Рекажизн и

Вид материала

Документы

Ответом ему было долгое молчание, его нарушил старший сын Макар:

– О чем здесь долго говорить, батюшка, потрепала нас жизнь и служба казацкая, но сильны мы в вере остались. Пойдем в Сибирь, и там люди живут, слава Богу, слыхивал я, что бегут туда люди нашей, старой веры и живут там, как велит Господь! – Сыновья одобрительно зашумели.

– Хорошо решили! Нам надо приготовиться к лишениям и испытаниям, укрепить себя в истинной вере! Давайте помолимся Господу нашему преподобному и будем думать, как спасти святыни наши от поругания христопродавцами. Я думаю, что мы вернемся в нашу родную станицу, когда мракобесов поразит Христос за вероотступничество. Нужно спрятать святые иконы Господа и Святых угодников в мешки с харчами, возьмем их в ссылку, золото зашить в одежды женщинам и отрокам. Господь нас не покинет на скорбном пути познания веры! – все перекрестились двуперстно.

Проснувшись через трое суток, казаки увидели, что станица плотным кольцом окружена пешими солдатами, к стволам их ружей были примкнуты штыки, конные патрулировали улицы, на вершине холма стояли три пушки, жерла их были направлены на станицу.

По дворам пошел Болдырев, созывая на новый станичный круг. Казаки с хмурыми лицами потянулись в куренную избу – за столом восседал окружной атаман Онучин, рядом с ним сидел изгнанный отец Григорий и неизвестный казакам человек в черной одежде с золотой цепью и орлом на груди. Возле стола стояли солдаты с ружьями. Из-за стола поднялся Болдырев, поклонившись казакам, как того требовал обычай, сказал:

– Братья казаки, собрал я вас по приказу окружного атамана Онучина. Послушайте его, гостей наших и примите правильное решение!

Онучин встал, одернул мундир, оглядел хмурых казаков, смотревших на него из-под надвинутых на глаза картузов.

– Я буду краток! Три дня тому назад вы приняли на круге решение остаться в старой вере, кто не передумал, – отойти к правой стене! Кто одумался, – стать у левой стены для целования святого православного креста, принятия присяги новой истинной христианской вере и получения благословения отца Григория!

Несколько минут казаки стояли и думали о том, что сказал атаман, – целовать крест и давать присягу означало бесповоротно обратить себя и своих домочадцев в новую веру, отказаться – значит потерять все: звание, сословие, обречь себя и домочадцев на голод и лишения, стать вечным изгнанником, без родного угла. Все видели, что угрозы Онучина не пустые слова, многие заколебались, когда увидели солдат, поняли, что надо принимать решение, быть тебе казаком или не быть, жить в родном гнезде или стать кандальником, перекати-полем. Все стояли молча, ждали, что будут делать другие.

Первым поднялся с лавки и отошел вправо Родионов Гавриил, рядом стали сыновья Макар, Константин, Савелий, осенили себя двуперстным крестным знамением, каждый подумал: «Вот оно, испытание Господнее! Кто не дрогнет в вере, не осквернит свой рот целованием сатанинского креста, попадет в царствие небесное!».

Рядом с ними стали плечо в плечо два десятка казаков, остальные стояли в нерешительности, не зная, куда ступить. Стоявший рядом с Савелием пожилой казак Митрофан Харитонов хотел что-то сказать, но Гавриил жестом руки остановил его:

– Пусть каждый укрепится в своей вере! Это и есть испытание Господнее!

Станичный атаман уверенно прошел по избе и стал у левой стены, за ним потянулись казаки его корня и большая часть станичных казаков, недавно давших клятву верности прежней вере.

– Отец Григорий, приступай к целованию креста желающими быть обращенными в истинную христианскую веру! – распорядился окружной атаман.

Оставшиеся верными клятве казаки с нескрываемой ненавистью и презрением смотрели на предателей и клятвопреступников, так легко поддавшихся на уговоры сменить веру, целовавших крест в руках сатанинского священника. Этот блеск ненависти к вероотступникам увидел Онучин, он махнул рукой, и солдаты вскинули ружья, взяли на прицел стоявших у стены казаков.

– Не мешайте, смотрите, как задаром без тридцати сребреников обращаются в сатанинскую веру вольные казаки! – громко сказал Харитонов.

– Но, но, но! Поговори мне! Сейчас со всеми разберемся, только закончится служба! Стоит одному шелохнуться, солдаты сделают залп, промахнуться здесь невозможно! – предостерег окружной атаман.

Закончив целование креста, поп окропил всех новопосвященных в православие казаков, благословил:

– Живите с миром, чада Господние!

– Атаман Болдырев, составить и передать окружному судье Денискину список вероотступников с чадами и домочадцами! – распорядился Онучин.

Солнце поднялось к зениту, когда писарь по подушным записям выправил такую бумагу.

– Никто не передумал обратить себя и чад своих в новую веру? – спросил окружной атаман, но казаки хранили угрюмое молчание. – Новообращенные выходят первыми, остальных взять под стражу, вывести вон! Пусть ждут решения высочайшего суда! – приказал он.

Теперь казаки догадались, для чего за столом вместе со священником сидел окружной судья.

На оглашение приговора были согнаны все жители станицы. Открылась дверь куренной избы, на пороге появился Денискин, в черной одежде с золотой цепью и золотым двуглавым орлом на груди, по рядам собравшихся пронесся тихий ропот, все знали: раз приехал судья, хороших вестей ждать не приходиться.

На крыльцо поднялся окружной атаман, сорвал с головы шапку, поклонился судье, державшего в руках лист бумаги, представил его:

– Шапки долой! Слушайте приговор уездного судьи господина Денискина!

Толпа всколыхнулась и замерла, был слышен шум крыльев пролетающих мух, станичники никогда не видели государева судью, всегда жили в мире с законами, не раз доставали сабли за государево дело, ходили воевать врага. Теперь судья приехал судить их! Все гадали – за что?

– Властью, данной мне, и по постановлению Великого Русского Собора истинной Православной церкви и его Патриарха Никона, предавших анафеме раскольников, не пожелавших принять истинное православие, лишаются чинов и сословий: Родионов Гавриил Никодимович, с чадами и домочадцами, …дальше следовали фамилии и имена казаков, не принявших церковных реформ, и их семей. – Названные вероотступники, отказавшиеся целовать крест и принять истинную Православную веру, ссылаются на вечное поселение в Сибирь, в Енисейский острог, под надзор властей. Каждой семье дозволяется взять одну лошадь с жеребенком, скарбу, сколько может уместиться на телеге и в руках, остальное имущество взимается в казну в счет оплаты конвоирования к месту ссылки. Лица мужского пола заковываются в цепи на весь путь!

Судья кончил читать, но толпа не шелохнулась, хранила угрюмое молчание, его нарушил Онучин:

– Все слышали справедливый приговор вероотступникам?! Поделом иноверцам поганым! Солдатам отвести царевых преступников к кузне, им наденут кандалы, дабы неповадно было бежать! Остальным разойтись, готовиться к отъезду!

С тяжелым сердцем шли осужденные под конвоем солдат с ружьями наперевес, женщины и старухи украдкой крестили их двумя перстами, в мыслях желали всяческих напастей патриарху Никону и окружному атаману. Так, под звон молота станичного кузнеца, клепавшего заклепки на ручных и ножных кандалах, входила в жизнь станицы новая вера.

Солдаты, окружившие дворы осужденных, дожидались, когда они соберутся в дорогу, выводили подводы и людей на окраину станицы. Дорога в далекую Сибирь начиналась от крутого берега полноводного Яика, все остановились, сняли шапки, поклонились родной станице, в одночасье ставшей для них чужой. Повернувшись, поклонились вольным водам казацкой реки, прикрывавшей их станицу от набегов кочевников из-за Уральского камня, перекрестили лбы двуперстно, пустились в неизвестность, гремя кандалами.

Более года длился их скорбный путь, сменялись солдаты арестантских рот, ссыльные казаки, лишенные всех чинов и сословий, месили грязь, топтали снег, двигаясь на восток изо дня в день, из месяца в месяц. Вдоль дороги, вернее просеки, по которой пролегал путь, вплотную стояла дремучая тайга, тишину ее нарушал звон кандалов закованных в железо ссыльных. Казалось, не будет конца этому пути, но неожиданно тайга стала редеть, голова колонны вышла на поляну, ссыльные увидели постройки острога, обнесенного бревенчатой стеной, одной стороной примыкавшего к широкой реке с кристально чистой водой, и далеким противоположным берегом, заросшим дремучим лесом. Солдат арестантской роты снял шапку, перекрестившись, сказал:

– Слава Богу, дошли, Енисейский острог!

Ссыльные поняли, что это конец пути, но никто не подал вида, они смотрели на невиданно широкую реку, привольно катившую воды, и казалось им, что это родной Яик, на берегах которого они совсем недавно жили.

Разместили ссыльных в небольшом, обнесенным частоколом тюремном дворе, в центре его стоял барак. Утром следующего дня их вывели под охраной и построили у избы, отличавшейся от других построек острога своими размерами и добротностью.

К ним вышел енисейский атаман Пашков, он держал речь:

– Пришел высочайший указ воеводы сибирского об основании острога Верхнеудинского на стрелке рек Селенга и Уда. Китайцы в сговоре с племенем кяхтинских бурят чинят разор в землях, ставших под царскую руку племен, проживающих по берегам реки Селенга. Весной туда на стругах пойдет отряд казаков в Илимский острог. Далее к острогу Верхнеангарскому, который стоит на другом берегу славного моря Байкальского. С ними пойдете и вы, оттуда под веслами и парусом пойдете с казаками к устью реки Селенги, по ней до стрелки с рекой Удой, там оставлено на заставе десять казаков, будете жить под их началом, защищать южные рубежи, пахать, заниматься скотоводством. Я читал ваши бумаги, знаю, что вы закаленные в боях казаки. Меня не пугает, что у вас другая вера, мы живем среди иноверцев, мне нужен боеспособный отряд, который сможет дать отпор шайкам разбойников, совершающих набеги на наши земли из Китая, способный навсегда отбить у них охоту озорничать на землях российских! Если вы принимаете мое предложение, готовы стать под мою руку, за верность и отвагу буду хлопотать о смягчении приговора царского суда.

Ссыльные стояли не шелохнувшись, слушая речь атамана, они не сразу поняли, что он им предлагает.

Сделав небольшую паузу, тот продолжил:

– Если примите мое предложение, за зиму должны обучить молодежь ратному делу, построить струги для себя, челяди и припасов. Еще раз обещаю, что за служение государю верой и правдой, послушание и усердие, по моей челобитной, воевода сибирский может простить ваши грехи и перевести в разряд вольных казаков, поселенцев! Если откажитесь, вас ждет бесславная смерть ссыльных, лишенных всех чинов и сословий! Кроме того, для вас не доставлен провиант, у меня нет запасов, вас кормить нечем, а зима не за горами. Думайте, раскольники, для раздумий даю вам время до завтрашнего утра!

Повернувшись к острожным казакам, приказал:

– Уведите ссыльных!

Тюремный двор гудел, как растревоженный медведем улей пчел. Старики говорили, что казаки не могут служить государю христопродавцу, другие призывали к смирению.

– Что будем делать, брат Митрофан? Что скажешь, старый казак? – спросил Гавриил.

– Давай спросим у духовника нашего отца Серафима! Что он скажет, то и будет!

Они вошли в тюремный барак, там на нарах лежал захворавший духовник отец Серафим. Выслушав казаков, он сказал:

– Братья! Нам предлагают сохранить веру и свободу за служение России! Мы, казаки, издревле стояли заслоном на границах державы, на наших саблях и пиках и сейчас стоят границы отечества! Надо давать согласие, не век же нам кандальные цепи носить! Поглядите вокруг, сколько землицы непаханой, леса человеком нехоженые, реки, полные рыбы. Будем жить как вольные в этой благодати, службу нести да веру блюсти! – стоявшие рядом казаки зашумели в знак согласия.

– Кто еще слово скажет? – спросил Митрофан , но все молчали.

– Считайте, что на казацком круге решили, завтра скажем атаману свое решение, кто будет говорить? – спросил Харитонов, но все угрюмо молчали, стояли не поднимая глаз, боясь накликать новой беды.

– Ты и скажешь, Гавриил, круг тебе поручает! Вы что, казачки, приуныли, чего голову повесили? Господь посылает нам свою благодать за крепость веры нашей, за вериги на руках и ногах наших! Возрадуйтесь и свято исполняйте решение круга, теперь судьба всех зависит от каждого казака! – слабым голосом сказал отец Серафим.

Когда солнце нового дня поднялось над тыном, огораживающим арестантский двор, Гавриил постучал в ворота.

– Что надо? – спросил караульный.

– Скажи атаману, что ссыльные казаки послали меня со своим наказом!

– Кто ты есть?

– Яицкий казак Родионов Гавриил.

– Ожидай, я ему доложу.

Прошло много времени, солнце поднялось к зениту, загремела цепь, и ворота приоткрылись.

– Кто просился к атаману, выходи! – крикнул казак.

– С богом! – сказал Гавриил, повернувшись к стоявшим во дворе казакам, перекрестился двумя перстами, направился к калитке, цепи гремели на его стертых до крови ногах. Ссыльные казаки, их челядь смотрели вслед с затаенной надеждой, что их мученья заканчиваются.

Открыв дверь в избу, караульный пропустил ссыльного, сам остался снаружи. Гавриил, войдя в покои воеводы, отыскал глазами иконостас, но, разглядев там лики новоявленных святых, повернулся и перекрестился двумя перстами на противоположный угол.

– А ты и впрямь раскольник, увидит наш поп, отец Мефодий, что рыло от святых икон воротишь, предаст анафеме! – строго предупредил атаман.

– Я крепок в своей вере так же, как те, кто меня к тебе послал. Правду ли ты говорил, что мы будем вольные, останемся в своей вере? Если подтверждаешь свои обещания, будет у нас разговор, нет, – извиняй, я пойду на арестантский двор! Никто к тебе на службу не пойдет!

– Остынь! Мое слово твердое, гонений чинить не стану, молитесь хоть деревянному сучку, но службу буду требовать сполна, приговор судьи искупить надобно! Не забывай! А теперь сказывай, зачем пришел? Кто ты?

– Яицкий ссыльный казак Родионов Гавриил Никодимов сын, пришел по велению круга казачьего, чтобы сказать, что казаки готовы присягнуть тебе на верность!

– Дело говоришь, три десятка сабель будет большим подспорьем в здешних краях! Воевода сибирский грамоты шлет, чтобы с поспешностью мы ставили остроги за морем Байкальским, границу держали от набегов банд китайских и других племен воровских. Раз первый пришел, назначаю тебя старшиной над остальными!

– Прости, атаман, что перечу, но среди нас есть убеленный сединами и шрамами казак, его и назначь.

Такое поведение раскольника не понравилось Пашкову, недовольно засопев, он спросил:

– За кого просишь?

– За казака Митрофана Харитонова! У него голова светлая и в житейских делах хорошо соображает.

– Быть по сему, но ты будешь у него в помощниках, так я повелеваю!

– Повинуюсь тебе, атаман! – отвесил поклон могучий казак двухметрового роста.

– Завтра с утра придешь ко мне с Митрофаном, решим, что с вами делать! А теперь ступай, казак проводит.

Только вошел Гавриил во двор арестантской избы, обступили казаки его плотным кольцом, в глазах у них был только один вопрос.

– Успокойтесь, братья, атаман обещает за верную службу перевести нас в вольные поселенцы, а за ратные заслуги восстановить в казачьем сословии! – Услышав вздох облегчения, продолжил: – Митрофан, завтра утром атаман нас к себе кличет, я сказал, чтобы он назначил тебя старшиной нашей ватаги.

– Пойдем, раз кличет, хуже будет, если звать не станет! – усмехнулся старый казак.

Утром вновь загремела цепь, ворота открылись, не входя во двор, караульный крикнул:

– Митрофан Харитонов, Родионов Гавриил, к атаману!

Казаки перекрестились, провожаемые полными надежды взглядами ссыльных, вышли из арестантского двора. Войдя в покои, низко поклонились атаману, перекрестились двумя перстами.

– Вот ты каков, Митрофан Харитонов, кто тебя окрестил? – спросил Пашков, с интересом рассматривая казака.

– Татарин, в низовьях Яика, у берега моря Хвалынского, перед смертью успел саблей полоснуть, – степенно ответил тот.

– Как ты там оказался, на берегу моря Хвалынского? – удивился атаман.

– Ходили на шитиках с ватагой казаков.

Ответ удивил Пашкова:

– Сказывай, что за шитики, где их брали?

– Где же их возьмешь, сами зиму мастерили, смолили, конопатили, по весне поплыли.

– Стало быть, ты струги строить можешь?

– Как строить струги не ведаю, а вот шитик смогу построить, но много времени с той поры прошло.

Этот степенный пожилой ссыльный все больше нравился воеводе – ему были нужны грамотные в кораблестроении люди.

– А что требуется для постройки шитика, сколько груза берет?

– Два десятка казаков с оружием и провизией на месяц шитик поднимет, а строить его надобно из дерева, самый хороший материал – еловые доски и бруски, а еще сосны прямоствольные, гвозди, веревки, полотно на парус, – перечислял казак.

Атаман посмотрел на стоявшего рядом с ним казака, тот утвердительно кивнул головой.

– А подробно можешь рассказать: длину, ширину шитика, высоту бортов? – заинтересованно спросил казак.

– А чего тут хитрого, ширина должна быть в четвертую часть длины, высота бортов по пояс.

– А если ветер встречный дуть будет, как шитик супротив течения пойдет? – спросил атаман.

– А весла на что?! Помню, по пять весел с каждой стороны было, на Яике быстрое течение, но выгребали, слава Богу! Где под парусом, а где и с бичевой на быстринах против течения шли, такое тоже бывало.

– А ты что скажешь, Гавриил? – спросил атаман.

– Строить шитики не пришлось, врать не буду, но как лодки строить, каждый казак знает, на берегу реки станица наша стояла, думаю, под началом Митрофана управимся.

Пашков задумался: «Судьба послала поселенцев и воинов в одном лице, правильное принял решение направить их обживать Верхнеудинский острог. С ними надо отправить больше провианта, семян ржи, овса и пшеницы, чтобы хватило на год и на семена весной. Придется строить шитики, казаки возьмут свой провиант на струги. Так исполню указ воеводы сибирского, будет, что отписать в грамоте: заложен отрог Верхнеудинский, оставлен казацкий пост, поселенцы!».

– А кузнецов среди вас нет? – спросил он раскольников.

– Кузнецов нет, но сын мой Родион был горновым и подмастерьем у станичного кузнеца, немного ковать может, – ответил Харитонов.

Все, что узнавал атаман в ходе разговора, было ему по душе – раскольники оказались мастеровыми людьми, знавшими толк в строительстве речных посудин.

– Митрофан, я назначаю тебя старшиной вашей артели, велю снять кандалы, но только после того, как присягнете, что никто не ударится в бега! – сказал атаман, пристально глядя в лицо казака.

– Куда нам бежать, атаман? Мы теперь как перекати-поле – дома нас ждет смерть лютая, здесь ты нам обещаешь снять кандалы, земной поклон тебе за это, на круге казаки решили службу нести да веру блюсти. Ты давеча сказывал, что будешь терпеть иноверцев, это нам любо, можем присягнуть на верность хоть сейчас.

– На чем же вы присягнете, раскольничья братия? – засмеялся Пашков.

– Я даю тебе слово казацкое, что ручаюсь за каждого своего человека! Ослушается кто, сами найдем и спросим! – ответил Митрофан .

– Слово словом, завтра писарь составит грамотку, каждый присягнет в ней, что согласен на службу и не будет таить мысль о побеге!

– Как скажешь, атаман, если тебе нужно, готовы подписаться под грамоткой, только грамотных у нас мало – Гавриил да еще человек десять.

– Ничего, я знаю, как это надо сделать, пока идите, расскажите ссыльным, что я вам поведал, – отпустил их Пашков.

На следующий день всех вывели с тюремного двора, построили возле палат атамана. Он вышел на просторное крыльцо, следом писарь нес бумажные свитки, гусиные перья, склянку с черной жидкостью, приказчики вынесли кресло для атамана, стол, скамью для писаря.

Осмотрев раскольников, Пашков сказал:

– Вчера был разговор с вашими казаками Митрофаном и Гавриилом, они животом своим поручились за всех вас. Вчера моим указом Митрофан Харитонов назначен старшиной вашей артели, Родионов Гавриил будет его правой рукой, их приказ для всех закон! Казнить вас иль миловать решают старшина и его помощник, за ваши дела буду спрашивать с них, запомните это! Писарем составлена бумага, в ней каждый должен поставить свою подпись, кто не разумеет грамоты, ставит крестик, каждый прикладывает большой палец правой руки, после чего приносит клятву на верность и целует мне руку. Все согласны, может, кто хочет супротив слово молвить?

Казаки молчали, внимательно глядя из-под глубоко надвинутых шапок на воеводу, его приказчиков, за свободу исповедовать свою веру готовы были присягнуть без оглядки.

– Все согласны? Тогда начинайте! – повернувшись к писарю, приказал атаман.

Раскольники по одному подходили к писарю, сидевшему за столом, расписывались или ставили крестики против своей фамилии, прикладывали большой палец правой руки, измазанный чернилами. Писарь прижимал его к бумаге и кричал:

– Подходи следующий.

Отойдя от стола писаря, присягнувший подходил к атаману, опускаясь на колено, целовал его руку.

Когда все присягнули, Пашков сказал:

– Помните мою доброту, крепко свое слово держите! Служите верно, царь и воевода сибирский не забудут вас в своих милостях! Сегодня вас раскуют, завтра с казаками пойдете валить деревья, к зиме надобно заготовить и высушить лес, распустить на доски для постройки шитиков, надо дать им просохнуть. Вам до холодов надо заготовить лес и срубить барак для зимовки, тюремная изба мала для этого, бабы и дети пойдут в лес заготавливать мох и смолу деревьев для конопатки. Нужно собрать, сколько сможете, клюквы и брусники, замочить, к весне цинга начинается.