Рекажизн и

Вид материала

Документы

Ссыльные молча слушали речь атамана, но каждый радовался, что сейчас он отдаст команду, и с них снимут кандальные цепи, более года висевшие на руках и ногах.

Заканчивая выступление, Пашков приказал:

– Расковать их!

Вновь раскольники слышали звон кузнечного молота, которым кузнец выбивал заклепки из кандальных замков, но это был совсем другой звон, он вселял в их души надежду. Цепи со звоном летели в угол, атаман велел перековать их на гвозди для постройки казацкой флотилии.

Утром следующего дня в ближайших рощах запели поперечные пилы, с хряском падали столетние ели и сосны, сотрясая землю, ломая подлесок вокруг себя. Казаки отмеряли от комля семнадцать полных шагов, обрезали вершину, ошкуривали бревно и укладывали на лежки в небольшие штабеля, для просушки.

Атаман предупредил, что зима будет голодной, купеческий караван из Тобольска с мукой, зерном и другими продуктами может обеспечить до весны только гарнизон острога, для ссыльных продуктов караван не завезет. Больше всего казаки ждали подвоза царской водки, она полагалась им к жалованью, водка закончилась полгода назад, да и самого жалованья они не видели все это время. Котел с «пустой» кашей, сваренной на воде, приносили на место работы, раскольники доставали свои ложки, рассаживались вокруг, долго молились, осеняя себя и еду двуперстным крестным знамением, только после этого принимались за еду. Во время трапезы хранили молчание, это удивляло работавших с ними казаков, они балагурили, подсмеивались, но, видя, как истово молятся старообрядцы, как берегут свои традиции, постепенно привыкли, удивляясь терпению и работоспособности переселенцев.

Раскольников, в отличие от острожных казаков, получавших кашу два раза в день, кормили только в обед жидкой несоленой кашей, вкус хлеба они уже забыли. Несмотря на скудную пищу, весь день работали не покладая рук, дополняя скудный рацион дарами тайги, ягодами черники, голубики, смородины, брусники. Казаки научили бить шишку сибирского кедра, тереть ее, добывая орехи.

В один из дождливых дней Савелий подошел к Митрофану:

– Отпусти, старшина, шишку бить, работы не сегодня, будет, дождь прошел, тайга мокрая.

– А откуда тебе ведомо, как это делается? – удивился тот.

– Казаки сказывали, возьму с собой Марфу, чад своих, шишку добывать будем, да подкормимся, чем Бог послал.

– Хорошее дело затеяли, голодно живем, никакой еды нельзя чураться, – сказал Митрофан, – иди, сам научишься, потом других научишь. Скажи казаку, стоявшему у ворот, что я разрешил выпустить тебя с чадами из острога.

Прошли они недолго, оказались в таежке, там росли преимущественно кедры, и казаки уже били шишку.

– Смотрите по сторонам, увидите большой деревянный молоток, у дерева, крикните, – распорядился Савелий.

Рассыпавшись, утопая по щиколотку, шли они по зеленому ковру мха в глубь тайги. Над ними высоко в небо взметнули свои вершины стройные кедры, на ветвях висели крупные шишки, но добраться до них было невозможно: стволы от земли до вершины не имели ветвей.

«Господи помилуй! Экая страсть, как же мы с такой высоты достанем шишки?» – крестясь, думала Марфа.

– Батюшка, у дерева большой молоток стоит! – послышался голос Никиты, обернувшись в его сторону увидели, что на толстой жерди стоит огромный молоток, бойком у него была полутораметровая чурка ствола березы.

Савелий, подойдя к сколоту, взял его на плечо, подошел к соседнему кедру, его ветви были усыпаны крупными шишками, склонились под их тяжестью.

«Экая страсть, он тяжелый, как же он один справится?» – подумала Марфа, наблюдая за приготовлениями мужа.

Установив сколот у ствола кедра, он оттянул на себя боек сколота, потом резко толкнул, припечатав к стволу. Все видели, как содрогнулось дерево, затряслись его ветки и как горох с веток посыпались шишки, издававшие в полете шипящий звук. Они усеяли мох вокруг кедра, падали на плечи Савелия, прятавшего голову под чуркой сколота.

– Вот это да! – вымолвил Никита и направился к отцу, но в это время с ветки оторвалась шишка и полетела вниз. Никто не успел и рта раскрыть, как она упала на голову парня, он втянул ее в плечи и прыгнул подальше от кедра, все залились звонким смехом, которого не слышали более года. Отец оббивал кедр за кедром, остальные собирали шишки на мху, носили в кучу, к вечеру она выросла, а шишка сыпалась и сыпалась. На тайгу опустились сумерки, Савелий, прислонив сколот к кедру, сказал:

– Берите, сколько сможете унести, остальную шишку позже заберем.

Харитонов, увидев и попробовав добычу, по достоинству оценил вкус сибирского ореха, через день два раскольника под командой Савелия били шишку, женщины и дети собирали и ссыпали ее в кучи, заготавливая на зиму. Шишка перетиралась на терке с ребристым валиком, жванина и «копыто» просеивались через сита, орех щелкали и взрослые, и дети.

Заготовка леса не прекращалась, бревна на лесовозных телегах возили на берег Енисея, затаскивали на высокие козлы, пилили продольными пилами на доски, и бруски нужной толщины. Один казак стоял на козлах и тянул пилу вверх, другой тянул ее вниз, и опилки сыпались ему на голову и рубаху.

Доски складывали на ровные поперечины, высыхая, они оставались прямыми и плоскими. Тяжелый каждодневный труд давал свои результаты, кладки досок и брусков росли день ото дня, работа спорилась в руках ссыльных, они понимали, что зарабатывают для себя свободу вероисповедания.

Вместе с заготовкой досок для корабельных работ велась заготовка леса для барака, в котором могли бы перезимовать ссыльные с женами и детьми. К зиме срубили барак, на двухъярусных нарах разместились взрослые и дети, но никто не роптал, все были рады крыше над головой, теплу от двух печек, сложенных из дикого камня, топившихся днем и ночью.

Бабы и ребятишки до снега драли мох на болотах, собирали с деревьев потеки смолы, заготавливали клюкву и бруснику, мочили в бочках и колодах, выдолбленных мужиками из березы и осины, как лодки-долбленки, накрывали от птиц листами бересты.

Раскольников утешала мысль, что трудности посланы Господом за грехи земные, как и положено, отец Серафим проводил молебны, всенощные моленья, он же был главным судьей общины, слово его имело силу закона, но казаки и их челядь не допускали в своей жизни и работе никаких проступков.

С наступлением холодов работать стало тяжелее, за полтора года одежда стала ветхой. Митрофан обратился с челобитной к атаману.

– Не гневайся, атаман-батюшка, казаки моей ватаги обносились в крайность, страдают от холода и сырости. Не мог бы нам выделить кафтанов и штанов в счет будущего жалованья, мочи нет нагишом на холоде работать!

– Сам вижу, в чем ходите, но помочь не могу, казна полгода пуста, ссудить вас нечем, да и купить не у кого, купцы все съехали, ждите – после ледостава должен подойти купеческий караван, может быть, с ними решим твою жалобу, – ответил Пашков.

Зима вступила в свои права, стали реки, покрывшись прочным ледяным панцирем, тайга оделась в белый наряд. Из Тобольска пришел караван с товарами, мукой, другими продуктами. К пущей радости острожных казаков, царев курьер доставил казенные деньги и несколько бочек водки, входившей в казацкое жалованье.

Получив жалованье, казаки ударились в пьянство, забыли о службе и работе, вскоре двое замерзли по пьяному делу, и атаман вынужден был наложить запрет на выдачу хмельного напитка. В отличие от них, староверы не пили водку и продолжали добросовестно работать.

Пашкову удалось сговориться с купцами, ссыльным выдали десять зипунов и десять штанов на всю ватагу, зипуны были сшиты из домотканой, толстой ткани, без подкладки, плохо защищали от холода. Работать приходилось по очереди, с утра до обеда работали одни, в бараке они снимали одежду, передавали другим казакам, женщины и ребятишки день и ночь сидели в бараке, им не в чем было выйти на мороз.

Во время работ по заготовке леса Гавриил в окрестной тайге видел много следов диких животных и думал: «Надо попробовать промышлять зверя, добудем, будет для всех мясо, шкуры бабы выделают, отомнут, из них можно пошить нагольные полушубки и зимнюю обувь. Судя по рассказам бывалых казаков, скоро лютые сибирские холода настанут, вряд ли зипуны спасут от них!» – наконец, решился поделиться своими мыслями с Харитоновым.

– Митрофан, поговори с атаманом, я видел много следов козы, другого зверя, пусть даст мне пищаль, два лука со стрелами, отберу двух проворных казачков, будем ходить на охоту. Бог даст, живность какую добудем, мясо не помешает и нам, и казакам, а шкуры можно отскоблить, выделать печной золой, отмять, сшить из них нагольные полушубки, меховую обувку на зиму, сдается мне, в казенных зипунах лютую зиму не перезимуешь.

– Хорошо, Гавриил, пока не наступили сильные морозы, надо попытать счастья, ребятишки уже сейчас с голода пухнут, – согласился тот.

Атаман оценил просьбу старого казака, его стол тоже не отличался разнообразием:

– Хорошее дело затеваешь! Я согласен, но треть добытого мяса будете сдавать моему повару. За это дам вам пищаль, припасы для огненного боя, два лука со стрелами с железными наконечниками. За оружье отвечаешь головой, случится что – живота лишу!

– Крутая цена, но делать нечего, согласен на твои условия, – согласился старшина ссыльных казаков.

В барак Митрофан вернулся с фитильной пищалью, для выстрела надо было насыпать в ствол порох из роговой пороховницы, запыжевать его кусочком замши, закатить пулю, или картечь, запыжевать ее, подсыпать на полку порох, кресалом высечь искру на трут, раздуть огонь, запалить фитиль, поджечь тлеющим концом фитиля порох на полке. Это не смутило Гавриила, другого оружия в те поры в России не знали. Еще принес старшина два старых лука с колчанами стрел с железными наконечниками.

– Бери, Гавриил, на тебя вся надежда, – сказал он, передавая оружие. – А это огниво и трут, береги все пуще глаза, атаман велел сказать – живота за потерю лишит.

– Будь спокоен, старшина, пока жив, оружие из рук не выпущу! – осматривая пищаль, ответил казак.

На следующий день Гавриил крикнул желающих, отобрал двух молодых проворных казачков, всем миром собрали для них одежду, в которой можно было весь день проводить на морозе, снарядили трех охотников на промысел.

Перед выходом на охоту отец Серафим отслужил молебен в искупление грехов за убиение зверя и птицы, сказал:

– Господь наш всемилостивейший простит вас, казаки, за убийство дичи, ибо вы спасаете единоверцев от голода и холода! Идите с Богом! – осенил двуперстным крестом стоявших с непокрытыми головами охотников.

Гавриил на берегах Яика промышлял охотой, знал повадки зверей и птиц, своими знаниями делился с двумя молодыми казачками, новоиспеченными охотниками. Снег был не глубоким, они обошли несколько колков, сбивая стрелами с ветвей непуганых рябчиков, но следа табунов козы не встретили. Время перевалило за полдень, охотники подошли к очередному колку, окруженному полянами, увидели, что в него ведет тропинка, вытоптанная ночью стадом коз. Послюнив палец, Гавриил поднял его вверх, определяя направление ветра, указав на опушку леса, сказал:

– Егорий, ты станешь с луком за той елью, рано стрелу не пускай, издалека козу не возьмешь, шкура больно крепкая, жди, когда на тебя табун вынесется, тогда и потчуй их стрелами. Я стану здесь, встречу огнем пищали табун, он отшатнется от выстрела, пойдет на тебя, вот тогда знай не зевай!

Ты, Мефодий, обходишь лес, смотришь, нет ли выходного следа, убедившись, начинаешь блажить, стучать по деревьям, бегать от одного дерева к другому, приближаясь к нам. Твоя задача напугать коз, не дать уйти через тебя, направить на нас. Сам будь начеку, может, какая шальная коза на тебя выскочит. Все поняли? До поры ведите себя тихо и неприметно!

– Поняли, все исполним! – ответил Мефодий, убегая по кромке леса.

Казак высыпал на ладонь крупную картечь, катанку, засыпал в ствол, запыжевал, зарядив пищаль, высек кресалом из кремня искру на трут, раздул огонь, от него запалил фитиль.

Охотники разошлись, стали за деревья, коза не могла почуять запах человеческого тела и зажженного фитиля, ветер дул навстречу, вскоре они услышали далекие крики, гулкие удары палки по стволам деревьев. Через некоторое время у опушки леса замелькали серые тени, они вынеслись плотным табуном на поляну и побежали в сторону Гавриила. У того от голода или от предчувствия удачи затряслись руки. «Господи прости меня грешного, пошли удачу!» – мысленно взмолился он, прижав пищаль к стволу дерева, концом тлеющего фитиля подпалил порох на полке.

Пищальный порох вспыхнул с шипением, пламя поползло к запальному отверстию, эти доли секунды дали возможность хорошо прицелиться. Оглушительно грянул выстрел, облако дыма, вылетевшего из ствола, закрыло обзор, для верности он выскочил из-за дерева и начал размахивать пищалью, кричать, заворачивая табун на затаившегося Егория. Козы обезумели от грохота и вида выскочившего из леса незнакомого зверя, бросились к противоположной опушке. Топот десятков копыт о мерзлую землю заглушил свист стрел, выпущенных стоявшим в номере охотником.

Гавриил подумал: «Чего он медлит, пошто не пускает стрелу, так козы скоро уйдут из-под выстрела!».

Неожиданно упала одна коза, бежавшая в первом ряду, бежавшие сзади не успели через нее перепрыгнуть, образовалась свалка, в которую летели стрелы. Табун, обтекая попавших в свалку животных, убежал, но на земле бились в предсмертных муках три козы с торчащими стрелами, еще две, отставая от табуна, сильно хромали.

«Подранки, это хорошо, далеко не уйдут, завтра подберем!» – весело подумал Гавриил.

Он видел, как из леса выскочил Егорий, подбежал к лежавшим на земле козам, обернувшись, увидел, что его выстрел был удачным – четыре козы лежали у кромки леса, сраженные картечью. «От выстрела должны быть подранки, звери были близко, в куче, каждая картечина должна найти свою цель!» – думал он, направляясь к сраженным животным. С подоспевшим загонщиком они стащили добычу под могучую ель, оказалось, что добыли семь больших упитанных коз, чувство радости переполняло сердца охотников, первый выход оказался удачным.

– Дядька Гавриил, путь не близкий, ноша тяжела, давай костерок разожжем, мяса на рожне испечем, поедим, что Бог послал, однако заслужили! – предложил Егорий.

– Ноги совсем от голода не несут, надо бы подкормиться, – вторил ему Мефодий, – поедим, силу обретем, пойдем к острогу.

– Дело молвите, отроки, жгите костер под елью, на запах дыма волк и росомаха не пойдут, убоятся, а завтра вернемся с казаками, добычу заберем, не пропадет на морозе, – согласился казак.

Помощники оказались расторопными, вскоре под елью весело потрескивал костер, на рожне жарилось козье мясо, а охотники ошкуривали добычу, сняв чулком шкуру, завязывали ее снизу, складывали в бурдюк внутренности, вынимаемые из ошкуриваемых коз, легкие, сердце, печень. Когда работа была закончена, Гавриил послал ребят на ветви могучей ели, снизу подавал им туши, они связывали вязками передние и задние ноги, до завтрашнего дня оставляли висеть высоко на сучках. Туда же повесили бурдюк с внутренностями, шкуры добытых животных.

Обтерли снегом от крови руки, усердно помолились, поблагодарив Господа за удачную охоту, принялись за трапезу, маковой росинки у охотников с утра во рту не было, а солнце клонилось к вечеру. Ничего вкуснее мяса, испеченного на рожне, сделанном из прута черемухи, над углями костра, казалось, не было на всем белом свете, больше года они не ели мяса, не смущало отсутствие соли, к этому раскольники давно привыкли.

– Теперь разгребите уголья, наломайте пихтовой лапки, притушите угли, на кострище кладите лапник, на него бурдюки с кишками и желудками, прикройте хорошо хворостом. Выбрасывать ничего нельзя – все отощали, надо людей подкормить, иначе мор начнется. Завтра перенесем в острог, бабы разделают кишки, требуху, сварят, – велел Гавриил своим помощникам.

Прибрав добычу от зверья таежного, охотники забросили на плечи по туше козы и направились в острог, но неожиданно вышли на конный след. Гавриилу показалось странным, что лошади не паслись, шли след в след, это говорило о том, что здесь проехали люди, и цепочка следов тянулась в сторону штабелей заготовленного леса. Опустившись на колени, казак потрогал след и определил, что всадники проезжали здесь не позднее утра сегодняшнего дня, числом не менее двух десятков.

«Кто это? Почему не заехали в острог? Что им нужно на лесосеке?» – с тревогой размышлял он.

Неожиданная догадка осенила охотника: он слышал от местных казаков, что у них иногда случаются стычки с местными жителями, кочевниками из числа племен, не пожелавших стать под руку России.

– Это инородцы, быть беде! Быстрей идем в острог, казаков надо поднимать, не дай Бог, спалят лес, не из чего строить шитики будет! – сказал он, вставая с колен.

Охотники бегом, сколько позволяли ноши, бросились к острогу, где, не ожидая незваных гостей, проводили время казаки. Войдя в ворота, Родионов крикнул караульному казаку:

– Видели верховой конный след числом не менее двух десятков лошадей, предупреди казаков, инородцы вокруг острога рыщут, будьте готовы к нападению!

Казак удивленно посмотрел на охотников, но, поняв, что с ним не шутят, запер ворота и побежал в караульную избу. Скинув добычу в бараке, ссыльные рассказали Митрофану о следе конных.

– Пошли к Пашкову, нельзя медлить, кочевники готовят нападение на острог. Только шум не поднимать! – предупредил он жителей барака.

Атаман, выслушав Гавриила, понял, какая нависла опасность, приказал:

– Выводи, Митрофан, своих раскольников к оружейному складу, пусть получат оружие, десять пищалей и луки со стрелами, ты, десятник, беги по избам, поднимай казаков, пусть тихо, без шума с оружием становятся на стены острога со стороны леса. С охотниками под командой Гавриила пойдут десять раскольников с пятью пищалями, надо устроить засаду на следе конных людей. Я с казаками пойду скрытно по берегу к заготовленным бревнам, посмотрим, что задумали инородцы, если черные дела делают, проучим свинцом и стрелами. Если твои люди услышат выстрелы пищалей, знай, встретили мы врага, пусть пищальным боем и стрелами встречают незваных гостей. Не чинить к инородцам пощады, в прошлом году украли двух наших баб, собиравших ягоды в лесу. Но постарайтесь взять в полон больше, проведем выгодный обмен! – приказал атаман.

– Беда, атаман! Могу выставить к охотникам только десяток своих людей, у остальных одежки нет, голые на морозе околеют сразу, – сказал Харитонов.

– Выводи, сколько можешь, пусть оружие на всех получают, отправляй своих раскольников с охотниками наперерез, кочевники наверняка пойдут задним разведанным следом, пока мы здесь разговоры говорим! – оборвал его Пашков.

В скором времени охотники и ссыльные казаки быстрым шагом направились от острожной стены в сторону леса и скрылись в нем. Гавриил повел их прямым следом, полагая, что незваных гостей надо перехватить прежде, чем они увидят их следы, догадаются, что их план скрытно подойти к острогу раскрыт. Меж тем солнце клонилось к закату, по снегу с опушки леса поползли тени деревьев. В это время на тропе, протоптанной лошадями кочевников, показался всадник, ударами пяток он торопил небольшую длинношерстную лошадь, рысившую по неглубокому снегу.

– Из пищалей не стрелять, стрелой сбить с лошади, когда въедет в лес, – приказал Родионов.

Поспешая, всадник подъехал к кромке леса, неожиданно раздался свист, стрела ударила в ногу, всадник кубарем через холку слетел в снег с седла, подняться не смог, навалились мужики, заломили руки назад, сорвали с головы шапку, засунули в рот.

Солнце уже скрывалось за вершинами деревьев, когда со стороны лесосеки донесся грохот нескольких выстрелов из пищалей и крики раненых.

– Приготовьтесь к встрече, казаки! Осените себя святым крестом, и да поможет нам Бог! – сказал Гавриил и троекратно перекрестил лоб двумя перстами, ссыльные последовали его примеру.

– Пять человек с тремя пищалями занимают позицию на противоположной стороне, под прикрытием леса, ближе к острогу, пальбу открывать только по моей команде, как подниму руку, так и палите. Помните, что наказал атаман, – больше брать в полон, выбивайте из седла, когда упадут на землю, они уже наши, будут сопротивляться – убивать, кто бросит оружие, – милуйте! С Богом, братья, не посрамим казацкого рода!

Вскоре послышался топот табуна лошадей, раздались гортанные крики, на поляну выскочило не менее полутора десятков конников, припав к гривам лошадей, они скакали во весь опор по своему следу после стычки с казаками. Лошади приближались к противоположной кромке леса, там укрылись пятеро казаков, когда расстояние сократилось, Гавриил поднял руку. Из леса грянул дружный залп пищалей, засвистели стрелы. Напуганные неслыханным грохотом, кони шарахнулись через поляну, к противоположной кромке леса, всадники в надежде укрыться за деревьями не сдерживали их.

Когда они приблизились к засаде, прицелившись в кучу всадников, Гавриил крикнул:

– Пали!

Прогремел еще один залп, обезумевшие кони шарахнулись назад, сшиблись, теряя наездников, лучники, выскочив на кромку леса, метали стрелы в тех инородцев, кто схватился за сабли. За короткое время казаки перезарядили пищали, вышли с дымящимися фитилями и сделали несколько выстрелов вслед оставшимся в живых и скакавшим прочь во весь опор кочевникам, выбив троих из седла. Разгоряченные скачкой лошади, напуганные громом выстрелов, протащили своих седоков, даже после смерти не выпускавших из рук уздечек, и остановились. Ссыльные бросились к сбившимся в кучу кочевникам, держа их под прицелом пищалей, из стволов которых только что вылетало пламя, погубившее многих наездников. Кочевники, никогда не видевшие огнестрельного оружия, с суеверным трепетом смотрели на них, не оказывая сопротивления.