Дэвид Лодж Покидая убежище
| Вид материала | Документы |
- Войсками генерал Дэвид Петреус доложил, что военные задачи, на которые были выделены, 71.39kb.
- Дэвид Айк Бесконечная любовь единственная истина, все остальное – иллюзия, 3726.91kb.
- Дэвид Айк Бесконечная любовь единственная истина, все остальное – иллюзия, 3671.6kb.
- Нью-Йорк Ревью оф Букс”: миф о демократической элите, 227.74kb.
- Убежище по имени Марина, 54.46kb.
- Свадьба в Лодж “улусаба” частный заповедник Sabi Sands Национальный парк Крюгера, 67.8kb.
- Дэвид моралес: властелин хаус-музыки в декабре столицу ожидает сюрприз: нас посетит, 48.64kb.
- В мундирах сс василий Верещак, 715.96kb.
- 1 марта Числа, глава, 463.23kb.
- Iv век до н э. оказался для древнегреческой философии временем ее высочайшего подъема, 224.62kb.
Дэвид Лодж
Покидая убежище
Часть I
Убежище
1
Первое воспоминание Тимоти – то, как мама, стоя на кухонной табуретке, расставляла жестянки с едой на верхней полке буфета. Стол также был уставлен банками: судя по этикеткам, в них были ананасы, персики и недозрелые апельсины.
Мальчик спросил:
– Для чего все эти банки?
Сквозь рифленое кухонное окошко за ее головой светило солнце, и как Тимоти ни щурился, он все никак не мог толком разглядеть лица матери в этом ослепительном сиянии. Но он помнит, как она повернулась и посмотрела на него бесконечно долгим взглядом, после чего ответила:
– Все из-за этой войны, милый.
– А что такое война? – спросил он тогда. Но теперь уже не может вспомнить ее ответа.
Вскоре он обнаружил, что война – это противогаз в форме головы Микки-Мауса, дымящийся при выдохе, и жестяная каска и свисток, которые получил его папа, и слезы Джил из-за отъезда ее отца в военно-воздушные силы. А еще это вечно включенный приемник, и обклеенные черной бумагой стекла парадной двери, звук сирены и ночные пробуждения из-за налетов. Так здорово было вставать среди ночи.
У них не было собственного бомбоубежища. Вместе с мамой он шел вверх по улице, к дому № 64, где жила Джил, – убежище располагалось у них в саду. Отец Джил собственноручно его построил. А отец Тимоти обычно дежурил во время авиа-налетов: он был постовым, следящим, все ли скрылись в убежища и не пробивается ли свет через чьи-нибудь занавески. Ведь если с немецких самолетов увидят, что в твоем окне горит свет, они будут знать, где ты и сбросят на тебя бомбу. Иногда во время налетов отец наведывался в дом № 64 и спускался в убежище, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Или же заходил за ними после сигнала Отбой. Иногда он относил домой уже спящего Тимоти, и ребенок просыпался утром в собственной кроватке, так и не услышав сирены. Сирена Отбой тоже ревела, но не так, как Воздушная тревога, которая то нарастала, то стихала: уууАРРР… уууАРРР… уууАРРР… Ловко было задумано, что каждая из сирен говорила на свой лад. Отбой звучал устало и спокойно, будто ты, позевывая, возвращаешься домой после налета, а Воздушная тревога звучала отчаянно.
Не то что бы Тимоти боялся. Скоро он настолько привык к сигналам Воздушной тревоги, что маме приходилось будить его, чтобы успеть к Джил до появления германских бомбардировщиков. Джил было пять лет, как и ему, но он был старше, ведь он отмечал свой день рождения раньше. Джил была хорошенькой. Тимоти собирался на ней жениться, когда они вырастут. Сестра мальчика Кэт была намного его старше, почти взрослой, ведь ей было шестнадцать. Но она больше не жила дома. Она уехала за город со своей школой, с монашками. Школа, где училась Кэт, переехала из-за налетов. А налеты случались из-за войны. Они назывались Блиц-обстрелами. Мама говорила, что если Блиц-обстрелы будут и дальше продолжаться, она отвезет и Тимоти в деревню. Они жили в Лондоне, а это самый большой город в мире. И Тимоти вовсе не хотелось переезжать в деревню. Побывав там однажды, он обжегся о крапиву и сел в коровью лепешку. С другой стороны, он не хотел, чтобы прекратились налеты, ведь было так здорово вставать среди ночи.
– Тимоти! Тимоти! Проснись, милый.
Он захныкал и еще уютнее устроился в теплой постели.
– Тимоти, проснись! Налет!
Совсем близко взвилась сирена: уууАРРР… уууАРРР… уууАРРР…, и он открыл глаза. Над ним нависло лицо матери, бледное и сморщенное. Ее волосы скрывала шаль.
– Скорее, мой хороший. Налет начинается.
– Знаю, – зевая, проговорил он.
Он сидел на краю кровати, вслушиваясь в рев сирены, пока мама натягивала на него носки.
– Ох уж этот рев, – проговорила она. Во время налетов мать надевала брюки и старую отцовскую куртку на молнии. Ему нравилось, когда мама носила брюки.
– Держи свой защитный комбинезон, он теплый, прямо с бака.
Тимоти носил этот комбинезон поверх пижамы. Он был голубого цвета. Точно такой же был у Уинстона Черчилля. Как только мальчик надевал его, в нем прибавлялось отваги. Ведь в пижамах и халатах были разрезы и вороты, и тело было плохо защищено, зато его защитный костюм стягивал эластичными манжетами лодыжки и запястья и застегивался на молнию. Когда его облачали в комбинезон, он чувствовал, что ему нечего бояться.
Мама завязывала ему шнурки на ботинках, крепко затягивая бантики.
– Вот так. Ты взял игрушки?
Мальчик поднял с пола картонную коробку, с дорожными игрушками и вслед за матерью спустился по лестнице в прихожую. Она сняла их противогазы с крючка на входной двери и повесила на шею Тимоти его «Мики-Мауса» на ремешке.
– Сначала выключи свет, – напомнил он ей, когда она взялась за ручку двери. – Ты подведешь папу.
Она выключила свет, и в прихожей стало совсем темно. На улице светились лишь лучи прожекторов, охватившие небо подобно огромным пальцам, шевелящимся взад-вперед. По дороге Тимоти праздно разглядывал все вокруг, отчасти стараясь показать, что он не боится, отчасти, надеясь увидеть германский самолет, пойманный лучами прожекторов. Однажды мальчик видел его: маленький серебряный крестик, каким он казался в ярком сиянии, – но самолет скрылся за облаком, и пулеметы не успели его сбить. Он и сейчас слышал глухие выстрелы вдалеке. Мать споткнулась о булыжник тротуара.
– Черт! Ничего не вижу в этой проклятой тьме.
Гораздо светлее было на обратном пути из убежища после сигнала Отбой, так как окрестности освещали пожары. Горели доки, и они озаряли небо красными сполохами, словно огромный фейерверк.
Внезапно откуда-то из-за домов на их улице раздался оглушительный взрыв, заставивший обоих подпрыгнуть. Мать крепче сжала руку мальчика и бросилась бежать, таща его за собой.
– Стой, мне же больно, – захныкал он, – Это пулемет с нашей железной дороги.
– Пойдем же, Тимоти!
Железнодорожный пулемет ездил взад-вперед по рельсам за домами, где жила Джил. Железная дорога была видна из ее сада, но днем по ней ходили только зеленые электрички. Отец Тимоти ездил на них на работу. Работал он в офисе.
У матери был ключ от входной двери в доме Джил, но не успела она вставить его в замочную скважину, как дверь открылась, и на пороге очутился дядя Джек.
– Привет-привет! – воскликнул он, – как раз успели на вечеринку!
– Ну, Джек! Ты прямо напугал меня, – воскликнула мать. – И почему ты дома?
Дядя Джек закрыл за ними дверь и включил свет.
– Вот, взял увольнительную на 36 часов. Заскочу-ка, думаю, домой да гляну, как вы все поживаете.
Отец Джил был в голубой форме военного летчика с крылышками. Тимоти любил его, такого большого, сильного и веселого. И называл дядей Джеком, хотя тот был ненастоящим дядей. Вот была бы и у его отца настоящая униформа вместо каски и повязки на рукаве. Но отец мальчика по возрасту уже не подходил для военно-воздушных сил, и это было замечательно, по словам мамы, ведь ему не приходилось уезжать из дому, как дяде Джеку. Тимоти, конечно, радовался, что папа никуда не уедет, но все-таки считал, что быть летчиком лучше, чем постовым.
– А как поживает наш Кроха Тим? – спросил дядя Джек, ероша его волосы. Дядя всегда называл его «кроха Тим» или просто «кроха». Это была их шутка. Причем Тимоти делал вид, что она ему не по душе. Он сжимал кулаки и становился перед дядей в позу боксера.
– Отложим, Кроха, – сказал Джек, – беги-ка ты лучше в убежище.
Дядя провел их через прихожую в кухню. Дом Джил был точно таким же, как дом Тимоти, но все-таки между ними была большая разница. Все комнаты здесь были той же величины и на том же месте, но обстановка и запах были другими, особенно на кухне. Там дядя Джек зажег карманный фонарик, затемненный полоской бумаги, приклеенной к корпусу. Это для того, чтобы свет не маячил в воздухе, привлекая к тебе внимание германских бомбардировщиков. Дядя выключил в кухне лампу и отворил заднюю дверь в сад. Он освещал тропинку своим фонариком.
– Ступайте осторожнее.
Не успел он договорить, как над домом довольно низко пролетел самолет. Мама Тимоти юркнула обратно в дом.
– Успокойтесь, – сказал дядя Джек, – это наш. Слышно по мотору.
Мальчик с благоговением посмотрел на человека, различавшего самолеты по мотору.
Убежище находилось в ближнем углу сада. Называлось оно «Андерсон», и было всего-навсего ямой с цементными стенами и изогнутой железной крышей. Она была скрыта под слоем земли и днем очень походила на холмик. Дядя Джек посадил на его вершине траву и цветы. Ступени спускались к маленькой дверце, и внутри было несколько деревянных ступеней. Дядя позвал, и тетя Нора открыла дверцу.
– Заходите, дорогие мои, – сказала она. – Вас все нет и нет, я уж начала волноваться.
– Можно мне остаться посмотреть? – как всегда спросил Тимоти.
– Конечно, нет, – возразила мать, – ну-ка, немедленно спускайся да смотри, держись за перила.
Тимоти медленно шел вниз и все вглядывался в небо. Хоть разок, хоть разок бы увидеть, как сбивают немецкий самолет! Но бомбардировщики еще не долетели.
– Пришли, – сказала тетя Нора, когда они протиснулись в убежище. Она вязала по своему обыкновению.
Внутри было уютно и тепло. Дядя Джек провел сюда электрический свет, еще здесь стояли две печи: масляная, с запахом, и еще одна, маленькая, под названием «примус», для приготовления какао и чая. Еще в убежище имелись две койки, несколько старых стульев и ящики, поверх которых лежали подушки. На полу лежал старый, грязный и затертый ковер.
На одной из коек сидела Джил. Тимоти подошел и сел рядом. Девочка одевала свою черноволосую куклу Сьюзан. Остальные сидели рядом на кушетке. Тимоти открыл свою коробку. В ней лежали Одноухий Кролик, несколько разноцветных мраморных дощечек, пять солдатиков, пожарная машина с лесенкой и игрушечная пушка на колесиках, стрелявшая спичками. Кролик занимал чуть ли не всю коробку, но Тимоти не мог оставить его дома во время налета.
– Сьюзан балуется, – сказала Джил. – Мне пришлось ее отшлепать.
– Только мы пришли, вдруг пулемет на железной дороге как выстрелит! Но я не испугался, – похвастался Тимоти.
– Вот не сидится ей на месте.
– Я хотел остаться на улице с твоим папой и посмотреть, что будет. Но мама не разрешила.
– Мой папа вернулся.
– Знаю.
– Он теперь всегда будет дома.
– Ты же знаешь, Джил, что папа должен завтра уехать назад. Но он скоро снова вернется домой. – Ее руки толкнули клубок красной шерсти и вновь защелкали спицы.
– Надо отдать должное, ему часто дают отпуск, – обратилась она к маме Тимоти.
– А я говорю, что он останется дома, – надулась Джил. Она покусывала свой темный локон. Бывало, Тимоти дергал ее за волосы, но они так ему нравились.
– Не выдумывай, Джил, он этого не говорил. Конечно, он хотел бы остаться с нами, но должен вернуться на станцию.
– Не должен! – у девочки задрожала губка.
– Она не понимает, – сказала тетя Нора матери мальчика.
– Куда им, в их-то возрасте? – отозвалась та. – Сегодня утром мне пришло письмо от Кэт.
– Правда? И как она? Не хочешь какао? – спросила тетя Нора.
– Хочешь какао, Джил? А ты, Тимоти?
– Нет, – ответила Джил.
– Нет, спасибо, мама. Можно мне печенья?
– А можно мне то, которое с кремом? – нерешительно сказала Джил.
Печенья были в виде сэндвичей, начиненных сладким желтым кремом. Сначала Тимоти обгрыз его по краям, где крема было мало: теперь его печенье стало маленьким, но зато с щедрой прослойкой крема. Джил сняла с печенья верхушку, облизала крем, снова сложила половинки и откусила разок. Потом уронила его на пол. Тетя Нора не заметила. Она склонилась над плиткой, разогревая молоко для какао и все продолжая вязать.
– Так как дела у Кэт? Ей нравится в Уэллсе?
Тимоти претворился, будто увлечен едой, но на самом деле вслушивался в разговор о Кэт. Его интересовало все, что касалось старшей сестры. Казалось, она уехала давным-давно. Он не мог толком вспомнить, как она выглядит. Разве только то, что она полная и носит очки, как отец.
– У нее все нормально… ну, если верить ее словам, – ответила мать. – Конечно, скучает по дому, пишет, что их ужасно кормят.
– Господи! Но все-таки ей лучше там.
– О да. И между нами говоря, я надеюсь, что она научится ценить дом. С ней становилось просто невыносимо, ничего не помогало.
– Но ведь дело, наверное, в возрасте? Сколько ей?
– Шестнадцать. Мы надеялись продержать ее в монастыре, пока не получит сертификат об окончании школы. Но там такие взносы…
– Наверное, деньги вылетели в трубу.
– Да к тому же она бы и не сдала. Кэт рассеянная, а уж после того, как школу эвакуировали, то и подавно… Вот Тимоти другой породы. Нам кажется, он будет способным.
– Не удивлюсь, если так, – тетя Нора взглянула на мальчика и тут заметила печенье на полу.
– Джил! Зачем же ты просила печенье, если тебе не хочется?
– Оно для Сьюзан, – девочка подняла печенье и претворилась, что кормит куклу.
– Не переводи-ка его попусту. Это последняя пачка, и в Шепердз больше нет.
– Да, с покупками становится все труднее, – сказала мать Тимоти.
– Кошмар! Я сегодня три четверти часа простояла в очереди в Шепердз…
Тимоти перестал следить за разговором обеих матерей о еде и карточках. Самолеты уже жужжали над головой, сразу много самолетов, да еще немецких. Раздавались оглушительные выстрелы. Тимоти нацелил свою пушку вверх, прямо сквозь крышу убежища.
– Бах! Бах! Бах! – закричал он. Джил заткнула уши.
– Тимоти, тут и без тебя хватает шуму! – оборвала его мать.
– Ведь они где-то близко, – сказала тетя Нора, еще быстрее стуча спицами. – Думаю, Джеку пора спускаться. Глупо так рисковать. – Она открыла дверь убежища и закричала:
– Джек, спускайся! Глупо так рисковать. Я варю тебе какао.
Дядя Джек тяжелыми шагами спустился по лестнице. Он был рослым и не мог выпрямиться в убежище. Он сел на один из ящиков, прикрытый подушкой. Джил подбежала к отцу, и тот усадил ее на колено.
– М-да, они бомбят доки, – сообщил он. – Все небо над ними в зареве.
– А наши уже сбивали немецкие самолеты? – спросил Тимоти.
– Наверняка, Кроха. По крайней мере, зенитки бьют вовсю.
– А ты видел хоть один сбитый самолет? – продолжал мальчик, но тетя Нора подавала дяде какао, и он не услышал вопроса.
Пока все они пили какао, в убежище вошел отец Тимоти. Он был не таким высоким, как дядя Джек и мог свободно встать здесь в полный рост. Отец снял свою каску и вытер лоб платком. От каски на лбу остался красный след. Волосы на макушке были редкими. На отце был старый плащ с повязкой, на которой стояли буквы A.R.P.1 Он говорил, что скоро получит настоящую форму, но без крылышек.
– Сегодня они бомбят доки, – сказал он.
– Я так и думал, – отозвался дядя Джек.
– Считают, что это самый крупный налет. Говорят, фрицы2 потеряли с десяток самолетов. Но теперь помощь прибывает по воде.
– Боже, у нас же река в двух шагах, – вздохнула тетя Нора.
– Все в порядке, ребята, здесь мы в безопасности, – успокоил дядя Джек. – Пожары милях в трех отсюда.
– Ну, во всяком случае, надеюсь, что в нашем районе больше ничего не загорится, – сказал отец Тимоти. – Потому что все пожарные машины юго-восточного Лондона сейчас, должно быть, тушат доки.
– А моя – нет! – сказал Тимоти, показывая свою машинку с лесенкой взрослым, и они рассмеялись.
– Ай да Кроха! – и дядя Джек достал пачку сигарет и предложил остальным. Мама мальчика качнула головой, но тетя Нора взяла себе одну.
– Вообще-то я не курю, – сказала она. – Но во время налетов…
Сигаретный дым клубился в воздухе. Его запах смешался с запахом масленой печки и ароматом какао. Тимоти зевнул.
– Детям пора спать, – сказала его мама. – Кажется, мы проведем здесь всю ночь.
– Я не устал, – возразил Тимоти.
– И я не устала, – пролепетала Джил, обвив руками шею отца.
– Пойду-ка я, – сказал отец мальчика. – Будь умницей, Тим. Я зайду за тобой после Отбоя. – Он надел свою каску и застегнул плащ.
– Я провожу тебя, Джеф, – и дядя Джек встал, держа Джил на руках, и перенес ее на койку, где сидел Тим.
– А вам с Тимоти спокойной ночи, любимая. Увидимся утром.
– Ведь ты не уедешь завтра, правда, папа? – спросила Джил, не выпуская из объятий его шеи, от чего он не мог выпрямиться.
– Нет, не сразу, моя золотая.
– Никогда не уедешь?
– Спи сладко, мой котенок, иначе ты устанешь и завтра утром не сможешь со мной играть.
– А можно Тимоти будет спать со мной на кушетке?
– Я им обычно разрешаю, – объяснила тетя Нора.
– Пожалуй, можно, если он потом на тебе женится, – сказал дядя Джек, и взрослые рассмеялись.
– Нельзя ли мне хоть на минутку выглянуть на улицу? – упрашивал Тимоти, пока мужчины собирались уходить.
– Нельзя, – сказала мама. – Сейчас же ложись в постель и не болтай чепухи.
– Но почему?
– Потому, что тебя могут убить, вот почему!
– А папу?
– Папа взрослый и у него есть каска.
– Но у дяди Джека нет каски.
– А дядя Джек, должно быть, разумнее, – сказала тетя Нора, – только он не намного взрослее тебя, Тимоти.
– Он взрослый, он взрослый! Он храбрый, – закричала Джил.
– На самом деле, – с усмешкой заметил дядя Джек, – на станции почти незаметно, что идет война. Чтобы увидеть хоть какое-то действие, приходится возвращаться домой.
– Так добро пожаловать, – говорил ему отец Тима, когда они скрылись на лестнице. – Действие продолжается уже шестую ночь.
– Чтоб мне провалиться! Только взгляни на это небо! – слышны были возгласы дяди Джека, когда тетя Нора закрывала за ними дверь.
– А сейчас, устраивайтесь поуютнее, – сказала она детям.
Мама мальчика сняла с него защитный костюм, а тетя сняла халатик с Джил. Затем тетя плотно подоткнула под них одеяла. Она загородила лампу так, чтобы та не светила им в глаза. Мама положила мальчику его Одноухого Кролика под бочок, а Джил прижала к себе Сьюзан. Он смотрел на изогнутый потолок убежища и чувствовал себя в тепле и безопасности. Обе матери уселись около масляной печки и переговаривались вполголоса. Они снова говорили о Кэт. Мальчик почти не слышал их, и не понимал смысла того, что все-таки долетало до его слуха.
– Хочет как можно скорее присоединиться к женским ВВС2, но Джеф и слышать об этом не хочет…
– Не вини себя, Джек любит поучать…
– …убедим ее остаться дома, если удастся. Достаточно других нужных…
– …Джек сказал, свадьбы случаются там чуть ли не каждую неделю, и в основном из-за того, что они…
– Помнишь дочку Робертсов, что живут за нами…
Их головы все ближе склонялись друг к другу, голоса понизились до шепота, спицы тети Норы пощелкивали: щелк-щелк, щелк-щелк. Тени на потолке двигались в такт быстрых движений ее рук. Выстрелы стали слабыми и очень далекими. Тимоти приспустил свои пижамные штанишки, а Джил рядом изогнулась, поднимая подол своей ночной рубашки. Потом он почувствовал, как ее холодные пухлые пальчики прикоснулись к его штучке, и своим пальцем нащупал маленькую складочку у нее между ног. Ему было тепло, спокойно и хотелось спать. Хорошо бы и следующей ночью опять случился налет.
Тимоти проснулся от оглушительного взрыва. В ушах гудело, и хотя Джил все еще лежала рядом, казалось, что ее плач раздавался откуда-то издалека. Первым делом он натянул свои панталоны. Ему на голову посыпалась земля. Электрический свет метался по комнате, отбрасывая дикие тени на стены и потолок. Обе матери стояли на пороге.
– Джек! – кричала тетя Нора, – Что с тобой, Джек? Джек? О, Господи! – Она побежала вверх по лестнице, споткнулась и поползла дальше, прочь из убежища, продолжая звать Джека.
– Не надо, Нора! Осторожнее, – закричала мама Тима. Он видел, как она, зажмурившись, сложила руки крестом и беззвучно шевелила губами.
– Мамочка! Папочка! – завопила Джил, прижимая к себе куклу. – Где мой папа?
Тимоти тоже заплакал, не понимая почему. Тут Джил спрыгнула с кровати и побежала к лестнице. Его мать открыла глаза.
– Джил, вернись!
Но девочка уже добежала до верхней ступени. Женщина карабкалась за ней. Тимоти испугался: он останется один!
– Мама! – вскрикнул он.
Она остановилась, обернулась, что-то крича ему, но он не услышал. Раздался громкий свист, затем вспышка, грохот, и прямо перед тем, как погас свет, ему показалось, что мама летит к нему через всю комнату. Мальчик почувствовал, как ее тело упало на него, и закричал от боли, но в ушах так звенело, что он не услышал собственного голоса. Комья земли обрушились на кровать. Стало совсем темно, и Тимоти перепугался до смерти. Затем он почувствовал, как мама зашевелилась и крепко обняла его. Она что-то говорила, но он не мог толком расслышать слов. Потом ее голос донесся как будто издалека:
– Тимоти! Как ты, Тимоти? – рыдала она.
Скоро его глаза привыкли к темноте. К своему удивлению, он увидел, что буржуйка до сих пор горит: в нижнем окошке тлели красные угольки, а сквозь щели в трубе маячили желтые отсветы. Выход из убежища был забит землей и камнями, они попадали и внутрь. Среди комьев грязи виднелась трава и даже цветы. Тут, в земле, мальчик заметил глаза, горящие в тусклом свете печки. Лица не было видно, только эти близко посаженные глаза. Он испугался. Мать попробовала подняться, но он не отпускал ее.
– Тимоти, если ты отпустишь меня, я зажгу свечку и станет светло, – сказала она.
Тогда он отпустил мать. Она стала медленно пробираться по убежищу в поисках свечи. Найдя огарок, она зажгла его. И тут то мальчик увидел, что те самые глаза принадлежали Сьюзан, кукле Джил.
– Смотри, это Сьюзан, – проговорил он, указывая на нее.
Мать подняла куклу и заплакала. У Сьюзан не хватало руки и ноги, ее щечка была проломлена, а платье изодрано и испачкано. Тут мать направилась к двери и принялась раскапывать землю руками. Камни и грязь снова посыпались в убежище. Она закричала от боли, когда кирпич упал ей на ногу.
– Бесполезно, – сказала она, – придется ждать, пока нас откопают. Скоро придет папа и откопает нас. – Хромая, она подошла к кушетке, села рядом с Тимоти и обняла его.
– Не хочу уходить отсюда, – проговорил мальчик, – не хочу туда.
– Ничего. Скоро придет папа, и все будет хорошо.
Когда мать и сына наконец откопали, в убежище догорала уже третья свеча. Отца Тимоти среди спасавших не было. Но им сказали, что он жив и здоров. Папа отделался шоком и теперь отдыхал дома, дожидаясь их.
– Пойдем, сынок, – сказали спасатели. – Папа ждет тебя.
Но Тимоти ни за что не хотел уходить из убежища. В конце концов одному мужчине пришлось унести брыкающегося и кричащего мальчика на улицу на руках.