажущееся, совершенного отделения еще не было, хотя История делалась или превращалась более и более в политическую, а Астрономия — не выделилась еще из философии и тем более из религии.
В этом единстве Астрономии и Истории заключалось единство разумного существа с неразумною силою, т. е. еще не подчиненною разуму.
Когда же по Коперниканскому воззрению небесные миры оказались такими же земными, как и сама земля, тогда противоположность между небом и землею обратилась в противоположность между разумными существами и неразумными телами, хотя и казавшимися небесными, но которым уже и ветхий завет запрещал поклоняться. Бог же, Создатель тех и других, стал Всемирным существом, каким Он, конечно, всегда и был, ибо противоречие между разумным и неразумным должно устраниться, чтобы мир стал подобием Ему и сблизился с Ним, т. е. нужно, чтобы мир, столько жертв поглотивший, почувствовав свою вину в лице разумных существ, возвратил бы им жизнь и разум и таким образом объединил бы чрез все воскрешенные поколения все миры вселенной (Астрономия) и то, что было последовательно (История), стало одновременно, т. е. вместе и Историею и Астрономиею.
Евразийская Империя, Восточно-Западная, Небесно-земная.
Борьба юга, полуденных стран с полуночными, религии света и религии мрака.
Борьба полуночных стран с полуденными не значит борьба Мрака со Светом, ибо чем больше мрак, тем больше полуночная страна видит солнц. Но, правда, эти солнца не даются еще чувственному восприятию, а только мысли, предположению, задают нам вопрос. Южный Иран, поклонник Света и добра, боролся с Тураном, для которого ночь была союзником, прикрывавшим его набеги и грабежи.
Для Северного Ирана ночи будут светозарны, когда он перейдет от Птоломеевского представления к Коперниканскому, а это последнее воззрение легче может быть усвоено Севером, чем Югом.
Древний мир (Южный) — Мир Птоломеевского мировоззрения, при коем он и остался, хотя хорошо понимал Коперниканское.
Новый мир — мир Коперниканского мировоззрения.
Как характеризовать Историко-астрономически Россию, у которой с Запада — Земные Царства, сынами земли управляемые и Страною Заходящего Солнца, а с Востока — Небесная Империя, сыном неба управляемая и страною Восходящего Солнца?
Евразийская Империя не должна [ли] называться Небесно-земною?
* * *
Вся История стала борьбою «поклонников неба» (Восток) с «поклонниками земли» (Запад).
Рафаэль в своей картине «Афинская школа» изобразил Платона указывающим на небо, а Аристотеля — на землю. Такое изображение относится к докоперниканскому времени. Коперник мог бы сказать Платону, указывающему на небо, что и земля на небе, а Аристотелю, указывающему на землю, мог быть сказать, что и на небе есть земли. Такую же философию, какой учил Кант, т. е. предопытную, идеальную, можно изобразить указанием не на небо и не на землю, а на себя, на орган идей. Таким указанием на себя, на голову может быть представлена и вся послекантовская философия. Но только тогда, когда будет понято, что мысленное не есть только мнимое, хотя не есть и действительное, а проективное, которое должно быть осуществлено, т. е. мысль должна быть всеобщим делом, тогда к указанию одною рукою на голову нужно присоединить указание другою рукою на внешний мир, который должен быть управляем мыслию. Еще лучше другую руку представить действующею, а не указывающею лишь, т. е. посредством аэростата, не открывающего только путь в небо, а посредством громоотвода на аэростате, или грозоводе, регулирующего эту основную силу. В этом действии примирялись [бы] мнимые поклонники неба (Восток) и действительные поклонники земли, примирялись и крестьяне и горожане.
ИСТОРИЯ ПО ОТНОШЕНИЮ К АСТРОНОМИИ 146
Есть страны, земли, почти совершенно лишенные неба; к таковым принадлежит Голландия и отчасти Англия, где город, который вообще не видит неба, достиг своего крайнего развития. Но англичанин живет не столько в городе, сколько вне его, не столько на суше, сколько на воде, на просторе океана, под открытым небом.
А есть и такие, в которых господствует небо, а земля не привлекает, не приковывает внимания к себе.
Кроме естественного сокрытия неба, промышленный Запад принял искусственные меры для воспитания таких земных существ, блудных сынов, которые так же забыли бы небо, как забыли отцов. «Согрешил, — говорит блудный сын, — на небо и пред Тобою». Притча о блудном сыне имеет глубочайшее всемирно-историческое значение. Нет в ней ни одной черты, которая не имела бы значения в деле перехода всемирно-мещанской, городской [истории] к всемирно-крестьянской. Блудный сын совершил два греха: против неба и отца, даже вдвойне против неба.
* * *
При разборе бумаг
При разборе бумаг нашел я очень старую программу Истории (как факт), которая тогда носила еще заглавие, очень неподходящее, «Исторического очерка», название, в котором была как будто претензия на что-то литературное и даже ученое147. На деле стоило добавить одно, два слова и получилась <бы> уже История как раскаяние в том, «что мы делали и делаем» с указанием даже на то, что должны делать, т. е. История получала бы нравственное значение, обязательное для всех. «Отец Истории, — сказано в программе, — начинает с борьбы Европы с Азиею»*. Начиная с борьбы, он, следовательно, сознательно или несознательно, признает, что История есть взаимное истребление** или она есть, по новейшим историкам, История культуры, цивилизации и эксплуатации природы. «Когда, — продолжает программа, — становится исторически известною Византия», — т. е. предшественница 3 го Рима, как начало не римского, т. е. насильственного, <а> Христианского умиротворения.
Европа, торжествуя над Азиею, хочет даже доказать, что она, Европа, древнее Азии, что прародина человеческого рода находится не в Азии, а в Европе. Правда, этот спор напоминает прение раскольника с жидом о том, чья вера древнее, но в вопросе о прародине, как и во всех других европейских вопросах, не было согласия, проявилось несогласие. И теперь еще многие держатся за Азиатскую прародину. Этого мало, три главные народности присвоивают себе прародину. Еще недавно англичанин Ис. Тайлор, упрекая французов и немцев в излишнем патриотизме, т. е. в национальной гордости, сам выводит предков Арийских народов из Англии (см. Русские Ведомости № 232 статью Милюкова «Кто были наши предки?» Автор статьи признает, с небольшою оговоркою, мнение Тайлора за решение, даже полное, вопроса148). Есть, конечно, и благоразумные, которые предлагают повременить решением вопроса о прародине за недостатком, разумеется, данных. Но не лучше ли вместо остановки расширить исследования. Понятно, пока выводы делаются из поверхностных исследований небольшой части света (Европы), они не могут иметь решающего значения.
К СТАТЬЕ «ЧТО ТАКОЕ ИСТОРИЯ ДЛЯ НЕУЧЕНЫХ» 149
История как факт есть, с одной стороны, взаимное истребление, а с другой — поминовение, оплакивание, раскаяние, притом и светскими — Юбилей и Музей — и духовными — Храм и служба (или ходы суточные и годовые, Литургия храмовая и Пасха храмовая). История как акт <есть всеобщее воскрешение.> Между Историею как фактом и Историею как актом заключается История как проект, как примирение религии и науки. История же как проект есть примирение духовного и светского, храма и музея, службы (ход) и юбилея во внехрамовой литургии, или общем деле, и <во внехрамовой> Пасхе, общем ходе или объединении всех живущих в познании и обращении слепой силы природы в живоносную. Внехрамовая Литургия и внехрамовая Пасха не есть только внемирная или так называемая Ангельская Литургия или Пасха, которую поют ангелы на небесах150, а всемирная, т. е. обращение самой мировой силы из слепой, бесчувственной, вне и в нас действующей, в управляемую разумом и чувством. История как проект есть соединение и ученых с неучеными (народом), причем уничтожается разделение разумов теоретического с практическим, а вместе — чистого с прикладным, искусственного с естественным. Корнем этого отделения и было разделение сословий ученого и неученого.
Первоначально христианство видело в чуде претворения воды в вино и в умножении хлебов Евхаристию (внехрамовую). В скульптуре древне-христианских саркофагов ставились рядом эти два чуда. Кирилл сравнивал претворение воды в вино с претворением вина в кровь, а Максим Туринский говорил, что претворение воды в вино предызображало таинство воскресения150а. Есть и Евхаристия внехрамовая, ибо она также должна совершаться вне храма, т. е. в самой природе, обращая смертоносную, слепую ее силу в живоносную.
«Не молю да возьмеши их от мира, но да сохраниши от неприязни» (от зла) (Иоан. XVII, 15), — пока, конечно, сама неприязнь, зло не станет вопросом о причинах ее (небратства, неродственности), — <вопросом> о том, почему мир во зле лежит, ибо, как видно из 21 и 23 ст. гл. XVII Иоанна, самый мир, чуждый в то время Ему, может и должен стать верующим и познающим, быть единым, как Он в Отце и Отец в Нем.
Литургия внехрамовая
Объединение живущих, или сынов и дочерей, для воскрешения отцов и матерей заключает в себе и Литургию оглашенных, или объединение, и Литургию верных, воскрешение умерших. Санитарно-продовольственный вопрос во внехрамовой Литургии есть истинная Евхаристия или исцеление души и тела, но не отдельных лиц, а всего рода человеческого от болезни, или порчи, происходящей от цивилизации, или вырождения душевного, и от культуры, или вырождения телесного и истощения самой внешней природы.
* * *
История как факт есть взаимное истребление, а как проект — всеобщее воскрешение151. Религии языческая и иудео-магометанская были религиями приношения человеческих жертв или обожествлением факта; Буддизм был воздержанием от человеческих жертв, и только Христос, но не католические или крестовые походы, и не протестантское только отрицание их, а Христианство лишь, ждущее воссоединения, сокрушающееся о розни, может стать возвращением жертв.
[Ныне при]носят людей в жертву вне храма. Религия будет только ханжеством и лицемерием, пока будут казни, войны и вообще вражда.
А вражда, ненависть может быть заменена лишь любовью, а не равнодушием, ибо «не воюй», «не судись»... есть не выражение любви, а лишь отрицание вражды.
АВГУСТ И АВГУСТИН, ТВОРЕЦ ГРАДА ЗЕМНОГО ПЕРВЫЙ
И ГРАДА БОЖИЯ — ВТОРОЙ 152
«Рим признал гражданами тех, кого победил», т. е. Рим дал миру гражданство, а не «Родство». Рим и Церковь обратил в гражданское, юридическое учреждение. Рим, т. е. католицизм, раздвоил христианство. Родство или братство сынов, объединение сынов в любви к отцам, <католицизм> удалил, вынес из мира, сделав его трансцендентным, непознаваемым, неосуществимым, подобно позитивизму, отрекшемуся от всего лучшего. Поэтому Вопрос о небратстве есть вопрос о самом существовании католицизма. Рим императорский восстановил Илион в лице Константинополя, Рим же папский, который не считал грехом возбуждать сынов против отцов, восстал против Константинополя.
Если византинизм нельзя отождествлять с эллинизмом и осуждать Византию, как делает историк Запада, за то, что она сохранила императорство, а не подчинилась западному узурпатору, то папство может и даже должно быть отождествлено с иудейством. Папа — истинный преемник не Христа, конечно, не Петра, а Самуила153, который избирал и низлагал царей.
Франки, которые в лице Карла совершили узурпацию, отказывались от нее в лице Гуго Капета, когда императорство перешло к саксам154. «Ни один престол не представлялся ему выше его собственного, кроме, пожалуй, того трона, который занимает Император Константинопольский».
Для православной церкви, не имеющей светской власти, всякое выражение терпимости будет лишь словом, а не делом, тогда как выражение нетерпимости будет свидетельствовать о неравнодушии, в чем обыкновенно православную церковь <и обвиняют>. Слово «веротерпимость» заключает в себе два несовместимых понятия, ибо где есть вера, там нет терпимости, а где есть терпимость, там нет веры.
* * *
Падение Царьграда было великим уроком
Падение Царьграда было великим уроком, различно, даже противоположно понятым Востоком и Западом155. Пересветов в «Сказании о Петре Волошском» говорит, что кто хочет постигнуть «государственную мудрость» (то есть условия, от коих зависит существование государства), должен прочитать до конца повесть о падении Константинополя156. Недостаток правды в Византии, который он считает причиною падения Империи, не нужно смешивать с правосудием. Под «правдою» разумеется, по-видимому, всеобщая обязательная служба, которая не должна быть связана с отдачею крестьян в виде жалованья*.
Запад также мог сказать, что хочет проникнуть в тайну премудрости, <что и он> должен вникнуть в Историю падения Bas-Empire157, Константинополя, только причину падения он (в лице своих передовых деятелей-гуманистов) видел в деспотизме, то есть <в> отсутствии прав, свободы, а не в неравенстве обязанностей, в подавлении древней свободы, представителями коей были древние греки и древние римляне. Относительно последних <и> сама Империя получила название Bas-Empire, как выражение крайнего падения. Гуманисты, если не радовались <падению Константинополя>, то по крайней мере утешались <тем>, что Греция с падением Константинополя не погибла, а переселилась в Италию и даже возродилась там. Туркам гуманисты не могли простить лишь сожжение книг, т. е. истребление книг при завоевании**, в коем они, турки, столько же виноваты, как и арабы при взятии Александрии.
Все изучение Византии, начатое в Германии, было исследованием вопроса о причинах падения Византийской империи и о причинах падения царств вообще, а также о средствах и условиях прочного существования их. Первое издание Византийских хронистов, обнимавшее всю ее <Византии> Историю, предпринятое Иеронимом Вольфом (1516-1580), было завершено хроникою Лаоконика Халкондилы «Об успехах турок и падении Греческой Империи». «Туркогреция» Мартина Крузия (1584), явившаяся благодаря попытке сближения протестантства с православием, говорит также о победителях и побежденных.
Греко-турецкий вопрос особенно занимает, по-видимому, Леунклавия (1533-1593). Душа не лежит у Леунклавия к профессуре; он недолго препо
давал греческий язык в Гейдельберге, но зато долго странствовал по Востоку, изучил турецкий язык, сделался первым знатоком турецкой истории, т. е. «турецкого дела». С какою целью он по возвращении «вращался при разных дворах»? Назначенный профессором опять в Гейдельберг, он не занимал кафедры, а поселился в Вене — этом оплоте Западной Европы от турок, там и умер.Трудно допустить, чтобы и голландские Византисты (Ван-Вулканий, Юниус Фр. Меурский) трудились в видах чистого знания, вне религиозных и политических влияний. Раскрытие этой связи послужит к некоторому оживлению [не дописано.]
После 30-летней усобицы, в год ее окончания вышло из Франции воззвание, приглашавшее ученых всей Западной Европы соединить свои силы для изучения Византии [продолжение утрачено.]
* * *
Так называемая Средняя История
Так называемая Средняя История есть теистическая (религиозная)159, Новая — гуманистическая (бритая); XIX век — ультрагуманистический, внешним его выражением может служить «фрак». Это одеяние, или, может быть, начало раздевания восстановляет хвост, отсутствие которого отличает человека, и открыло переднюю часть, которую человек, по нравственной необходимости, прежде всего скрыл.
Бритье бороды (мнимое омолаживание) есть выражение гуманизма, а фрак — выражение ультрагуманизма, переходящего к брютализму.
В (средней) теистической Истории человек ставит себе образцом Божество и на жизнь настоящую смотрит [как на] приготовление, или, вернее было бы [сказать, устр]оение будущей; гуманистическая [история смотрит на] настоящее не как на [средство], а как на цель.
* * *
Хотя Новая История следует за Среднею
Хотя Новая История следует за Среднею160 и заменяет ее, но сия последняя не только не может считаться совершенно прошедшею, но даже которая из них господствует в настоящее время — есть еще вопрос. Признавая сосуществование двух мировоззрений и даже двух форм истребления, не можем признать законность их существования, а можем признать незаконность их вражды. Призыв, обращенный к ученым духовного сана, своим и инославным, т. е. к людям средневекового мировоззрения, и обращение к светским ученым, своим и иностранным, т. е. людям нововекового мировоззрения, имеют целью примирение и объединение. А история попыток объединения, или Самодержавия, возбуждаемого постоянным печалованием Православия, поддерживаемого единодушием народа, и есть средство против тройственного истребления в двоякой форме. Проект соединения Церквей вне и расколов внутри, чрез примирение Империй вне и сословий (нерусского — интеллигентного и народного — русского) внутри, в деле обращения войск в естествоиспытательную силу не может ограничиться соединением славянских народов, если бы это и было возможно, а требует соединения арийского племени, того племени, в культ которого даже входило «доение небесных коров», эта мифологическая форма регуляции. Панславизм, т. е. соединение народов, питающих неприязнь друг к другу, не может состояться без войны с неславянами, тогда как панаризм есть союз России с такими народами, авторитет которых признают и враждебные нам единоплеменники. К статье об Ариофильстве можно бы поставить эпиграф: Арийские реки (а не ручьи) сольются ли (но нераздельно и неслиянно) в одном общем мирном (pacifique) океане, или они иссякнут, истощатся в непрерывной борьбе?
ЗОЛОТО И ПРАХ 161
Вопрос о бедности и богатстве и вопрос о смерти и жизни. Что ценнее (дороже): золото ли, вносящее вражду и раздор между братьями, или прах отцов, объединяющий сынов для возвращения жизни отцам, для оживления праха?*
Расселение, а с ним и разъединение человеческого рода и перенесение с этим расселением Праха отцов в видах сохранения единства. — Народная легенда о Ное, перенесшем в Ковчег прах Адама.