И. Г. Гердер Познание самих себя, наше понятие о том, что значит быть человеком (как в качестве индивидов, так и в качестве членов группы), играет определенную роль в формировании нашего знания обо всем остальном

Вид материала

Документы

Содержание The Cambridge History of Renaissance Philosophy

Подобный материал:

• Лекция Тема: Группы и групповая динамика, 338.28kb.
• Сочинение 1 «Быть человеком это чувствовать вою ответственность». (А. Сент Экзюпери), 37.08kb.
• Опыт анализа цикла рассказов А. Яшина «Сладкий остров» (тезисы), 60.38kb.
• V. Социология знания, 682.89kb.
• Чтение и мышление, 40.37kb.
• Автоматизации, 768.88kb.
• Познание, 158.58kb.
• Познание познание мира, 152.27kb.
• Компьютерная программа как объект авторского права Андрей Белоусов Центр Исследования, 99.76kb.
• Ентация экономики на рыночные отношения коренным образом меняет подходы к решению многих, 22.84kb.

V. Социология в Соединенных Штатах


Лекция Вебера «Наука как профессия и призвание» вызвала в Германии неоднозначную реакцию. Большинство критиков прежде всего интересовалось тем, что они рассматривали как обязанность академической науки − восстановлением немецкой культуры и ответом на вопрос «Что мы должны делать?». И только во вторую очередь их интересовала природа и будущее социологии как дисциплины. Кроме того, некоторые известные социальные теоретики, такие, как Роберт Михельс (1876-1936), исследовавший корыстную природу бюрократических элит, и Зиммель, не имели возможности карьерного роста, поскольку были социалистами или евреями. Экономика и экономическая история имели большую академическую поддержку, чем социология, хотя 20-ые годы двадцатого века породили учреждение факультетов социологии в новых университетах Гамбурга, Кельна и Франкфурта. Во Франции, напротив, Дюркгейм учредил единую интеллектуальную школу с мощной институциональной базой в Париже, где она зародилась, хотя и здесь также было совсем немного академических вакансий для социологов. Таким образом, когда в период с 1890 до Первой Мировой войны социология в США оформилась в качестве отдельной академической дисциплины и даже особой профессией, это выглядело большим контрастом по сравнению с Европой. К 1910-му году около 400 американских колледжей преподавали то, что они называли социологией, и в их штате на постоянной основе существовало около пятидесяти профессорских должностей по этому предмету.

В США позиции социологии и психологии были сопоставимы. Демократическая культура и прогрессивные ценности обеспечили богатую почву для роста этих наук и как академических предметов, и как профессий в социальной сфере. В конце XIX века как государственные университеты (например, Висконсинский и Мичиганский), так и частные (Чикагский и Колумбийский) вкладывали большие средства в социологию. Социологическое сообщество организовалось и сплотилось (в частности, с созданием Американской Академии Политических и Социальных наук в 1890 году) вокруг обязательства ученых использовать свои университетские посты для того, чтобы искать решение социальных проблем. Социологи, по их собственным словам, стремились стать «профессиональной группой» – корпусом высококлассных специалистов, предлагающих обществу определенные услуги в обмен на поддержку обществом дисциплины и доверие к экспертному статусу их суждений. В то же время, хотя дисциплина действительно росла, профессиональный статус не мог считаться само собой разумеющимся, и эта ситуация никогда не менялась. Политические деятели и обычные люди не полностью подчинялись социологической экспертизе или не считали, что непрофессионалы лишены права на уместные комментарии социальных проблем. Да и в период непосредственно перед Первой Мировой войной, идентичность социологии оставалась еще не до конца определенной: социология не имела ни установленных границ с другими дисциплинами социальной сферы, такими, как политология и экономика, ни единого с ними предмета. В 1920-ых, однако, социологам удалось сформировать серьезную академическую дисциплину, все более и более интересующуюся академическими проблемами накопления знания и методологии. На фоне происходящего происходило также размежевание чистой и прикладной социологии, с тенденцией превратить первую в строгую науку с более высоким статусом, хотя последняя все равно оставалась в глазах общества оправданием дисциплины как таковой и выражением ее первичных педагогических функций.

Становление урбанистического общества в Соединенных Штатах было быстрым и драматическим. Имела место массовая иммиграция из сельских районов Европы и перемещение людей из сельской части самой Америки в города – люди стремились обрести работу и будущее. За 80-е годы девятнадцатого века население Чикаго удвоилось. Десятилетие перед Первой мировой войной (Прогрессивная эра под лидерством Теодора Рузвельта) было отмечено упоительной атмосферой неограниченных возможностей вкупе с массовой дезориентацией. Такие влиятельные фигуры как Франклин Г. Гиддингс (1855-1931), первым назначенный в 1894 году на полную ставку американского профессора социологии в Колумбийском университете, и энергичный президент Чикагского университета Уильям Харпер сумели убедить мультимиллионеров (например, Джона Д. Рокефеллера), что инвестиция капитала в социологию является ответом на беспорядок, вызванный социальными переменами.

Американская приверженность социологии в контексте решения социальных проблем восходила по крайней мере к середине девятнадцатого века, к поколению, которое верило в последовательную христианскую филантропию, а также к антигосударственным рассуждениям Спенсера. Группа, состоящая их заинтересованных джентльменов Северо-восточных штатов и университетских преподавателей, основала в 1865 году Американскую Ассоциацию Социальных наук, и на протяжении следующих тридцати лет это общество обсуждало вопросы внутренней политики (почти без каких-либо практических последствий) с целью достичь порядка и контроля над проблемами типа нищеты и преступности. Эта ассоциация была форумом, где не только обсуждались методологические вопросы истории и экономики, но и собирались данные различных социальных обзоров. К 80-ым годам XIX века ученые, считающиеся себя социологами, под влиянием европейских веяний обвинили Ассоциацию в дилетантизме и потребовали вести в курс [социологии] систематическое преподавание истории, экономики и политологии. Получив назначение в Колумбийский университет, Гиддингс провозгласил смерть социальной науки [в прежнем понимании] и заменил ее научной социологией. Он объяснял, что социальную науку интересовали в основном несистематические данные и талантливые тексты; в отличие от нее социология научна, потому что ищет причины социальных явлений в целом.

«Социология» поэтому… − описательная, историческая и объяснительная наука об обществе. Это не исследование какой-то особой группы социальных фактов: она исследует отношения всех групп друг к другу и к целому. Это не филантропия: это − научная основа, на которой должна строиться истинная филантропия.^lxxxiii

Результатом новой социологии явилась специализация, более строгие (особенно для статистической социологии) методы и устойчивый академический контроль, результатом которого стало основание Американской Экономической Ассоциации (1885) и Американского Социологического Общества (1905) в дополнение к Американской Академии Политических и Социальных Наук.

Эти изменения были связаны с приданием особого значения академичности обучения непосредственно в университетах. Ключевой фигурой этого процесса был Дэниэл Койт Гилман (1831-1908) − президент Университета Джона Хопкинса, выбравший политикой собственного университета (и подстегнувший другие) введение школ дипломированного специалиста для обеспечения обучения науке. Множеств молодых людей и даже несколько девушек провели время в Германии, чтобы получить знания «из первых рук». Ассоциация Социальных Наук стремилась не только исследовать социальные вопросы, но и проводить реформы, однако в 80-х гг. девятнадцатого века такие люди, как Гилман считали, что ни одна из этих целей не достигнута. Как и Гиддингс, Гилман полагал, что для улучшения ситуации следовало в качестве базиса сделать общественные науки академическими предметами, использующими методы и объяснительные модели естественных наук. (В 1920-х годах Гиддингс открыто сравнивал социальные проблемы с инжереными.) Однако как только социологи получили институциональное положение в университетах, ценности, превалирующие в университетской среде, сосредоточили их внимание на статусе обществознания именно как науки, а не как инструментария социальных реформ. Новые социологи прежде всего были заинтересованы в развитии знания и методов, которые бы по достоинству оценили другие ученые. Это отодвинуло практическое применение социологии на второй план.

В 1895г. главный редактор «Американского Социологического Журнала» Альбион У. Смалл (1854-1926), утверждал, что социальные действия должны зависеть «от продуманных вторичных размышлений» ученого, а не «первых поспешных мыслей» обычного человека.

Условия человеческого общества столь запутанны, что невозможно более увеличивать существующую ныне популистскую сентиментальность и обеспокоенность, разглагольствуя о планах ускорения роста человеческого развития до тех пор, пока мы не свели все имеющиеся факты о прошлом или настоящем человеческого общества к обобщенному знанию, которое должно указать как направление, так и средства этого развития.^lxxxiv

Это был карт-бланш для бесконечного расширения академической деятельности. И намек Смолла на сложности современной жизни и его обещания более научного подхода к проблемам общества вдохновляли губернаторов и основателей расширяющихся университетов. В качестве наиболее яркого примера выступает Чикагский университет, в котором президент Харпер позволил Смоллу создать крупный факультет, оказавший огромное влияние на всю социологию двадцатого века, поскольку на нем обучалось большое количество людей, в свою очередь продолжавших преподавать социологию. В 1833 году Чикаго был бревенчатым фортом на болоте, а уже в год основания университета как центра исследований и обучения (1892) это был огромный и бурно развивающийся город. Когда в 1904 году Вебер по пути на Выставку в Сент-Луисе посетил Чикаго, он сравнил этот город с человеком, кожа которого содрана так, что видно, как работает кишечник. Философский факультет Чикагского университета, возглавляемый Дьюи, и социологический факультет, возглавляемый Смоллом, имели общую цель: дать объективные ответы на практические вопросы. Честолюбивый замысел Смола в социологии выражался в том, чтобы «организовать и обобщить все доступное знание о влияниях, которые проникают в человеческие общества»^lxxxv. Под руководством Мида, преподававшего социальную психологию на факультете философии, Уильяма Томаса (1863-1947) и (уже в 20-х годах) Роберта Э. Парка (1864-1944), преподававших социологию, поколения студентов обучались социальным наукам и рассматривали научный анализ как объективное основание для принятия решения. Разросшаяся система университетов предоставляла этим студентам возможность карьеры вне зависимости от того, влияла ли их научная деятельность на социальную политику или нет.

Одним из ранних научных увлечений Томаса была этнография, и он преподавал сравнительную культурологию скорее в стиле своих немецких наставников. Он связывал биологические и психологические способности с их коллективным выражением в традиции и мифе. Когда местные чикагские филантропы вложили средства, он также предпринял исследование таких социальны проблем как делинквентность. Его интерес к культуре и внимание к социальным проблемам объединились в первое десятилетие нового века, когда он затеял обширный проект социальных реформ, основанный на опыте польских иммигрантов в Чикаго. Томас посетил Польшу, чтобы изучить крестьянские сообщества, из которых по большей части приехали эти иммигранты, а также воспользовался знаниями Флориана Знанецкого (1882-1958) − аристократа с обширным знанием местного образа жизни. В 1918-20 годах вышел труд Томаса и Знанецкого «Польской крестьянин в Европе и Америке» − о крестьянах, мигрировавших из сельского в городское общество, сменив при этом Европу на Америку. Это исследование, которое базировалось на обширном фактическом материале развивало новые эмпирические методы, а также было посвящено безусловно неотложной социальной проблеме, − проблеме социального изменения. Их книга подтвердила лидирующее положение Чикагской [школы] социологии.

Исследование миграции было одновременно и попыткой описать изменения человеческого опыта, а заодно очертить широкие социальные, каузальные силы. Томас, например, ввел понятие «определения ситуации», − понятия, связывающего индивидуальную мотивацию и социальный контекст:

Не только конкретные действия зависят от определения ситуации, но постепенно вся жизненная политика и индивидуальность самого человека вытекают из серии такого ряда определений. И ребенок всегда рождается в группе людей, в рамках которой все общие типы возможных ситуаций, могущих возникнуть, уже определены и разработаны соответствующие им правила поведения.^lxxxvi

Как видно из этого комментария, Томас и Знанецкий стремились соотнести человека и общество таким образом, чтобы избежать Сциллы психологической редукции и Харибды марксистского детерминизма. Но в то время как сами социологи всегда ссылаются на эту книгу как на важную веху в истории социологии, очень немногие из них полагают, что авторы сумели разрешить теоретическую задачу, которую сами перед собой поставили.

Заинтересованность в социальных отчетах продолжала оставаться важной в американской социологии, и методы объективного отчета являлись существенной частью обучения Парка в Чикагском университете 20-х гг. Несмотря на углубление в академическую специализацию предмета, социология поддерживала связи с реформистской политикой и видела в образовании ключ к демократическому процессу. Парк открыто заявил, что «социальный контроль − центральный факт и центральная проблема общества»^lxxxvii. В промежутке между войнами, институциональная поддержка социологии окончательно утвердилась, подхваченная общественным мнением, признавшим значимость научной экспертизы (как ранее была признана роль технологии) в ткани социальной жизни. Наука и общество разделяли представление о нации как органическом целом; веру, что люди подобно институтам, могут быть поняты в терминах выполняемой ими их функции; а также веру в то, что стремления науки и нации объединяются для достижения эффективности, понятой как регулирование людей и институтов в общественной жизни. Имела место преемственность между эгалитарными ценностями, теорией эволюционного прогресса девятнадцатого века, политикой мелиоризма и содержанием социологических исследований. Оптимизм в науке был так велик, что преподаватель социологии в Чикаго конца 20-х годов, У.Ф.Огборн. (1886-1959) сказал одному из своих коллег, что «проблема социальной эволюции решена»^lxxxviii. К сожалению, это было фантазией, что убедительно продемонстрировала Великая Депрессия 30-ых. Последняя, однако, не только не привела к отказу от социологии, но, напротив, предоставила ей еще больше возможностей и навела на мысль, что страна нуждается в социологии в большей, а не в меньшей степени, чем прежде.

В результате того, что социология прочно утвердилась в американских академических институтах, некоторые ученые освободились для того, чтобы целенаправленно сосредоточиться на природе предмета социологии как науки. Огборн был уверен, что научная социология должна отделиться от социальной философии, поскольку реальной науке следует интересоваться исключительно проверкой эмпирических истин. Он полагал, что верификация как таковая требует использования многомерного статистического анализа, понятного только специалистам. В 1930-х годах многие из его коллег были поглощены статистической методологией, как будто методология сама по себе определяла хорошую научную практику. Однако в то же самое время другие ученые выражали неудовлетворенность по поводу отсутствия в социологии унифицированной теории. Высшей точки теоретический анализ достиг в работе Толкотта Парсонса (1902-1979), чья книга «Структура социального действия» (1937) попыталась очертить поле науки, дополнив его всесторонней формальной теорией. Эта книга страдала от громоздкого формализма и непроверенных функционалистских предпосылок. И все же, многим социологам казалось, что эта работа − summa социологических претензий на то, чтобы быть наукой, так как в ней строились абстрактные обобщения на основе полувековой эмпирической деятельности. Важно, что Парсонс, рассмотривал общество как «вложенную последовательность интерактивных систем»^lxxxix. Вне зависимости от того, что впоследствии об этом думали (в 60-е годы Парсонс стал bête-noir критической социологии), Парсонс много читал Вебера и сыграл важную роль в ознакомлении с последним англоязычной аудитории. В краткосрочной перспективе это сделало обсуждение понятий, используемых в социологическом анализе, более богатым и насышенным. В долгосрочной же перспективе веберовский анализ фундаментальных основ данной науки содействовал тому, чтобы американская социология, включая самого Парсонса, обратилась к критическому анализу и поставила под вопрос как свои функционалистские предпосылки, так и свойственное ей представление о себе самой как о мелиористской экспертизе.

Конт и Спенсер создавали социологию как этический проект. Они призвали общество к достижению морального прогресса на основе позитивной социологии, а не устоявшихся обычаев. Маркс и другие социалисты пошли дальше и связали социальную философию с конфронтационным отвержением существующей политической власти, и, поступив подобным образом, они соединили науку с политическими событиями, во многом предопределившими судьбу ХХ века. Общественное мнение, впечатленное естествознанием и ошеломленное социальными изменениями, оказалось восприимчивым к социальным исследованиям привилегированных экспертов. Социология в конечном счете достигла идентичности в качестве академической дисциплины, хотя шла она к этому различными путями, которые значительно варьировались в зависимости от локальных условий. Только в Соединенных Штатах социология предстала как крупномасштабное академическое предприятие уже в первых десятилетиях двадцатого столетия. Нигде не была она объединенной дисциплиной, и в каждой стране социология продолжала оставаться не только научным, но и моральным проектом: это был современный ответ на современную социальную жизнь. Когда социология стала дисциплиной, она выступила в качестве способа, посредством которого человеческое действие превратилось в систематически само-рефлексивное. В одно и то же время социология конституировала себя как абстрактная теория и как гуманистическая технология.

Эта книга, начавшись с периода гуманистической и христианской учености Ренессанса, интересующегося природой и перспективами «человека», завершается профессиональной, академической социологией начала двадцатого столетия. Бросается в глаза преемственность − особенно в том, что касается стремления заставить знание служить прогрессу. По этой причине я называл социологию моральным проектом. Однако новые социальные науки оказалась действительно новыми: они развивались вместе с современностью, на фоне трансформации социальной жизни как таковой, и данная трансформации была ее основным предметом. Эти науки продолжали расти в масштабе и своих возможностях на протяжении всего двадцатого века. Они оставались все такой же разнообразной группой связанных дисциплин и занятий с заметными локальными и национальными различиями, не образуя унифицированного поля исследований. В начале двадцать первого века социологи горячо обсуждали вопрос, являются ли новые социальные изменения и новые концепции социального знания теми, что провидели и инспирировали более ранние поколения.

Тем не менее, эта книга заканчивается с началом двадцатого века, когда надежды на будущее социологии как сути власти и благосостояния были велики. Требуется другой автор и другая книга, чтобы продолжить данную историю. Моей же целью было сквозь призму исторического понимания сделать понятным утверждение о том, что социальная наука действительно необходима и возможна.