Алла кирилина неизвестный

Вид материала

Документы

Содержание И вот новое письмо. Оно датировано 16 августа 1934 года. Адресат тот же — Мария Львовна Принятие таких экстраординарных мер диктовалось крайне тяже­лым положением в хлебоуборочной кампании. В постановлении гово­рилос Быть может, Киров был слишком мягок? Я бы этого не сказала. В том же постановлении есть и такое предложение А. Антонов-Овсеенко писал

Подобный материал:

• Научная литература белоконь, Алла Тарасовна, 667.47kb.
• Методическая разработка урока По сказке А. Платонова «Неизвестный цветок», 112.59kb.
• А. П. Платонова «Неизвестный цветок» (мини-рецензия)      Рассказ, 13.05kb.
• Московского Патриархата Алексеева Алла Сергеевна пояснительная записка, 77.64kb.
• Ю. Н. Байбакова, Е. Р. Кирилина научный, 9.63kb.
• А. В. Кирилина. Гендерные исследования в лингвистических дисциплинах >Дж. Коатс, 134.57kb.
• Публичный отчет февраль 2011 Заведующая Кирилина, 31.49kb.
• Контрольные вопросы и задания по произведению Платонова А. П. «Неизвестный цветок», 9.6kb.
• Конкурс Интернет-ресурсов «Неизвестный Моршанск» для обучающихся 8-11 классов оу города, 19.5kb.
• Разработка урока по теме «Прекрасное вокруг нас», 41.01kb.

Сочи и Казахстан


Исследование взаимоотношений между Кировым и Сталиным в трагедийном тридцать четвертом было бы весьма неполным без двух месяцев— августа и сентября.

Кавказ и Казахстан разделены десятками тысяч километров, но в жизни С. М. Кирова они слиты: август 1934-го он проводит в Сочи, сен­тябрь — в Казахстане. Именно эти два месяца приковывают сегодня внимание историков, публицистов, всех, кто интересуется жизнью и деятельностью Кирова. Многие считают¹, что именно эти два месяца породили противоречия, столкновения, конфликты, приведшие к его гибели. Лучшим доказательством в поисках истины при ответах на эти вопросы являются много раз выверенные и перепроверенные докумен­ты, факты, свидетельства тех лет.

В августе 1934 года Киров отдыхал вместе со Сталиным и Ждановым в Сочи. В Центральном и Ленинградском партийных архивах хранится несколько писем, телеграмм, посланных Сергею Мироновичу из Ле­нинграда. В них сообщается, как идут дела по заготовке торфа, его вы­возке, получению цветного металла из старых латунных гильз, заготов­ке сена, уборке зерновых и овощных культур. Для нас они важны не столько содержанием, сколько датами их отправления. Не меньшая ценность — ответные письма Кирова из Сочи. Почему? Эти документы позволяют более точно установить время пребывания Кирова в Сочи, а также его настроение, состояние. Тем самым вносится ясность в такие проблемы, поднимаемые сегодня публицистами, как продолжитель­ность отдыха (два-три дня или месяц?), участие Кирова в составлении замечаний на конспекты учебников истории СССР и новой истории.

Киров выехал из Ленинграда в конце июля. 3 августа в 6 час. 20 мин. утра ему из Ленинграда направляется в Сочи первая найденная нами телеграмма. Потом они шли регулярно. Так, М. С. Чудов сообщал 13 августа: «Работа идет нормально, отдыхай, не беспокойся» или несколь­ко дней спустя: «Отдыхай, не беспокойся, текущую работу выполним, а более крупные вопросы, связанные с хозяйством 35, подготовим, обгово­рим, когда приедешь»¹.

Пребывание Кирова в Сочи подтверждается и его письмами к жене. В конце июля он сообщал Марии Львовне Маркус:

«Вышло так, что мне пришлось поехать на юг. Через несколько дней буду в Сочи, а затем вскоре обратно. Думаю, что 10 августа буду в Ленинграде. Сделаю все, чтобы быть, так как чувствую, что жара поторопит меня... Может, конечно, случится и так, что к 10-му августу не успею»².

В это время Мария Львовна находилась тоже на юге, где лечилась в одном из санаториев от бессонницы, постоянной головной боли, нару­шения гормональной системы. В небольшой открыточке, отправлен­ной ей еще в середине июля, Киров, в частности, просил ее быть скром­нее: «Только, пожалуйста, не афишируйся, живя в циковском (имеется в виду санаторий ЦИК СССР. — А. К.) доме»³.

Потом из Сочи, а к этому времени М. Л. Маркус уже находилась в Ленинграде, Киров направил ей несколько писем. Одни из них датиро­ванные, другие нет, но все они сугубо личные. Для нас они представля­ют интерес прежде всего потому, что отражают настроение Кирова, по­зволяют уточнить продолжительность его пребывания в Сочи. «Пишу из Сочи, где нахожусь уже несколько дней, — сообщает он в середине августа — Здесь можно хорошо отдохнуть, но для этого надо приехать, видимо, значительно позднее. Сейчас здесь невыносимая жара. Не ходить, не иг­рать, скажем в городки, совершенно невозможно...»⁴.

«Думаю посидеть здесь еще до 20 августа, хотя я не уверен. Главное самочувствие плохое, а тут еще жара, даже спать невозможно как сле­дует». Или такая строчка из другого письма к Марии Львовне: «От такой жары я давно отвык и она портит все»⁵.

И вот новое письмо. Оно датировано 16 августа 1934 года. Адресат тот же — Мария Львовна: «Надоело мне здесь чертовски, держу курс, чтобы 20/VIII— выехать. Очень плохая здесь погода. Была сплошная жара, потом 6 дней и ночей — сплошной дождь.... Теперь снова наступила изнуряющая жара... Во всяком случае 20—21 августа думаю выехать из этого пекла»⁶.

В воспоминаниях С. Л. Маркус, свояченицы Кирова, утверждается, что в Сочи Сталин, Киров и Жданов работали над замечаниями по кон­спектам учебников по истории СССР и новой истории. Впервые эти за­мечания были опубликованы уже после смерти Кирова, в 1936 году. Су­ществует мнение, что Киров якобы не принимал участия в их написании. Так ли это? Теперь можно сказать однозначно: несомненно принимал.

13 августа 1934 года членам и кандидатам в члены Политбюро ЦК ВКП(б) на бланке ЦК ВКП(б) были разосланы замечания по поводу конспекта учебника по истории СССР. Не будем цитировать этот доку­мент полностью. Приведем лишь, на наш взгляд, наиболее важные, принципиальные положения. «Группа Ванага не выполнила задания м даже не поняла самого задания. Она составила конспект русской истории, а не истории СССР (выделено в тексте. — А. К.), т. е. истории Руси, но без истории народов, которые вошли в состав СССР (не учтены данные по истории Украины, Белоруссии, Финляндии и других прибалтийских наро­дов, северокавказских и закавказских народов, народов Средней Азии и Дальнего Востока, а также волжских и северных народов — татары, башкиры, мордва, чуваши и т. д.) ...В конспекте не подчеркнута аннекси­онистско-колонизаторская роль русского царизма, вкупе с русской бур­жуазией и помещиками („царизм — тюрьма народов"). <...>Конспект не отражает роли и влияния западноевропейских буржуазно-революционных и социалистических движений на формирование буржуазно-революционного движения и движения пролетарско-социалистического в России...

В конспекте не учтены корни первой империалистической войны и роль царизма в этой войне, как резерва для западноевропейских империалисти­ческих держав, равно, как не учтена зависимая роль русского царизма и русского капитализма от капитала западно-европейского. Ввиду чего зна­чение Октябрьской революции, как освобождение России от ее полуколо­ниального положения, остается немотивированным.

В конспекте не учтено наличие общеевропейского политического кри­зиса перед 1-й мировой войной... ввиду чего значение Советов с точки зре­ния мировой истории, как носителей пролетарской демократии и органов освобождения рабочих и крестьян, остается немотивированным.

В конспекте не учтена борьба течений в правящей коммунистической партии СССР и борьба с троцкизмом, как с проявлением мелкобуржуазного течения...

Вообще надо сказать, что конспект составлен крайне неряшливо и не совсем грамотно с точки зрения марксизма...

Мы уже не говорим о неточном стиле конспекта и об игре в „словечки", вроде того, что Лжедмитрий назван _тДмитрием названным“ или вроде торжества старых феодалов в XVIII веке. Речь идет о создании учебника, где должно бить взвешено каждое слово и каждое определение, а не о без­ответственных журнальных статьях, где можно болтать обо всем и как угодно, отвлекаясь от чувства ответственности»¹.

Замечания на конспект были датированы 8 августа и подписаны И. Сталиным, А, Ждановым и С. Кировым. Точно такие же замечания были составлены и по поводу конспекта учебника новой истории.

Не буду касаться идейно-содержательных аспектов этих замеча­ний — многие из них сегодня могут быть, конечно, оспорены. Для меня важно подчеркнуть, что Киров принимал участие в их написании. Сер­гей Миронович был для своего времени образованным человеком. Его личная библиотека, которую он собирал четверть века, насчитывала более 20 тысяч книг. Нет, кажется, такого вопроса, по которому нельзя было бы найти книг в его библиотеке. Об этом свидетельствует даже самый беглый их просмотр: марксистско-ленинская литература, рус­ская, иностранная и советская художественная беллетристика. Внуши­тельны разделы книг по философии, мировому и народному хозяйству СССР, политэкономии, истории революционного движения, истории партии, технике, естествознанию, искусству. Немало книг по сугубо специальным отраслям знаний: военному делу, финансам, лесному хо­зяйству и рыбному делу. Отдельно стоит шкаф, в котором вся литера­тура — о Ленинграде и Ленинградской области.

Большинство книг содержат пометки Сергея Мироновича. Что же особенно интересовало этого человека?

Прежде всего — философия. Перед нами книга с большим числом пометок Кирова (вопросительные и восклицательные знаки, подчерки­вание слов, предложений, пометки на полях). Она называется «Введе­ние в философию». Автор — профессор Т. Челпанов. Год издания 1907. Наибольший интерес у Сергея Мироновича вызвали главы «Задача фи­лософии», «Отношение философии к наукам», «О свободе воли». Сразу же после выхода книги В. И. Ленина «Материализм и эмпириокрити­цизм» в 1909 году — это отмечается во многих воспоминаниях— Сер­гей Миронович внимательно ее изучил. Но ни в одном из писем этого периода, ни в одной из статей, опубликованных в «Тереке», ни прямо, ни косвенно не прослеживается прочтение этой ленинской работы. Да, полагаю, что проблемы, в ней поднятые, были в то время для Кирова слишком сложны. Поэтому, когда в 1934 году Партиздат опубликовал «Протоколы совещания расширенной редакции газеты „Пролетарий". Июнь 1909 г.», на котором обсуждались поднятые Лениным философ­ские вопросы, они были прочитаны Кировым самым внимательным образом. На 284 страницах книги содержится 89 его пометок. Что осо­бенно привлекло Кирова? Например, следующая фраза из выступления Градского (Л. Б. Каменева): «... Для меня важно, что богостроительство есть скрытая форма борьбы с марксизмом, и Луначарский дойдет до край­них пределов критики марксизма и тем самым исключит себя из партии». Многие места протоколов не просто подчеркнуты, но и содержат ка­рандашную пометку «прочесть». По-видимому, многие проблемы были для Кирова новы.

Киров был хорошо знаком с философскими работами Ф. Энгельса, Г. Плеханова, А. Бебеля, Ф. Лассаля. Интересно, что в брошюре И. Май­ского «Август Бебель» (М., 1923), в которой всего 59 страниц, Кировым сделано 15 закладок. Он глубоко изучал отечественную историю, работы П. Е. Щеголева, А. Е. Преснякова, М. В. Нечкиной, М.Н. Покровского, «Записки декабриста Н. И. Лорера», книгу А. А. Шилова «Каракозов и покушение. 4 апреля 1866 г.».

Сергей Миронович интересовался и историей политических партий и течений. Познакомился с воспоминаниями П. Н. Лепешинского «На по­вороте», следил за публикациями по этим вопросам в журналах «Красная новь» и «Каторга и ссылка»; летом 1934 года он прочел «Всемирную исто­рию» Ф. К. Шлоссера и «Очерки по истории русской культуры» А. П. Ми­люкова. Напомню читателю, что еще 31 июля 1931 года ЦК ВКП(б) опуб­ликовал решение об издании «Истории гражданской войны», и Киров был введен в состав редколлегии. Так что не приходится сомневаться, что благодаря своей эрудиции Киров вполне мог быть привлечен к составле­нию замечаний по конспектам учебников, предназначенных для изуче­ния отечественной и общеевропейской истории в школе.

Полагаю, что было еще одно обстоятельство, которое повлияло на Кирова и заставило его принять приглашение Сталина участвовать в составлении замечаний. Его беспокоило состояние школьного образова­ния. В апреле 1934 года ЦК ВКП(б) принял два постановления: «О про­работке решений XVII съезда партии в начальной школе» и «О перегруз­ке школьников и пионеров общественно-политическими заданиями». В них отменялась как ошибочная директива наркомпроса о портике проработки в начальной и средней школе решений XVII съезда¹. При­знавались вредными такие методы проработки общеполитических вопросов, как «политлотерея», «политудочки», «политбои». Эти методы, говорилось в постановлениях, недопустимы, они ведут к механическому зазубриванию учащимися отдельных формулировок. Постановления потребовали не допускать перегрузки детей общественно-политически­ми заданиями в средней школе².

В июле 1934 года в Ленинграде состоялся пленум городского коми­тета ВКП(б). К нему для Кирова были подготовлены документы, кото­рые назывались «Факты о школе». Они свидетельствовали о крайне низких знаниях учащихся начальных школ в области отечественной ис­тории, географии, природоведения. Например, на вопросы по геогра­фии школьники отвечали: «Облако состоит из солнца, луны и тучи» или: «Чтобы найти в любом месте меридиан, надо взять глобус»¹ и т. д.

Выступление Кирова на этом пленуме Ленинградского горкома ВКП(б), посвященное проблемам изучения истории, во многом — и по смыслу, а иногда и текстуально — совпадает с замечаниями по конспек­там учебников истории, что позволяет сделать вывод и о его авторском вкладе в этот коллективный труд.

Итак, 14 августа Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило замечания на кон­спекты учебников по истории СССР и новой истории. Сталин, Киров и Жданов были в это время в Сочи. Они вернулись в Москву не позднее 23 или 24 августа. 25 августа состоялось заседание Политбюро ЦК, в ко­тором все они принимали участие. Киров вернулся в Ленинград не рань­ше 26 августа.

Вскоре Киров поехал в Казахстан. Есть немало домыслов и по этому поводу. Некоторые публицисты утверждают, что Сталин так хотел из­бавиться от Кирова в Сочи, что прямо оттуда отправил его самолетом в Казахстан. Другие убеждены, что это была ссылка Кирова.

Как же было в действительности?

Из Сочи Киров вернулся сначала в Москву, а потом в Ленинград. Пробыл здесь несколько дней, затем выехал в Москву и только 4 сен­тября отбыл в Казахстан. Об этом неоспоримо свидетельствуют доку­менты, в одном из которых, хранящемся в Ленинградском партийном архиве, говорится:

«16 декабря 1934 г. Агранову.

Справка

Сообщаю, что Сергей Миронович Киров уехал из Ленинграда 24 июля и вернулся 30 августа с. г.

3 сентября в связи с решением ЦК ВКП(б) он выехал в Москву, а потом в Казахстан и вернулся в Ленинград 30 сентября, присту­пив к работе в Смольном 1 октября 1934 г.

Зав. особым сектором Ленинградского обкома Свешников»².

Карандашом помечено «Справка нужна для следствия».

Возможно, Киров вернулся несколько раньше, ибо в одном из блок­нотов, хранящемся в Центральном партийном архиве, записано: «Мате­риалы, посланные на квартиру т. Кирову 27 августа 1934 г.». Среди них: три записки Вейстана о ходе рыбного лова, информация о работе желез­ной дороги и о выполнении лесозаготовок III квартала, различные ра­диосообщения³. Немного ниже другая запись (та же рука Н. Ф. Свешни­кова): «Материалы, посланные на квартиру т. Кирова 28 августа 1934 г.». Они обширны. Назову лишь некоторые: Бюллетень комиссии партийно­го контроля при. ЦК ВКП(б) № 7, три записки Буденного (зав. отделом обкома. — А. К.) о добыче и сушке топлива, стенограмма Пленума ЦК ВКП(б), состоявшегося 29 июня — 1 июля 1934 года, протокол заседа­ния Политбюро от 26 августа, записки Ф. Д. Медведя, телеграмма Блю­хера и другие документы⁴.

Многие из них имели гриф «секретно», «сов. секретно». И если бы Кирова не было в Ленинграде, то Они должны были бы ждать его воз­вращения в сейфах особого сектора обкома ВКП(б).

Киров выехал из Ленинграда в Москву 3 сентября, а затем уже по­ездом в Казахстан. Это подтверждается документально. Сохранились два кировских письма жене Марии Львовне и конверты к ним. Одно из них опущено на ст. Раменское Московской области и имеет штамп 4 сентября. Оба письма сугубо личные. И для нас важно не их содержа­ние, а констатация самого факта: 4 сентября Киров выехал специаль­ным поездом в Казахстан из Москвы. Другое письмо от 5 сентября. Кстати, Мария Львовна ответила на оба эти письма телеграммой, в од­ной из них сообщила: «Седьмого уезжаю отдыхать Толмачево».

Вместе с Кировым для оказания помощи Казахстану в проведении уборки выехала группа ленинградцев. Киров как член Политбюро, Орг­бюро и секретарь ЦК ВКП(б) несомненно знал о подготовке решений об отмене карточной системы на хлеб с января 1935 года. Помнил он, безусловно, и о страшном голоде на Украине и в Поволжье в 1932 и 1933 годах, связанном не только с засухой, но с неправильными дейст­виями руководства страны в проведении хлебозаготовительной камла­нии, с грубыми ошибками и просчетами. Известно, что Ленинград се­рьезно в эти годы от голода не пострадал, но сюда приезжали беженцы из других районов страны, зачастую утром на Московском, Витебском вокзалах, Литовском проспекте находили их трупы. Кроме того, суще­ствовала жесткая карточная система распределения продуктов, и хотя население города не голодало, но недоедало: хлебобулочные нормы были низки, не хватало масла, мяса, жиров.

Киров хорошо представлял важность уборочной кампании для судеб страны. Сталин, направляя Кирова в Казахстан, был весьма обеспокоен медленной уборкой богатейшего урожая зерна, выращенного там. Он полагал, что Киров с его талантом организатора решит эту очень непро­стую проблему. Поэтому нельзя рассматривать поездку Кирова в Казах­стан как свидетельство стремления Сталина избавиться от него — это значит очень смутно представлять обстановку того времени.

Добавлю для сведения любителей мифотворчества, что 31 августа за подписью Сталина и Молотова было принято постановление ЦК и СНК СССР, и довольно жесткое, о проведении хлебозаготовительной кампа­нии. Среди многих мер оно предусматривало направить Молотова — в Западную Сибирь, Кагановича — на Украину, Кирова — в Казахстан, Ворошилова—в Белоруссию и Западную область, Микояна — в Кур­скую и Воронежскую области, Чубаря — в Средневолжский край, Жда­нова — в Сталинградский край, Чернова — в Челябинскую область, Клейнера — в Саратовский край. В разные районы страны были направ­лены также группы комиссии партийного и советского контроля¹.

Принятие таких экстраординарных мер диктовалось крайне тяже­лым положением в хлебоуборочной кампании. В постановлении гово­рилось: «Последние три недели августа... дали резкое понижение хлебоза­готовок. Если в прошлом году за третью пятидневку августа поступило хлеба по Союзу — 94,5 млн. пудов, то в этом году за ту же пятидневку — 84,9 млн. пудов. За четвертую пятидневку в прошлом году — 94,8 млн. пудов, в этом году— 87,8 млн. пудов. За пятую пятидневку в прошлом году — 98 млн. пудов, в этом году—78,5 млн. пудов»².

Падение хлебозаготовок в 1934 году более чем на 36 млн. пудов гро­зило поставить под угрозу срыва решение такой проблемы, как отмена карточной системы. В этих условиях и был предпринят уже отработан­ный метод — посылка уполномоченных в разные регионы страны. Мы можем сегодня — вполне обоснованно и справедливо критиковать ко­мандно-административную систему и те методы, которые тогда приме­нялись. Но и забывать о том, что в те времена эти меры давали опреде­ленный эффект, мы, по-моему, тоже не вправе.

Кроме того, в Казахстане у Кирова были и свои личные интересы. Первым секретарем Казахстанского крайкома ВКП(б) был Левон Мирзоян – один из его друзей по Закавказью. Сохранилась обширная пере­писка между Кировым и Мирзояном. Она свидетельствует, что Л. Мирзояну было крайне трудно работать в Казахстане: он жаловался, нерв­ничал, просил Сергея Мироновича ему помочь.

Представляет интерес телеграмма Кирова: «Алма-Ата. Молния. Мирзояну. Случайно стало известно, что на вокзале Алма-Ата готовится встреча. Если это так категорически протестую. Настаиваю никаких встреч, рапортов и пр. Прошу учесть цель поездки»¹.

Алма-Ата, Актюбинск, Семипалатинск, Караганда, Петропав­ловск — это города, которые Киров не только посетил, но и где высту­пал, встречался с людьми, беседовал, советовал. Одновременно он решал большой круг и других важнейших вопросов: о стационарных зернохранилищах, об улучшении материального положения спецпереселенцев, о необходимости ускорения строительства на железнодорож­ных участках Рубцовск — Ридцер, Караганда — Балхаш и укрепления прокурорского надзора в Восточной области Казахстана.

Положение в Казахстане было сложным. Помимо Кирова информа­ция шла и or уполномоченного партконтроля ЦК ВКП(б) в Казахстане В. Шаранговича. В Центральном партийном архиве хранится ряд его телеграмм. Шарангович предлагал «решительно ударить по саботажу хлебоуборки, организуемыми кулацкими элементами, сейчас же очистить актив от враждебных и полувраждебных элементов, увеличить план хле­босдачи совхозам Казахстана».

Замечу: в телеграммах, письмах, сообщениях, которые слал Киров, не было подобных формулировок. Говорилось лишь об отсутствии нормаль­ного хода хлебозаготовок, о сложностях и трудностях хлебозаготовитель­ной кампании в Казахстане. Правда, и он прибегал к испытанному мето­ду — кадровым перемещениям. Например, в телеграмме на имя Жданова Киров сообщал: «Ни в коей мере не обеспечивает нормальный ход хлебозаго­товок руководство Алма-Атинской обл. секретарь обкома Тоболов. Предла­гаю немедленно снять и заменить его начальником политотдела Туркеста­на — Сибирской жел. дороги Киселевым, знающего область. Вместо Киселева можно назначить начальника политотдела второго района, который по за­явлению Мирзояна справится с делом. Жду срочного ответа»².

Итогом поездки Кирова по Казахстану стало совместное заседание Казахстанского крайкома ВКП(б) и Совнаркома, обсудившее ход убо­рочной кампании. Киров принимал в нем самое непосредственное учас­тие. Постановление, принятое на этом совещании, содержит кировские пометки и представляет определенный интерес. Приведу его с поправка­ми Кирова:«... Несмотря на указание ЦК ВКП(б) и СНК СССР о всемерном усилении уборочных работ и хлебосдачи... особенно отстают Восточно- Казахстанская, Алма-Атинская и Карагандинская области...

Алма-Атинский обком и особенно его первый секретарь... деморализо­вал партийные организации, допустил срыв установленного правительст­вом задания. Исходя из этого снять с работы... Тоболова [и объявить вы­говор всем членам бюро].

Предупредить секретаря Кеченского райкома, секретаря Урджарского райкома и начальников политотделов (Кугалинской и Урджарской МТС), [что если к 10 октября не будет обеспечено ликвидации отставания м вы­полнения плана, они будут сняты с работы и отданы под суд]. (Слова в квадратных скобках вычеркнуты Кировым. — А. К.)».

Как видим, кировские формулировки отличаются от формулиро­вок, предложенных Шаранговичем. Нет ярлыков, нет таких слов, как «вредительство», «враждебность» и т. д.

Быть может, Киров был слишком мягок? Я бы этого не сказала. В том же постановлении есть и такое предложение: «Зам. председателя Карагандинского облисполкома тов. Козловцева за несвоевременный выезд на хлебозаготовки и уборочную и за пьянку в районах снять с работы и исключить из партии»¹.

В Казахстане Киров столкнулся с тяжелым положением спецпереселенцев (точнее — «раскулаченных» крестьян). Он считал, что во мно­гих случаях виноваты уполномоченные НКВД, и потребовал от Ягоды примерно наказать нескольких отъявленных мерзавцев из его ведомст­ва. Более того, одной из причин такого положения он считал нарушение «революционной социалистической законности». В связи с этим Киров потребовал снятия с работы прокурора Восточно-Казахстанской облас­ти. 20 сентября Вышинский передал в Семипалатинск для передачи Ки­рову телеграмму следующего содержания: «Веселкин отозван. Временно прокурором Восточно-Казахстанской области направлен Аджаров. Бли­жайшие дни обеспечим усиление прокуратуры, суда»².

Интересно и другое: после отъезда Кирова из Казахстана все дела по укреплению органов прокуратуры и суда были приостановлены. Мирзоян немедленно сообщил об этом Кирову в Ленинград. И 1 нояб­ря 1934 года последний направил в Москву, в ЦК ВКП(б), Жданову такую телеграмму: «Обещанный прокурор Восточной области до сих пор не прибыл. Положение облпрокуратуры на Востоке нетерпимое. Убеди­тельно прошу ускорить командирование облпрокурора Восточной области Казахстана»³. Замечу, эта депеша шла уже в ЦК, а не Вышинскому, как было ранее.

Могла ли такая кировская настойчивость в наведении порядка и социалистической законности понравиться ближайшему сталин­скому окружению? Тому же Ягоде или Вышинскому. Скорее все­го — нет.

А теперь сделаем небольшое отступление, которое позволит нам по­ближе познакомить читателя с семьей Сергея Мироновича Кирова, тем более что вокруг обстоятельств его семейной жизни существует немало мифов.

В период нахождения Кирова в Казахстане состояние здоровья его жены — Марии Львовны Маркус ухудшилось. 11 сентября 1934 года Чу­дов сообщил Кирову: «Мария Львовна отдыхает в Толмачево. Договорил­ся с Шеболдаевым (секретарь Ростовского крайкома ВКП(б).—А. К.) об. откомандировании в наше распоряжение сестры Марии Львовны. На днях будет в Ленинграде и будет отдыхать с Марией Львовной»⁴. Речь шла о Рахили Львовне Маркус, члене партии с 1925 года, враче по образова­нию и призванию, человеке удивительного такта, душевности, очень начитанном. Она была добрым другом семьи Кировых. И до самой кон­чины Марии Львовны Маркус в 1945 году она жила вместе с ней в ки­ровской квартире. Умерла Рахиль Львовна в 1959 году, а в 1962 году скончалась Софья Львовна — старшая из сестер.

А. Антонов-Овсеенко писал: «...