Geum.ru

Степанов С. А. Политическая история России Лекция Исторические корни самодержавной власти

Вид материалаЛекция

Содержание


Лекция 3. Самодержавие Ивана Грозного
Подобный материал:
1   2   3   4

Лекция 3. Самодержавие Ивана Грозного



Царствование Иван IV стало особым этапом в развитии российской государственности, а его личность до сих пор вызывает споры и противоречивые суждения. Рассказывали, будто бы во всем царстве в час рождения ребенка среди ясного неба разразился гром и потряс всю землю до основания. Скорее всего эта легенда родилась уже после смерти царя, но она засвидетельствовала, что для современников царствование Ивана Грозного было временем неслыханных потрясений. Иван IV был возведен на великокняжеский стол трехлетним ребенком в 1533 г. Малолетство монарха открыло путь для дворцовых интриг, начавшихся еще до погребения Василия III. Удельного князя Юрия Старицкого, младшего брата великого князя, схватили прямо на похоронах и бросили в темницу, где он умер от голода. С этого момента одна боярская группировка сменяла у трона другую. Василий III назначил опекунами малолетнего монарха «седьмочисленную комиссию» из бояр, но вскоре регентство перешло к его вдове Елене Глинской и ее фавориту князю Ивану Овчину-Телепневу-Оболенскому. В летописные документы срочно были внесены коррективы. В «Повести о смерти Василия III», написанной одним из ближних дьяков, утверждалось, будто великий князь перед смертью приказал Елене держать государство «под сыном» до его возмужания – свидетельство крайне сомнительное и противоречащее юридической практике того времени, когда жену умершего князя ждал «вдовий удел» (это маленькая ремарка к вопросу о достоверности письменных источников).

После смерти Елены Глинской великие бояре поспешили расправиться с фаворитом Овчиной, и власть перешла сначала к Шуйским, а потом к Бельским. Впоследствии Иван Грозный недобрым словом вспоминал своих опекунов: «Подданные наши осуществили свои желания – получили царство без правителя, об нас заботиться не стали, бросились добывать богатство и славу и напали при этом друг на друга. И чего только они не наделали! Сколько бояр и воевод, доброжелателей нашего отца, перебили! Дворы, села и имения наших дядей взяли себе и водворились в них! Казну матери нашей перенесли в большую казну и при этом неистово пихали ее ногами и кололи палками, а остальное разделили между собой». В. О. Ключевский видел в этом психологический ключ к поступкам царя: «Безобразные сцены боярского своеволия и насилия, среди которых рос Иван, были первыми его впечатлениями». Однако такие же сцены боярского правления имели возможность наблюдать и Василий II, и Дмитрий Донской, и другие князья, занявшие престол в детском возрасте. Иван Грозный не был исключением, другое дело, что он, в отличие от своих предков, оставил яркое описание своего детства. При этом надо учитывать, что в свой политике царь неоднократно доказывал необыкновенное умение искажать действительность для оправдания репрессий. Р.Г. Скрынников в монографии, посвященной Ивану Грозному, показал, что горькие жалобы царя в большинстве случаев были внесены задним числом: «Поздние сетования Грозного производят странные впечатление. Кажется, что Иван пишет с чужих слов, а не на основании ярких впечатлений детства»

В январе 1547 г. Иван IV принял царский титул. Уже упоминалось, что его дед и отец использовали титул царя в переписке с некоторыми иностранными монархами. Теперь же царский титул стал официальным. Летопись сообщает, что великий князь сказал изумленным боярам о своем желании: «поискать прародительских чинов, как наши прародители, цари и великие князья, и сродник наш великий князь Владимир Всеволодович Мономах на царство, на великое княжение садились; и я также этот чин хочу исполнить и на царство, на великое княжение сесть». Большинство исследователей выражают сомнение в том, что это была инициатива шестнадцатилетнего юноши. Возможно, он последовал совету митрополита Макария, который и возложил на голову царя шапку Мономаха.

Принятие царского титула было важнейшим политическим актом, но не следует думать, что оно сразу же изменило статус монарха в международных и внутренних делах. Только два года спустя при иноземных дворах узнали, что московский великий князь венчался на царство «и то имя не чужое взял», и прошло несколько десятилетий прежде чем этот титул был признан иностранными государствами. Что касается внутреннего положения, то летом 1547 г. Иван Грозный стал свидетелем народного бунта в Москве и полного бессилия власти. На глазах у царя толпа вытащила из Успенского собора, где он полгода назад торжественно венчался на царство, его дядю Юрия Глинского и насмерть забила его камнями.

Народный бунт, продемонстрировавший полное бессилие властей, дал толчок давно назревшим реформам. Центром реформ стала Избранная рада – название, впервые употребленное князем Андреем Курбским и впоследствии вошедшее в научный оборот. К избранному кругу приближенных царя принадлежали, кроме князя Курбского, митрополит Макарий и думный дьяк И. М.Висковатый. Главную же роль в этом кружке играли А. Ф. Адашев и священник Сильвестр. Алексей Адашев-Ольгов происходил из богатого, хотя не очень знатного рода. Он начал службу в Челобитенном приказе, выполнял дипломатические поручения, побывал в заморских странах, затем возглавил Казну – одно из важнейших государственных учреждений, в связи с чем летописец говорил, что Адашев «правил Русскую землю», сидя «в ызбе у Благовещения». За свои заслуги он был пожалован в окольничие и вошел в состав Боярской думы. В отличие от Адашева, которого иностранные послы называли государственным канцлером, Сильвестр не занимал никаких важных постов и не поднялся высоко в церковной иерархии, хотя был одним из самых замечательных духовных писателей и проповедников своего времени. Выходец из Новгорода, он ничего не просил лично для себя и не получил даже сана протопопа. Однако его положения священника Благовещенской церкви, домовой церкви кремлевских владык, позволяло ему оказывать огромное религиозное влияние на Ивана Грозного.

В Избранной раде разрабатывались и обсуждались планы реформ, начало которых было провозглашено царем с Лобного места на Красной площади, где собрались выборные люди. Это собрание, датируемое февралем 1549 г. , принято считать первым Земским собором. Но как часто бывает в истории, о важнейшем событии, положившем начало сословному представительству не сохранилось почти никаких сведений. Практически ничего не известно ни о составе первого собора и совершенно ничего нельзя сказать о порядке выборов. Иногда собор 1549 г. называют «собором примирения» имея в виду царскую речь. Поклонившись выборным, Иван Грозный сказал: «Люди божии и нам дарованные богом! Молю вашу веру к богу и к нам любовь. Теперь нам ваших обид, разорений и налогов исправить нельзя вследствие продолжительного моего несовершеннолетия, пустоты и беспомощности, вследствие неправд бояр моих и властей, бессудства неправедного, лихоимства и сребролюбия; молю вас, оставьте друг другу вражды и тягости, кроме разве очень больших дел: в этих делах и в новых я сам буду вам, сколько возможно, судья и оборона, буду неправды разорять и похищенное возвращать». К сожалению, нет уверенности в достоверности царской речи. Она отсутствовала в «Степенной книге», составленной вскоре после собора, появившись лишь столетие спустя на вклеенном в текст летописи и написанном другим почерком листе.

В 1550 г. был подготовлен новый Судебник. Он был основан на нормах Судебника 1497 г., дополнен и лучше систематизирован. В новом общерусском кодексе был сделан еще один шаг в сторону оформления крепостного права. Подтверждалось право выхода крестьян в Юрьев день, но в то же время была увеличена плата за «пожилое». Власть феодала усиливалась. Он объявлялся ответственным за преступления зависимых людей, его называют «государем» по отношению к крестьянину. Более жестокими стали наказания для «лихих людей». В то же время впервые с Судебнике были введены наказания для бояр и дьяков-взяточников.

В 1551 г. вслед за Земским собором был созван церковный собор, получивший название стоглавого, так как его постановления были разделены на сто глав. Иван IV поставил перед собором так называемые «царские» вопросов. Интересно, что большинство из них касались мирских дел, может быть, потому, что в соборе, помимо высшего духовенства, принимали участие служилые люди. Если проанализировать «царские» вопросы, то становится ясным, что они находились в тесной связи с программой, провозглашенной на Земском соборе. В адрес духовных иерархов царь не бросал таких же суровых обвинений, какие он позволял себе в отношении бояр, но он завел речь о земельных владениях церкви - основе могущества духовных феодалов. Этот вопрос был камнем преткновения для нестяжателей и осифлян. Церковь превратилась в крупнейшего землевладельца благодаря земельным вкладом бояр в монастыри «на помин души» и приобретениям вотчин. Это беспокоило Ивана III и Василия III, но ни тот, ни другой не смогли ограничить экспансию монастырского землевладения. Более того, в период боярского правления владения церкви еще более возросли.

На церковном соборе 1551 г. было принято компромиссное решение. Основной корпус земель остался за монастырями, но в отношении вотчин, приобретенных в годы боярского правления, предписывалось «сыскати, чьи земли были изстари, за тем же земли и учитини». Отныне архиепископы, епископы и монастыри могли приобретать вотчины только с царского дозволения: « А кто купит и кто продаст вотчину без докладу, и у тех, кто купит, денги пропали, а у продавца вотчина; а взяти вотчина на царя и великого князя безденежно». Собор осудил ростовщичество в денежной и натуральной форме. Был введен ряд «исправлений» во внутрицерковные дела. Монахам запретили пить водку, разрешив только виноградное вино и пиво. Протопопы должны были следить, чтобы священнослужители «не лаялимся и не сквернословили и не пиянили бы в церкви и до кровопролития не билися».

Реформы Ивана Грозного были направлены на централизацию государственного управления. Еще до начала реформ середины XVI в. отдельные отрасли управления поручались, или «приказывались» боярам. Так появились приказы, ведавшие отраслями управления или отдельными регионами страны. Первоначально они иногда назывались «избами». В середине XVI в. существовало уже два десятка приказов, в их числе Посольский, Челобитенный, Поместный, Разрядный и другие.

Иван Грозный продолжил и завершил реформу местного управления, начатую еще при Елене Глинской. Ранее власть на местах принадлежала князьям-наместникам и волостетелям, которым отдавались в «корм» бывшие княжества и волости, присоединенные к Московскому государству. Размеры «корма» регламентировались «доходными списками», а сроки кормления составляли от года до трех лет, после чего «кормленщик», пополнив свои «животы» (имущество) возвращался на службу ко двору великого князя, ожидая новой кормовой очереди. Уже по Судебнику 1497 г. власть кормленщиков ограничивалась, а в 1556 г. эта система была отменена. Вместо наместников было введено губное самоуправление – от слова «губа», то есть территориальная единица, приблизительно соответствующая волости. Первые губные грамоты еще до Ивана Грозного получило население Белозерского и Каргопольского уездов, а с 1555 г. губные органы были введены повсеместно. В каждой губном округе из дворян и детей боярских выбирались губные старосты. Их помощниками были «целовальники», которые целовали крест с обещанием верной службы.

Крестьяне черносошных и дворцовых ведомств, а также посадские люди в городах выбирали из своей среды «земских старост», а также «лучших людей» - целовальников или земских судей. Сначала все должностные лица земского самоуправления выбирались на неопределенный срок, затем были установлены ежегодные выборы. В центральных уездах, где большинство крестьянского населения в той или иной, земские органы отсутствовали. Реформы в области центрального и местного управления и суда были дополнены упорядочением налоговой системы. В середине XVI в. была установлена единая для всего государства единица взимания налогов – большая соха. В зависимости от плодородия почвы, а также социального положения владельца земли соха составляла 400-600 десятин земли.

Изменениям подверглось и военное дело. Под Москвой была посажена на землю «избранная тысяча» – 1070 провинциальных дворян, которые, по замыслу царя, должны были стать его опорой. Впервые было составлено Уложение о службе. В 1550 г. было создано постоянное стрелецкое войско. На время военных действий было ограничено местничество, затруднявшее командование полками. Было приказано «в всяких посылках в всяком разряде не местничатися, кого с кем куды ни пошлют».

Реорганизация вооруженных сил позволила Ивану Грозному проводить активную внешнюю политику. Сначала приоритетным направлением было восточное, и здесь русская армия добилась блестящих успехов. В 1552 г. штурмом была взята Казань, в 1556 г. – Астрахань, в 1557 г. на верность присягнула Большая Ногайская орда. Волга стала русской рекой, в состав России вошли владения бывшей Золотой Орды. Позже было покорено Сибирское ханство, и единственную опасность теперь представляло только Крымское ханство, находившееся в вассальной зависимости от Османской империи.

Удивительно, но еще не закончив завоевания на востоке, Иван Грозный обратил свой взор на Запад. Часто пишут, будто Иван Грозный предвосхищал политику Петра Великого, пытаясь получить выход к морю. Парадокс в том, что, начиная Ливонскую войну (1558-1583), Россия владела обширным участком побережья Финского залива и рекой Невой на всем ее протяжении, и только по ее завершению потеряло то, что пришлось возвращать Петру Великому. Трудно представить, что Иван Грозный стремился наладить торговые и культурные связи с Западной, завести флот и построить порты на Балтике. Легче предположить, что его соблазнила легкая, как тогда казалась, добыча. Ливонский орден был слаб и раздираем внутренними противоречиями. Осознавая это царские послы искала повода для войны, вдруг вспомнив о том, что орден задолжал за последние полвека дань за город Юрьев. Орден попытался объясниться, но Алексей Басманов, не дожидаясь окончания переговоров, внезапно обстрелял и взял штурмом Нарву. Таким образом, Ливонская война в 1558 г. началась совсем не так, как Северная в 1700 г. К сожалению, завершение тоже было иным. После полного разгрома рыцарей и пленения великого магистра земли Ливонского ордена перешли под власть Польши, Дании и Швеции. Теперь России пришлось сражаться против сильной коалиции держав. Ливонская война приобрела затяжной характер.

Неудачи в Ливонии привели к обострению разногласий между царем и его приближенными. Члены Избранной рады настаивали на дальнейшем развитии наступления на юге и подготовке военного похода против Крыма. Значительная часть знати, заинтересованная в завоевании плодородных южных земель, считала Ливонскую войну ненужной. Все это привело к прекращению в 1560 г. деятельности Избранной рады. Адашев был подвергнут опале и умер под стражей. Сильвестра отправили в заточение на Соловки. В 1564 г. князь Андрей Курбский, не дожидаясь расправы, бежал в Польшу, где просил короля дать ему 30-тысячную армию для завоевания Москвы, соглашаясь ехать прикованным к телеге, чтобы слуги короля сразу же застрелили его при малейшем колебании.

Из-за границы он направил царю обвинительное послание. Согласно рассказу XVII в., письмо передал слуга князя Василием Шибановым. Грозный, принимая послание на Красном крыльце, пробил Шибанову ногу жезлом и, стоя перед пригвожденным гонцом, выслушал его до конца. Но это лишь красочная легенда. Факты подтверждают лишь то, что Курбский приказал Шибанову вынуть из-под печи в воеводской избе Юрьева заранее заготовленное письмо, но слугу схватили еще до того, как он выполнил приказ. Пойманный холоп даже под пыткой не отрекся от своего господина. В ответ на обвинительное послание Курбского царь Иван Грозный подготовил ответ, в котором обвинял в неудачах своих бывших советников из Избранной рады: «Как не вспомнить вечные возражения попа Сильвестра, Алексея и всех вас против похода на германские города и как из-за коварного предложения короля датского вы дали ливонцам возможность целый год собирать силы? Сколько христианского народу они перебили, напав на нас в начале зимы! ..Если бы не ваше дьявольское противодействие, то, с Божьей помощью, в том же году вся Германия была бы под православной верой».

В обстановке внешнего и внутриполитического кризиса Иван Грозный пошел на крайние меры в виде опричнины. Его решение не было спонтанным. Из Никоновской летописи видно, что действия Ивана Грозного, заставшие врасплох высших духовных и светских феодалов, были тщательно подготовлены. Царь заранее собрал все ценное из дворца: «и суды золотые и серебряные, и поставцы все всяких судов, золотое и серебряное, и платие и денги и всю свою казну повеле взята с собою», отобрал доверенных ближних и приказных людей, назначил служебный наряд выборным городовым дворянам. В декабре 1564 г. царь с огромной свитой отбыл из Москвы, несколько недель выбирал удобное место для резиденции и наконец остановился в Александровой Слободе. В начале января 1565 г. Иван Грозный прислал в столицу две грамоты. Первую открывал «список, а в нем писаны измены боярские и воеводские и всяких приказных людей», которые они были допущены до совершеннолетия царя, затем следовало перечисление боярских измен периода Ливонской войны: «за православных крестиян кровопролитие против безсермен и против Латын и Немец стояти не похотели» и в заключение объявлялось, что «царь и государь и великий князь от великие жалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государьство». Во второй грамоте, обращенной к купцам и посадскому населению, Иван Грозный писал, «чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет.»

Нельзя не оценить этот хорошо рассчитанный политический ход. Н. И. Костомаров подчеркивал: «Одним Иван объявлял гнев, другим милость и, таким образом, разъединял народ, вооружал большинство против меньшинства, чернил перед толпою народа весь служилый класс и даже духовенство, и, таким образом, заранее предавал огулом и тех и других народному суду». Действительно, суд, точнее, самосуд над боярами был близок. Посад заволновался, раздались крики: «Пусть царь укажет своих изменников и лиходеев; мы сами их истребим». Знать поспешила вступить в переговоры с царем и приняла его ультиматум. Иван Грозный соглашался вернуться на трон при условии раздела государства на Земщину и Опричнину.

Земщина продолжала управляться Боярской думой во главе с боярами И.Д. Бельским и И.Ф. Мстиславским, вынужденной, однако, по всем важнейшим вопросам испрашивать согласия царя. Земщина также была обложена огромной контрибуцией в сто тысяч рублей. В опричнину были взяты Можайск, Вязьма, Суздаль, Козельск, Перемышль, Белев, Медынь, Великий Устюг, Каргополь, Вологда. В Москве в опричнину были взяты некоторые улицы и слободы. Позже в состав опричного удела были дополнительно включены Кострома, Старица, часть Новгорода, Обонежская и Бежецкая пятины и другие территории. Опричнина была территорией, на которой действовали особые, опричные порядки, существовали собственные органы управления в виде «Государева двора», финансовые приказы — Чети, свое опричное войско.

Была ли опричнина резким изменением внутренней политики? Это мнение идет от М.Н. Карамзина, который писал: «По характеру было два царя: первый до 1560 г. – это герой-добродетель, второй после 1560 г. – это кровопийца». На самом деле ни в характере царя, ни в его политике не произошло кардинальных перемен. Более того, было бы совершенно неправильным отделять политику Ивана Грозного от политики его предшественников. Сам термин «опричнина» был хорошо известен в русской государственной и юридической практике. В XIV – XV вв. «опришниной» называли особое владение, выделенное членам великокняжеской династии. Не стоит думать, будто выделение опричного удела являлось новаторством Ивана Грозного. Наоборот, он воспроизводил архаичную практику, поступал «по старине», следуя примеру московских князей постоянно деливших страну на уделы.

На землях, взятых в опричнину при Иване Грозном, была проведена широкомасштабная конфискация вотчин крупных феодалов. Князей «выводили» в Земщину, предоставляя им владения, далеко не равноценные конфискованным. Но не Иван Грозный начал жестокую чистку, его дед Иван III проводил конфискацию вотчин тверских и новгородских бояр, причем масштаб «вывода» далеко превосходили опричный передел. Благодаря конфискациям в распоряжении Ивана III и Василия III оказалась огромный великокняжеский домен и началась интенсивная раздача поместий служилым людям. Иван Грозный просто продолжал эту практику, пытаясь опереться на поместное дворянство в борьбе против вотчинной аристократии.

Идеологическая база под опричнину была подведена задолго до отъезда в Александровскую слободу. При Иване III появилось любопытное сочинение, автором которого есть все основания считать дьяка Федора Курицына. Это «Сказание о Дракуле-воеводе» - реальном историческом персонаже, валашском правителе Владе Цепеше, чья жестокость вошла в легенду. Именно он стал прототипом знаменитого вампира графа Дракулы. Дьяк Курицын, побывавший с посольством в Трансильвании, был знаком с местом событий и мог написать о валашском воеводе так сказать по горячим следам. Он и ужасается преступлениями Дракулы и восхищается заведенными им порядками: «И так ненавидел Дракула зло в своей земле, что, если кто совершит какое-либо преступление, украдет, или ограбит, или обманет, или обидит, не избегнуть тому смерти. Будь он знатным вельможей, или священником, или монахом, или простым человеком, пусть бы он владел несметными богатствами, все равно не мог откупиться он от смерти, так грозен был Дракула».

Не менее любопытным, чем «Сказание о Дракуле-воеводе», представляется сказание о Махмет-султане, написанное Иваном Пересветовым. Он вел свой род от инока Пересвета, чей поединок с татарским богатырем начал Куликовскую битву. В 1548-49 гг. Пересветов подал Ивану IV несколько сочинений, одни из которых являлись обычными челобитными, а другие имели характер исторического повествования в сочетании с политическим памфлетом. Сочинения Пересветова принято считать идейной программой реформ первой половины царствования Ивана IV, но в них также можно увидеть многое из того, что было реализовано в опричнине.

Пересветов рассказывал о последних днях Византийской империи и устройстве турецкого государства. Он, как и дьяк Курицын, хорошо владел материалом, так как успел послужить трем королям – польскому, венгерскому, чешскому, возможно, побывал и в самой Турции. Его героем также стал реальный правитель – в «Мехмете-султане» нетрудно узнать турецкого султана Мехмета II Завоевателя. Правда, Дракула при всей его патологической жестокости все-таки христианский государь, он воюет с турками и освобождает пленных христиан. Мехмет-султан – мусульманин, более того, под ударами его янычар пал Царьград и был убит последнего византийский император из рода Палеологов, двоюродный прадед Ивана Грозного. И тем не менее Пересветов смело слагает хвалу “безбожному Магметом-султану».

Секрет в том, что сочинение Пересветова – это типичное для средневековья аллегорическое произведение. Он писал о Византии и Турции, подразумевая Россию, и его читатели хорошо понимали, что Москва - Третий Рим могла повторить печальную судьбу Второго Рима. Главной причиной падения Царьграда автор челобитных считал засилие вельмож – «ленивых богатинов», которые «сипели» друг на друга как змеи. Между прочим Пересветов вольно обращался с историческими фактами утверждая, будто бы византийские вельможи «лукавством» подчинили себе малолетнего царя Константина. На самом деле он взошел на престол в зрелом возрасте, да и в Византии ни в эпоху расцвета, ни в период упадка не было сильной феодальной оппозиции. Но для Пересветова была важна параллель с современной российской историей, он намекал на боярское засилье при малолетнем Иване IV .

Совсем иные поряди были у Махмет-султана. Знатность и богатство не могли спасти от наказания за провинность: «А просудится судья, ино им пишется такова смерть по уставу Махметеву: возведет его высоко, да бьет его взашей надол, да речет тако: «Не умел еси в доброй славе жити, а верно государю служити». Сравним с «Историей великого князя Московского», в которой говорилось, что в детстве Иван сбрасывал «с стремнин высоких» собак и кошек, а когда подрос, «начал человеков уроняти».

Пересветов противопоставлял боярам «воинников», служилых людей: «Мудр царь, что воинам сердце веселит  воинниками он силен, и славен». На военное сословие опирался Махмет-султан, и Пересветов, сам будучи служилым человеком, восхищался тем, что султан назначал не должности не по породе, а по способностям и заслугам: «Кто царю верно служит, хотя и меньшего колена, и он его на величество подымает и имя ему велико дает и жалования ему много прибавляет». Иван Грозный пытался покончить с местничеством по крайней мере при назначении на военные посты.

В сочинениях Пересветова имелись знаменательные слова: «Есть ли к той истинной вере християнской да правда турсская, ино бы с ними ангелы беседовали». Турецкая «правда» состояла в том. что царь был «грозным». Этот эпитет повторяется много раз в различных вариантах; «Царь кроток и смирен на царстве своем, и царство его оскудеет и слава его низится. Царь на царство грозен и мудр, царство его ширеет и имя его славно по всем землям» или «Без таковыя грозы не мочно в царство правды ввести», и наконец, в самой афористичной форме: «Как конь без узды, так царство без грозы». Эти советы пришлись по душе Ивану IV, заслужившему прозвище Грозный, что одновременно означало и жестокий и справедливый.

Программа Пересветова была так созвучна действиям Ивана IV, что некоторые исследователи считали, будто она была написана задним числом для оправдания опричной политики (тем более что оригинала сочинений не сохранилось, а копии появились много позднее). Высказывалось даже мнение, что под личиной Ивана Пересветова выступал сам царь. Эта версия вряд ли имеет под собой основание. Что же касается публицистических произведений царя, то в ней были высказаны мысли, схожие с идеями Пересветова.

Речь идет о знаменитой переписки Ивана Грозного с князем Андреем Курбским, в которой были изложены две диаметрально противоположные концепции государственного строительства. Почему-то принято называть Андрея Курбского защитником интересов княжеско-боярской аристократии. Он действительно был потомком великих князей Ярославских, но в своих язвительных посланиях и в «Истории великого князя Московского» он писал о необходимости участия «синклита» в управлении государством, подазумевая под этим не аристократическую Боярскую думу, а нечто подобное Избранной раде, в которую входили незнатные Адашев и Сильвестр. Более того, царь должен был «искать доброго и полезного совета не только у своих советников, но и у всенародных человек». Под «всенародным человеком», несомненно, понимались «лучшие люди», выбранные от всех сословий, то есть Земский собор. Поэтому правильнее будет сказать, что Курбский отстаивал не привилегии знати, а выступал против деспотического, единоличного правления Ивана Грозного.

Иван IV дал отповедь своему обличителю, развивая тезисы Пересветова о грозном царе: «Царь - гроза не для добрых, а для злых дел; хочешь не бояться власти - делай добро, а делаешь зло - бойся, ибо царь не зря носит меч, а для кары злых и для ободрения добрых». Мысль его та же, что и в сказании о Махмет-султане: разделение власти ведет к ее ослаблению. Но Грозный оперирует гораздо более обширным материалом, приводя в подтверждение массу фактов из истории евреев, римлян, вандалов, готов, савроматов, французов, вычитанные из хронографов. «Подумай, какая власть создавалась в тех странах, где цари слушались духовных и советников, и как погибли эти страны! – увещевал он своего оппонента. - Неужели и нам посоветуешь так поступать, чтобы тоже прийти к гибели?»

В обосновании преимущества самодержавия Иван Грозный поднимается до высоких теоретических обобщений и спускается до житейских примеров, приводит библейские цитаты и бытовые наблюдения: «Пророк говорил об этом: «Горе дому, которым управляет женщина, горе городу, которым управляют многие». Как видишь, управление многих, даже если они сильны, храбры и разумны, но не имеют единой власти, будет подобно женскому безумию. Ибо так же, как женщина не способна остановиться на едином решении - то решит одно, то другое, так и многие правители царства - один захочет одного, другой другого»

Царь должен править единолично: «Зачем же и самодержцем называется, если сам не управляет?». Курбский обвиняется в том, что он, переворачивая «разными словесы», проводит мысль, «чтобы рабам помимо господ обладать властью». Претензии на участие в государственном управлении вызывают у царя негодование, и Иван Грозный искреннее недоумевает, почему его политика укрепления единоличной власти вызывает осуждение: «Это ли противно разуму - не хотеть быть обладаему своими рабами? Это ли православие пресветлое - быть под властью рабов?» Если князь Курбский видел в царе сюзерена, но не полновластного господина, то Иван Грозный оперировал новой политической реальностью, порожденной самодержавной властью. В. О. Ключевский отмечал: «Курбский толкует царю о мудрых советниках, о синклите, а царь не признает никаких мудрых советников, для него не существует никакого синклита, а есть только люди, служащие при его дворе, дворовые холопы».

В полемике с мятежным князем Иван Грозный отчеканил: «Самодержавства нашего начало от святого Владимира; мы родились и выросли на царстве, своим обладаем, а не чужое похитили…». Он был убежден в том, что самодержавная власть, унаследованная от Владимира Святого и Владимира Мономаха, ставила его выше других монархов. Это видно из его дипломатической переписки со шведским королем Юханом III. Характерно, что Грозный назвал послание королю «наставлением», как и ответ Курбскому, которого считал своим рабом. Намекая на то, что династия Вазы недавно заняла престол, Иван Грозный с презрением замечал: «вы мужичий род, а не государский. Пишешь ты нам, что отец твой - венчанный король, а мать твоя - также венчанная королева; но хоть отец твой и мать - венчанные, но предки-то их на престоле не бывали!» Даже английскую королеву Елизавету I царь считал нравной себе по той причине, что она якобы не могла распоряжаться без воли парламента. Он выговаривал королеве, при которой в Англии оформился абсолютизм: «видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как всякая пошлая девица»

Мировоззрение Ивана Грозного начала 50-х годов мало чем отличалось от его взглядов 60-х годов, когда он ввел опричнину. Его политический идеал приближался к османской «правде» и порядкам Дракулы-воеводы, чьи подданные были одинаково равны на острых кольях. Иван IV проводил реформы управления, вооруженных сил и налогов с тем, чтобы укрепить централизованное государство, а когда пришел к выводу, что нужны более действенные меры, то решил с помощью опричнины последовать примеру «Махмет-султана».

Нетрудно заметить сходство между опричниками и янычарами. Мы видели, что Иван IV пытался создать подобную гвардию в начале 50-х годов, поместив «тысячу» отборных дворян поближе к Москве. Первоначально в опричное войско было также набрано тысяча человек, и только потом численность опричников возросла до шести тысяч. Социальный и национальный состав опричного войска был пестрым. Традиционно принято считать, что в опричники верстали из незнатных дворян Собственно, это и имел ввиду Пересветов, когда писал о верных «воинниках». Однако ряд исследователей, изучив списки опричников, пришли к неожиданному выводу, что в рядах опричной гвардии было немало княжат. Это особенно касалось последнего периода опричнины, когда опричную думу пополнили бывшие удельные князья Трубецкие и Одоевские, бояре князья Сицкие, Хованские, Щербатые и другие представители высшей знати.

Надо полагать, в опричнине не действовали местнические счеты. Князь, имевший длинную родословную, или худородный служилый человек, не помнящий родства, русский, крещенный татарин или искатель приключений из немецких земель, каких немало попало в опричники – значение имела лишь собачья преданность царю. Недаром, по утверждению современников, символом опричников были притороченные к седлам собачьи головы и метлы в знак того, что они как псы вынюхивают измену и выметают крамолу. Опричники давали царю особую присягу, которой обязывались не только доносить обо всем, что они услышат дурного о царе, но не иметь никакого дружеского сообщения, не есть и не пить с земскими людьми. Опричники получали земли опальных бояр, щедрее других служилых людей наделялись крестьянами. Правительство ввело неподсудность опричников общегосударственным органам власти и суда. Само собой разумеется, что земельные пожалования и безнаказанность привлекли в опричнину множество «прескверных паразитов и маньяков» (подлинные слова Андрея Курбского), чьи бесчинства приходилось смирять строгой дисциплиной.

Иностранцы-опричники сравнивали Александровскую слободу, где укрылся Иван Грозный с монастырем: «Сам он был игуменом, князь Афанасий Вяземский – келарем, Малюта Скуратов – пономарем; и они вместе с другими распределяли службы монастырской жизни. В колокол звонил он сам вместе с обоими сыновьями и пономарем. Рано утром, в 4 часа, должны все братья быть в церкви; все неявившиеся, за исключением тех, кто не явился вследствие телесной слабости, не щадятся – все равно, великого ли они или низкого состояния, - и приговариваются к 8 дням епитимии».

Сазу же после введения опричнины на многих знатных бояр обрушились репрессии. В феврале 1565 г. к смерти были приговорены пять человек, в их числе полководец князь Александр Горбатый. На Земском соборе 1566 г., втором и последнем в царствование Грозного, группа дворян подала челобитную об отмене опричнины. Челобитчики были казнены. Недовольство опричниной выразил митрополит Афанасий, вскоре вынужденный покинуть престол. Он был заменен митрополитом Филиппом. Он был заточен в один из монастырей и вскоре задушен Малютой Скуратовым, объявившим, что митрополит задохнулся от спертого воздуха в келье. Малюта и Василий Грязной заставили выпить чашу с ядом Владимира Старицкого, двоюродного брата царя и последнего удельного князя на Руси.

Расправы сопровождались кровавыми шутками в стиле Дракулы, который мог посадить на кол своего слугу, чтобы тот, сидя высоко, не вдыхал смрада от трупов казненных. Иван Грозный словно соревновался с вампиром. Боярина Ивана Федорова, заподозренного в попытке захватить престол, привели в палаты, где Грозный приказал ему надеть царское облачение, посадил на трон и, поклонившись, как царю, сказал: «Как в моей власти поместить тебя на этом троне, так в той же самой власти лежит и снять тебя», после чего всадил в него нож. В другой раз он, узнав, что боярин Козаринов-Голохватов принял схиму, чтобы избежать казни, велел взорвать его на бочке пороха, ибо схимники — это ангелы, а потому должны лететь на небо.

Пересветов приписывал Махмет-султану жестокие казни вельмож: «А иных живых одирают, да речет таки: «Обростешь телом, отдаст ти ся вина та». Иван Грозный был не менее изобретательным. Немец-опричник Таубе засвидетельствовал, что царь лично распоряжался казнями: «у многих приказал … вырезать из живой кожи ремни, а у других совсем снять кожу и каждому придворному определил, когда тот должен умереть, и для каждого назначил различный род смерти: у одних приказал отрубить правую руку и левую ногу, а только потом голову, другим же  разрубить живот, а потом отрубить руки, ноги, голову».

Одним из самых тяжких обвинения, предъявляемых Ивану Грозному, является новгородский погром 1570 г. Когда до царя дошли слухи о том, что жители Новгорода якобы собрались перейти под власть Литвы, опричное войско немедля выступило в поход. Опустошив по дороге, Тверь, Клин, Торжок, опричники вступили в мирный город и приступили к расправе. Англичанин Дж. Горсей писал: «Мертвые тела людей и животных запрудили реку Волхов, куда они были сброшены. История не знает столь ужасной резни», – писал. Новгородский летописец рассказывает, что были дни, когда число убитых достигало до полутора тысяч; дни, в которые избивалось 500 — 600 чел., считались счастливыми. Современники утверждали, будто в Новгороде погибло то ли 20, то ли 60 тысяч человек

Дело даже не в том, что, по мнению исследователей, число жертв погрома было сильно преувеличено. Более достоверные сведения дает отчет о проделанной работе одного из главных опричников Малюты Скуратова: «По Малютиной скаске в ноугородской посылке Малюта отделал 1490 человек (ручным усечением), ис пищали отделано 15 человек». Опричникам Ивана IV при всем их зверстве вряд ли удалось перещеголять наместников Ивана III хотя бы потому, что первые громили город пять недель, а вторые искореняли крамолу восемь лет. Наместник Яков Захарович, правивший городом в конце XV в., не оставил «сказку» с точным числом казненных, но летопись сообщает, что он многих новгородцев «пересече и перевешал». Со времен Ивана III все репрессии по отношению к новгородцам осуществлялись по стандартному обвинению в измене в пользу Литвы.

Следует отметить, что новгородская экспедиция обогатила рядовых опричников. Немец Генрих Штаден хвалился: «Когда я выехал с великим князем, у меня была одна лошадь, вернулся же я с 49-ю, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра». Однако новгородский погром затронул опричную верхушку. Были обвинены в заговоре с новгородцами и казнены отец и сын Басмановы. Федор Басманов, чтобы доказать свою верность, на глазах у царя зарезал своего отца и был за это помилован, сослан и умер в заточении. Князь Афанасий Вяземский, из рук которого Иван IV принимал лекарства, опасался, что другие могут его отравить, был обвинен в том, что якобы предупредил новгородцев. По приказу царя его забили насмерть железными прутьями. Хранитель государевой печати дьяк Висковатый, казначей Фуников и еще 200 человек были выведены на казнь в Москве. Думный дьяк читал имена осужденных, палачи-опричники кололи, рубили, вешали, обливали осужденных кипятком. Сам царь принимал участие в казнях, а толпы опричников стояли кругом и приветствовали казни криками “гойда, гойда”.

Царь всюду подозревал измену. Пленный померанский дворянин Шлихтинг ярко описал гнетущую атмосферу во дворце: «скажет ли при дворе кто-нибудь громко или тихо, буркнет что-нибудь, посмеется или поморщится, станет веселым или печальным, сейчас же возникнет обвинение, что он заодно с врагами или замышляет против него (Иоанна IV) что-либо преступное». Однако главной причиной казней стала не болезненная мнительность царя. Раз запущенный механизм террора, как многократно доказала история, действует по инерции, затягивая под свои жернова доносчиков и палачей. Жертвами репрессий казней стали фактически все главные деятели опричнины, включая руководителя опричной думы князя Михаила Черкасского, которого казнили вместе с женой и малым сыном. Всех их казнили по абсурдным обвинениям – таким же обвинениям, какие они сами предъявляли невинным людям, когда были вершителями чужих судеб. Единственным, кому удалось избежать казни, был Малюта Скуратов, да и то, наверное, потому что он погиб на войне.

В начале 70-х годов Иван Грозный все более убеждается в том, что опричнина не оправдала его надежд. В 1571 г. крымский хан Девлет-Гиреей вместе с ногайцами неожиданно появился под стенами Москвы и дотла сжег столицу. Беспомощность опричной гвардии заставила царя задуматься о возвращении опричного удела в состав единого государства. Первыми были объединены опричная и земская администрации в Новгороде, затем было соединено земское и опричное войско. Объединение сразу же принесло блестящие плоды. В июле 1572 г. крымский хан и ногайцы вознамерились повторить прошлогодний налет, но были наголову разбиты армией под командованием земского воеводы князя М.И.Воротынского и опричного воеводы князя Д. И.Хворостинина, оставив на поле битвы у Молодей убитых сына и внука крымского хана. Победа объединенного войска разрешила колебания Ивана Грозного. В 1572 г. опричнина была упразднена, опричники лишены привилегий в виде «прибавок» земли, часть конфискованных земель возвращена их прежним владельцам. Даже само слово опричнина было запрещено упоминать под страхом сурового наказания.

Однако окончательно отказа от опричной политики не произошло. В 1575 г. опричные порядки вновь возродились. Иван Грозный снова выделил себе удел и создал удельную армию как две капли воды походившую на старую опричную гвардию. Земщину возглавил крещенный татарский царевич Симеон Бекбулатович, которого Иван Грозный венчал на великое княжение. Казалось, произошел возврат к ордынским временам. На троне сидел потомок Чингисхана, а московский князь ездил к нему на поклон. Но это были скоморошьи игрища. «Великий князь всея Руси» Симеон безропотно выполнял все пожелания «Иванца Московского», как теперь величал самого себя Иван Грозный. В своей челобитной Грозный просил оказать ему милость «людишок перебрать и бояр и дворян и детой боярских и дворовых людишок». Перебор «людишек» сопровождался новыми казнями. Смысл «второго издания опричнины», как его называют в исторической литературе, был скрыт от понимания современников. Английскому посланнику Иван Грозный весьма туманно объяснил, что «поводом к тому были преступные и злокозненные поступки наших подданных, которые ропщут и противятся нам за требование верноподданического повиновения и устрояют измены против особы нашей». Впрочем, добавлял царь, он в любое время может свести «чужеродца» с прародительского престола, что и было сделано через год. Симеону Бекбулатовичу дали в удел Тверь и Торжок, а Иван Грозный поять стал называть себя царем.

О сущности и целях первого и второго издания опричнины высказывались самые различные суждения. Целая плеяда историков: Н.М.Карамзин, Н. И. Костомаров, Д. И. Иловайский не усматривали в учреждении опричнины политического смысла и приписывали действия Грозного психической болезни. М.П.Погодин характеризовал Ивана Грозного как «громкое ничтожество», считая, что заслуга в проведеии реформ принадлежала окружению царя во главе со священником Сильвестром: «Сам царь – лицо страдательное, не принимал никакого участия в управлении государством».

Иная точка зрения была представлена С. М. Соловьевым, по мнению которого опричнина завершила переход от «родовых» отношений к «государственным». Родовая аристократия, служившая оплотом «родовых» начал, была подавлена опричным террором. В. О. Ключевский видел корни опричнины в противоречиях политического строя Московского государства, в котором абсолютному монарху пришлось управлять страной с помощью «аристократического персонала» – родовитого боярства. Опричнина явилась результатом борьбы царя с боярством, борьбы, которая «имела не политическое, а династическое происхождение» ; ни та, ни другая сторона не знала, как ужиться одной с другой и как обойтись друг без друга. Они попытались разделиться, жить рядом, но не вместе. Попыткой устроить такое политическое сожительство и было разделение государства на опричнину и земщину. Н. П. Павлов-Сильванский увидел в эпохе Грозного переходный момент от феодализма к сословной монархии. В глазах С.Ф. Платонова, опричные репрессии имели результатом разгром аристократии, что укрепило русскую государственность. Но затеянное Грозным «сложное политическое дело было еще более усложнено ненужными казнями, пытками и грубым развратом».

В советскую эпоху отношение к опричнине неоднократно пересматривалось. Для школы М. Н. Покровского самодержавие было господством торгового капитала «в шапке Мономаха». Р. Ю. Виппером взял на себя задачу исторической реабилитации Ивана Грозного, показал его как выдающегося государственного деятеля, дипломата и стратега, вполне выдерживающего сравнение с такими крупными историческими деятелями, как Петр Великий. Апологетическая оценка Ивана Грозного закрепилась благодаря И.В.Сталину, который находил много общего между своей политикой и опричниной XVI в. В послесталинский период подход к опричной загадке стал более объективным. Исследования советских историков С. Б. Веселовского, А. А. Зимина, И. И. Полосина, И. И. Смирнова, Л. В. Черепнина, С. О. Шмидта, С. М. Каштанова, Н. Е. Носова и других показали, что под опричниной следует понимать определённую политику, направленную на преодолению пережитков феодальной раздробленности. В то же время эти историки отмечали, что опричнина сопровождалась массовыми репрессиями, которые затронули не только княжат и бояр, но и широкие народные массы. Такая двойственная оценка является превалирующей. Например, В.Б. Кобрин отмечает: «Личность царя Ивана притягивает к себе, что называют «отрицательным обаянием», а Р.Г. Скрынников признавая реформаторские заслуги Ивана Грозного пишет, что «В XVI в. Россия достигла огромных экономических успехов и пережила великое разорение».

Трудно что-либо добавить к мнению блестящих историков, но все-таки рискну высказать предположение, что опричнина не являлась неожиданным зигзагом истории. Ее задачи и методы вполне укладывались в логику действий Ивана Грозного, направленных на укрепление самодержавной власти. Опричный террор вызывал содрогание у современников и особенно у потомков, но следует заметить, что репрессии периода опричнины мало чем отличались от той череды мучительных казней, на которые царь обрекал неугодных ему людей до введения опричнины, в перерыве между отменой и восстановлением опричнины и после ее окончательного упразднения. Свидетельства современников крайне преувеличили масштабы опричного террора. Согласно Синодику опальных, составленному самим царем, жертвами репрессий стали около 4 тысяч человек, из них около 700 принадлежали к боярству и дворянству. Впрочем, для России XVI в. это были очень серьезные потери, тем более что многие жертвы оказались неучтенными.

Что же касается задач, поставленных Иваном Грозным, в области внешней и внутренней политики, то надо признать, что большинство из них остались нерешенными. Россия присоединила Поволжье, начала продвижение в Сибирь, но проиграла Ливонскую войну. Внутренне управление было централизовано, но свирепость Дракулы не позволила Ивану Грозному построить идеальное государство Махмет-султана.