А. И. Ногманов Казань Итоговый отчет

Вид материала

Отчет

Содержание 1. Правовое положение мусульман Среднего Поволжья в Российской империи в конце XVIII – начале XX вв. 1.1. Ислам в религиозной иерархии России 1.2. Правовые ограничения для мусульман 1.3. Проявления толерантности в законодательстве Религиозная мысль у мусульман Среднего Поволжья и сдвиги в общественном сознании. 2.1. Ислам и поиск путей обновления татарского общества 2.2. Основные перемены в общественном сознании 2.3. Ислам и проблемы национального развития

Подобный материал:

• -, 5063.01kb.
• Итоги и перспективы энциклопедических исследований сборник статей итоговой научно-практической, 3612.81kb.
• Итоги и перспективы энциклопедических исследований сборник статей итоговой научно-практической, 3301.6kb.
• И. о директора Архангельского педагогического колледжа Л. А. Перова 12 декабря 2011, 150.94kb.
• Итоговый отчет об использовании Гранта Содержание отчет о выполненной работе в соответствии, 202.14kb.
• Итоговый отчет по научно-исследовательской работе, 2911.09kb.
• Итоговый отчет по научно-исследовательской работе, 3538.74kb.
• Ежегодный итоговый отчёт государственного образовательного учреждения города Москвы, 1209.43kb.
• Образовательные программы федеральное агентство по образованию итоговый отчет, 1838.25kb.
• Отчет о научно-исследовательской работе (итоговый), 2484.06kb.

Межрегиональные исследования в общественных науках

Р.М.Мухаметшин, А.И.Ногманов

Казань


Итоговый отчет по гранту КТК 652-1-01/2

“Государственно-исламские отношения в Среднем Поволжье: политико-правовые механизмы формирования этнокультурной терпимости в конце XVIII – начале XX вв.


В последние годы в России отмечается всплеск научного интереса к изучению Российской империи. Этот интерес возник на фоне поиска альтернативы национальной парадигме, когда идея национального государства подверглась серьезным испытаниям на Балканах и территории бывшего СССР. Среди широкого круга проблем, связанных с имперской тематикой, к числу наиболее востребованных относятся имперские национальные и этноконфессиональные вопросы: “грузинский”, “остзейский”, “польский”, “украинский”, “кавказский” и т.п. Это не случайно, поскольку большинство этих разного рода больших и малых “вопросов”, зародившись в период Российской империи, продолжают оказывать воздействие на внешне- и внутриполитические процессы, происходящие в постсоветской России.

К наиболее муссируемым и выставляемым в российских средствах массовой информации преимущественнно в негативном свете принадлежит “мусульманский вопрос”. Обычно он всплывает в связи с теми или иными проявлениями “исламского экстремизма”. При этом, кроме собственно религиозной составляющей (в реальности, зачастую отсутствующей), в преподносимый российскому потребителю (в большей степени телезрителю, в меньшей – читателю) идеологический продукт, как правило, добавляется национальная окраска – акцентируется внимание на этнической принадлежности очередного участника “антиправительственных воинских формирований”, “ваххабита” или просто “мусульманского радикала” – чеченец, ингуш, араб, татарин, башкир и т.д. В то же время, на фоне крайней политизации религиозных проблем, раздувания имеющихся межконфессиональных и межнациональных противоречий, практически замалчиваются примеры иного рода, опыт мирного сосуществования представителей различных конфессий и этносов в различные периоды развития Российского государства. В этих условиях задача историков заключается в том, чтобы показать политикам и широкой общественности, что через конфронтацию с мусульманским миром Россия уже неоднократно проходила и ни к чему хорошему это ни привело, а также то, что стабильность в государственно-исламских отношениях внутри страны наступала лишь тогда, когда государство проводило по отношению к исламу толерантную политику.

С этих позиций особенно показателен для рассмотрения конец XVIII – начало XX вв. В указанный отрезок времени ислам превращается в важный фактор внутренней и внешней политики России. После длительного периода гонений при Екатерине II происходит официальное признание мусульманской религии, власти встают на путь крупномасштабного диалога с исламским миром. Для управления делами мусульман создаются специальные институты¹. В результате ряда территориальных приобретений сформировался мусульманский ареал государства². Российская империя стала представлять собой и мусульманскую державу. Серия социальных и политико-организационных мероприятий правительства, в сочетании с социокультурными изменениями, произошедшими внутри самого мусульманского общества, способствовали значительной степени интеграции ислама в общегосударственную имперскую структуру. Вместе с тем, закрепление за ним в конфессиональной иерархии империи статуса религии “третьего” сорта, наряду с действовавшей в России практикой правовых ограничений по конфессиональному признаку³, оставались источником постоянной напряженности во взаимоотношениях мусульманского населения с властями.

Растянутость во времени эпохи сложения мусульманского сообщества⁴ страны стала одной из причин того, что единая линия в отношении государства к мусульманам так и не была выработана, хотя и сами они и верховная власть признавали единство российского ислама. Государственно-исламские отношения в Российской империи неизменно выстраивались в логическую цепь власть-конфессия-народ-хронологические рамки и распадались на несколько зон государственно-мусульманского диалога (Среднее и Нижнее Поволжье, Сибирь, Крым, Кавказ, Казахстан, Средняя Азия), различавшихся друг от друга временем и условиями вхождения регионов в состав России, их географическим положением, “цивилизованностью” (с точки зрения царских чиновников. – Авт.) населяющих их этносов и т.д. Даже к народам, проживавшим в одном районе в один исторический период отношение властей могло существенно разниться⁵. Не случайно с присоединением очередной мусульманской территории “мусульманский вопрос” каждый раз возникал заново и решался с учетом реалий времени и местной специфики. Поэтому, чтобы выявить тенденции развития государственно-исламских отношений, характерные для всей России, необходимы знание и анализ ситуации в конкретных регионах.

С этой точки зрения Среднее Поволжье – регион особо привлекательный для исследователей. Более тысячи лет он является самым северным православно-мусульманским пограничьем. Именно здесь со второй половины XVI в. опробовались различные подходы в области религиозной и национальной политики. Модель государственно-религиозных отношений, сложившаяся в данном регионе, во многом способствовала становлению российского полиэтнического и поликонфессионального общества и российской государственности.

В свою очередь, поволжские татары – едва ли не единственные из мусульманских народов России свидетели и участники всех этапов государственно-исламского диалога. До конца XVIII столетия они по существу являлись этническим лицом российского ислама. В течении трех с лишним столетий пребывания в составе Российской империи татары испытали на себе воздействие всех сменявших друг друга подходов в национально-конфессиональной политике, от крайне жесткого до либерально благосклонного. Со времени Ивана Грозного они жили под постоянной угрозой христианизации, в условиях когда грубо нарушались их религиозные и другие права. При Екатерине II взамен обнаружившей бесперспективность и, более того – опасность для правящего строя, политики религиозной нетерпимости, была провозглашена “свобода вероисповедания”, с воодушевлением встреченная татарами. Перемены в духовной сфере, в сочетании с отменой ограничений на ведение торговли и дарованием татарским мурзам прав российского дворянства, составили императрице доброе имя среди татарского населения и более того – дали весьма показательное прозвище – «Аби-патша» («бабушка-царица»), закрепившееся за ней в памяти народа.

При приемниках Екатерины II поволжские татары продолжали выполнять роль своеобразной лакмусовой бумаги, на которой власть проверяла жизнеспособность своих начинаний в отношении ислама. Им адресовалось большинство законодательных актов, касающихся данного вероисповедания. Поэтому представляется логичным рассматривать проблему этнокультурной (а фактически – этноконфессиональной) толерантности в России в конце XVIII – начале XX вв. на примере именно этой части мусульманского сообщества. На наш взгляд, это даст наиболее объективную картину в плане показа отношения государства к мусульманской конфессии и ее приверженцам в указанный период⁶.

Отличительной чертой настоящего исследования является взгляд на национальную и религиозную проблему как с позиции официальной власти, так и изнутри, с точки зрения татарского общества. Это предопределило деление работы на два вполне самостоятельных раздела. В первом поволжские татары выступают как объект государственной политики. Основное внимание в нем сосредоточено на рассмотрении законодательных актов, регламентировавших жизнь татарского населения Среднего Поволжья в конце XVIII – начале XX вв., поскольку данный вид источников наиболее адекватно отражает эволюцию правительственного курса в “мусульманском вопросе”. Во втором разделе показано каким образом поволжские татары реагировали на изменения в национальной и религиозной политике, как они адаптировались к новым условиям.


1. Правовое положение мусульман Среднего Поволжья в Российской империи в конце XVIII – начале XX вв.

Отечественный опыт взаимодействия верховной власти с народами, населявшими присоединенные к России территории, оставил большой пласт законодательных актов, свидетельствующих о поисках путей определения их статуса в многонациональной империи. В силу различной религиозной принадлежности этих народов, указанный процесс шел рука об руку с выработкой позиции самодержавия по отношению к конкретным конфессиям. Из четырех основных мировых религий, их отдельных ветвей и направлений, представленных в России, ислам ранее других оказался в сфере влияния государства, исторически ориентированного на православие. Выработанное более чем трехвековой практикой государственного регулирования законодательство о мусульманах представляет интерес не только в познавательном, но и в практическом плане. Многие проблемы в отношениях постсоветской России с «исламским миром» уходят корнями в далекое прошлое. Без знания истории этих отношений, того как они складывались, какой характер принимали на разных этапах развития, невозможно говорить о взвешенной государственной национально-конфессиональной политике, необходимость выработки которой остро ощущается сегодня.

В развитии законодательства о мусульманах особо значимым по многим параметрам было XIX столетие. Ислам вступил в него в статусе «терпимой» конфессии. Однако уже при Екатерине II понятие «веротерпимость» не было абстрактным. Принцип «Мы вами владеем, вы нам подчиняетесь, платите налоги, за это живите и веруйте, как хотите»⁷, воплощался в указы, определявшие конкретные условия жизни татар и других «иноверцев». В XIX в. – период интенсивной бюрократизации России и активной законотворческой деятельности, это понятие получило достаточно цельное правовое обоснование. Были четко расписаны место каждой конфессии в политической системе страны, определены права и обязанности их последователей⁸.


1.1. Ислам в религиозной иерархии России

Основой российского законодательства по вопросам веры являлось признание приоритета православия как идеологической опоры существующего строя. В ст. 62 Свода Основных государственных законов было так и записано: “Первенствующая и господствующая в Российской империи вера есть христианская православная кафолическая восточного исповедания”⁹. Государство также признавало принцип свободы вероисповедания для христиан иностранных исповеданий, евреев, магометан и язычников¹⁰. Однако это не означало равенства распространенных в империи конфессий, среди которых законодательно выделялись более терпимые и менее терпимые. Ислам в Среднем Поволжье исторически соперничал не с другими терпимыми вероисповеданиями, а с официальной государственной религией, что заведомо ставило его в неравное положение.

Наиболее значимым показателем первенства православной церкви перед другими конфессиями являлась монополия на миссионерскую деятельность в пределах Российской империи. Лишь она одна могла «убеждать последователей иных христианских исповеданий и иноверцев к принятию ее учения о вере»¹¹. В XIX в. обязанности по привлечению к официальной церкви формально лежали на приходских священниках¹². Однако при всех российских самодержцах государство содействовало данному процессу. К примеру, при Николае I, рассматривавшем миссионерство как важную государственную функцию, лиц, особо отличившихся на этом поприще, стали награждать орденами¹³. При нем же в 1842 г. в Казани организуется Духовная академия¹⁴, выпускники которой вели религиозную пропаганду не только среди татар, но и народов Сибири, Кавказа, Казахстана, Средней Азии. Христианское просвещение играло важную роль в реформе государственных крестьян под руководством П.Д. Киселева в 1840-е годы и в проектах по образованию нерусских народов в конце 1860-х годов.

Принципами осуществления миссионерской деятельности официально были признаны «увещевания», «кротость», «добрые примеры»¹⁵, однако любое «покушение» на первенство в данной сфере приводило в действие карательный механизм государственной машины. Запрет на пропаганду ислама в России был установлен Соборным уложением 1649 г. и просуществовал до 1917 г. До середины XVIII в. за «совращение» в магометанство из любого христианского исповедания полагалась смертная казнь¹⁶. В XIX в. принципиальная позиция власти в этом вопросе осталась прежней. Изменениям подверглись меры наказаний. Уголовное уложение 1845 г. за «совращение» в ислам христиан предусматривало лишение всех прав состояния и ссылку на каторжные работы на срок от 8 до 10 лет, в случае применения насилия срок каторги увеличивался до 12–15 лет¹⁷. Для преследования лиц, совершивших подобные преступления не существовало срока давности¹⁸. Наказание за «совращение» нехристиан было значительно мягче¹⁹. Таким образом, ни о какой “толерантности” государства в отношении распространения исламского вероучения во внутренних районах Российской империи не могло быть и речи. Царское правительство допускало пропаганду ислама в окраинных областях империи (Северный Кавказ, Казахстан и т.д.), где “российский” вариант ислама был инструментом внешней политики и сознательно противопоставлялся “среднеазиатской” и другим моделям. Но это делалось в определенные исторические периоды, с целью укрепления русского влияния в приграничных территориях²⁰.

Наряду с запретом официальной пропаганды ислама, законодательство включало положения, препятствующие распространению его влияния «на бытовом уровне», что было особенно актуально для Волго-Уральского региона, где в XIX в. остро встала проблема вероотступничества²¹. В первой половине столетия акцент делался на ограничение контактов православных с мусульманами. Властям на местах вменялось в обязанность стараться, чтобы селения христиан и магометан в смешанных по этническому составу волостях составляли отдельные общества²². В деревнях, где вместе с татарами проживали русские или новокрещеные, запрещалось строительство мечетей²³. В армии крестившихся солдат переводили из частей с преобладанием мусульман в другие подразделения²⁴. Офицерам-мусульманам полагались денщики только из единоверцев²⁵. Им было запрещено служить в учебных полках, дабы они не могли влиять на молодых солдат²⁶. Немногочисленным помещикам мусульманского исповедания не дозволялось иметь крепостных-христиан²⁷. Во второй половине столетия, в связи с усилением интеграции поволжских татар в социально-экономическую жизнь российского общества часть вышеназванных запретов утратила актуальность. Однако на бытовом уровне продолжали действовать нормы, охраняющие «неприкосновенность» православной веры²⁸. Закон ограждал от «контактов» с мусульманами не только людей, но и предметы христианского культа²⁹.

Воздвигнув правовые барьеры распространению ислама как вероучения, государство вместе с тем законодательно стимулировало переход татар в православие, для чего была задействована обширная и хорошо разработанная система поощрений. Главной среди льгот было освобождение крестившихся на три года от платежа всех государственных сборов³⁰. Важное значение имело также освобождение новокрещеных и членов их семей от рекрутской повинности и платежа рекрутских денег по общественной раскладке³¹. В самой армии основной формой поощрения являлись денежные выплаты³². Одной из действенных мер привлечения в лоно православной церкви было предоставление юридических послаблений лицам, совершившим уголовные преступления³³. Согласно Уложению о наказаниях 1845  г., в награду за принятие христианства в процессе следствия или суда «иноверец» мог рассчитывать на смягчение наказания не только в «мере», но и в «степени» и «роде» (т.е. надеяться не только на минимальное наказание, полагающееся законом за конкретное преступление, но и отнесение своего деяния к разделу менее тяжких преступлений, где применялась совершенно иная шкала наказаний)³⁴. Более того, решением Государственного совета от 6 апреля 1849 г. Сенату и другим судебным местам вменялось в обязанность ходатайствовать о смягчении наказания преступникам, пожелавшим креститься³⁵.

С течением времени отдельные формы стимулирования уступали место другим, более отвечающим меняющимся реалиям жизни. К примеру, в 1837 г. прекратилась раздача крестившимся магометанам денежного и одежного жалованья³⁶, активно используемая православными миссионерами в XVIII в. В 1864 г. были отменены денежные выплаты новокрещеным военнослужащим³⁷. В то же время с вступлением России на путь буржуазного развития возросла значимость таких льгот, как облегчение свободы передвижения и выбора рода деятельности³⁸.

Крещение (переход в православие) позволяло избавиться от разного рода ограничений и форм дискриминации мусульман, о которых будет сказано ниже. Новокрещеные татары находились под патронажем власти, которая защищала их притеснений некрещеных соплеменников³⁹. В XIX в. окончательно сложилась и была юридически закреплена процедура присоединения к господствующей церкви⁴⁰. В 1865 г. крестившимся татарам, находящимся на военной службе, разрешили заменять в формулярных и послужных списках отметку о прежнем вероисповедании обозначением сословия, к которому они принадлежали до поступления на службу, и право принимать новые фамилии, заимствованные от имен их крестных отцов⁴¹. Церковные причты, совершившие обряд крещения иноверцев, должны были сообщать об этом епархиальному начальству раз в год сводной ведомостью⁴². Обобщенные сведения о крестившихся мусульманах в обязательном порядке прилагались к ежегодному отчету епархий в Синод⁴³.

Кроме прямого содействия миссионерской деятельности официальной церкви православный характер Российского государства проявлялся опосредованно, в издании правовых актов, навязывавших мусульманам христианские нормы жизни, возведенные в ранг общегосударственных стандартов. Яркий пример тому указ 1830 г. «О неотступлении от общих правил при погребении магометан», попиравший вековые традиции и обычаи ислама⁴⁴. Появление подобных непродуманных документов существенно осложняло процесс инкорпорации мусульман в российское правовое пространство, набравший ход с провозглашением политики веротерпимости. Татары и другие мусульмане с предубеждением встречали любое начинание правительства, затрагивающее их веру, даже если оно объективно отвечало их интересам⁴⁵.

Ислам находился в ущемленном положении не только по отношению к господствующей церкви, но и к другим христианским конфессиям. Весьма показательны в этом плане так называемые «спорные» ситуации, когда пересекались интересы различных вероисповеданий. Материалы законодательства свидетельствуют, что при их разрешении государство последовательно придерживалось сложившейся в стране духовной иерархии. Оно практически всегда было на стороне православного в конфликте с католиком или лютеранином, и на стороне последних – в конфликте с мусульманином или иудеем. Наглядной иллюстрацией тому являются указы, регламентирующие порядок перехода человека из одного вероисповедания в другое.

По российским законам мусульманин мог принять лютеранскую, римско-католическую, армяно-григорианскую и другую христианскую веру, получив на это санкцию верховной власти⁴⁶. Представителям неправославных христианских исповеданий была разрешена миссионерская деятельность среди мусульман Кавказа и пограничных с Россией областей⁴⁷. Переход же христиан в ислам, как уже отмечалось, был юридически невозможен и преследовался в уголовном порядке. Поскольку закон запрещал это также иудеям и язычникам, единственным способом легального увеличения мусульманской общины страны оставался естественный прирост населения.

Неравенство «терпимых» конфессий отчетливо проявлялось в сфере семейно-брачных отношений. В первой половине XIX в. получили право на существование брачные союзы мусульман с последователями лютеранской и православной церквей⁴⁸. На совершение их полагалось предварительно испрашивать высочайшее соизволение. В этих браках последователи ислама выступали в качестве «младшего партнера», не имевшего права голоса. По действовавшим законам, обряд бракосочетания совершался христианским священнослужителем. При этом муж-мусульманин должен был дать подписку о воспитании детей в лютеранской или православной вере, а также обязательство не препятствовать женам и детям исповедовать эту веру и не приводить их в ислам. При нарушении какого-либо из обязательств брак подлежал расторжению, а сам он приговаривался по суду к лишению всех прав состояния и ссылке в Сибирь⁴⁹. Такой же порядок действовал в отношении браков, в которых одна из жен мусульманина приняла христианство⁵⁰.

Представительство католиков, лютеран, протестантов и других неправославных христиан в православно-мусульмано-языческом населении Среднего Поволжья всегда было незначительным⁵¹. Поэтому принятие татарами одной из вышеназванных вер или вступление в межконфессиональный брак являлось вариантом скорее гипотетическим, чем реальным, и такие случаи были единичными⁵². Однако показателен сам факт существования правового механизма разрешения подобных «спорных» ситуаций. Он говорит как о развитости российского законодательства XIX в., так и заложенных в нем приоритетах, среди которых религиозные занимали весьма значимое место. В сложившейся в России религиозной иерархии исламу, вместе иудаизмом, буддизмом и языческими верованиями, была отведена третья – низшая ступень, вслед за господствующим православием, и стоявшими ступенью ниже другими христианскими церквями. Неравенство конфессий, в свою очередь, оборачивалось ущемлением прав их приверженцев.