Предисловие

Вид материала

Документы

Содержание С чего начинается Родина

Подобный материал:

• Содержание предисловие  3 Введение, 2760.07kb.
• Томас Гэд предисловие Ричарда Брэнсона 4d брэндинг, 3576.37kb.
• Электронная библиотека студента Православного Гуманитарного Университета, 3857.93kb.
• Е. А. Стребелева предисловие,, 1788.12kb.
• Breach Science Publishers». Предисловие. [3] Мне доставляет удовольствие написать предисловие, 3612.65kb.
• Том Хорнер. Все о бультерьерах Предисловие, 3218.12kb.
• Предисловие предисловие petro-canada. Beyond today’s standards, 9127.08kb.
• Библейское понимание лидерства Предисловие, 2249.81kb.
• Перевод с английского А. Н. Нестеренко Предисловие и научное редактирование, 2459.72kb.
• Тесты, 4412.42kb.

С чего начинается Родина

Мир пристально наблюдает за каждым нашим движением, способны ли мы еще на борьбу. Дать ответ на этот вопрос может дать анализ свойств народного характера. Народный характер является началом начал нашей Родины. Его свойства определяют способности и умения народа. Потому, кто мы, и, что мы — неустанно спрашивает себя каждый мыслящий русский человек. То, что о русском человеке писали классики XIX в. уже стало историей. Век, отделяющий нас от их размышлений много изменил и исправил еще в советском человеке. Теперь же советский русский вновь стал просто русским. Каким он стал, что формирует его сущность, об этом я позволю немного поразмышлять в настоящей главе.

Рынок вправил мозги тому поколению, что по возрасту не застало сталинскую систему управления, но развратилось бесхозяйственностью застоя. Рынок встряхнул российские сословия, заставил Ивана соблюдать трудовую дисциплину и перестать пить на рабочем месте. Бей мужика не дубьем, а рублем — девяностые годы жестоко вводили нормы нового права. Законы предпринимательства стремительно ковали новых граждан, рациональных, деловитых, но безграничная алчность и стяжательство, к сожалению, оказались обратной стороной изменений русского характера. Дух свободного предпринимательства, исказив свою позитивную сущность на дележе экономического наследия СССР, во многих талантливых людях деградировал в хищничество. Хищничество пренебрегает нормами экономической опрятности, загаживает экологию, ведет к бездарному расходованию ресурсов, по сути, оно искушает на скоропалительные решения без подобающего анализа и планирования, что в общем и целом превращает в помойку среду обитания народа. Негативные последствия хищничества усилились тем, что оно при своем распространении в экономике России упало в благодатную почву нашей бесхозяйственности, которое в испокон веков в одинаковой степени проявлялось в русском характере пренебрежением и к лесному дереву, и к человеку, и к киловатту электроэнергии. Удручают многие примеры экономического разбоя, которые и не хочется приводить в виду их массовости и общеизвестности, которые совершали и совершают безвестные и прославленные сыны России. Кто мы? Монстры, пугающие весь мир своей беспринципностью — люди стали и чугуна социалистических пятилеток? Или мы сотни тысяч Родек Раскольниковых, такие интеллигенты в фартуках с топорами. Бродим по России и мучаемся вопросом: «Тварь ли я дрожащая, или право имею?».

Удручает пренебрежение к людям. Удивительно, что источником такого пренебрежения давно стала социальная группа, претендующая на звание интеллектуальной элиты. Интеллигенция СССР оказалась по итогам реформ самой потрепанной группой граждан в России. Малая ее часть нашла себя в рыночных отношениях, большая же часть, очевидно, так и умрет, находясь в столбняке от тех переворотов, которые она сама так яростно поддерживала вместе с идеологами перестройки. Проявив свою жизненную несостоятельность на протяжении целого десятилетия 90 х гг., она не смогла разродиться каким-либо значимым культурным явлением, и это десятилетие останется в нашей памяти как время чернухи и духовного бесплодия. Но ее несостоятельность не остановила насмешки, презрение, зачастую, публичное глумление над русскими людьми, которое теперь демонстрируют российская интеллигенция. Стало традицией для интеллигенции предавать интересы русского народа.

Пренебрежением к людям как-то особо отмечается наша армия. Отличается той горечью дел, что оставляют несмываемые слезы на лицах матерей и отцов простых русских солдат. Невиданные и напрасные жертвы несет русский народ во всякой войне в следствии какого-то тупого пренебрежения со стороны военноначальников к солдатам. Например, кровопролитный штурм Грозного 30 декабря 1994 г., приуроченный ко дню рождения обороны П. С. Гра­чева¹ за один день уносит жизни полутора тысяч солдат. Такие эпизоды глубоко уходят корнями в наше прошлое. Поразительные примеры пренебрежения солдатом содержит история Великой Отечественной войны: бездарное руководство наступлением под г. Харьковом в мае 1942 г. повлекло окружение и пленение около двухсот тысяч красноармейцев. Сталин бросает реплику Н. Хру­щеву (бывшему тогда членом Военного Совета Юго-Западного фронта), что, если бы народ узнал о последствиях (наступления), он бы всех нас растерзал. Оборона Севастополя летом 1942 г. — здесь поражает даже не число павших и плененных бойцов, а поведение командования: на завершающем этапе обороны в ночь на 1 июля старшие офицеры во главе с командующим обороной вице-адмиралом Ф. Октябрьским обманным образом садятся в самолеты и бегут из города, бросая восемьдесят тысяч защитников на произвол судьбы, заместитель командующего генерал-майор И. Петров спасается на борту подводной лодки. Как такое может сосуществовать с принципом офицерской чести, и вообще с человеческой совестью, когда начальники не единично, а массово — около шестисот человек из командования группировки — предают своих боевых товарищей. Народ для многих наших начальников — не товарищи, а быдло¹.Конечно, армия — это выжимка общественной жизни, но ведь она есть увеличительное зеркало всего общества. Мы хотим верить, что в нашем обществе ценна жизнь каждого человека. На самом деле человеческая жизнь у нас не стоит и полушки. Мы, соотечественники, сегодня по печати насилия на наших лбах лучше, чем по родному языку узнаем за границей друг друга. Мы покорно принимаем мораль своей элиты. Нам хочется быть более сильными, но мы получаемся более гадкими.

Жизнь в суррогатах массовой культуры при утрате национального уклада дезориентирует народную массу и превращает ее в аморфную сущность. Человек вдруг оказывается лишен надежды, равнодушен к своей судьбе. Он верит, что совершенно не может повлиять на свое положение, становится ходячим трупом. Сколько мы видим таких людей особенно в сельской местности, находящихся в объятиях кромешного угасания, распространяющих вокруг себя заразительный фатализм. Когда я вижу таких, всегда вспоминаю описание типа заключенного гитлеровских концлагерей из одной книги, которому другие заключенные присвоили специальное прозвище «муслима»¹.

Воля к жизни в разумном человеке проявляется четырьмя основами, четырьмя жаждами: жаждой мысли, жаждой чистоты, жаждой действия, жаждой любви. Через волю к жизни выстраиваются правила общежития, а через них строится духовная связь всего общества. Культура – это преемственность духовного знания. Если преемственность нарушается, общество перестает иметь культуру, перестает быть обществом и превращается в скопище ничем не связанных между собой человекоподобных существ, пожирающих друг друга ради выживания, лишенных осмысленной воли к жизни. Безродность берет начало там, где личность не знает корней своей семьи. Отчужденность от пережитого опыта родных людей проявляется в отчужденности от общего исторического наследия. Связь времен, прервавшаяся в головах, не отягощает ума моральными обязательствами, и головы становятся как гнилые пни, обрастают случайной дрянью. Лучше учебников истории дух времени передают простые фотографии прабабушки, вывешенные на стене.

Общественно значимыми символами преемственности являются произведения архитектуры. Есть в русском языке слово «памятник». По словарю Владимира Даля, оно означает все, что сделано для облегчения памяти, для того, чтобы помнить, или вспоминать. Нет ничего нагляднее зодчества, что могло бы у беззаботного человека вызвать пристальный интерес к минувшему. Архитектура — это и память о времени и искусство под открытым небом, доступнейшее из всех других видов искусств. Она незаметно и неизбежно способствует развитию эстетического начала, образа мышления и бытовых поведенческих манер. Ее недаром рассматривают как вклад в характер народа.

Русский человек издревле предпочитал строить жилища из дерева. Но дерево горит, гниет, не оставляя напутствий потомкам, и не может быть свидетельством минувших времен. Картины Васнецова или Рябушкина могут создать у нас представление о древнерусских городах, но в реальности нам ни встретить ничего подобного им.
В Вологде я с настойчивостью отыскивал воспетые резные палисады, но те редкие чудные дома с огромными окнами, обрамленными узорчатыми наличниками, что еще сохранились, безжалостно задавлены хрущобами. Такие же деревянные дома, в которых запечатлен национальный колорит, еще встречаются в Томске или Нижнем Новгороде, хотя и там они на грани исчезновения. Дерево не смогло стать нам надежным памятником и потому традиционная русская народная архитектура нашими городами почти утрачена.

Современные русские города античеловечны. При их активной застройке в 60–70 гг. руководствовались целями скорейшего решения и индустриальных проблем, тогда было не до эстетики. Сейчас руководствуются быстрым заработком. Но функциональность наших городов так же неполноценна, как и эстетика. Граждане, успевшие вырасти в таких городах, относятся к своим жилищам соответственно: подъезд любого панельного дома вкупе с лифтом — это помойка, туалет, галерея настенной живописи. Панельный дом трудно назвать достойным памятником. Советские генсеки — все сплошь темная деревенщина с полным отсутствием эстетики жизни, да еще одержимая марксистской манией смешивания культур — не оставили нам на память ни города, ни ландшафта деревни. Спасибо, что до конца еще не изуродовали природу.

Подчеркивая значение ландшафта, его влияния на характер народа, как спасение видятся наши нетронутые природные просторы. Как и тысячу лет назад, они по-прежнему с нами, и являют нам ту самую легендарную Русь, раздольную и святую, на основе которой мы сможем возвести нашу новую цветущую жизнь. В этом природном памятнике находится облегчение. Нашим детям еще доступен запах русского поля, его ветерок, стрекот кузнечиков и васильковая пестрота, это то пространство, куда еще не проникла реклама с ее шаблонной маркетинговой цепочкой: привлечь внимание, удержать интерес и побудить к покупке. Здесь еще нет снобизма, фальшивого глянца, сплетен, компромата, жареных фактов — всего того, без чего веками человек жил и был счастлив. Именно нравственная широта — главное в нашем народе, дается нам от природы. И пока есть первозданная природа, можно верить, что наш народ, как ребенок, еще наивен, чист и доверчив, а та болезнь алчности, что парализовала его разум, есть следствие доверчивости и слишком долгого терпения от нищеты. В русском поле у нас есть возможность начать с нуля свою родословную.

Потому, глядя на многие города, я радуюсь их убогости. Всякому русскому, независимо от сословия есть повод найти согласие с соотечественниками в единых оценках городской красоты эпохи социализма-либерализма. И тот облик новейших загородных построек, который являет собой нагромождение буржуазного кича, — пусть он тоже пока существует, чтобы продемонстрировать нам единое уродство противоположностей: коммунистической нищеты и кичливой буржуазности, — из всего этого нам будет легче понять свое истинное эстетическое призвание и брезгливо отвергнуть фальшь. Пожалуй, в архитектуре наших городов находится уникальное пространство для единства. Невозможно не согласиться, что все, что сейчас окружает нас в городах за редким исключением — это времянки. Важный тезис всероссийского договора единства приходит к нам из эстетики. Если архитектура, как и ландшафт, формирует наш вкус и характер, пусть будет в них больше динамики, движения, электричества, скоростей и машин, которые быстрее сровняют с землей статичные глыбы панельных коробок и песочницы из стекла и бетона. А пока нетронутая природа как начало начал притягивает наш вдохновенный взгляд, цели будущего пусть обнадеживают. Они же пусть формируют новую эстетику.


Русский народ все еще обладает внутренней силой, именно от его корней произрастает культура, мощь которой позволяет назвать его цветом славянских народов. Его люди обладают живым умом, духовным зрением, стратегическим мышлением и физической мощью — качествами, позволяющими ему считать своим домом огромную часть суши от Балтики до Тихого океана. Как и почему в нашей пыли и хаосе каждый день встречаются яркие таланты — русские Иван да Марья? Они лепят культуру из ничего, из песка и белой глины. Культурная генерация ни на мгновение не останавливается в самых забытых уголках. Ее часто критикуют за недостаток формы. Но наша культура не музейная, она жива и являет себя в каждом нашем движении. Русский народ есть носитель того, что по крупицам собиралось тысячу лет и не может быть развеяно, даже если несколько поколений кряду будут в этом усердствовать. Как Китеж-град, это явно не видится оком, скрыто на глубоком дне житейского озера и дремлет в эти трудные времена. Трудно ожидать от людей какой-ни­будь доброты после семидесяти лет большевистского цинизма, тюрем, лагерей и жизни по законам классовой морали. Но именно тоска по нравственности является драгоценностью, которую удалось еще не до конца растерять нашим людям.

Что еще можно сказать о русском характере. Неудовлетворенность смыслом — характерная черта русского любопытства. Любое объяснение кажется недостаточным и раз за разом русский ум отвергает чередующиеся и все более изощренные рациональные объяснения, его мысль неизбежно погружается сначала в философские мудрости, а там и далее, в мир иррациональных понятий. Терзание и страдание, характерные для процесса познания, неизбежно приводят к пристальному взгляду на икону, но и за ней каждому открывается что-то свое. Вечная жажда поиска, неудовлетворенность традиционными объяснениями бытия вынуждает душу к работе, которой порой так не хватает уравновешенному аналитическому мозгу европейца. Умению носить кафтан можно подучиться в глянцевых журналах, но вот чтобы приучить к работе душу, надо на протяжении веков дышать русскими культурными генами.

Русский человек обладает огромной внутренней свободой и способностью к творчеству. Сотни лет испытывая диктат государства, он не мог во всей красе проявить накапливаемого поколениями потенциала, и не находил применения скрытым талантам. Ведь самый забитый деревенский мужик, лишь только слегка закрепит себя в тиски самодисциплины, немедленно превращается в Кулибина. Я бы хотел опровергнуть великую сказку либералов о русской лени, которая якобы противостоит свободному рынку привычкой быть понукаемой, которая сокрушается о вечно упущенных русским человеком возможностях заработать, или более того, о его нежелании трудится. Возможностей много, но многие из сказочников путают безынициативность с явлением апатии, поразившим миллионы сограждан от сильнейшего исторического потрясения. Ресурс, который скрыт в нашем народе, просто надо очистить от плесени упадничества. А для этого русским нужно вернуть мораль. Тогда русский народ сам без помощи прокуратуры станет вырабатывать антитела, пожирающие пороки. Отсутствие такого мерила общественного согласия, как мораль порождает дефицит смелости осуждения любых проявлений асоциального поведения. Стало популярным рассуждать о демократизме суждений в отношении свободы выбора другой личности, но такая сдержанность часто есть не что иное, как бегство с гражданской позиции. Для произнесения всякого критического слова нужно мужество. Чтобы изменить окружающий мир, надо делать хотя бы малую часть великой работы, но делать ее ежедневно, не оправдываясь безнадежностью мер. Нам не хватает мужества. Сегодня дело дошло до того, что, для того, чтобы назвать себя русским уже нужно иметь мужество.

Мужество, воля и труд, как акт сознательной воли – это вещи взаимосвязанные, характеризующие потенцию человека противостоять неблагоприятным обстоятельствам и изменять мир. Сознательная деятельность человека, происходящая по своей воле, сопровождается определенной эстетикой. Ее, как правило, называют умелостью. Умелость в профессии означает уровень мастерства, умелость в быту есть выработанный стиль поведения, вкус, и привычки. Сознательный акт воли, умело реализованный, как правило внешне привлекателен – связано ли это с кирпичной кладкой каменщика, или движениями в беге олимпийского чемпиона. Акт воли всегда сопровождается эстетикой. Выявив взаимосвязь между волей и эстетикой, по уровню эстетики можно охарактеризовать жизненные силы человека или народа: относится ли это к шаркающей безжизненной походке одного «муслима» или целого народа.

Два слова я скажу об опрятности. Проблема физической чистоты настолько кажется мелкой по сравнению с проблемами цен на топливо или состояния системы здравоохранения, но это заблуждение людей, не вглядывающихся в саму суть личности и не задумывающихся, что за любыми процессами и машинами маячат живые люди. Улицы, дворы, лесные лужайки, заваленные мусором, могут сказать нам о многом: это материализация нравственного упадка. Какая разница, в какой отрасли будет проявляться проблема, в армии, медицине или в образовании, когда проблема в самих людях и в содержании человека, в его отношении к труду и к согражданам — вот что в конечном итоге определяет материальные последствия человеческой деятельности в любой сфере. И если человек способен плюнуть жвачку на мраморный перрон метро или, не задумываясь, вытряхнуть на тротуар пепельницу из автомашины, он проявит такое же пренебрежение к человеку и к делу. Такой доктор с легким чувством вколет пациенту прямой укол в сердце со стрихнином вместо адреналина, и не поморщится от оплошности.

Кто не видел на городских улицах брошенные пустые бутылки, окурки, использованные презервативы. Массовость подобного мусора под окнами домов в обыкновенных районах, такое пренебрежения к бытовой культуре — признак апатии к жизни, распущенности и невежества одновременно. И как следствие, от наших улиц несет скотством. Вникать в экономические истоки разрушенных производств, не затрагивая нравственных проблем, значит попросту бегать за тенью. Машины без людей не работают, новому производству нужен современный рабочий, и новому времени нужен другой человек, в первую очередь волевой труженик. Это эталон, который должен быть заметен не только в достигнутом уровне материального богатства, он должен смотреть на нас с плаката общественного мнения. Нравственные мотивы поведения — краеугольный камень всякой культуры, известной в истории, мотивы эти определяют ее лицо и самобытность. В мусоре же на улице я вижу проблему в головах, которая претендует на первенство среди прочих других.


Только обретение собственного лица позволит разглядеть свои черты в зеркале и критически на него посмотреть. Русский народ, по сути, последний из народов бывшего СССР, который все не может восстановить ясные принципы собственной идентичности. Это его слабость, цинично воспринимаемая соседями как немощность. Жидкий кисель русского национального самосознания все еще варится в чане национальной истории, и все кажется, что вот-вот вздыбится над ним горячая пена и он превратится в камень. Но время идет, опасливо оглядываясь по сторонам, люди так и не видят друг в друге признаков принадлежности к единому народу. На протяжении десятков лет вместо живого сердца нашему народу служил протез искусственного интернационализма. Задыхаясь в духовном вакууме, лишенные национальной идеи, мы оказались не способны противостоять возникшим на исходе XX в. экономическим трудностям. Чтобы обрести силу, мы должны довести кисель национального самосознания до оформившейся субстанции, превратив его в кристалл русского духа.

Обретение своего национального самосознания есть акт обретения живого сердца. Судьбой нам предначертано обеспокоиться о своем сердце спустя 400 лет после того, как другие народы Западной Европы, ощутив духовный голод, начали Реформацию. Ян Гус¹, Мартин Лютер², Томас Мюнцер³, Жанн Кальвин⁴, Ульрих Цвингли⁵ взывали к национальному сознанию своих народов, борясь с всевластием папского престола. То, что предопределило Реформацию в Европе на рубеже XV и XVI вв. — гуманизм, набожность, нравственное отторжение пороков, обостренные национальные чувства, — все это явно выступает сейчас движущими мотивами и нашего национального развития, только проходит этот процесс в несколько иных условиях. Если европейские реформаторы боролись за национальную самобытность своих народов со Священной римской империей, нам предстоит нелегкая борьба с Атлантической империей в реальности ее культурного империализма¹. Красота спасет мир — вот уж, воистину, пророческие слова нашего соотечественника.

Революция, начавшаяся в 1991 г., не исчерпывается только социально-политическими решениями. Ее итогом должно стать обретение русским народом живого сердца национального самосознания — пламенная культурная революция, в огне которой сгорят все лживые идеалы, временные идолы и англо-саксонские неологизмы, изрядно засорившие русский язык. Эта революция осознается мной как часть целенаправленной работы, направленной на преодоление дикорастущего варварства в обществе неограниченного рынка и на формирование тонких культурных фильтров в сознании каждого гражданина, способных проводить сортировку культурной руды на мусор и самородки нетленного творчества, редкие в наше время, словно алмазы.