А. И. Ногманов Казань Итоговый отчет

Вид материала

Отчет

Содержание 1.2. Правовые ограничения для мусульман 1.3. Проявления толерантности в законодательстве Религиозная мысль у мусульман Среднего Поволжья и сдвиги в общественном сознании.

Подобный материал:

• -, 5063.01kb.
• Итоги и перспективы энциклопедических исследований сборник статей итоговой научно-практической, 3612.81kb.
• Итоги и перспективы энциклопедических исследований сборник статей итоговой научно-практической, 3301.6kb.
• И. о директора Архангельского педагогического колледжа Л. А. Перова 12 декабря 2011, 150.94kb.
• Итоговый отчет об использовании Гранта Содержание отчет о выполненной работе в соответствии, 202.14kb.
• Итоговый отчет по научно-исследовательской работе, 2911.09kb.
• Итоговый отчет по научно-исследовательской работе, 3538.74kb.
• Ежегодный итоговый отчёт государственного образовательного учреждения города Москвы, 1209.43kb.
• Образовательные программы федеральное агентство по образованию итоговый отчет, 1838.25kb.
• Отчет о научно-исследовательской работе (итоговый), 2484.06kb.

1.2. Правовые ограничения для мусульман

В Российской империи вероисповедание на протяжении столетий играло решающую роль при определении положения человека в обществе. Нерусский человек не мог изменить свою национальную принадлежность, но имел возможность изменить вероисповедание, а значит повысить свой государственно-правовой статус. С точки зрения закона, например, иудей, принявший крещение и ставший православным, получал все права, которые имел и любой русский человек, принадлежащий к соответствующему сословию. То же касалось мусульман, католиков и прочих⁵³. Во многих случаях вслед за актом присоединения к официальной церкви следовала этническая ассимиляция крестившихся, что хорошо видно на примере татарской феодальной аристократии, подвергшейся насильственному крещению на рубеже XVII-XVIII вв. и в течение одного-двух поколений практически полностью обрусевшей. В XIX в. практика правовых ограничений по конфессиональному признаку сохранилась, более того, была в значительной степени расширена, детализирована и юридически обоснована.

Принадлежность к конфессии «третьего» сорта оборачивалась для поволжских татар целым рядом дискриминационных моментов, которые выражались, в частности, в наличии разного рода цензов и других ограничений на занятие выборных должностей в органах управления. К примеру, в сельской местности, в селениях, обществах и волостях, где наряду с христианами проживали мусульмане, они не могли быть избраны в волостные начальники, старосты и т.д., а лишь в помощники последних⁵⁴. В 1859 г. Государственный совет разрешил казанскому городскому обществу избирать мусульман в заседатели судебных палат с условием, чтобы их число не превышало числа заседателей из христиан⁵⁵. Однако уже «Городовое положение» 1870 г. ужесточило эту норму, определив, что число нехристиан не может превышать одной трети состава городских управ⁵⁶. В дальнейшем данная пропорция стала обязательной для всех государственных присутствий и была закреплена рядом законодательных актов⁵⁷.

Лица иноверных исповеданий могли занимать должности губернских и областных прокуроров, их товарищей (заместителей. – Авт.), а также членов и секретарей губернских, областных, уездных и окружных судебных учреждений. Однако им запрещалось участвовать в решении дел, касающихся преступлений против православной веры и церковных установлений⁵⁸. Занятие нехристиан адвокатской деятельностью допускалось лишь с разрешения министра юстиции по представлению председателей судебных учреждений и советов присяжных поверенных⁵⁹. В царствование Александра III, с подачи Н.И.Ильминского⁶⁰, были введены ограничения для мусульман на занятие должностей в образовательной сфере⁶¹.

Конфессиональная принадлежность отрицательно сказывалась на положении и коммерческой деятельности татарского купечества. С целью поощрения предпринимательства в 1832 г. в России был учрежден институт почетных граждан⁶². Татары могли войти в эту категорию, однако были лишены некоторых преимуществ, предоставленных православным купцам⁶³. В 90-е гг. XIX в. вероисповедание препятствовало мусульманам становиться акционерами разного рода обществ, компаний и товариществ⁶⁴. Ударом по экономическим интересам поволжских татар на Востоке стал запрет на приобретение земли и недвижимого имущества в Средней Азии, введенный «Положением об управлении Туркестанским краем» 1886 г.⁶⁵ Подобные операции в данном регионе разрешались лишь товариществам и компаниям, состоящим «исключительно из русских подданных христианских исповеданий, нехристиан туземного происхождения или уроженцев сопредельных с Туркестанским краем среднеазиатских государств»⁶⁶.

Серьезные ограничения для мусульман существовали в образовательной сфере. Татарин, желавший получить хорошее светское образование, встречал на своем пути множество препятствий в виде языковых, сословных, административных барьеров, в основе которых лежала принадлежность «не к той» конфессии. Государство же готовило национальные кадры высокой квалификации руководствуясь исключительно собственными потребностями. В ограниченный круг учебных заведений, где обучались мусульмане Волго-Уральского региона, входило Неплюевское военное училище в Оренбурге⁶⁷. Чиновников для работы с нерусским населением готовили на отделении восточных языков Казанской гимназии, куда с 1836 г. разрешалось принимать иноверцев⁶⁸. Мусульмане уроженцы Оренбургского края, могли продолжить обучение на медицинском факультете Казанского университета⁶⁹, но им был закрыт доступ на остальные специальности⁷⁰. Государство также оставляло за собой право использовать их по другому назначению⁷¹. С учреждением в Казани в 1873 г. ветеринарного института, круг высших учебных заведений, где обучались выходцы из нерусских народов, расширился,⁷² однако количество студентов из мусульман до 1905 г. оставалось незначительным⁷³. Существовали препятствия и для получения ими среднего специального образования⁷⁴.

Объектом острой идеологической борьбы в XIX в. становится начальная школа. К 1840-м гг. относятся первые попытки создания альтернативы традиционной мусульманской системе образования у татар, преследовавшие сугубо утилитарные цели⁷⁵. При Александре II идея инородческих школ получила новое звучание, став инструментом политики языково-культурной унификации, которая стала проводиться в России после польского восстания 1863 г.⁷⁶ В 1870 г. обнародуются «Правила о мерах к образованию населяющих Россию инородцев»⁷⁷, в соответствие с которыми в местностях со сплошным татаро-мусульманским населением было решено открыть казенные начальные училища, направленные на «обрусение» татар и представителей других нерусских народов⁷⁸. Приток учащихся в эти училища стимулировался льготами, предоставленными их выпускникам⁷⁹.

По планам правительства русификация должна была охватить не только казенные образовательные заведения, но и традиционную мусульманскую школу. Согласно «Правилам» 1870 г., властям на местах вменялось в обязанность «располагать» мусульманские общества к открытию классов русского языка в медресе и мектебе, не разрешая открывать новые без таких классов. Учителя русского языка и арифметики при татарских медресе получили в 1872 г. права государственной службы⁸⁰, в то время как мусульманский вероучитель в русско-татарских школах должен был содержаться за счет татарского населения⁸¹. Следующим шагом на пути к культурно-языковой ассимиляции должен был стать закон 1874 г. «О передаче в ведение Министерства народного просвещения башкирских, киргизских⁸² и татарских школ разных наименований»⁸³, с помощью которого государство намеревалось взять под свой контроль мектебы и медресе, находившиеся на попечительстве мусульманских общин. Однако опасаясь недовольства мусульман, правительство практически не ввело его в действие.

Своеобразным индикатором положения мусульман в России являлось положение духовенства. Татарские муллы по ряду параметров были более ущемлены в правовом плане, нежели священнослужители неправославных христианских конфессий. К примеру, за физическое насилие над ними или оскорбление закон предусматривал меньшее наказание, чем за аналогичные действия в отношении духовных лиц христианских вероисповеданий⁸⁴. Штатным имамам в воинских частях полагалось меньшее жалованье, чем православным священникам, лютеранским пасторам, католическим капелланам и т.д.⁸⁵ Негативным образом на положении мулл Волго-Уральского региона сказывался их низкий социальный статус. С первой четверти XVIII в. они юридически относились к категории государственных крестьян и при проведении переписей неизменно учитывались в числе податного населения⁸⁶. В этом заключалось их отличие от духовных лиц христианских исповеданий, а также мусульманского духовенства Крыма, составлявших особые духовные сословия и соответственно обладавших некоторыми привилегиями⁸⁷. Татарские муллы, как принадлежащие к крестьянскому званию, подлежали телесным наказаниям за совершение уголовных преступлений⁸⁸. До 1850 г. на них распространялась рекрутская повинность⁸⁹. Хотя в 1826 г. Сенат разрешил сельским обществам брать на себя государственные повинности своих имамов⁹⁰, угроза быть «забритым» в армию постоянно ощущалась молодыми муллами, заставляя их быть более сговорчивыми во взаимоотношениях с властями. Парадокс их положения заключался также в том, что по российским законам лицам «духовного звания магометанского исповедания» не дозволялось лично принимать участие в сельских и волостных сходах⁹¹. Таким образом, юридически они были лишены права голоса в сельских общинах, к которым были приписаны.

В конце XIX в. к списку ограничений добавился образовательный ценз, установленный в 1888 г. для лиц, желающих занять мусульманские духовные должности⁹². Поволжские татары, являвшееся основным поставщиком мулл для европейской части России, Сибири и Казахстана, негативно встретили данный закон, в связи с чем его введение в действие было временно приостановлено. В 1890 г. появился дополнительный указ об обязательной сдаче муллами экзамена на знание русского языка для получения указа на право быть имамом-хатыбом в мусульманском приходе⁹³. С ним татарское духовенство постепенно смирилось, поскольку знание русского языка становилось жизненной необходимостью. Тем более, татары не были в этом одиноки⁹⁴.

Приведенные факты рисуют один аспект взаимоотношений государства с поволжскими татарами, а именно правовые ограничения, с которыми они сталкивались в повседневной жизни. Поскольку все ограничения были так или иначе связаны с религиозной принадлежностью данной этнической группы, есть основания утверждать, что ислам в Российской империи в XIX в. существовал в четко очерченных законодательных рамках – гораздо более жестких, нежели те, которые были установлены законом для неправославных христианских вероучений. В свою очередь, наличие в законодательстве норм, ущемлявших права мусульман, при совпадении в основном в реалиях того времени конфессиональных различий с национальными, позволяет говорить о национальном характере действовавших в России конфессиональных ограничений.


1.3. Проявления толерантности в законодательстве

Однако было бы неверным освещать государственно-исламские отношения в Среднем Поволжье лишь с негативной стороны, изображая их как процесс последовательного наступления государства на права мусульман. Эти отношения носили весьма неоднозначный, сложный и многоплановый характер. Несмотря на дискриминационную сущность отдельных норм законодательства о поволжских татарах, они не затрагивали основы основ – их права свободно исповедовать свою веру и исполнять культовые обряды. Этим правом пользовалось не только гражданское население, но и военнослужащие-мусульмане, в большинстве своем происходившие из татар⁹⁵. Вообще армия, как неотъемлемая часть общества, являлась достаточно точным индикатором процессов, происходивших в России в различные исторические периоды. В XVIII в. она являлась идеальной средой для христианизации нерусских солдат, в XIX в. – явила миру наглядные примеры реализации принципа веротерпимости.

Начиная с петровских реформ армию комплектовало сословие государственных крестьян, в которое наряду с русскими входили татары, исповедовавшие ислам, чуваши, марийцы, удмурты, мордва и др. народы, придерживавшиеся языческих верований. Однако с их религиозными чувствами долгое время никто не считался. В 1742 г. вышел специальный именной указ “Об обращении полковым священникам в православную веру обретающихся в полках калмык, татар, мордву, чуваш, черемис и других иноверцев”⁹⁶. По замыслу авторов данного документа, российская армия должна была стать однородной в религиозном отношении. Армейским священникам предписывалось склонять к крещению нерусских солдат, а после принятия ими христианства “прилежно за каждым присматривать, и в вере, чтоб оную твердо содержали, крайне наблюдать”⁹⁷.

Мусульмане, призванные на военную службу и вынужденные в реалиях того времени служить практически пожизненно, под воздействием подобного идеологического прессинга в конце концов теряли веру предков. В немалой степени этому способствовало правило, введенное в 30-е годы XVIII в., согласно которому рекруты из числа коренного населения Среднего Поволжья направлялись для прохождения службы в Прибалтику и другие максимально удаленные от родины места, т.е полностью отрывались от привычной языковой и конфессиональной среды.

Поворот в религиозной политике, произведенный Екатериной II, несколько облегчил положение мусульман в армии. Они получили возможность открыто исповедовать свою веру. Мусульманское вероисповедание перестало быть непреодолимым препятствием для получения офицерского звания, хотя потолок служебной карьеры для татарских мурз по указу 1783 г. был ограничен чином премьер-майора⁹⁸. Однако по-настоящему принцип веротерпимости в российских вооруженных силах начал реализовываться в следующем столетии, когда в связи с значительным ростом мусульманского населения империи существенно увеличилось и представительство мусульман в российской армии.

Государство, признававшее ценность ислама как основы общественного порядка, боялось мусульманского «фанатизма» все же в меньшей степени, чем безбожия и революционных идей, проникавших в Россию из Европы. Поэтому, дабы не оставлять без “пастырского наставления” мусульманскую часть своих защитников, уже в начале XIX в. оно решилось на введение должностей мулл в штаты отдельных воинских частей⁹⁹. Во второй половине 1830-х гг. последовала уже целая серия указов, учреждающих должности мулл в гарнизонах ряда городов Поволжья и Приуралья, военных госпиталях, а также крупных воинских соединениях в различных регионах империи¹⁰⁰. Толчком к этому явилась, на наш взгляд, Кавказская война, заставившая российские правящие круги по-новому взглянуть на ислам и более внимательно относиться к религиозным чувствам мусульман внутренней России.

Как правило, военным муллой избирался кто-либо из нижних чинов, отвечающий по своим качествам этой должности. С 1857 г. кандидаты на должность имамов отправлялись за казенный счет в Уфу для испытания в Духовном собрании знания ими религиозных обязанностей¹⁰¹. Особое место среди мусульманских священнослужителей военного ведомства занимал старший ахун гвардейского корпуса в Санкт-Петербурге.¹⁰² Главным предназначением военных мулл была забота о воспитании паствы в духе верности престолу и отечеству. Со своей стороны государство всячески содействовало их деятельности и предпринимало меры к усилению религиозности среди военнослужащих. В 1849 г. был издан указ, повелевший экзаменовать нижних чинов иноверных исповедания в правилах их религий¹⁰³. Долгое время в российской армии существовало испытание на знания основ ислама для мусульман, претендующих на получение офицерского звания или первого классного чина. После 1890 г. для этого было достаточно представить соответствующее заключение со стороны мусульманского духовенства¹⁰⁴.

Муллам, в ведении которых было несколько частей или большая территория, полагались специальные «разъездные» деньги для совершения поездок¹⁰⁵. Наряду с штатными муллами для исполнения духовных обрядов среди воинских чинов привлекалось местное приходское духовенство, труд которого оплачивался военным ведомством¹⁰⁶. Особо оплачивалось исполнение духовных треб в госпиталях, где находились на излечение военнослужащие мусульманского вероисповедания¹⁰⁷. При ряде подразделений имелись специальные помещения для совершения мусульманских обрядов¹⁰⁸. Если же религиозные обряды совершались непосредственно в домах мусульманских священнослужителей, они, как правило, освобождались от квартирной повинности¹⁰⁹.

Указанные факты демонстрируют, что к середине XIX в. принцип веротерпимости достаточно прочно утвердился в российской армии. Однако в 1860-е годы его позиции несколько ослабли в связи с ужесточением национальной политики государства. В первую очередь это сказалось на положении мусульманского духовенства. К примеру, муллы, состоящие в городах Казанского военного округа, включающего в то время практически все Поволжье и Урал, в 1866 г. были исключены из штатов военного ведомства¹¹⁰. Поскольку потребность в отправлении религиозных обрядов от этого не исчезла, было предложено приглашать для исполнения духовных треб военнослужащих местных и ближайших к армейским частям мулл, без всякого от казны вознаграждения. Под предлогом экономии средств правительство и в дальнейшем прибегало к подобным мерам¹¹¹, вследствие чего институт военных мулл в российской армии был существенно сокращен. Однако как только возникла необходимость поднятия воинского духа военнослужащих, центральная власть вспомнила о мусульманских духовных лицах. Так, уже в первые месяцы после начала Русско-японской войны, в мае 1904 г., указом Николая II были спешно введены должности мулл при штабе Манчьжурской армии и штабе Приамурского военного округа¹¹². Окончательный возврат к ситуации середины XIX в. произошел с выходом указа от 19 июня 1908 г. “Об учреждении штатного магометанского духовенства в войсках”¹¹³. Согласно этому документу, в ряде военных округов России были восстановлены должности военных имамов¹¹⁴. В тех военных округах, где штатных мулл не было, для совершения религиозных обрядов разрешалось приглашать местное мусульманское духовенство, с оплатой исполнения духовных треб и путевых издержек в установленных размерах¹¹⁵.

Подобная цикличность в развитии законодательства, а также соседство в нем указов толерантного содержания с положениями, ущемляющими права мусульман, являются отражением противоречивости национальной политики самодержавия и противоборства в ней различных тенденций. В первой половине XIX в. стремление к форсированной административной, социальной и культурной интеграции российского общества в рамках теории “официальной народности”, в значительной степени сдерживалось опасениями правящих кругов по поводу возникновения внутренних и внешних угроз, которые могли привести к «потрясению основ»¹¹⁶. К большей гибкости в отношениях с исламским миром побуждали и жизненные реалии. В результате присоединения Кавказа, Средней Азии и Казахстана мусульманское население России существенно увеличилось и превратилось в силу, с которой стало невозможно не считаться. Во второй половине столетия поволжские татары испытали на себе издержки процесса становления в стране гражданского общества, когда стремление властей к унификации, стандартизации жизни, в отдельных своих проявлениях объективно приводило к дискриминации мусульман, поскольку устанавливаемые государством единые стандарты были ориентированы в первую очередь на русского православного человека. Тем не менее на протяжении всего XIX в. соблюдение принципа веротерпимости оставалось одной из основополагающих установок официальной национальной политики.

Веротерпимость по отношению к исламу в Российской империи проявлялась в различных формах. Она выражалась в лояльности государства к таким значимым сторонам мусульманского образа жизни как право на многоженство¹¹⁷, совершение хаджа¹¹⁸, принятие присяги по догматам своей веры¹¹⁹. Как проявление политики толерантности следует рассматривать процесс узаконения отдельных норм мусульманского права в первой трети XIX в., хотя его последствия для мусульманского сообщества были, на наш взгляд, далеко неоднозначны¹²⁰. Прямым результатом этой политики явилась тенденция к постепенному смягчению условий возведения мусульманских культовых зданий¹²¹, прослеживаемая в законодательстве. Фактором, в большей степени способствующим интеграции российского общества, нежели форсированная религиозная ассимиляция, стало санкционирование верховной властью правовых актов, призванных продемонстрировать последователям ислама уважение к их конфессии¹²². При этом наряду с законами, рассчитанными на широкий общественный резонанс, издавались постановления сугубо утилитарного характера, которые не были декларацией и свидетельствовали о признании государством исламского мира на уровне повседневной реальности¹²³.

Одним из значимых и наглядных проявлений политики веротерпимости является факт функционирования на протяжении всего XIX столетия Оренбургского магометанского духовного собрания, созданного в Уфе по указу Екатерины II от 22 сентября 1788 г.¹²⁴ Волею судьбы данное учреждение одновременно выполняло два социальных заказа, порой противоречащих друг другу. Правительство задействовало Духовное собрание для осуществления контроля над мусульманским духовенством и проведения проправительственной линии среди народов Волго-Уральского и других регионов¹²⁵. В сознании же татар и других последователей ислама оно выступало в качестве гаранта свободного отправления их религии.

Появление в XIX в. большого количества правовых актов, регламентирующих права и обязанности мусульманских духовных лиц, как ни парадоксально это выглядит на первый взгляд, также можно рассматривать как следствие поворота по отношению к исламу, произведенного Екатериной II. На наш взгляд, данный феномен объясняется не столько растущей бюрократизацией системы управления в России (хотя и это имело место), сколько необходимостью наполнить принцип веротерпимости реальным содержанием. Ведь пока ислам находился в положении «гонимой» религии, власть просто не видела нужды в выработке норм, определявших условия существования его священнослужителей. Веротерпимости же в чистом виде, ничем не ограниченной, как показывает российский правовой опыт, не бывает. У государства всегда находятся идеологические приоритеты, которым оно отдает предпочтение.

Тенденция к либерализации религиозной политики особенно усилилась на рубеже XIX-XX вв., когда в связи с обсуждением проекта Уголовного уложения 1903 г. среди широкой российской общественности развернулась дискуссия по вопросу о мерах наказания за “совращение” из православия. 12 декабря 1904 г. Николай II подписал указ “О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка”, который провозглашал целый ряд мер, направленных на расширение гражданских прав населения, в том числе “терпимость в делах веры”¹²⁶. В рамках реализации данного закона предполагалось “подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и независимо от сего принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного стеснения¹²⁷. Значимыми для мусульман документами стали Положение Комитета министров “Об укреплении начал веротерпимости” от 17 апреля 1905 г. ¹²⁸, расширявшее сферу применения принципа веротерпимости (отныне не допускалось насильственное удержание в вере; переход в мусульманство не должен был преследоваться; группы, числившиеся православными, но ранее принадлежавшие к другим вероисповеданиям, могли теперь придерживаться своей веры), и Манифест 17 октября 1905 г. ¹²⁹, декларировавший основные гражданские свободы, в том числе свободу совести. Эти и последовавшие за ними правовые акты, снявшие многие из существовавших ограничений для мусульман, отразили процесс постепенной переориентации российского общества и государственной правовой системы на принципы буржуазного права, ставящего во главу угла свободу личности. Однако данный процесс к 1917 г. не был завершен.

2. Религиозная мысль у мусульман Среднего Поволжья и сдвиги в общественном сознании.


Татарское общество начиная со второй половины ХVIII века переживает период кардинальных изменений, которые были обусловлены не только с теми изменениями, которые произошли в законодательно-правовой сфере, но и с процессами, происходящими внутри самого общества. Безусловно, они между собой были теснейшим образом связаны, хотя это не означает, что они были направлены на выполнение единой цели. Ценность взаимодействия этих двух разных сил, ставящие, казалось бы, совершенно противоположные задачи , заключается в том, что они были направлены на поиски точек соприкосновения и определения оптимальных форм сосуществования. Результатом новой политико-правовой ситуации в России стало внедрение в российскую действительность принципиально новых подходов, способствующих формированию необходимой почвы для распространения терпимости и толерантности. Одним из регионов, где эти новые формы нашли практическое воплощение, стало Среднее Поволжье. «Поволжский» вариант ислама именно в этот период показал свои новые грани, раскрывающие его совершенно с другой стороны: мусульманская умма искала новые формы адаптации к российской действительности, предполагающие открытый диалог с властями, что не могло не сказаться на становлении тех установок, которые способствовали формированию понимания необходимости цивилизованного сосуществования. А это, в свою очередь, заложило основу для формирования этноконфессиональной и культурной терпимости.