Дмитрий Сергееевич Мережковский. Петр и Алексей Дмитрий Сергееевич Мережковский. Антихрист ocr: Tamuh книга

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 47

Сегодня на прощанье поцеловал он ручку девке Афроське.

Да что ручку - он бы и в ножки поклонился ей, как са-

мой богине Венус. Молодец девка! Как оплела царевича!

Ведь, не такой он дурак, чтоб не видеть, на что идет. В том-

то и дело, что слишком умен. "Сия генеральная регула,-

вспомнил Толстой одно из своих изречений,- что мудрых

легко обмануть, понеже они, хотя и много чрезвычайного

знают, однакож, ординарного в жизни не ведают, в чем

наибольшая нужда; ведать разум и нрав человеческий -

великая философия, и труднее людей знать, нежели мно-

гие книги наизусть помнить".

С какою беспечною легкостью, с каким веселым ли-

цом объявил сегодня царевич, что едет к отцу. Он был

точно сонный или пьяный; все время смеялся каким-то

жутким, жалким смехом.

"Ах, бедненький, бедненький!- сокрушенно покачал

Петр Андреевич головою и, затянувшись понюшкою,

смахнул слезинку, которая выступила на глазах, не то от

табаку, не то от жалости.- Яко агнец безгласный ведом

на заклание. Помоги ему, Господь!"

Петр Андреевич имел сердце доброе и даже чувст-

вительное.

"Да, жаль, а делать нечего,- утешился он тотчас,

на то и щука в море, чтоб карась не дремал! Дружба друж-

бою, а служба службою". Заслужил-таки он, Толстой,

царю и отечеству, не ударил лицом в грязь, оказался до-

стойным учеником Николы Макиавеля, увенчал свое по-

прище: теперь уже сама планета счастия сойдет к нему на

грудь андреевской звездою - будут, будут графами

Толстые и ежели в веках грядущих прославятся, достиг-

нут чинов высочайших, то вспомнят и Петра Андреевича!

"Ныне отпущаеши раба Твоего, Господи!".

Мысли эти наполнили сердце его почти шаловливою

резвостью. Он вдруг почувствовал себя молодым, как

будто лет сорок с плеч долой. Кажется, так бы и пустился

в пляс, точно на руках и ногах выросли крылышки, как у

бога Меркурия.

Он держал сургуч над пламенем свечи. Пламя дро-

жало, и огромная тень голого черепа - он снял на ночь

парик - прыгала на стене, словно плясала и корчила шу-

товские рожи, и смеялась, как мертвый череп. Закипели,

закапали красные, как кровь, густые капли сургуча. И он

тихонько напевал свою любимую песенку:

Покинь, Купидо, стрелы:

Уже мы все не целы,

Но сладко уязвлены

Любовною стрелою

Твоею золотою,

Любви все покорены.

В письме, которое Толстой отправлял государю, царе-

вич писал:

"Всемилостивейший Государь-батюшка!

Письмо твое, государь, милостивейшее через господ

Толстого и Румянцева получил, из которого - также из

устного мне от них милостивое от тебя, государя, мне,

всякой милости недостойному, в сем моем своевольном

отъезде, буде я возвращуся, прощение принял; о чем со

слезами благодаря и припадая к ногам милосердия вашего,

слезно прошу о оставлении преступлений моих мне, вся-

ких казней достойному. И надеяся на милостивое обеща-

ние ваше, полагаю себя в волю вашу и с присланными

от тебя, государя, поеду из Неаполя на сих днях к тебе,

государю, в Санкт-Питербурх.

Всенижайший и непотребный раб и недостойный на-

зватися сыном

Алексей"

КНИГА СЕДЬМАЯ

ПЕТР ВЕЛИКИЙ

Петр встал рано. "Еще черти в кулачки не били",- вор-

чал сонный денщик, затоплявший печи. Ноябрьское чер-

ное утро глядело в окна. При свете сального огарка, в ноч-

ном колпаке, халате и кожаном переднике, царь сидел

за токарным станком и точил из кости паникадило в собор

Петра и Павла, за полученное от Марциальных вод облег-

чение болезни; потом из карельской березы - маленького

Вакха с виноградною гроздью - на крышку бокала. Рабо-

тал с таким усердием, как будто добывал этим хлеб на-

сущный.

В половине пятого пришел кабинет-секретарь, Алексей

Васильевич Макаров. Царь стал к налою - ореховой кон-

торке, очень высокой, человеку среднего роста по шею, и

начал диктовать указы о коллегиях, учреждаемых в Рос-

сии по совету Лейбница, "по образцу и прикладу других

политизованных государств".

"Как в часах одно колесо приводится в движение дру-

гим,- говорил философ царю,- так в великой государ-

ственной машине одна коллегия должна приводить в дви-

жение другую, и если все устроено с точною соразмер-

ностью и гармонией, то стрелка жизни непременно будет

показывать стране счастливые часы".

Петр любил механику, и его пленяла мысль превра-

тить государство в машину. Но то, что казалось легким в

мыслях, оказывалось трудным на деле.

Русские люди не понимали и не любили коллегий,

называли их презрительно калегами и даже калеками.

Царь пригласил иностранных ученых и "в правостях ис-

кусных людей". Они отправляли дела через толмачей.

Это было неудобно. Тогда посланы были в Кенигсберг

русские молодые подьячие "для научения немецкому

языку, дабы удобнее в коллегиум были, а за ними надзи-

ратели, чтоб не гуляли". Но надзиратели гуляли вместе

с надзираемыми. Царь дал указ: "Всем коллегиям над-

лежит ныне на основании шведского устава сочинить во

всех делах и порядках регламент по пунктам; а которые

пункты в шведском регламенте не удобны, или с ситуа-

циею здешнего государства несходны,-оные ставить по

своему рассуждению". Но своего рассуждения не было, и

царь предчувствовал, что в новых коллегиях дела пойдут

так же, как в старых приказах. "Все тщетно,- думал он,-

пока у нас не познают прямую пользу короны, чего и во

сто лет неуповательно быть".

Денщик доложил о переводчике чужестранной кол-

легии, Василии Козловском. Вышел молодой человек,

бледный, чахоточный. Петр отыскал в бумагах и отдал

ему перечеркнутую, со многими отметками карандашом на

полях, рукопись - трактат о механике.

- Переведено плохо, исправь.

- Ваше величество!-залепетал Козловский, робея и

заикаясь.- Сам творец той книги такой стилус положил,

что зело трудно разуметь, понеже писал сокращенно и

прикрыто, не столько зря на пользу людскую, сколько на

субтильность своего философского письма. А мне за крат-

костью ума моего невозможно понять.

Царь терпеливо учил его.

- Не надлежит речь от речи хранить, но самый смысл

выразумев, на свой язык уже так писать, как внятнее, толь-

ко храня то, чтоб дела не проронить, а за штилем их не

гнаться.. Чтоб не праздной ради красоты, но для пользы

было, без излишних рассказов, которые время тратят и у

читающих охоту отнимают. Да не высоким славянским

штилем, а простым русским языком пиши, высоких слов

класть ненадобно, посольского приказу употреби слова.

Как говоришь, так и пиши, просто. Понял?

- Точно так, ваше величество!- ответил переводчик,

как солдат по команде, и понурил голову с унылым ви-

дом, как будто вспомнил своего предшественника, тоже

переводчика иностранной коллегии, Бориса Волкова, ко-

торый, отчаявшись над французскою Огородною книгою,

Le jardinage de Quintiny и убоясь царского гнева, пере-

резал себе жилы.

- Ну, ступай с Богом. Явись же со всем усердием.

Да скажи Аврамову: печать в новых книгах перед преж-

ней толста и нечиста. Литеры буки и покой переправить -

почерком толсты. И переплет дурен, а паче оттого, что в

корне гораздо узко вяжет - книги таращатся. Надлежит

слабко и просторно в корне вязать.

Когда Козловский ушел, Петр вспомнил мечты Лейб-

иица о всеобщей русской Энциклопедии, "квинтэссенции

наук, какой еще никогда не бывало", о Петербургской

Академии, верховной коллегии ученых правителей с царем

во главе, о будущей России, которая, опередив Европу

в науках, поведет ее за собою.

"Далеко кулику до Петрова дня!"- усмехнулся царь

горькою усмешкою. Прежде чем просвещать Европу, надо

самим научиться говорить по-русски, писать, печатать,

переплетать, делать бумагу.

Он продиктовал указ:

- В городах и уездах по улицам пометный негодный

всякий холст и лоскутья сбирая, присылать в Санктпе-

тербургскую канцелярию, а тем людям, кто что оного собрав

объявит, платить по осьми денег за пуд.

Эти лоскутья должны были идти на бумажные фаб-

рики.

Потом указы - о сальном топлении, об изрядном пле-

тении лаптей, о выделке юфти для обуви: "понеже юфть,

которая употребляется на обуви, весьма негодна к ноше-

нию, ибо делается с дегтем, и когда мокроты хватит, рас-

палзывается и вода проходит, того ради оную надлежит

делать с ворваньим салом".

Заглянул в аспидную доску, которую вешал с грифе-

лем на ночь у изголовья постели, чтобы записывать, про-

сыпаясь, приходившие ему в голову мысли о будущих

указах. В ту ночь было записано:

"Где класть навоз?- Не забывать о Персии.- О ро-

гожах."

Велел Макарову прочитать вслух письмо посланника

Волынского о Персии.

"Здесь такая ныне глава, что, чаю, редко такого ду-

рачка можно сыскать и между простых, не только из коро-

нованных. Бог ведет к падению сию корону. Хотя насто-

ящая война наша шведская нам и возбраняла б, однако,

как я здешнюю слабость вижу, нам не только целою ар-

миею, но и малым корпусом великую часть Персии при-

совокупить без труда можно, к чему удобнее нынешнего

времени будет".

Отвечая Волынскому, приказал отпустить купчину по

Амударье реке, дабы до Индии путь водяной сыскать,

и все описывая, делать карту; заготовить также грамоту

к Моголу - Далай-Ламе Тибетскому.

Путь в Индию, соединение Европы с Азией было дав-

нею мечтой Петра.

Еще двадцать лет тому назад в Пекине основана была

православная церковь во имя Св. Софии Премудрости

Божьей. "Le czar peut unir la Chine avec l'Europe. Царь мо-

жет соединить Китай с Европою",- предсказывал Лейб-

ниц. "Завоеваниями царя в Персии основано будет госу-

дарство сильнее Римского",- предостерегали своих госу-

дарей иностранные дипломаты. "Царь, как другой Алек-

сандр, старается всем светом завладеть",- говорил сул-

тан. Петр достал и развернул карту земного шара, ко-

торую сам начертил однажды, размышляя о будущих

судьбах России; надпись Европа -к западу, надпись

Азия - к югу, а на пространстве от Чукотского мыса

до Немана и от Архангельского до Арарата - надпись

Россия - такими же крупными буквами, как Европа,

Азия. "Все ошибаются,- говорил он,- называя Россию

государством, она часть света".

Но тотчас, привычным усилием воли, от мечты вер-

нулся к делу, от великого к малому.

Начал диктовать указы о "месте, приличном для на-

возных складов"; о замене рогожных мешков для сухарей

на галеры - волосяными; для круп и соли - бочками,

или мешками холщовыми; "а рогож отнюдь бы не было",

о сбережении свинцовых пулек при учении солдат стрельбе;

о сохранении лесов; о неделании выдолбленных гробов -

"делать только из досок сшивные"; о выписке в Россию

образца английского гроба.

Перелистывал записную книжку, проверяя, не забыл

ли чего-нибудь нужного. На первой странице была над-

пись: In Gottes Namen - Во имя Господне. Следовали

разнообразные заметки; иногда в двух, трех словах обо-

значался долгий ход мысли:

"О некотором вымышлении, через которое многие

разные таинства натуры можно открывать.

Пробовательная хитрость. Как тушить нефть купо-

росом. Как варить пеньку в селитренной воде. Купить

секрет, чтоб кишки заливные делать.

Чтоб мужикам учинить какой маленький регул о за-

коне Божием и читать по церквам для вразумления.

О подкидных младенцах, чтоб воспитывать.

О заведении китовой ловли.

Падение греческой монархии от презрения войны.

Чтобы присылали французские ведомости.

О приискании в Немецкой земле комедиантов за боль-

шую плату.

О русских пословицах. О лексиконе русском.

О химических секретах, как руду пробовать.

Буде мнят законы естества смышленые, то для чего

животные одно другое едят, и мы на что им такое бед-

ство чиним?

О нынешних и старых делах, против афеистов.

Сочинить самому молитву для солдат: "Боже великий,

вечный и святый, и проч."

Дневник Петра напоминал дневники Леонардо да Винчи.

В шесть часов утра стал одеваться. Натягивая чулки,

заметил дыру. Присел, достал иголку с клубком шерсти

и принялся чинить. Размышляя о пути в Индию, по сле-

дам Александра Македонского, штопал чулки.

Потом выкушал анисовой водки с кренделем, закурил

трубку, вышел из дворца, сел в одноколку с фонарем,

потому что было еще темно, и поехал в Адмиралтейство.

Игла Адмиралтейства в тумане тускло рдела от пла-

мени пятнадцати горнов. Недостроенный корабль чернел

голыми ребрами, как остов чудовища. Якорные канаты

тянулись, как исполинские змеи. Визжали блоки, гудели

молоты, грохотало железо, кипела смола. В багровом от-

блеске люди сновали, как тени. Адмиралтейство похоже

было на кузницу ада.

Петр обходил и осматривал все.

Проверял в оружейной палате, точно ли записан калибр

чугуных ядер и гранат, сложенных пирамидами под кров-

лями, "дабы ржа не брала"; налиты ли внутри салом флин-

ты и мушкеты; исполнен ли указ о пушках: "надлежит

зеркалом высмотреть, гладко ль проверчено, и нет ли

каких раковин, или зацепок от ушей к дулу; ежели явят-

ся раковины, надлежит освидетельствовать трещоткою,

сколь глубоки".

По запаху различал достоинство моржового сала, на

ощупь - легкость парусных полотен - от тонкости ли

ниток или от редкости тканья эта легкость. Говорил с

мастерами, как мастер.

- Доски притесывать плотно. Выбирать хотя и двух-

годовалые, а что более, то лучше, понеже когда не вы-

сохнут и выконопачены будут, то не токмо рассохнутся,

но еще от воды разбухнут и конопать сдавят...

- Вегерсы сшивать нагелями сквозь борт. По концам

класть букбанды, крепить в баркгоуты и внутри раскле-

пывать...

- Дуб надлежит в дело самый добрый зеленец, ви-

дом бы просинь, а не красен был. Из такого дуба корабль

уподобится железному, ибо и пуля фузейная не весьма

его возьмет, полувершка не проест...

В пеньковых амбарах брал из бунтов горсти пеньки

между колен, тщательно рассматривал, встряхивал и раз-

нимал по-мастерски.

- Канаты корабельные становые дело великое и страш-

ное: делать надлежит из самой доброй и здоровой пеньки.

Ежели канат надежен, кораблю спасение, а ежели худ,

кораблю и людям погибель.

Всюду слышались гневные окрики царя на поставщиков

и подрядчиков:

- Вижу я, в мой отъезд все дело раковым ходом

пошло!

- Принужден буду вас великим трудом и непощадным

штрафом живота паки в порядок привесть!

- Погодите, задам я вам памятку, до новых веников

не забудете!

Длинных разговоров не терпел. Важному иностранцу,

который говорил долго о пустяках, плюнул в лицо, вы-

ругал его матерным словом и отошел.

Плутоватому подьячему заметил:

- Чего не допишешь на бумаге, то я тебе допишу на

спине!

На ходатайство об увеличении годовых окладов гос-

подам адмиралтейцам-советникам положил резолюцию:

- Сего не надлежит, понеже более клонится к ла-

комству и карману, нежели к службе.

Узнав, что на нескольких судах галерного флота "соло-

нина явилась гнилая, пять недель одних снятков ржавых

и воду солдаты употребляли, отчего 1.000 человек заболело

и службы лишились",- разгневался не на шутку. Ста-

рого, почтенного капитана, отличившегося в битве при

Гангуте, едва не ударил по лицу:

- Ежели впредь так станешь глупо делать, то не

пеняй, что на старости лет обесчещен будешь! Для чего

с таким небрежением делается главное дело, которое ты-

сячи раз головы твоей дороже? Знать, что устав воинский

редко чтешь! Повешены будут офицеры оных галер, и ты

за слабую команду едва не тому ж последовать будешь!

Но опустил поднятую руку и сдержал гнев.

- Никогда б я от тебя того не чаял,- прибавил

уже тихо, с таким упреком, что виновному было бы лег-

че, если бы царь его ударил.

- Смотри же,- сказал Петр,- дабы отныне такого

дисмилосердия не было, ибо сие пред Богом паче всех гре-

хов. Слышал я намедни, что и здесь, в Питербурхе, при

гаванной работе, летошний год так без призрения люди

были, особливо больные, что по улицам мертвые валя-

лись, что противно совести и виду не только христиан,

но и варваров. Как у вас жалости нет? Ведь не скоты,

а души христианские. Бог за них спросит!

В своей одноколке Петр ехал по набережной в Лет-

ний дворец, где в тот год зажился до поздней осени, по-

тому что в Зимнем шли перестройки.

Думал о том, почему прежде возвращаться домой к

обеду и свиданию с Катенькой было радостно, а теперь

Почти в тягость. Вспомнил подметные письма с намеками

на жену и молоденького смазливого немчика, камер-юн-

кера Монса.

Катенька всегда была царю верною женою, доброю

помощницей. Делила с ним все труды и опасности. Сле-

довала с ним в походах, как простая солдатка.. В Прут-

ском походе, "поступая по-мужски, а не по-женски", спасла

всю армию. Он звал ее своею "маткою". Оставаясь без

нее, чувствовал себя беспомощным, жаловался, как ре-

бенок: "Матка! обшить, обмыть некому".

Они ревновали друг друга, шутя. "Письмо твое про-

читав, гораздо я задумался. Пишешь, чтоб я не скоро к тебе

приезжал, якобы для лекарства, а делом знатно, сыскала

кого-нибудь моложе меня: пожалуй, отпиши, из наших или

из немцев? Так-то вы, Евины дочки, делаете над нами,

стариками!" - "Стариком не признаваю,- возражала

она,- и напрасно затеяно, что старик, а надеюсь, что и

вновь к такому дорогому старику с охотою сыщутся. Тако-

во-то мне от вас! Да и я имею ведомость, будто королева

шведская желает с вами в амуре быть: и мне в том не без

сумнения".

Во время разлуки обменивались, как жених и невеста,

подарками. Катенька посылала ему за тысячи верст вен-

герского, водки-"крепыша", свежепросольных огурцов,

"цытронов", "аплицынов",- "ибо наши вам приятнее бу-

дут. Даруй Боже во здравие кушать".

Но самые дорогие подарки были дети. Кроме двух

старших, Лизаньки и Аннушки, рождались они хилыми и

скоро умирали. Больше всех любил он самого последнего,

Петиньку, "Шишечку", "Хозяина Питербурхского", объяв-

ленного, вместо Алексея, наследником престола. Петинь-

ка родился тоже слабым, вечно болел и жил одними лекар-

ствами. Царь дрожал над ним, боялся, что умрет. Катень-

ка утешала царя, "я чаю, что ежели б наш дорогой старик

был здесь, то и другая шишечка на будущий год поспела".

В этой супружеской нежности была некоторая слаща-

вость - неожиданная для грозного царя, галантная чув-

ствительность. "Я здесь остригся, и хотя неприятно будет,

однако ж, обрезанные свои волосища посылаю тебе".-

"Дорогие волосочки ваши я исправно получила и о здо-

ровьи вашем довольно уведомилась". - "Посылаю тебе,

друг мой сердешненькой, цветок да мяты той, что ты сама

Blog

Дмитрий Сергееевич Мережковский. Петр и Алексей Дмитрий Сергееевич Мережковский. Антихрист ocr: Tamuh книга

Содержание