Алла кирилина неизвестный

Вид материала

Документы

Содержание В однотомнике «Избранные статьи и речи Кирова», М.: Политиз­дат, 1957, эта речь Кирова представлена так Часть первая В воспоминаниях, датированных 1935 годом, А. К. Глушкова рас­сказывала Ошибочно и утверждение Н. А. Ефимова, что Киров учился в Казан­ском «ремесленном» училище В автобиографии Киров потом, спустя десятилетия, напишет Вспоминая те дни спустя десятилетия, Киров говорил 28 февраля 1907 года полковник жандармерии Романов Много лет спустя Киров вспоминал Н. А. Ефимов, наоборот, подвергает сомнению тезис о том, что Ки­ров был Действительно, Киров восторженно встретил Февральскую револю­цию. Киров — провинциал. По его собственному выражению Лицом к лицу Корабль в плачевном состоянье... Кто крепким в качке оставался. И еще небольшой отрывок из другого письма Пришлось С. М. Кирову ехать во Владикавказ. В открытке, адресо­ Письма Серебренниковой Киров будет писать и из Тифлиса, и из Баку Эти два, по мнению Кирова, принципиальных соображения и оп­ределили суть его политических выступлений на I и отчасти на II съез­ Киров резко критиковал тех, кто считал признание власти Совета Народных Комиссаров панацеей от всех бед. Выступая на этом съезде, Киров говорил, обращаясь к его делегатам ... Полное содержание

Подобный материал:

• Научная литература белоконь, Алла Тарасовна, 667.47kb.
• Методическая разработка урока По сказке А. Платонова «Неизвестный цветок», 112.59kb.
• А. П. Платонова «Неизвестный цветок» (мини-рецензия)      Рассказ, 13.05kb.
• Московского Патриархата Алексеева Алла Сергеевна пояснительная записка, 77.64kb.
• Ю. Н. Байбакова, Е. Р. Кирилина научный, 9.63kb.
• А. В. Кирилина. Гендерные исследования в лингвистических дисциплинах >Дж. Коатс, 134.57kb.
• Публичный отчет февраль 2011 Заведующая Кирилина, 31.49kb.
• Контрольные вопросы и задания по произведению Платонова А. П. «Неизвестный цветок», 9.6kb.
• Конкурс Интернет-ресурсов «Неизвестный Моршанск» для обучающихся 8-11 классов оу города, 19.5kb.
• Разработка урока по теме «Прекрасное вокруг нас», 41.01kb.

АЛЛА КИРИЛИНА

НЕИЗВЕСТНЫЙ КИРОВ





ББК 84. (2Poc-Рус) 6 К 43


Исключительное право публикации книги принадлежит «Издательскому Дому „Нева“». Выпуск произведения без разрешения издательства счита­ется противоправным и преследуется по закону.


Кирилина А.

К 43 Неизвестный Киров.— СПб.: «Издательский Дом „Нева“», М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. - 543 с. - (Архив).


ISBN. 5-7654-1483-4

ISBN 5-224-02571-0


Основой книги является жизнь и деятельность одного из ближайших соратников Сталина, блестящего оратора, любимца партии — Сергея Ми­роновича Кирова, чья трагическая гибель пополнила список загадок века. В этом году ему бы исполнилось 115 лет. Автор на огромном фактическом материале, из закрытых архивов страны, раскрывает основные этапы станов­ления этой незаурядной личности, показывает сильные и слабые стороны его характера. Книга, написанная в полемическом жанре, разоблачает мифы, ле­генды, сложившиеся о Кирове после его смерти, попытки преувеличить его роль в событиях тех лет. Перед читателем предстанет новый, неизвестный Киров.


ББК 84. (2Рос-Рус) 6


ISBN 5-7654-1483-4

ISBN 5-224-02571-0


© А. Кирилина, 2001

© «Издательский Дом „Нева“», 2001

© «ОЛМА- ПРЕСС», оформление, 2001


ПРЕДИСЛОВИЕ


Личность Сергея Мироновича Кирова таит много загадок. «Люби­мец партии», «наш Мироныч» — говорили о нем одни. «Недоучка», «се­рая посредственность», «средний бюрократ» — проскальзывало в вы­ступлениях тех, чьи интересы столкнулись в борьбе за власть. Что тут от преклонения, а что от зависти? Вокруг его имени и особенно траги­ческой смерти создавались и продолжают возникать легенды, циркули­руют слухи, порождаются версии.

Новый виток в распространении мифов о Кирове дали публикации материалов, которые длительное время были скрыты не только от мас­сового читателя, но и от большинства специалистов-историков в так называемых особых фондах, папках, спецхранах.

Кирову посвящено много книг: монографии, воспоминания, од­нотомники его статей и речей, художественные произведения. Но в Основной массе они страдают теми же недостатками, которые харак­терны для всей исторической литературы прошлых лет: слабая источниковедческая база, недостаточное знакомство с документами, опубликованными на Западе, некритическое восприятие мемуаров и документов.

В 1960-е годы вышел ряд неплохих книг, посвященных Кирову. Среди них книги С. В. Красникова «Киров в Ленинграде», С. Синельникова «Киров», В. Дубровина «Повесть о пламенном публицисте» и другие. Но до сих пор нет биографии Кирова. Во многих изданиях, особенно 30—40-х годов, он представлен как герой, победитель, любимец масс. Думается, что это не всегда соответствовало действительности.

Мы мало знаем об ошибках, просчетах, заблуждениях, сомнениях Кирова. Еще меньше о нем, как о человеке, со всеми его сильными и слабыми чертами характера, мягкостью и жестокостью, любовью и ненавистью. Поэтому мне хотелось бы рассказать читателю о таком не известном ему Кирове.

Раньше современники чаще всего переоценивали роль и значение Кирова, рисовали его только в розовых тонах. Сегодня отдельные пуб­лицисты, абстрагируясь от реалий, переживаемых страной после Вели­кого Октября, навязывают новый образ Кирова— «завистника», «ярого поклонника красного террора», «разрушителя старых традиций». При этом игнорируется необходимость серьезного специального исследо­вания, критического анализа доступных документов, соответствующей литературы, тщательного изучения фактов.

Изучение личности Кирова осложняется тем, что сегодня нет более или менее полного объективного сборника его статей и речей. То, что издано в недавнем прошлом, не дает современному читателю полного представления о них, так как имело место произвольное составление и редактирование кировских речей и статей.

Дабы не быть голословной, приведу всего три примера. До сих пор нигде никогда полностью не публиковались статьи Кирова, изданные в «Тереке». Это порождало мнение о якобы кадетской позиции Кирова в эти годы. Возможно, он заблуждался и ошибался. Но почему не издать эти статьи, не дать читателю возможность самому познакомиться с журналистским наследием Кирова?

Лишь одна статья «Простота нравов» вошла во все издания речей и статей Кирова и то, наверное, только потому, что он подписал ее псев­донимом «С. Киров».

Еще более странным выглядит редактирование кировских статей: вставляются и убираются целые фразы. Так, в 1-м томе под редакцией Б. Позерна, охватывающем период 1912—1921 годов и изданном в 1935 году, речь Кирова на заседании Владикавказского Совета рабочих и солдатских депутатов 4 (17) ноября 1917 года звучит так: «Товарищи! На меня выпала честь присутствовать от Владикавказского Совета ра­бочих и солдатских депутатов на II Всероссийском съезде Советов. Исключительные обстоятельства, сопровождавшие созыв съезда, привлекли к нему внимание всей России. Но ни одно из тех сообщений, которыми пользовались мы здесь, не отражает, я утверждаю это, и сотой доли тво­рящихся событий!

Победы врага на Балтийском море вызвали замешательство в рядах Временного правительства, замешательства, сказавшегося прежде всего в том, что оно тотчас решило отдать в жертву сердце революции — Петроград и переехать в Москву и оттуда в безопасности править Рос­сией и фронтом!»

В однотомнике «Избранные статьи и речи Кирова», М.: Политиз­дат, 1957, эта речь Кирова представлена так: «Товарищи! На меня выпала честь присутствовать от Владикавказского Совета рабочих и солдат­ских депутатов на Втором Всероссийском съезде Советов — этом парла­менте рабочих и крестьян. Исключительные обстоятельства, сопровож­давшие созыв съезда, привлекли к нему внимание всей России. Но я кате­горически утверждаю, что все те сведения, телеграммы, которые питали нас в дни переворота, ничего общего с действительным ходом Великой революции не имеют. Так называемое Временное правительство, в тяжелые дни, переживаемые Россией, решило покинуть сердце русской революции — Петроград, изменить ему. Буржуазия всех мастей с Родзянко во главе возрадовались этому решению, видя в гибели Балтийского флота и революционного Петрограда спасение цензовой России и похороны Революции. Но подлинная революционная демократия своевременно по до­стоинству оценила этот дьявольский замысел и решительно воспротиви­лась ему».

Всего, что выделено мной, нет в самом первом издании «С. М. Ки­ров. Статьи и речи. Том I. 1912—1921 гг.». И не могло быть. Речь Ки­рова 4 (17) ноября 1917 года печаталась по газете «Горская жизнь» от 7(20) ноября 1917 года. И это соответствовало взглядам Кирова, ко­торые он проповедовал в 1917 году. Более того, он просто не мог, бу­дучи опытным оратором, выступая перед многонациональными полуграмотными депутатами Владикавказского Совета, произнести столь «напыщенную» речь, которая приводится в однотомнике 1957 года.

Кстати, в этот однотомник не вошли многие статьи и речи Ки­рова, имеющие принципиальное значение. Среди них: различные на­казы и обращения к народам Терской области, выступления на ми­тингах в Астрахани в июле 1919 года, документы, опубликованные в 1935 году: приказы Временного революционного комитета в Астра­хани, прямые переговоры с Ю. П. Бутягиным, важнейшие выступле­ния Кирова по внутрипартийным вопросам 4 марта и 19 октября 1926 года и т. д.

Общеизвестно, что при жизни Кирова собрания его речей и докла­дов не издавались, а печатались только в газетах или отдельными бро­шюрами. Киров никогда полностью не писал текст своих выступлений, но всегда перед тем, как напечатать их в газетах, прочитывал и «визи­ровал», и на этот счет есть специальные указания. Но заседание Влади­кавказского Совета 1917 года не стенографировалось. Поэтому иссле­дование кировских речей и докладов требует внимательного их изу­чения и имеет огромное значение для понимания формирования его личности, познания еще не известного нам Кирова.

Трагическая гибель Кирова сделала его своеобразным националь­ным героем, его прославляли, им восхищались, ему во многом припи­сывали главную, организующую роль, а после XX съезда КПСС сделали главным соперником Сталина.

Между тем расширение допуска к архивам, в том числе изуче­ние документов фондов Сталина, Кирова, Куйбышева, Орджоникид­зе, Политбюро, почти сплошной просмотр фондов Ленинградского партийного архива, Центральных государственных архивов Октябрь­ской революции в Москве и Ленинграде, изучение фондов архив­ных кадров многих ленинградских заводов, доскональное изучение ар­хивов музеев Сергея Мироновича Кирова в Ленинграде и Уржуме, поквартирный опрос жильцов домов, где жил его убийца Леонид Нико­лаев, записи бесед с бывшими охранниками Сталина и оперативны­ми уполномоченными УНКВД по Ленинградской области позволили мне собрать огромный архив. Это дало возможность ввести в оборот значительное число новой фактуры — в основном документального ха­рактера.

Признаюсь, это было нелегко. Некоторые публицисты называли ме­ня «иудой», продавшейся за тридцать сребреников. Другие — в частно­сти, Антон Антонов-Овсеенко — заявляли, что я «выполняю чей-то за­каз», что мне почему-то первой был открыт доступ к документам, что есть факты, которые я знаю, но они «не вписываются в заданную схему» и я нигде их не упоминаю, даже в монографии, «вышедшей на Западе». Ну а более высокопоставленные чиновники — архитекторы перестрой­ки — вообще заявляли, что «запретят меня печатать», если я буду от­стаивать версию убийцы-одиночки.

К сведению всех моих противников и оппонентов. Я не выполняю ничей заказ. В 1952 году, после окончания Ленинградского государ­ственного университета, тогда он носил имя А. А. Жданова, я по рас­пределению вместе с несколькими товарищами с курса попала в музей Сергея Мироновича Кирова, который тогда занимал особняк бале­рины М. Ф. Кшесинской. И занялась изучением жизни и деятельности Кирова.

Именно тогда я почувствовала глубокую благодарность к моим уни­верситетским учителям: Сигизмунду Натановичу Валку, Рахили Нико­лаевне Лебединской, Владимиру Владимировичу Мавродину, Семену Бенециановичу Окуню, которые научили нас, вчерашних десятикласс­ников, вникать в факты, оценивать, анализировать, сопоставлять их, связывать прошлое и настоящее, проникать в суть явления, видеть многоликость и многообразность каждой эпохи, ее положительные и отри­цательные стороны, успехи, достижения, подвиги, а также недостатки, явления, достойные осуждения и презрения.

Они учили: каждый документ, писался ли он одним человеком или группой лиц, имеет субъективное мнение, свой взгляд, а потому несет отпечаток этого времени, и при исследовании все это надо принимать во внимание. Спасибо им за это.

Более того, они требовали от нас еще более критически относиться к воспоминаниям современников, исходить из политических, эконо­мических взглядов и реалий времени, симпатий и антипатий полити­ческих лидеров, противников и оппонентов.

Наказами своих учителей и руководствовалась я, занимаясь изуче­нием жизни и деятельности С. М. Кирова. Больше всего меня заинтри­говала его трагическая смерть, его вхождение во власть, семейные от­ношения и дружеские связи.

Именно поэтому, начиная изучать причины гибели Кирова, иссле­довала одновременно несколько версий: 1. Молодые зиновьевцы, или Дело Ленинградского центра. 2. Причастность белоэмигрантских воин­ских формирований к этому делу. 3. Операцию «Консул». 4. Причаст­ность к убийству лидеров и участников всех процессов 30-х годов. И на­конец 5. Причастность Сталина.

Перелопатив огромное количество самых разнообразных докумен­тов, я почти тридцать лет самым тщательным образом проверяла все версии. И пришла к выводу: Киров был убит Л. В. Николаевым сугу­бо самостоятельно, по личным мотивам и не столько из-за ревности, сколько из неимоверного честолюбия, жажды власти, гипертрофиро­ванного чувства несправедливости.

Сталин же использовал этот факт для расправы со своими полити­ческими оппонентами всех мастей и всех рангов. Более того, жертв бы­ло бы значительно меньше, если бы люди той поры, как, впрочем, и иных, более «благополучных» эпох, оказались более нравственны, ме­нее злобны, завистливы и корыстолюбивы. Увы, даже в наше время сколько пишется доносов, открытых и скрытых, сколько фальшивок, грязи выливаются на отдельных людей. Обиднее всего, что зачастую это делают лица весьма талантливые, часто мелькающие на экранах, зани­мающие определенное положение в обществе.

Наверное, надо помнить: история — не пропаганда. Она — наука. И как любая точная дисциплина, она становится научной дисципли­ной лишь тогда, когда обеспечивает трезвый, взвешенный анализ про­шлого.

Ведь написал же А. Антонов-Овсеенко в «Литературной газете» 3 ап­реля 1991 года, что якобы с ведома Сталина устраивалось обсуждение статьи Кирова, написанной в 1913 году, на заседании Политбюро. Ко­гда, за что и где обсуждали Кирова на Политбюро ЦК и ЦКК ВКП(б), читатель сможет узнать подробно, а не намеком, из данной книги. Сей­час же заметим, что утверждения известного публициста о том, что га­зета «Правда» руками ее главного редактора Мехлиса опубликовала «фельетон на Кирова за то, что он привез в Ленинград в 1926 году своих собак», — не более как досужая выдумка. Да и редактором газеты «Прав­да» был тогда Н. И. Бухарин, а не Мехлис. Что касается обвинения «ка­кой-то Кирилиной» в том, что она опубликовала на Западе всю правду об убийстве Кирова, будто бы скрываемую ею от отечественного чита­теля, то книга во Франции мною действительно была издана в 1996 го­ду, но она полностью соответствовала вышедшему перед этим (в 1993 году) русскому изданию.

Киров — личность неординарная. Вышедший из народа, он был тес­но связан с ним. У него был особый свой стиль работы, основанный на доверии к тем, с кем он сотрудничал, и на жесткой системе контроля за исполнением принятых решений. Тем самым он в известной степени смягчал негативные последствия складывающейся административно- командной системы.

Вместе с тем нельзя не принимать во внимание: Киров был челове­ком своей эпохи, своего поколения, в формировании взглядов которого существенную, если не главную роль сыграли сиротское детство, рево­люции, гражданская война. Он был выдвиженцем Сталина. Реализуя те или иные направления политики партии, он действовал целеустремлен­но, для него линия, разработанная съездом, становилась генеральной линией.

И все-таки он был человеком своеобразным. Вот этому неизвестно­му Кирову, его сомнениям, ошибкам, светлой вере в будущее России и посвящена эта книга.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПУТЬ НАВЕРХ




ГЛАВА 1

СТАНОВЛЕНИЕ


Так кто же такой Киров? Популист? Великий государственный де­ятель? Друг или соперник Сталина?

Ответить на эти и многие другие вопросы нам помогут документы.

В народе говорят, что «танцевать надо от печки». Так и здесь, чтобы до конца разобраться в личности С. М. Кирова как политического дея­теля, необходимо еще раз вернуться к его детским и юношеским годам. Здесь началось формирование его характера, его взглядов на жизнь, от­ношения к людям.




Детские и юношеские годы


Метрическое свидетельство гласит, что Киров родился в Уржуме¹ 27(15) марта 1886 года в семье мещан Мирона Ивановича и Екатерины Кузьминичны Костриковых. Однако в паспорте Кирова до революции и его партийном билете год рождения обозначен — 1888-й. Эта дата появи­лась в документах Кострикова (Кирова) во время его первого ареста — 2 февраля 1905 года в Томске. Вероятнее всего, такое исправление в его пас­порт внесли члены местной социал-демократической организации: в связи с такой поправкой юноша становился несовершеннолетним, и ему пони­жалась возможная мера наказания. Кстати, в паспорте С. М. Кирова, полу­ченном им при паспортизации 1933 года, год рождения значится как 1885².

Кстати, на мемориальной доске С. М. Кирова, установленной на Кремлев­ской стене, неточно датирован день рождения — 28 марта. Вероятно, это объясняется ошибкой в летоисчислении при переводе даты его рождения со старого на новый стиль.

Вопрос о родословной Кирова содержит противоречивые и не со­всем точные сведения. В воспоминаниях его родных — сестер Анны Мироновны и Елизаветы Мироновны — излагается общепринятая, официальная версия об их отце и бабушке. Первоначально она была сформулирована писательницей А. Голубевой в ее книге «Мальчик из Уржума»; Для ее написания А. Голубева выезжала в Уржум, встречалась с сестрами Сергея Мироновича, старожилами города. Постольку по­скольку источник фактически был один — сестры, то сведения об отце ограничивались фразой: «Пропал без вести, уйдя на заработки». О ба­бушке рассказывалось немного больше: о ее тяжелой доле — «вдовы николаевского солдата», о ее смерти «в возрасте 95 лет». Скупые сведе­ния о своей родословной приводит и родной племянник Кирова — сын его младшей сестры — К. В. Верхотин¹.

И это понятно и объяснимо. В маленьком провинциальном город­ке, где люди, принадлежащие к одному социальному кругу, прекрасно знали друг друга, пьянство считалось величайшим позором. Поэтому и дочери и внук тщательно избегали не только писать об этом, но даже говорить на эту тему среди членов семьи.

Впоследствии, уже после смерти Кирова, его биографию приукра­шивали все, видимо, следуя мудрой пословице: «О покойниках гово­рить либо хорошо, либо ничего».

Впервые назвал отца Кирова «алкоголиком» публицист С. С. Синель­ников².

И может быть, сегодня, когда алкоголизм поразил значительную часть населения России, неся зло семье, порождая нравственное раз­ложение личности, об этом не стоило и писать, если бы не продол­жающиеся публикации, несущие неправду об отце нашего героя. Ис­торик В. И. Клюкин: «Мирон... уходил на заработки в разные места, а затем надолго пропал», ему вторит историк Н. А. Ефимов: отец Киро­ва «уехал на заработки то ли в Вятку, то ли на Урал, где бесследно исчез»³.

Между тем вопрос об отце Кирова вовсе не предмет праздного любопытства. Он не только позволяет уточнить факт его биогра­фии, но поможет высветить отдельные черты его характера: контактность, сдержанность, стремление к знаниям, желание «выбиться в люди».

Отец Кирова — Мирон родился 12 августа 1852 года. Его мать — бабушка Сергея Мироновича родилась 1 января 1825 года. Некоторые называют дату ее рождения — 1811 или 1812 год. Так пишут в своих воспоминаниях ее состарившиеся внучки и правнук; по-видимому, она сама им что-то рассказывала в раннем детстве. Между тем до на­ших дней сохранился самый надежный источник — церковные кни­ги, регистрирующие рождение и крещение младенцев, брачные отно­шения и смерть. Бот в такой книге Залазинской церкви, Глазовского уезда, Вятской губернии зафиксировано: Меланья Авдеевна роди­лась в первый день 1825 года в семье потомственных крестьян, припи­санных к Залазинскому заводу. Свадьбу Меланьи сыграли 7 февраля 1843 года. Ее мужем стал крепостной крестьянин Иван Пантелей­монович Костриков, служивший у своего барина конторщиком. В 1848 году Ивана его барин отдает в солдаты на 25 лет. Местом служ­бы Ивана становится Кавказ. А у его жены — солдатки Меланьи спус­тя четыре года рождается сын Мирон, которого крестят в той же Зала­зинской церкви, сын записывается кантонистом, крестным отцом ста­новится брат Меланьи, а об отце — ни слова. Спустя два года после рождения сына Меланья Авдеевна получает известие о смерти мужа. Шел 1854 год⁴. Молодой вдове исполнилось 29 лет, ее сыну Миро­ну — два года¹.

Немало лиха хлебнула Меланья Авдеевна, оставшись без средств к существованию с маленьким ребенком. Она бралась за любую работу, лишь бы иметь кусок хлеба: стирала белье, мыла полы, была прислугой. В 1861 году после отмены крепостного права она попадает в дом глазов­ского лесничего Антошевского и становится нянькой его детей. Вместе с ней там живет и ее сын. Вскоре Антошевского переводят в Уржум, где его избирают мировым судьей. С семьей Антошевского переезжает в Уржум из ненавистного ей Залазино с его сплетнями и слухами и Ме­ланья Авдеевна с сыном.

Здесь, в Уржуме, не без помощи Антошевского она записывает свое­го сына в мещанское сословие и получает на него документы, где Ми­рон в честь умершего в солдатах мужа Меланьи Авдеевны получает его фамилию и отчество.

Мать Кирова — Екатерина Кузьминична, урожденная Казанцева, родилась в 1859 году. Ее отец — Кузьма Николаевич — богатый свобод­ный крестьянин села Витлы Уржумского уезда. Похоронив жену и сына, он докинул родное село, перебрался в Уржум, купил участок земли, по­строил большой по тем временам дом, два сарая, большую конюш­ню, амбар, баню и другие подсобные помещения, огородил свое владе­ние высоким забором с большими воротами и маленькой калиткой. Кро­ме того, в пригородной зоне Уржума он стал арендовать два больших участка земли². И хотя точных архивных данных нет, но для содержания такого огромного хозяйства Кузьма Николаевич, по всей вероятности, применял наемный труд.

Бракосочетание Мирона Ивановича и Екатерины Кузьминичны со­стоялось 19 января 1875 года. Невесте было 16 лет, жениху — 23.

У Костриковых родилось семеро детей. Первые четверо умерли в раннем возрасте³. Тем не менее жизнь в семье не сложилась. Ни фор­мальное узаконение происхождения Мирона, ни удачная женитьба на единственной наследнице богатого домовладельца, ни приличное место в лесничестве, которое он получил благодаря хлопотам Матери, не спасли Мирона от босяцкой доли.

Мирон стал виновником многих несчастий своей семьи. Выросший в господских прихожих, он видел смысл жизни в сытом, беззаботном существовании, пил, мотал имущество своего тестя, часто менял служ­бу, бродяжничал, продавал последние вещи из дома. Будучи совершен­но больным, через двадцать с лишним лет он вернулся в Уржум, умер там в 1915 году⁴.

Его жена —Екатерина Кузьминична в 30 лет, лишившись кормиль­ца, осталась без средств к существованию с тремя детьми. Выросшая в зажиточной семье, в довольстве, она, чтобы прокормить семью, вынуж­дена была работать приходящей прислугой, прачкой у богатых уржумцев. От непосильного труда Екатерина Кузьминична заболела туберку­лезом и умерла в 1894 году. А в 1910 году в возрасте 85 лет скончалась ее свекровь — Меланья Авдеевна⁵.

Все они похоронены рядом на Уржумском кладбище. Трагичная судьба матери, отца, бабушки породила у мальчика, юноши на всю жизнь чувство неприязни к людям безвольным, любящим всласть по­жить за чужой счет, пьяницам, бездельникам.

Горькие минуты отчаяния, обиды, одиночества пережил восьмилет­ний Сергей Костриков, оставшись сиротой после смерти матери.

Сестры Сергея — старшая Анна (1883 года рождения) и младшая Елизавета (1889 года рождения) остались жить дома с бабушкой — Меланьей Авдеевной¹. Анна продолжала учиться в гимназии, а его отдали в дом призрения малолетних сирот. Он прожил в нем целых 8 лет.

Мальчик был смышлен, сообразителен, трудолюбив, прилежен. «Отличная учеба» и «совершенно безупречное поведение» (так написано в Характеристике) дали ему возможность за счет земского общества про­должить учебу в Казанском низшем механико-техническом промыш­ленном училище.

Инициатором направления Сергея Кострикова на учебу стала вос­питательница приюта Ю. К. Глушкова, ее поддержали учителя город­ского училища — Н. С. Морозов, В. С. Раевский, Г. Н. Верещагин и даже преподаватель Закона Божия — отец Константин. Они обрати­лись с прошением в Благотворительное общество Уржума: направить Кострикова в Казань для получения специального образования за счет средств общества.

Благотворительное общество располагало к этому времени значи­тельными средствами. Уржум развивался в конце XIX — начале XX века весьма интенсивно. В 1903 году в нем насчитывалось 6 промышленных заводов, 18 крупных ремесленных заведений (кожевенных, маслобой­ных, сальносвечных), широко шла торговля, особенно зерном. Богатые купцы, помещики, чиновники считали делом чести вносить средства в Благотворительное общество.

Сохранился протокол общего собрания общества, на котором по­четный член общества В. Ф. Польнер предложил собранию «... ввиду успешного окончания курса в городском училище и хороших способ­ностей воспитанника дома призрения Сергея Мироновича Кострикова поместить для получения специального образования в Казанское низ­шее механико-техническое училище» за счет общества². Решение было принято единогласно.

Общество ассигновало на содержание воспитанника в Казани, его обмундирование, оплату учебы на первый год — 90 руб. При этом учи­тывалось, что он будет также получать пособие из земства, которое по­сле поступления на работу обязан земству вернуть³.

Председатель Благотворительного общества выдал земству за мало­летнего Кострикова обязательство-расписку о возврате всех денег зем­ству, затраченных земством на обучение последнего⁴.

В краеведческом музее Уржума в экспозиции по годам расписана материальная помощь Кострикову как со стороны земства, так и обще­ства. В 1901 году — 65 руб., в 1902 — 55 руб., в 1903 г. — 60 руб., причем 36 руб. ежегодно вносило земство⁵. Как видно из приведенных цифр, из двух спонсирующих обучение Кострикова организаций Благотвори­тельное общество делало это крайне нерегулярно. Причем за первый год оба спонсора не внесли ни одной копейки. Поэтому первый взнос сделал лично Польнер, детей которого нянчила старенькая Меланья Авдеевна. В сопроводительном письме в Казань Польнер писал:

«Означенного Сергея Кострикова я обязуюсь одевать по установ­ленной форме, снабжать всеми учебными пособиями и своевременно вносить установленную плату за право обучения... Жительство он будет иметь в квартире моей родственницы, дочери чиновника — Людмилы Густавовны Сундстрем»⁶.

Казанский период — это, пожалуй, наиболее тяжелые годы в жизни подростка. Жил он впроголодь, часто случались голодные обмороки, болел, но упрямо шел к своей цели стать техником-механиком.

Павел Иванович Жаков, преподававший в то время в училище, вспоминал: «Отсутствие близких, тяжкие бытовые условия, постоянное недоедание вызвали бы у многих уныние, сломили бы всякое желание учиться. Но не такой был Сергей... Целеустремленность и бодрость ни­когда его не покидали... Всегда стремился расширить свой кругозор, читал массу книг, любил художественную литературу и в беседах обна­руживал острый ум и критическую мысль»¹.

Моральную поддержку, материальную помощь оказывали Сереже Кострикову и его старые знакомые — сестры Глушковы — Юлия и Анас­тасия Константиновны.

Летом 1934 года Анастасия Константиновна приезжала в Ленинград на экскурсию. Она позвонила Кирову, он посетовал: почему она не со­гласовала время поездки, — он только что вернулся из отпуска в Сочи, и через несколько дней ему предстояла поездка в Казахстан, а в Ленин­граде его ждала труда непрочитанных бумаг, документов, писем, пред­стояли встречи с руководителями города, директорами предприятий...

В воспоминаниях, датированных 1935 годом, А. К. Глушкова рас­сказывала: «Он тепло меня встретил», на машине повез показывать го­род, а «на мой вопрос „ты забыл меня?“ ответил — „Нет, не забыл и не забуду. Вы для меня сестра и мать”»².

Останавливаюсь на этом, казалось бы, незначительном эпизоде, что­бы показать всю несостоятельность тезиса сегодняшнего исследователя

Н. А. Ефимова, что «впоследствии Сергей Миронович, кажется, ни разу не вспомнил своих благодетелей»³. С Польнером Сергей Костриков вообще лично не был знаком, между ними всегда была слишком велика социаль­ная дистанция. У Л. Г. Сундстрем на квартире он жил в Казани только один год, а потом она уехала из города навсегда. Кстати, это весьма ос­ложнило и без того тяжелую жизнь юноши. Ну а когда в годы советской власти С. М. Киров занял высокое положение в обществе, никого из его уржумских покровителей не было уже в живых, за исключением Глушковых.

Ошибочно и утверждение Н. А. Ефимова, что Киров учился в Казан­ском «ремесленном» училище⁴. Аттестат, полученный Кировым, гла­сил, что он «был принят в августе 1901 года в низшее механико-техническое училище Казанского соединенного промышленного училища, в котором обучался по 31 мая 1904 г., и окончил полный курс низшего механико-тех­нического училища...»⁵.

В восемнадцать лет Костриков-Киров получил заветный диплом. Он был в числе восьми лучших из трехсот питомцев училища. Заметим, что выпускники этого училища в то время котировались довольно высоко. Практически им была открыта дорога на все крупнейшие, наиболее пре­стижные заводы России.

Так закалялась у Кирова воля, выдержка, целеустремленность, вы­рабатывалось чувство товарищества, умение контактировать с людьми разных социальных групп, возрастов, национальностей, слушать и по­нимать их, то, что впоследствии составит сущность его характера как человека. Наверное, неслучайно все воспоминатели будут писать о нем как о «простом человеке».

Вместе с тем в Казани к Кирову приходила зрелость, происходило становление его гражданского самосознания, проявился интерес к по­литической и художественной литературе, посещению революционных кружков, критически он стал воспринимать и действительность, и те­атр, и книги.

В автобиографии Киров потом, спустя десятилетия, напишет: «...по окончании училища стал достаточно определенным революционером с уклоном к социал-демократии»⁶.

Вряд ли мы, исследователи, вдумчиво относились к этим его словам. А ведь в них заложен глубокий смысл. Заметим, он не объявляет себя ни ленинцем, ни большевиком, ни просто социал-демократом, а только «достаточно определенным революционером с