Николай Фёдорович Фёдоров статьи философского содержания печатается по

Вид материала

Документы

Содержание Падающие миры и существо, противодействующее Вертикальное положение, или пасха Существом, к небу обращенным Человек» заменяется выражением «Противодействующий падению Сыны человеческие — Обращение язычества Обращение Буддийских стран Переход от высшего к низшему, от бога Пасхально-кремлевские вопросы. Заметки к работе «супраморализм» Мир в смысле согласия Две программы пасхальных вопросов Пояснения к «пасхальным вопросам 12-членная схема Евангельское дитя и Пасхальные вопросы I. О всеобщем обогащении II. О двух религиях III. О двух отношениях разумных существ к неразумной силе IV. О двух разумах V. О двух чувствах ... Полное содержание

Подобный материал:

• Николай Фёдорович Фёдоров статьи религиозного содержания печатается, 1471.59kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о разоружении и умиротворении печатается, 1908.43kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о литературе и искусстве печатается, 2686.61kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров самодержавие печатается, 1286.35kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров (1828 или 1829—1903), 43.95kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров, 222.28kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров письма н. Ф. Федорова печатается, 11102.85kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров библиотеки и музейно-библиотечное образование печатается, 30.42kb.
• Николай Федорович Федоров: спасение как философия "общего дела" По материалам доклад, 367.54kb.
• Лекция 9 Н. Ф. Федоров: история одного «проекта», 546.27kb.

* * *

Супраморализм, т. е. само христианство

Супраморализм, т. е. само христианство в его нераздельной полнот⁹⁴, когда догматы не отделялись еще от заповедей, а служением Богу признавалось не одно только храмовое богослужение, когда не было резкого разъединения между духовным и светским, по крайней мере не предполагалось, а было, или должно было бы быть, одно знание, одно дело или искусство, т. е. когда философия, под видом служанки, не внесла <еще> в христианство разъединение внутреннее, <не было еще> узаконено разъединение и в жизни.

Такой супраморализм, как он излагается в настоящей статье, имеет двух врагов, <из которых> один сознательно употребит все усилия сделать его орудием современного атеизма, а другой, по неведению, сам того не сознавая, будет помогать первому, — бороться же с ним он решительно не в состоянии. Настоящая статья о супраморализме имеет целью предупредить ложное толкование. Невольно вырвавшееся у Черногубова название кафолизма для учения, требующего именно религионизации, ортодоксальности, православия, конечно, его ни к чему не обязывает. — Учение, которое требует для своего осуществления участия светской и духовной властей, полного согласия их, не может быть ни особою сектою, ни партиею, ни особою школою. Оно желает потерявшему в себя веру Самодержавию и Православию (так, по крайней мере, мне кажется) дать орудие, которым они могли бы победить своих врагов, но победу одержать бескровную, ибо и самому войску дается бескровная миссия. Посвятив это не литературное и не ученое произведение двум властям, должно бы на заглавном листе в виде виньетки представить Каразинский аппарат или змейковый, или вообще орудие регуляции неразумной силы под крестом, как замену казней и борьбы между разумными существами, с надписью под ним или над ним: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле» и «Сим победиши».

ПАДАЮЩИЕ МИРЫ И СУЩЕСТВО, ПРОТИВОДЕЙСТВУЮЩЕЕ
ПАДЕНИЮ, КАК ПЕРВОЕ ВЫРАЖЕНИЕ СУПРАМОРАЛИЗМА.
ВЕРТИКАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ — НРАВСТВЕННЫЙ ПОДЪЕМ,
НАЧАВШИЙ ИЗМЕНЕНИЕ ФИЗИЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ ⁹⁵

Будда и мать, мирящаяся с бедностью и протестующая против смерти. Жрец Немийский — раб слепого закона природы и женщина, требующая замены злого закона слепой природы законом добрым, благим⁹⁶. Вертикальное положение — первый мировой подъем в природе. (Эра.) Религиозный подъем и сторожевое положение или военная выправка. Явление нарушителя, противника всемирного тяготения, восставшего против коренного закона слепой природы. Первое нарушение основного закона слепой природы как величайшая добродетель, как исполнение воли Бога.

Первое естественное выражение супраморализм имеет в существе, принявшем вертикальное положение, обращенном вверх, к небу, и это супра есть принадлежность всякого человека, как и небесное дело есть общее всех дело. В этом положении человека заключается вся его история, выраженная в религии, знании и искусстве, и особенно в том, чего могут достигнуть люди в их полной совокупности в природе, остающейся еще слепой. Для вертикального положения, в таком смысле понятого, такое зоологическое объяснение, как нижеследующее, ничего не объясняет: «Лазящий образ жизни и привычка обхватывать дерево при влезании вверх проще всего объясняют превращение передней конечности из органа перемещения в хватательный орган». Конечно, хватание, даже нападение и оборона могут быть объяснены подобным образом, но орган хватания имеет и иное употребление у обращенного к небу существа. Существо, противоположившее Небо земле, и от передних конечностей требует иного дела, небесного, в противодействии падению, <требует> и восстановления падшего. Орган хватания и нападения или защиты, каким он является в быту звероловном, т. е. орган грабежа и убийства, в быту кочевом и земледельческом превращается в орудие созидания и воссозидания. Так началось превращение орудий истребления в орудия спасения, завершением коего и служит проект, названный «Разоружением».

Классификация так называемых образов жизни, бытов, культур, основанная исключительно на средствах, способах питания, очень одностороння. Человек при всех переменах образов жизни остается «сыном умерших отцов». Только в городах крайний пауперизм обращал людей в органы питания исключительно, заставляя забывать о родстве, достигать до такого упадка, до коего доходили лишь философы, считавшие себя вершинами общества, у которых родство вполне заменилось юридическими отношениями^*. В этой замене они не видели деморализации, приводящей к полному имморализму. У этого сословия, составляющего тератологическое явление, уродство, родство считается самою низкою ступенью, чем-то примитивным, глубоко презираемым ими, не сознающими своего уродства. Природа, достигшая сознания себя в существе, признавшем себя противодействующим падению, этому коренному свойству слепой природы, поставила себе высшую цель, поняла смысл жизни, пришла к Супраморализму. Сознание, связанное с вертикальным положением, с востанием, было сознанием противодействия падению, т. е. Супраморализм явился вместе с человеком, был первым стремлением, чувством, волей и мыслию, притом небесными. Созерцание неба было необходимым условием существования для бродячих и кочевых народов. Земледелие есть уже по преимуществу небесное дело. «Сей-то сей, да на небо смотри, дождичка у Бога моли». Не земля, а небо родит. Горожанам же Небо не нужно. Городское дело — дело совершенно земное. Вопрос о богатстве и бедности есть вопрос по преимуществу городской.

ПАСХА ⁹⁸

Долг воскрешения, возвещенный письмом Достоевского, дает смысл Пасхе как делу, делу перехода от земли к другим небесным землям, переходу материальному, основанному на изучении отношений нашей планеты ко всем другим небесным телам^*. Началом этого перехода нужно признать «вертикальное положение» человека как первое противодействие падению тел и изучение всех падающих тел — от космической пыли до величайших звезд, планет, миров. (Поэтому в статью «О Пасхе» входят два приложения: «Вертикальное положение» и «Падающие звезды».)

Как дело выхода из Египта начинается гласом Бога, говорящего: «Аз есмь Бог Авраама», так и мы теперь в долге воскрешения слышим голос Бога Адама, Ноя, точно так же в первой заповеди: «Аз есмь Господь» вместо «изведый из Египта» — «изведый от земли на небо».

ВЕРТИКАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ, ИЛИ ПАСХА ⁹⁹

(Супраморализм, его сущность есть Пасха)

Вертикальное положение обратило человека в поклонника неба и сделало астрономом и из себя создало храм небу.

Пасха есть полное отрицание сторожевого положения, вызываемого небратством, ибо Пасха есть осуществление братотворения, которое отрицательно уже есть устранение временной вражды при невозможности вечной, а положительно — объединение на взаимознание, основанное на душезрении, т. е. когда лицо не будет маскою и душа потемками, и сила человеческого самосознания не будет выражаться в скрытности, а свобода в обмане.

Будучи отрицанием сторожевого, Пасха есть полное утверждение вертикального, т. е. не противодействие лишь тяготению, а полное торжество над ним, растерзание уз прикрепления к земле и воссоединение распадшегося (воскрешение) и удержание соединения (бессмертие) там, где даже атомы распадаются (междупланетные пространства). Поэтому Пасха есть и переход от земли на небо и от смерти к жизни. И замена вопроса всеобщего обогащения всеобщим возвращением жизни есть замена Комфорта Пасхою.

В определении человека « Существом, к небу обращенным», т. е. принявшим вертикальное положение, при Коперниканском мировоззрении, по которому земля есть небесное тело, а небесные миры признаны земными телами, нравственность, которая есть небесное дело, получает иное, не мистическое, а реальное значение (т. е. обращение земли как небесного тела, а небесных тел как земель в управляемые разумом и чувством), и астрономия как наука, все знание в себя вмещающая, делается орудием сынов человеческих, объединенных в деле астрономическом, [в деле] познания и управления. Таким образом, духовное получает другое значение: не отречение, не отделение от материи, а управление ею, материею.

Неопределенное выражение « Человек» заменяется выражением «Противодействующий падению», указывающим дело человека по отношению к природе, к силе падения и распадения (назначение человека, выраженное в вертикальном положении).

Сыны человеческие — [выражение,] указывающее долг к отцам.

Живущие — указывающее на отношение к умершим.

Разумные существа — на неразумную, бесчувственную [силу].

Пока «Самодержавие» будет лишь «сторожевым положением», и Пасха не будет воплощенным вертикальным положением. Когда Самодержавие будет выходом из сторожевого положения, и Пасха отождествится с вертикальным положением.

* * *

Супраморализм, или выход за пределы зла

Супраморализм, или выход за пределы зла¹⁰⁰, мир высший мира правды, или мира такого добра, которое без зла существовать не может.

Язычество, или вопрос о богатстве и бедности, достигающий в борьбе с христианством вопроса о всеобщем обогащении.

Буддизм — отрицание вопроса о богатстве и бедности, [1 слово неразб.] достигшего в борьбе с христианством всеобщего обеднения, а затем [чающего достигнуть и] всеобщего уничтожения

Жить для себя — это язычество.

Жить для других — это Буддизм.

Жить друг для друга, друг в друге — это взаимность, на взаимном знании основанная, это лицезрение, ставшее душезрением. Это братотворение чрез усыновление для исполнения долга к отцам, душеприказчества, для совершения Евхаристии отцам или Богу и отцам, т. е. это Христианство действительное. Не выражение ли это Богослужения храмового, а затем и внехрамового — не пресуществления хлеба и вина, а обращения праха в самое тело отцов и оживотворения их, что и требует всеобщего познавания и вынуждает к обращению к верующим и неверующим интеллигентам всех стран.

Обращение язычества — «чрез обращение слепой силы природы, носящей в себе голод, язвы и смерть, в управляемую разумом и чувством», что означает обращение орудий войны или орудий истребления в орудия спасения, или обращение войска в естествоиспытательскую силу чрез всеобщую воинскую повинность. Такое обращение орудий истребления (взрывчатые вещества) или орудий, употребляемых на войне, каковы змейковые аппараты, Каразина, Станоевича, громоотводы на аэростатах, поднятые в область князя власти воздушныя, в область Перунов, Юпитеров тучегонителей, означает действительное обращение в Христианство, чрез уничтожение войны, и действительное уничтожение язычества в противоположность мнимому, чрез разрушение статуй Перунов, Зевесов.

Обращение Буддийских стран.

В странах Буддийских, в Индиях и Китае, на всем дальнем Востоке, в странах голода по преимуществу, метеорическая регуляция, введенная чрез всеобщую воинскую повинность с всеобщеобязательным образованием — познаванием, будет истинным христианским миссионерством. Такая система воспитания требует необходимо объединения со всеми другими странами христианскими (обратившимися из язычества). Объединение в общем деле будет объединением в мысли и вере, так что Буддизм объединится с Христианством во внехрамовой Литургии и Пасхе как всеобщем деле.

Такая организация и может, и должна быть введена чрез новую Конференцию Мира, тем же самодержцем созванную, во всяком случае [она] будет делом Самодержавия, переводящего род человеческий от несовершеннолетия к совершеннолетию.

ПЕРЕХОД ОТ ВЫСШЕГО К НИЗШЕМУ, ОТ БОГА
К ЧЕЛОВЕКУ И ВОЗВЫШЕНИЕ ЕГО [ЧЕЛОВЕКА]
ЧРЕЗ НАИБОЛЬШУЮ ЗАПОВЕДЬ К ЗАПОВЕДИ
«БУДЬТЕ СОВЕРШЕННЫ КАК БОГ-ОТЕЦ» ¹⁰¹

В отрицательной заповеди отвергается нынешнее состояние несовершеннолетия, История как она есть [как] факт, бесцельное существование, рознь, взаимное истребление. Это инфраморализм, низшая нравственность.

В положительной заповеди требуется вступление в совершеннолетие, дается цель, История как проект, вместо розни — объединение для возвращения жизни истребленному, т. е. служение жизни. Это высшая нравственность, супраморализм.

Средством служат Наука и Искусство, соединяемые Религиею, которая дает не внешнюю, а внутреннюю связь. Наука изучает действительность, Искусство дает лишь подобие. Основу же отрицательной и положительной заповеди дает религия или наибольшая заповедь, которая требует любви к Богу отцов не мертвых, а живых от всех людей и всеми их способностями (в чем и заключается объединение, а следовательно, отрицание несовершеннолетия, розни или взаимного истребления, т. е. смерти, инфраморализма), [требует] жизни не для себя, не для других, [а со всеми и для всех,] соединения познающих действительность ([которая есть] распадение, разрушение) и воспроизведения физически, физиологически, психологически всей Истории отцов, в прах обращенных, а не в виде каменных подобий или на полотне...

И только исполнение наибольшей заповеди, требующей соединения всех сил всех людей в любви к Богу отцов не мертвых, а живых, к Богу, создавшему жизнь, и сделает нас орудиями Его воли в деле воскрешения, и этим только воссозданием [1 слово неразб.] в совокупности (братстве), а не отдельности можем уподобиться Создателю, жизнь сотворившему и смерти не создавшему, и будем совершенны. И только неисполнение наибольшей заповеди (отцетворение чрез братотворение) приведет к воскрешению гнева, Суду и прискорбному отделению агнцев от козлищ (а не от волков), так близких по природе, принадлежащих к одной семье, и воссозданию ада.

Короче сказать, в этой формуле низшая нравственность, отрицательная заповедь — состояние несовершеннолетия, бесцельность, рознь (История как факт) — заменяется высшею, положительною заповедью, для которой супра-легальность служит лишь ступенью и которая дает высшую цель, осуществляемую всею Наукою, Искусством, т. е. средством служат Наука и Искусство, а основою Религия в ее наибольшей заповеди, т. е. Существо, смерти (зла) не создавшее, требует служения жизни, а не смерти, следовательно, требует перехода от инфраморализма к высшей нравственности, супраморализму, требует, чтобы существо, созданное по Его подобию, служило к возвращению жизни или, что то же, возлюбило бы всем знанием и искусством, всею душою, всеми способностями всех людей.

ПАСХАЛЬНО-КРЕМЛЕВСКИЕ ВОПРОСЫ.
СУПРАМОРАЛИЗМ, ИЛИ ВЕЛИКИЙ СИНТЕЗ ¹⁰²

<Под этою программою нужно разуметь новую> таблицу под названием «Пасхально-Кремлевские вопросы», или изложение пути, коим сама природа, по воле Творца, чрез разумные существа должна достигнуть полноты самосознания и самоуправления (чрез самовоссоздание)^*. Затем к Пасхально-Кремлевскому вопросу, или вопросу о двух историях, можно подвести все статьи и заметки, печатанные и писанные, что отчасти и сделано. К Истории всемирно-городской, или Истории антипасхальных движений (от сел в города), т. е. к Истории, какою она была, нужно отнести все программы, заметки и статьи, для коих, впрочем, списка еще не составлено. К Истории же, какою она должна быть, к Истории крестьянской, к опыту не сословному, нужно отнести:

1. статьи и заметки о школах, обращающих образование в познавание, науку сословную в знание всеобщее; 2. все писанное и печатанное о музеях как переходной ступени между школами, отождествляемыми с наукою, к 3) религии, отождествляемой с внехрамовою Пасхою во всех Кремлях или земле как кладбище. В списке статей о Музее оказалось более двадцати номеров. Еще больше о Кремлях; мелкие статьи я читал, крупные же нужно прочитать и сократить, и все дело будет кончено. А может быть, нам ничего и не придется делать. Все сделают немцы вроде Шульце¹⁰³. Он, по-видимому, допускает лишь поправку, улучшение, лучшую культуру, а не воссоздание полное. Он хочет, как очень удачно выразился Черногубов^**, дружинного объединения, а не родового.

Само время требует объединения для общего дела. Вопрос, чем было бы христианство в XX веке, когда вся земля стала <бы> известна, вся населена, а местами даже перенаселена и большею частию истощена, когда все части земной планеты так соединены, что действие всех людей в совокупности на всю землю в ее целости становится с каждым днем возможнее, <нужно разрешить так> — христианство стало бы не мыслию, а делом.

ЗАМЕТКИ К РАБОТЕ «СУПРАМОРАЛИЗМ» ¹⁰⁵

Все пасхальные вопросы, как и сама Пасха, требуют перехода от города к селу. Первая часть каждого вопроса говорит о том, что есть и что не должно быть, т. е. говорит о городском. 2 я часть говорит о том, что должно быть и может быть лишь в селе. Вопрос о искусственном пауперизме и неестественном богатстве миллионеров и биллионеров есть вопрос городской, но в этом вопросе разработана только первая часть, а вопрос дела, об употреблении миллионов, почти не разработан. От слова pauper — [1 слово неразб.] пауперизм, а от слова [пропуск] — мы не имеем производного слова, подобного пауперизму, так что род человеческий еще не пришел к признанию богатства и бедности — двумя несчастиями, даже первое признает счастием, что и доказывает его несовершеннолетие.

Во 2-м вопросе о двух религиях, мертвой и искусственной, в коей Гуманизм вытесняет Деизм и обращается в атеизм, и живой, первая есть городская и очевидно несостоятельная, вторая в селе начинается и только в нем может получить полное приложение.

3-й вопрос есть вопрос о двух отношениях разумных существ к неразумной силе природы: весенней рождающей и осенней и зимней умерщвляющей, отношении нынешнем, городском, неестественном и будущем, каким оно должно быть и каким может быть лишь в селе.

4-й вопрос о двух разумах или философии как младенчестве человеческого рода, распавшегося на два безумных отделения, нужно посвятить автору записки об Антихристе Пансофию Соловьеву¹⁰⁶. Вернее же сказать, философы, как блудные сыны, выделились от народа и после двух с половиною векового блуждания пришли к абсурду, указанному в эпиграфе, который и есть наказание за отделение. Вопрос о двух разумах и двух сословиях есть чисто городской. Для села всегда существовал один разум, в котором действие соответствовало знанию (или вере); хотя это действие было мифическое или мистическое, в будущем оно станет не мистическим, <а> действительным.

4-й эпиграф: «Познай самого себя», — говорил демон Сократа. «Познаю ergo существую, т. е. я познающий, следовательно, существующий, все же прочее есть лишь познаваемое ergo — не существующее (мое представление)». Здесь вся История философии: от ее начала в Дельфии до ее конца в Кенигсберге и Йене. Тут вся История философии в ее поражающей нелепости и ненужности, доказывающей, что сущее существует, тогда как человеку нужно знать, почему живущее умирает.

К первому эпиграфу нужно бы, кажется, сделать прибавку. «Пока будет смерть, будет и бедность, будет и богатство, т. е. будут и скудость и излишество», которые и сами по себе смертоносны. Социализм делал вопрос лишь из бедности. Богатство еще не стало вопросом для него, да и не для кого!

В 3-м вопросе ко 2-му эпиграфу: «Не с природою одною жизнию, а с себе подобными нужно жить, хотя и природа есть враг лишь по бездействию нашему и розни». Или же можно отдельно изложить так 3-й эпиграф: «У человека как разумного существа есть один только враг — слепая сила природы, но и она — враг, пока есть вражда между людьми (или нет между ними мира)».

* * *

Во всех 12-ти вопросах¹⁰⁷, в первой части, где говорится о том, чтó есть и чтó не должно быть, замечается факт, а [во] второй, где говорится, чтó должно быть, заключается проект. Факт, пред которым преклоняются ученые, и Проект, который не может понять осужденное на бездеятельность, обреченное на мышление сословие. К 1 й части принадлежат: эволюция, прогресс и регресс, культура, цивилизация, городское, европейское, американское, отживающее, умирающее. Сюда же относится и недозревшее, вытесняемое, порабощенное, т. е. то, что должно оживить отживающее. Если [же] заменить, [то будет] регуляция вместо эволюции, воссозидание [вместо] рождения, вместо искажения и уродования (культуры) — созидание вольное, самодеятельное, сельское, русское, музейское. Ограничение храмовою лишь деятельностью, верою, без явного дела, чаянием без исполнения, верою без осуществления [происходит] благодаря розни.

По всем же вопросам, в первой части заключается или отживающее, или недозревшее и во второй — восстановленное и зрелое.

* * *

Наконец само время, История ставит вопрос о золоте, которым ребячески увлекается пошлая Европа, и о прахе отцов, который чтит старый, многоиспытанный Китай¹⁰⁸, Золото ли с его блеском, с его безжизненным бессмертием, видимою несокрушимостию, золото — представитель богатства — или прах, в который обратились наши отцы, в который обратимся и мы, прах — представитель нравственности? Если при теснейшем соединении всех сил всех людей, ставших орудием воли Божией, окажется невозможным возвращение этому праху, который некогда жил, [жизни,] то тогда только правы презирающие добродетель Горький и ему подобные и Ницше. Если добродетель — не воскрешение, то их издевательство над нею вполне основательно. Воскрешение — здесь не награда, а невозможность, — бессилие ума, знания, чувства. Как ни противны мне наши ницшеанцы, но они в тысячу тысяч раз лучше всех западников и славянофилов, начиная от Белинского и Хомякова до Михайловского, Протопопова и Волынского, Киреева^*.

«Смена поколений — процесс естественный и разумный», — говорит неразумный Протопопов¹⁰⁹, быть может, не замечая, что делается панегиристом смерти, как Толстой. «Как ни живи, а все умрешь», — говорит Горький и во имя этого убеждения, т. е. смены-то поколений, обращается к юродивому (очень вероятно, Толстому): «Зачем ты, брат, скандалишь? — Стремлюсь, говорит, к самоусовершенствованию… — Чего же, мол, ради? — Как так — чего ради? В совершенствовании человека — смысл жизни. — Ну, я этого не понимаю. Вот в совершенствовании дерева смысл ясен… его употребят на оглоблю, на гроб…»^110 *«Ну, будет, будет расти, ну, а дальше», Тургенев, вложив эту фразу в уста Базарова, думал вконец уничтожить все молодое поколение, которое, по всей вероятности, этого в 60 х годах не говорило, а вот через 50 почти лет эта фраза получила, наконец, должную оценку. «Умнее этих слов никогда ничего не было сказано»¹¹¹. И эта не фраза, а искреннее слово было еще противопоставлено фразе пошлой, ограниченной, о которой сказано: «Глупее этих слов никогда ничего не было сказано», Я не привожу ее, потому что она того не стоит¹¹². Появление этой партии наших ницшеанцев^** составило новую эпоху. Оно сблизило, примирило все прежние партии, как ни велика была между ними вражда. Протопопов признает свое родство с шестидесятниками, семидесятниками, с людьми 40 х годов, и не только с западниками, но [и] славянофилами. Он призывает Бога, Христа, апостолов. Так напуган он появлением этих смельчаков, сказавших старые-престарые истины, но лишь отрицательные. К этим господам, так суеверно относящимся к смерти и ни малейшего сомнения не допускающим в ее непреодолимости и непреложности, можно обратиться с таким же вопросом, с каким я обратился к декаденту, копающемуся в прахе «Русского Архива» (кажется, Брюсову?¹¹³): откуда у них такая слепая вера в смерть? Вопрос этот должен иметь большую силу, ибо не может быть сомнения, что никакой критике этого вопроса, вопроса о смерти, они не подвергали; «что человек живет однажды» — это также принято на веру, и говорят они об этом по указке двадцати и более векового опыта. Попробуем поднять этот вопрос вместо вопроса о богатстве и бедности, которым до сих пор занимались. Этот вопрос предлагается и верующим, и неверующим, и для тех и других этот вопрос будет совершенно новый, ибо верующие считали веру представлением, мыслию, а не делом, а неверующие, т. е. философы и интеллигенты, по табунному чувству считают необходимым приносить жертвы чудовищу.

Философов XVIII века принято называть скептиками, XIX — критиками, а следует [называть] их людьми величайших суеверий и глубочайших предрассудков. Эти философы без всяких оснований присвоили себе право ставить пределы человеческой деятельности. Прежние философы — догматики — также полагали пределы, но они имели Бога, будто бы создавшего ограниченные существа, т. е. дураков, тогда как люди сами себя ограничивали своею взаимною борьбою. Новые же философы присвоили себе право держать человека в вечной зависимости от слепой силы природы. Философам даже казалось, что полагать границы совершенно безопасно; ошибки тут быть не может. Спектральный анализ был бы открыт ранее 60 х годов, если бы Конт не воспретил химикам переносить свои анализы за пределы земли, но это частности... А на чем основано следующее утверждение, как не подлежащее сомнению: «Умирать и платить подати всем должно»?^*** 114 Под критиками нужно разуметь философов, присвоивших, захвативших, узурпировавших себе право ставить человеку преграды, которые он не должен переходить, ограничивать же пределы в области труда человеческого называется не леностью, а смирением и скромностью.

Затем в вопросах о двух разумах (4), о двух чувствах (5), о двух волях (6), двух обществах (7) раскрываются причины нашего бессилия против умерщвляющей силы природы, заключающиеся в распаде способностей человеческой души и разъединении людей на два общества, а затем [ставятся вопросы о] науке (8), не как она есть, т. е. как рабыня индустриализма, а как она должна быть, и [об] Искусстве (9), не как игре или творении мертвых подобий, а как всеобщем воссоединении для регуляции слепою силою и обращения ее из смертоносной в оживляющую. Такие наука и искусство с верою, как осуществлением чаемого, будут не противоречием, а единством. Это примирение веры и знания и есть Православие или Пасха, как праздник и как дело (10). Когда начнется это дело, тогда все нынешнее и все прошлое окажется несовершеннолетием, в признании же несовершеннолетия заключается полная амнистия.

Самодержцу, которого предшественникам на Византийском троне вручались при самом венчании на Царство, при помазании [акакия], Символ праха отцов, праха, который имеет востати, и держава, в которую полагался прах всех трех тогда известных частей света, указывающий на всеобщность востания, принадлежит почин в решении вопроса о жизни и смерти, в осуществлении чаяния человеческого рода. Задача Самодержавия — в восстановлении сельского населения на Западе^*.

Все двенадцать вопросов распадаются на четыре группы. Первая группа заключает в себе обращение к всем верующим и неверующим по вопросу о смерти и жизни взамен вопроса о богатстве и бедности, или вопросу о прахе предков вместо вопроса о золоте как представителе богатства, отце бедности.

Во второй группе, из четырех вопросов состоящей, говорится о всех способностях, подведенных под три вида (два знания, чувства и воли), всех людей, представленных в двух обществах: в обществе культа женщин и в обществе культа умерших.

В третьей группе, состоящей из трех вопросов о средствах приведения в исполнение дела сынов человеческих, [содержатся вопросы] о Искусстве и Науке, о таких, каковы они есть и какими должны быть, а сии последние объединяются с верою, т. е. Православием, которое есть народовоспитательная религия в определенном виде; [это вопрос о] Пасхе как празднике и как Деле воскрешения.

В четвертой группе, состоящей из двух вопросов, заключается и объявление рода человеческого несовершеннолетним, и [вопрос] о всемирной амнистии как принадлежности праздника Пасхи (вместо конца мира и страшного суда, вместо воскресения гнева) и манифеста венчания на Царство Царя (вместо Антихриста), в праотца место ставшего и от Бога отцов поставленного.

* * *

Супраморализм тождественен долгу Всеобщего Воскрешения¹¹⁵ или всемирному делу спасения, признающему лишь условную кончину мира, тождественен самому Христианству в его нераздельной полноте, когда еще догмат не отделился от заповеди и богослужения, тождественен кафолизму, т. е. Православию, отождествляемому с Пасхою Воскрешения как праздником и всеобщим Делом.

[Как] учение [же] о долге спасения мира от разрушения чрез исполнение заповеди, воли Бога, т. е. возвращение раскаявшимися сынами жизни отцам, супраморализм противоположен учениям, ведущим естественно к разрушению мира, каковы критицизм — это мнимое знание без всеобщего Дела — или хамитизм, мистицизм, не требующий объединения для воскрешения, и имморализм, требующий разъединения. Рассматривается он (супраморализм) в связи с Историею Природы, земли и неба (космоса) или с естественными бедствиями (метеоро-космическими) — голодом, мором и трусом и с указанием на средства спасения в Истории разумных существ, если только нынешняя История не будет подобна последним векам Древней Истории, приведшим ее к погибели, — эпохе непрерывных войн диадохов и эпигонов, Александрийской эпохе библиотек и музеев, соперничествующих, как Александрия и Пергам, — а будет указывать на библиотеки и Музеи, всенаучные и всехудожественные, заменяющие борьбу обменом и соединяющие для совокупного дела.

Возражение на несоразмерность 3-й части с двумя первыми находит свое оправдание в Евангелии, которое о разрушении Иерусалима говорит подробнее, чем о разрушении мира, — так [и] мы более распространяемся о раскаявшихся Университетах, воссоединяющихся с Музеями предков и с храмами Богу отцов, [об] обращении орудий войны в орудия спасения от голода, моров, хотя это только начало спасения, и гораздо меньше говорим о том, как наше уже меркнущее Солнце опять воссияет блеском, подобным Сириусу, и Луна — это угасшее светило — даст свой свет, подобно нашим полярным сияниям и блещущим молониями экваториальным кольцам.

* * *

Супраморализм как теория против имморализмов Толстого и Ницше¹¹⁶ также как теорий и Супраморализм как факт, как вертикальное положение, как противодействие всемирному тяготению, держащему на привязи, на цепи разумные, сознающие существа и разбрасывающему слепые миры на бесконечные [расстояния], лишая таким образом средств существования чувствующие существа, осуждая их на смерть, в смене поколений создавая бесконечно большой ряд смертных казней, пожирание последующими предыдущих, патрофагию. Народная религия видит в небе патрофикацию мысленную, научная философия видит патрофагию действительную, а наука, какою она должна быть, т. е. Супраморализм, требует действительной Патрофикации, т. е. объединения распадшихся миров, и освободит чувствующие существа от цепей слепого тяготения.

Весь проект перехода от Истории, как она была и есть, всемирно-мещанской, к Истории, какою она должна быть (т. е. проективный разум, объединяющей два разума — теоретический и практический), всемирно-крестьянской, можно выразить двумя словами (мiр и мир) и изобразить двумя чертами (горизонтальною и вертикальною).

Теперь и прежде, т. е. в настоящем и прошедшем, слова, одинаковые в произношении, совершенно противоположны в действительности, т. е. Мiр в смысле вселенной есть выражение не мира, а вражды и несогласия (хаоса), а должны эти слова (мiр и мир) не в произношении лишь, но и в действительности быть тождеством, хаос превратить в гармонию.

Горизонтальною [чертою] изображается — падение и смерть, а вертикальною — востание и воскрешение, т. е. также что есть и было и что должно быть.

Переход от горизонтального к вертикальному есть переход от смерти к жизни; переход от земли к небеси есть торжество вертикального положения — противодействия падению.

Эти два способа проявления: словом и образом — могут быть названы западным и восточным (Крайнего Востока, Китая). Мiр — хаос и мир — гармония. Горизонтальная черта — смерть и падение, а вертикальная — воскрешение и жизнь. Вселенная останется хаосом — Царством от мiра сего, Царство же не от мiра сего и есть мир.

Мiр в смысле несогласия есть Царство смерти, хаоса, разрушения, милитаризма и индустриализма, ига и розни, из вопроса о бедности и богатстве истекающего.

Мир в смысле согласия (гармонии) — отрицание ига и розни, объединение для всеобщего возвращения жизни.

* * *

Супраморализм как объединение трех богословских дисциплин¹¹⁷: Догматического и Эстетического [богословии] в Нравственном.

Действительно независимая, автономная нравственность в противоположность мнимо независимой, желающей освободить людей друг от друга и от высшего совершенства, т. е. от Бога, и подчиняющей [их] слепой силе.

Детственность, или Евангельское дитя. Сыны и дочери человеческие.

Три заповеди: наибольшая, наиглубочайшая, наитруднейшая.

Морализация Истории, или превращение движения от сел в города, от окраин к центрам, от [2 слова неразб.] в обратное, постановка праха на место золота.

Регуляция, или морализация слепых сил природы.

ДВЕ ПРОГРАММЫ ПАСХАЛЬНЫХ ВОПРОСОВ ¹¹⁸

Первая программа вызвана господством Социализма и начинается отпеванием его, а вторая вызвана Школьною реформою или господством гомункулюсов

Или можно на первом листе поставить предложение о замене «вопроса о бедности и богатстве» вопросом о «жизни и смерти», т. е. предложить переход от вопросов, которыми до сих пор бесплодно, по их, конечно, неразрешимости занималось наше время, к таким, о коих оно забыло, хотя в этих вторых вопросах заключается причина неразрешимости первых.

Или можно на первом листе поставить вопрос о двух разумах^* и двух сословиях (мыслящем и действующем) — интеллигенции и народе, живущих [одно] — верою и [другое] — лишь разумом. Если первая комбинация показывает путь к выходу из нынешнего состояния, то вторая комбинация раскрывает наше нынешнее состояние, [указывает] на противоречие, в нем заключающееся, на внутреннюю рознь, гораздо более глубокую, чем в делении на бедных и богатых. Очевидно, что нужно последнюю комбинацию, которая может служить зеркалом, поставить на первое место. Да и само время, философия нашего времени ведет к постановке вопроса о двух разумах.

ПОЯСНЕНИЯ К «ПАСХАЛЬНЫМ ВОПРОСАМ ¹¹⁹

В кратком предисловии к «Пасхальным вопросам» объясняется смысл слова «пасхальный» и оставлено без объяснения слово «вопрос». Слово это употребляется в различных смыслах: например, «восточный вопрос», «китайский» или, например, вопрос о местонахождении Илиона либо средневекового Каракорума. Первые два вопроса имеют практическое значение, деловое: они спрашивают о том, что нужно делать, а не знать лишь; самое возникновение их указывает на некоторую опасность для жизни или существования не только стран, к которым они, эти вопросы, относятся, но даже стран соседних. Вопросы же о местоположении Илиона или Каракорума и им подобные, по крайней мере в настоящее время, являются вопросами только знания, только учеными вопросами, которые говорят лишь о том, что нужно думать, а не делать. Двоякое значение вопросов указывает на разделение двух разумов, двух сословий. По причине разделения на два разума и на два сословия существуют два ряда вопросов. Все наше знание есть вопрос, и можно сказать даже, что как только оно перестает быть вопросом или предположением, оно превращается в суеверие, да и (само знание) замирает. Движение земли, например, казалось для многих вполне доказанным, а между тем открыто новое доказательство (опыт Фуко); но и оно еще не есть окончательное, и движение земли все еще остается вопросом. Когда все познанное станет производимым, тогда только вопрос этот будет решен.

Для человека в настоящее время, в жизни, какова она теперь есть, существуют лишь вопросы; да и сама жизнь при наличности смерти есть вопрос, который может быть решен не мыслью, а делом, общим всех людей трудом; и в этом-то деле и заключается и благо, и счастие человеческого рода. Бессмертия, т. е. неотъемлемости жизни, не дано человеку по праву рождения; бессмертие дается ему не иначе, как по труду, как его следствие. Это вопросы — не одного ума, но и чувства, и воли. Мы сами для себя и другие для нас и мы для них составляем вопросы; и весь мир, несмотря на его кажущуюся необъятность, входит в этот вопрос. Смерть ставит этот вопрос; Смерть все обращает в вопрос, все... кроме Бога отцов. Только Бог всех отцов — вне сомнения, вне вопроса, выше всякого сомнения и вопроса. Можно спрашивать о происхождении неверия, как следствия отчуждения, удаления сынов от отцов, т. е. о происхождении «блудных» сынов, об измене отцам, — об изменниках. Не доказывать происхождение веры в Бога нужно было, а подвергнуть критике, умственной и особенно нравственной, вопрос о неверии в его причинах. Подвергать же сомнению веру в Бога, требующего от нас исполнения Его воли, исполнения дела, значит отказываться от великого блага, отказываться от знания, от самого строгого доказательства — самим делом. Долг Воскрешения, как единственный путь к Истине, благу и благолепию нетления, должен быть вне сомнения, или же нам остается бездействие, не-делание или суета.

Сама философия, всюду вносящая сомнение, есть произведение величайшего преступления — отчуждения. Философия есть мысль, сознание изменников; она дочь блудных сынов. До сих пор она скрывала свое постыдное происхождение; только к забывшим родство можно было обращаться с вопросом: «познай самого себя!», ибо еще не забывшие могли бы ответить: «Я — сын, покинувший отцов, забывший Бога всех умерших отцов», — и такой ответ был бы уже покаянием, а не превознесением себя. Коренные формулы философии предполагают преступление измены — отчуждение, обособление («Я мыслю, чувствую, желаю, хочу... ergo я существую»). Взявши же человека в его неиспорченной (детской) природе, при неотделимости сынов от отцов, вместо этих обособляющих формул, получаем: «Сочувствую, сострадаю, соумираю, содействую». Если, таким образом, обособляться значит отчуждаться, то вступать в столь дорогую философам область отвлечения значит полагать начало блужданиям: блуждание в мысли есть философия; блуждание в деле есть история взаимного истребления. Для существа, не желающего знать ничего, кроме самого себя, «сознаю» может значить «существую», для тех же, которые не выделяют себя от всех других, не отделяют и мысли от действия, сознание не может быть отделено от чувства утрат, от сознания смертности — смерти в лице других; и чем теснее связь между людьми, тем более и сознание будет признанием не существования, а утраты его; воля же будет стремлением к воскрешению.

Отсюда и начинаются «Пасхальные Вопросы», распадающиеся на два ряда: о преступлении и об искуплении; в одном говорится о блудных сынах, в другом — о сынах человеческих.

Отделив блудных сынов от сынов человеческих, нужно сказать, как первые относятся к последним — это Пасха страдания, — и как благодаря этой неправде раскаявшиеся блудные сыны соединятся с сынами человеческими в общем деле — Пасха воскрешения, — и взаимное отчуждение рода человеческого прекратится.

------------------

Пояснения к «Пасхальным вопросам» могут быть выражены в различных формах, из которых избираем следующие, самые существенные:

Ступени
обобщения

I. 12-членная схема о том, что нужно делать в совокупности, о том, на ком лежит долг собирания для этого дела.

II. 4-членная схема, показывающая возможность соглашения для общего дела, выраженная в календарной форме и храмовой росписи, и 2-х членная схема.

III. 3-членная схема о трех объединениях.

IV. 12 вопросов, указывающих в первой своей половине на 12 бедствий, от двух несчастий происходящих (от богатства и бедности); а во второй половине — о 12 благах, от разрешения вопроса о жизни и смерти происходящих.

V. Евангельское дитя и Пасхальные вопросы

а) сын человеческий и Пасхальные вопросы

и

б) дочь человеческая и Пасхальные вопросы.

Субъектом Пасхальных вопросов можно и должно ставить не отвлеченного «человека», а сынов и дочерей человеческих, а объектом — отцов и матерей умерших. Отношение же субъекта к объекту будет Проект — естественный продукт сынов умерших отцов. Этим выражением заменяются два отвлеченных понятия: «человек» и «смертный».

VI. О связи 12 вопросов с духом Славянства и о противоположности их духу Запада. Инициатива Пасхальных вопросов — Славянское племя.

VII. Ребяческий анархизм, детская революционность в виде восстания студентов — крайних блудных сынов — против власти в союзе с анархизмом, прикрывающимся маскою непротивления, и с попыткою поднять рабочих против капиталистов, — не должно ли [это] стать моментом, требующим открытия Пасхальных вопросов, т. е. вопросов о Науке и Искусстве, какие они должны быть в теснейшем союзе с Пасхою как праздником и как делом, или Пасха как выход из анархии и социализма.

I. Двенадцатичленная схема¹²⁰

I. О всеобщем обогащении		I. О всеобщем воскрешении
(хотя обогащаться — значит делать других бедными) Вопрос о богатстве и бедности, или о золоте (золотой) и крови (красной интернационалке), а также вопрос о трестах или синдикатах и [1 слово неразб.], по своей неразрешимости должен быть отнесен к вопросам отживающим. Искусственный пауперизм и богатство служат источником всех зол и порождают все остальные 11 ть вопросов. Стремление к богатству обращает живую религию в мертвую (2 й), ставит человека в ложное отношение к природе (3 й вопрос), раздвояет разум (4 й вопрос), обращает чувство в чувственность (5 й вопрос) и волю в похоть (6 й вопрос); порабощает село городу (7 й вопрос); искажая истинную религию, порабощает науку и искусство индустриализму и милитаризму (8 й, 9 й и 10 й вопросы); не сознавая своего несовершеннолетия, создает конституции, искажает самодержавие и приведет неизбежно род человеческий к погибели (11-й и 12-й вопросы).		(Вместо «золотой» и «красной» интернационалок поставим Пасхальную, светлую интернационалку). Вопрос о жизни и смерти, не в теоретическом лишь смысле понимаемый, т. е. [вопрос о] возвращении жизни, или восстановлении кровного родства, не из праха только, но из крови и тела сынов, правящих силою рождающею и умерщвляющею, — потому уже должен заменить вопрос о богатстве и бедности, что сей последний есть только частный случай первого. Бедность, в смысле недостатка средств для жизни, и богатство, в смысле излишества, сокращающего жизнь, есть, конечно, часть вопроса о смерти и жизни. Стремление к возвращению жизни создает живую религию (2 й вопрос), ставит человека в истинное отношение к природе (3 й вопрос), объединяет два разума (4 й вопрос), любовь сыновнюю ставит выше любви половой (5 й вопрос), а волю из похоти обращает в общее дело всех людей, направляемое сыновнею любовью (6 й вопрос); возвращает городское к сельскому (7 й вопрос), объединяя знание и искусство в религии. Осуществляется же это общее дело перехода от розни несовершеннолетия к общему делу самодержцем, восприемником всех рождающихся и душеприказчиком всех умерших, чрез соединение всеобще-обязательного образования и всеобще-обязательной воинской повинности, или обращением орудий истребления в орудия спасения.

II. О двух религиях

двойной (т. е. идеолатрии-идололятрии) мертвой О деизме, объединения не требующем, никакого дела не налагающем, и о гуманизме (переходящем в гомункулизм или хамитизм (ребяческий вопрос)), даже под видом свободы требующем разъединения. Чем больше места занимает в жизни вопрос о богатстве (обогащении), тем менее остается места для религии; тем она становится безжизненнее, отвлеченнее, делается «внутреннею», «личною» — идеолатрия, — словом, превращается в призрак. Можно бы сказать, что религия делается наиболее светскою, наименее религиозною, если бы выражение «секулярная религия» не заключало бы противоречия в самых терминах. Искусство скрывать смерть составляет самое существенное свойство мертвой религии, то есть совершенное отрицание всякой религии. Искусство скрывать смерть и делает религию мертвою. Толстой, уверяя, что смерти нет, что она хорошая вещь, делается орудием для водворения безусловного господства богатства в жизни.

и

единой живой Живая религия есть лишь религионизация, возведение в религию вопроса о смерти и жизни, т.е. вопроса о возвращении жизни. Живою является религия в сельском язычестве, которое не только погребает зерно и «сеет своих умерших», но и верит, что своими хороводами — подобием солнечному бегу — возвращает солнце от зимы на лето и животворною силою этого светила возращает зерно и воскрешает умерших, конечно, пока лишь в живом воображении народа. И живое христианство не может не считать сынов умерших отцов орудием Бога отцов — живых, а не мертвых, то есть орудием возвращения жизни. Это и есть религия, какою она должна быть и будет, когда город, обогащенный знанием, возвратится в село и мнимые солнцеводы превратит в действительные землеводы, а мнимые отпевания и причитания — в действительное воскрешение.

III. О двух отношениях разумных существ к неразумной силе

каковы они теперь (эксплуатация)	и	каковы они должны быть (регуляция)
До настоящего времени жертвою эксплуатации была только земля; ненасытность прогрессирующего человечества охотно распространила бы ее и на другие миры, но, к счастью, они, т. е. небесные тела, оставаясь недоступными для эксплуатации, открыты только для регуляции. Вопрос о богатстве требует, с одной стороны, безусловного подчинения, полного рабства силе, слепо рождающей и слепо умерщвляющей. (Нужно признать смерть законною данью природе, чтобы в богатстве находить весь смысл и цель жизни.) А с другой стороны, этот вопрос (о богатстве) требует подчинения природы своим прихотям, безнравственным целям. (Эксплуатируя природу, человек обращает ее в орудие полового сближения, взаимного обмана и взаимного истребления.) Такая гуманизация есть деморализация даже для слепой природы; вот почему для эксплуататоров, к счастию, закрыто небо.		Для решения вопроса о смерти и жизни (или возвращения жизни) не нужны ни рабство, ни господство, а нужна регуляция, т.е. обращение рождающей силы в воссозидающую и умерщвляющей в оживляющую; и этим-то путем воссозадания и оживления всех предшествующих поколений разумных существ должно распространить регуляцию на все миры вселенной, ныне слепою силою движимые и к своей гибели направляющиеся, как разумом не управляемые.

IV. О двух разумах:

о разуме, воспроизводящем прошедшее лишь мысленно, а настоящее лишь созерцающем, но не правящем им или мнимо правящем им	и	о разуме, действительно воспроизводящем прошедшее и правящем настоящим
Противоречие между мыслию, обнимающею всю вселенную, и делом, не управляющим даже одною землею как одним целым, это-то противоречие между необъятностью мысли и узкостью дела и создает два разума: теоретический и практический — в которых предмет знания первого не составляет предмета дела второго. Чтобы всецело отдаться наслаждению богатством, разум и в теории отверг действительность Бессмертного Существа, подверг осуждению все прошедшее (умерших отцов, игнорируя виновность свою в их смерти). Критический разум, таким образом, вел к отрицанию, осуждению и к ограничению дела.		Понятно, что только в вопросе о возвращении жизни предмет практического разума расширяется на всю вселенную; ибо на земле, как кладбище, не может быть иного естественного дела, как возвращение жизни праху, жившему во множестве поколений; а это возвращение жизни множеству поколений есть необходимое условие расширения регуляции на все множество миров вселенной, точно так же, как для всех небесных тел вселенной, слепою силою движимых, нет другого естественного дела, как превращение этих миров в управляемые разумом.

V. О двух чувствах:

о чувственной силе, приковывающей человека к земле	и	о силе чувствующей, на все миры распространяемой
Увлечение внешнею красотою чувственной силы (особенно в половом инстинкте, этом «обмане индивидуумов для сохранения рода»), увлечение, не видящее или не желающее видеть в ней силу умерщвляющую, и производит все богатства, индустриализм, создающий для своей защиты милитаризм (см. статью о выставке на фабрике войны (индустриализм) и крепости [1 слово неразб.) (милитаризм).		Сила чувствующая, но не чувственная, зарождается в детских душах, со старостью родителей и смертью их переходит в силу сострадающую, соумирающую, а соединяя всех сынов и дочерей, обращается в могучую силу воссозидающую и распространяется на все миры. (Музей и Кремль, превращенный из крепости, защищающей прах отцов, в силу, возвращающую праху жизнь.)

VI. О двух волях:

Воля к рождению, как похоть, порождая богатство, приводит весь род человеческий к деморализации. Выставка есть полное выражение деморализации.

и

Воля к воскрешению, то есть: когда вопрос о возвращении к жизни разумных существ ставится целью существования, приводит к морализации всех миров вселенной. Всеобщее воскрешение есть полное выражение всемирной морализации.

VII. О двух обществах (бытах, сословиях, образах жизни)

искусственном — городском	и	естественном, земледельческом
Отчуждение от земли и неба. Движение от сел в города, от окраин к центру, снизу вверх приводит население в городах к вырождению и вымиранию, а села побуждает к возрастающей интенсивности труда, т. е. к истощению природы, что и вынуждает к обратному течению, т. е. от безнравственного к нравственному.		Возвращение к земле (к праху отцов) и к небу, которое город скрывает. Город, вынужденный для защиты богатства ко введению всеобщей воинской повинности, с одной стороны, а с другой — истощая природу; расстраивая метеорический процесс, должен будет обратить орудие истребления в орудие спасения от голода, язвы и смерти, т. е. идти на спасение села.

Таким образом, в сельском деле регуляции силы природы объединяются и горожане и поселяне вместе с кочевниками.

VIII. О двух науках (университетский вопрос)

наука как она есть	и	наука как она должна быть
[Наука как она есть] фактически есть воплощение практического разума, разрешающего осуждение отцов умерших и поднимающего сынов и дочерей на отцов и матерей живущих, воплощение теоретического разума для закрытия пути к делу, критического разума, суеверно узаконяющего смерть, а для слепых инстинктов требующего права на полное проявление в жизни и отдающего природу на удовлетворение этих инстинктов, на создание богатства как единственного блага. Это последнее утверждение и есть положительное основание для всех отрицаний.		Наука как она должна быть отрицает все пороки, разрешаемые критическим, то есть ими подкупленным разумом; она требует общего дела объединения для него; требует, чтобы люди стали орудиями Того, Которого она, продажная, называет не существом, а лишь идеалом совершенства, тогда как Христианство требует Ему уподобления. Вместо осуждения отцов словами, она требует искупления их делами. Эта наука не отдает сил природы на «работу тления», а требует объединения сынов для обращения, при помощи Божией, слепой силы природы из рождающей и умерщвляющей в воссозидающую и оживляющую.