Дэвид Лодж Покидая убежище
| Вид материала | Документы |
- Войсками генерал Дэвид Петреус доложил, что военные задачи, на которые были выделены, 71.39kb.
- Дэвид Айк Бесконечная любовь единственная истина, все остальное – иллюзия, 3726.91kb.
- Дэвид Айк Бесконечная любовь единственная истина, все остальное – иллюзия, 3671.6kb.
- Нью-Йорк Ревью оф Букс”: миф о демократической элите, 227.74kb.
- Убежище по имени Марина, 54.46kb.
- Свадьба в Лодж “улусаба” частный заповедник Sabi Sands Национальный парк Крюгера, 67.8kb.
- Дэвид моралес: властелин хаус-музыки в декабре столицу ожидает сюрприз: нас посетит, 48.64kb.
- В мундирах сс василий Верещак, 715.96kb.
- 1 марта Числа, глава, 463.23kb.
- Iv век до н э. оказался для древнегреческой философии временем ее высочайшего подъема, 224.62kb.
– Нет.
– То есть ты всю ночь просидел?
– Нет, я большую часть времени стоял. А потом лег на пол. Мне не удалось занять место. Он усмехнулся, встретившись с ней глазами.
– О, Боже правый! – слабо вскрикнула Кэт. – Да ты, должно быть, полумертвый! Когда ты уехал из Лондона?
– Вчера в одиннадцать утра.
Кэт простонала:
– Неужели они даже места тебе не зарезервировали?.. Да, этого следовало ожидать. Мама с папой и понятия об этом не имеют. Ну, нечего теперь горевать о случившемся. Ты приехал и выглядишь не так уж плохо, учитывая обстоятельства. Сейчас найму носильщика. Träger!
Человек в серой джинсовой форме, толкающий тележку по платформе, кивнул ей и направился в их сторону. Кэт взглянула на сумку Тимоти и с интересом дотронулась до нее ее мыском своей белой туфельки на высоком каблуке.
– А где вы ее откопали?
– Раньше она принадлежала дяде Джеку.
– Дяде Джеку? – переспросила она.
– Отцу Джилл… ну, ты помнишь. Он ее оставил у нас на чердаке.
– Ах, да. Бедный мистер Мартин. Но идея была весьма странная.
– Почему?
– Немного нездоровая идея, и ты, думаю, и сам это чувствуешь.
Носильщик подошел к ним и поставил сумку на свою тележку. Кэт дала ему инструкции на немецком, и они пошли вслед за ним.
– Ты говоришь по-немецки? – с уважением спросил Тимоти.
– Совсем немного. Вот увидишь, большинство немцев здесь говорят по-английски из-за того, что здесь живут американцы. Мы их хлеб с маслом, да и джем тоже, как я говорю.
– То есть ты считаешь себя американкой, Кэт?
– Нет, с чего ты взял?
– Ты только что сказала «мы».
– Я просто условно выразилась. Я ведь работаю на них, в конце концов.
– И еще ты сказала Дону, что тебя зовут Кейт.
– Меня так все здесь зовут. Все началось с шоу «Поцелуй меня, Кейт». Ты его видел? Мне кажется, оно шло по телевизору в Лондоне.
– Нет, не видел. А как мне тебя называть: Кэт или Кейт?
– Как хочешь. Для себя я дома Кэт, а здесь Кейт.
– Два разных человека?
Она вопросительно взглянула на него:
– Пожалуй, что да.
Носильщик отвел их к левому окошку багажного отделения.
– Здесь я проверю твой багаж, – объяснила Кэт, – а потом можем пойти в пансион. Я не хочу брать с собой сумку, пока ты не посмотрел комнату. Боюсь, она не слишком роскошная.
– Мне какая угодно подойдет, лишь бы там была кровать.
– Бедняжка, – она тепло обняла его. – Но как же я рада тебя видеть! И, конечно же, хочу услышать все новости из дома. Как там мама с папой?
– Отлично. И, конечно же, просили передать, что любят тебя.
– Хорошо. Когда отдохнешь, все мне расскажешь, ладно?
– Она дала носильщику чаевые, и они ушли с вокзала. Пройдя через колоннаду, Кэт и Тимоти вышли на широкую улицу, слева от которой была площадь, а справа – парк. Мимо, звеня, проезжали голубые одноэтажные трамваи, некоторые из них состояли из двух вагонов. А над крышами домов, пугающе близко, в утренней дымке поднимались ввысь поросшие лесами горы. Тимоти остановился и стал рассматривать их.
– Боже!
– Подожди, пока солнце встанет, и ты увидишь все это в красках: и зеленые горя, и голубое небо, и разноцветные крыши. Мне никогда все это не надоест. Это Рорбахер-штрассе, – сказала Кэт, пока они переходили трамвайные линии – а следующая – Бисмарк-штрассе, где останавливаются все трамваи.
– А я знаю о Бисмарке, – отозвался Тимоти. – В этом году мы читали о нем на уроках истории.
– Твой пансион в конце этой улицы. Надеюсь, что все будет в порядке. Жилье – в Гейдельберге роскошь. Понимаешь, вообще это курорт, но все номера в отелях в основном реквизированы американцами для своего персонала, и в одном из таких живу я сама. Так что представляешь, как тяжело найти здесь что-нибудь в разгар сезона. Из-за этой реквизиции немцы так против нас настроены.
Тимоти просто слушал ее болтовню, так как слишком устал, чтобы добавить что-то от себя.
– Мне сделали особое одолжение, предложив эту комнату. На нее есть фиксированная цена, но мне придется дат хозяйке чаевые.
– Сигаретами?
– Да что ты, нет. Те дни уже давно прошли. Немцы снова встают на ноги. И, что потрясающе, они действительно умеют работать. Мы пришли.
Они остановились у высокого {заколоченного] дома. Кэт позвонила в дверь. Через несколько мгновений послышался звук отпираемого засова, им открыла дородная женщина средних лет в цветастом переднике и проводила их в темную прихожую. На смеси английского и немецкого Кэт представила его фрау Гиммлер. И хотя та кивнула ему и улыбнулась, Тимоти подумал, что ее имя ничего хорошего не сулит. Его недоверие еще увеличилось, когда женщина отвела их по лестнице на четыре пролета вверх, причем каждый был все более темным и ветхим, чем предыдущий. Постепенно ковер уступал место линолеуму, а линолеум сменился голыми досками. Фрау Гиммлер отперла дверь на самом верхнем этаже и открыла ее. Кэт и Тимоти вошли.
Это была комната в мансарде: чистая, но это, пожалуй, все, что можно было о ней сказать. Пол был под почти таким же наклоном, как и потолок, и тяжелая мебель, казалось, вот-вот скатится в дальний угол. Железная кровать была накрыта бугристым стеганым одеялом, а сквозь маленькое окошко можно было видеть соседскую печную трубу. Кэт прошлась по комнате, проверила прочность пружин кровати и открыла пару ящиков комода.
– Как тебе? – пробормотала она – Мрачновато, по-моему?
Тимоти пожал плечами.
– Да нормально.
В конце концов, Кэт решила, что брату в тот лучше отдохнуть в ее собственной комнате и вечером вернуться к фрау Гиммлер, если ей не удастся найти ему более подходящее место. Этот план понравился Тимоти, которому вовсе не хотелось оставаться на попечении фрау Гиммлер.
Они позавтракали недалеко от вокзала, в низеньком ресторанчике «Штадтгартен» под сенью деревьев. Это был кафетерий, но совсем не такой, как «Лайонс» или «A.B.C». По совету Кэт, Тимоти поставил на свой поднос апельсиновый сок, положил кукурузные хлопья, яйца и бекон, тост и пирожки под названием оладьи, похожие на толстые блинчики.
– Тебе два яйца? – спросила сестра.
– Если можно.
– Конечно же. Что тебе из них приготовить: яичницу, омлет или яйцо-пашот?
– Яичницу, пожалуйста.
– Вам глазунью? – поинтересовался повар, разбивая яйца над сковородой.
Тимоти вопросительно посмотрел на Кэт.
– Ты хочешь яичницу желтками вверх или вниз, разбитыми о донышко сковородки?
– Глазунью, пожалуйста, – решил Тимоти, улыбаясь этому детскому и веселому названию.
Все было вкусно, и только одно блюдо его разочаровало: он попросил чаю, а ему дали стакан с водой, из которого свисала веревочка с биркой.
– Что это? – спросил он, потянув за веревочку и обнаружив на другом ее конце в чашке мокрый мешочек.
– Это пакетик с чаем, – хихикая сказала Кэт.
– И можно взять столько сахара, сколько хочется? – Тимоти взял два кусочка из сахарницы на столе и распечатал их.
– Ну конечно же. Здесь нет карточной системы.
– Совсем-совсем?
– Для американского персонала – совсем.
– Боже, – произнес он и взял еще один кусок.
– Но ты все равно собираешься поесть, не так ли, Тимоти
Их беседа оставалась на этом уровне, поверхностной и будничной. Они немного стеснялись друг друга, и Тимоти почувствовал, что они как будто испытывают друг друга. И не только потому, что они не виделись три года. Напротив, эти три года сократили их возрастную разницу, так как шестнадцать лет были ближе к двадцати семи, чем тринадцать к двадцати четырем. Все детство Кэт оставалась для Тимоти практически неотделимой от взрослых, она большей степени походила на тетю, нежели на сестру. А сейчас это отношение к ней осталось в прошлом, хотя он так до конца и не понял, каким оно должно стать теперь.
К концу завтрака, когда Тимоти поглощал еду уже скорее из жадности, чем от голода, а Кэт курила вторую сигарету, у столика остановилась проходящая мимо женщина и поприветствовала сестру:
– Кейт, дорогая! Привет!
– Долорес! Сто лет тебя не видела. Какой красивый костюм!
Долорес самодовольно ухмыльнулась и расправила юбку на бедрах.
– Я купила его в эконом-магазине, ты только никому не говори.
– Поверить не могу! О, Долорес, знакомься, это мой брат Тимоти.
Долорес, которая уже какое-то время бросала на него любопытные взгляды из-под своих густых ресниц, теперь уставилась на него в упор.
– О, какая прелесть! Привет, Тимоти, мне так приятно с тобой познакомиться. – Она протянула ему свою пухлую руку с накрашенными ногтями, осыпанным драгоценными камнями кольцом на пальце и золотым браслетом на запястье. – Это тот самый брат, который шлет тебе все эти милые письма, Кейт?
– Да, он только что приехал из Англии, чтобы провести со мной каникулы. Может, посидишь с нами немного?
– Спасибо, дорогая, но я сама как раз еду в отпуск. Ну, секундочку посижу. Мой поезд во Франкфурт отправляется в восемь тридцать, а оттуда я лечу в Рим.
– Просто, восхитительно! Сколько ты там пробудешь?
– Целых пять недель, дорогая. Я долго копила на поездку. И она улыбнулась своей широкой улыбкой, похожей на вспышку фонарика. – Две недели я буду осматривать достопримечательности, знаешь, основательно пройдусь по всем этим старым соборам и музеям. А потом на три недели отправлюсь на Капри, просто загорать на пляже.
– Звучит прелестно.
– Вероятно, особенно если мне удастся обзавестись компаньоном, ну вы понимаете, – и она игриво подмигнула Тимоти. – Как доехал, Тимоти?
– О, не спрашивай, – ответила вместо него Кэт и вкратце изложила ей историю поездки.
Пока она рассказывала, Долорес, откинув голову и широко открыв глаза, продолжала рассматривать Тимоти. Во время пауз она восклицала что-то вроде:
– Какой ужас!.. Все это время!.. И как он еще держится на ногах!..
Потом Кэт принялась описывать комнату фрау Гиммлер.
– Бедный мальчик, это просто кошмар. Ты ведь могла подыскать для него что-нибудь получше, дорогуша.
– Но я вот уже три недели как ищу, и перепробовала всё. Это была моя последняя надежда! Ты же знаешь, как в Гейдельберге сложно с жильем в разгар сезона, если только ты не готов заплатить миллион.
– Мда, жаль… Моя комната как раз будет пустовать следующие пять недель, Кейт, и, если вам это поможет…
– То есть?
– Да, пусть поживет там!
– Ты слышал, Тимоти? – воскликнула Кэт с воодушевлением.
– Очень мило с вашей стороны, – промямлил он, пораженный предложением Долорес. Только что она казалась ему такой занудой, и тут вдруг оказалась такой невероятно щедрой.
– А почему бы и нет, господи? Если только его не смутит, что он будет жить в женском общежитии.
– Женском общежитии? – теряясь повторил Тимоти.
– Именно, – Долорес посмотрела на Кэт. – Вам придется придумать, как проводить его туда по вечерам. По утрам проблем не будет, ему просто придется переждать в комнате, пока девушки не уйдут на работу.
– Знаю, как поступить, – сказала Кэт. – Я буду заходить в общежитие с ним вместе, притворившись, что он мой парень и провожает меня. Ведь он выглядит достаточно взрослым, не так ли?
– Конечно, – и Долорес осмотрела его с сомнением во взгляде.
– Спасибо вам большое, но я вряд ли смогу там жить, – твердо возразил Тимоти.
Они обе какое-то время упрашивали его, но он был непоколебим.
– В любом случае, Кейт, возьми ключи на тот случай, если он вдруг передумает, – сказала Долорес, поднимаясь из-за стола. Приятных тебе каникул, Тимоти.
Он снова поблагодарил ее, и они оба проводили ее взглядами, пока она важно следовала к выходу, помахав еще одному другу своей рукой в браслете.
– Тимоти, – тихо сказала Кэт, – я надеюсь, ты не обидишься на мое замечание, но разве ты не знаешь, что нужно вставать из-за стола, когда женщина уходит?
– Извини, – пробормотал он, – я забыл.
– Эти мелочи действительно важны. Мне хочется, чтобы ты произвел хорошее впечатление на моих друзей.
– Я же говорю, что просто забыл.
– Ну вот, теперь ты препираешься.
– Да нет, я просто устал.
– Ах, бедняжка, ну конечно же. Тебе надо поспать, а мне пора идти на работу.
Когда они ушли из ресторана, туман уже почти рассеялся, и на улице заметно потеплело, хотя еще не было и восьми. Тимоти почувствовал вязкую и липкую немощь во всем теле и уже с трудом следовал за Кэт с ее проворной походкой, равно как и за смыслом ее слов.
– Долорес очень милая, как ты находишь? Но, по-моему, она слишком нарядно одевается, тебе не показалось? Как и большинство американских женщин. Знаешь, тебе будет намного комфортнее в ее комнате. Вот выспишься и решишь.
Тимоти напомнил, что его пижама была в сумке, которая все еще лежала в багажном отделении. Кэт взглянула на часы.
– Пожалуй, мы не успеем забрать ее сейчас, иначе я опоздаю на работу. Но могу одолжить тебе мою пижаму, если хочешь, – хихикнула она. – Правда, боюсь, она будет тебе великовата.
– Да ладно. Я могу и в белье поспать.
– Я попрошу Рудольфа в течение дня принести к тебе твою сумку. Это наш портье в Фихте-Хаус. Очаровательный молодой человек, который свободно говорит по-английски.
Когда они вошли в общежитие, Рудольф что-то регулировал на коммутаторе в своем небольшой кабинете у дверей. Он улыбнулся им через стекло и жестом попросил подождать. Рудольф был красивым юношей с правильными чертами лица и светлыми волосами, зачесанными назад ото лба. Когда он вышел из кабинета, Тимоти заметил, что левая рука ниже локтя у него отсутствует, а рукав пиджака аккуратно приколот к лацкану пиджака на груди.
– Это мой брат Тимоти, Рудольф. Помнишь, я говорила тебе, что он приедет меня навестить.
– Так точно, Мисс Янг. Рудольф слегка поклонился, что выглядело чересчур формально из-за прижатого к груди рукава, и пожал руку Тимоти.
– Он сегодня отдохнет у меня в комнате, пока я не найду ему подходящего жилья.
– Я позабочусь о том, чтобы его никто не беспокоил.
Тимоти поблагодарил Рудольфа, а Кэт попросила его попозже принести сумку брата в номер.
– Но как он ее понесет? – прошептал Тимоти, пока они шли по устланной ковром лестнице. – Я про его руку.
– О, не волнуйся, он повезет ее на тележке. Я могла бы вызвать для него такси, но он будет рад и чаевым.
– А где он ее потерял?
– Руку? На войне, наверное. Мне просто не хотелось спрашивать. Но знаю, что он был английским военнопленным, и там он так хорошо выучил язык.
– Но он с виду слишком молод для ветерана.
– Думаю, его призвали в самом конце. Тогда немцы стали брать в армию школьников.
– Вот уж никогда бы не подумал… Он такой приятный малый.
– Да, очень жаль. Он слишком умен для своей работы, но у немцев нет особого выбора, в особенности у инвалидов. Ну, вот мы и пришли, в апартаменты Мисс Янг.
Кэт вставила ключ в скважину металлической двери, расположенной ближе к концу коридора, и открыла ее.
– О, отлично, постель уже постелили, – сказала она, оглядевшись.
– То есть кто-то стеллит за тебя постель?
– Да, мы тут очень избалованы. Я даже не касаюсь тряпки, чтобы вытереть пыль.
– Потрясная комната, Кэт, – Тимоти внимательно осматривался вокруг: в комнате стояли тахта, усыпанная яркими подушками, раскладной стол и два стула со спинками, кресло, кофейный столик и встроенные в стену шкафы с отделкой из лакированной древесины. – Ух ты! И мой рисунок на стене висит! – воскликнул он.
– Да, я повесила его в рамочке и показываю всем своим друзьям.
– А я совсем о нем забыл. Там совершенно неверно построена перспектива. Сейчас я могу нарисовать лучше, – добавил Тимоти. Но ему все равно было приятно, что его набросок с видом Тауэрского моста, выполненный тушью и акварелью по фотографии, висит у сестры на стене в красивой рамочке. Пожалуй, он был не так уж плох.
- Ну, мне он все равно нравится. Ты мог бы порисовать и здесь: в Гейдельберге много красивых видов.
- Пожалуй! Я взял альбом и акварель.
Кэт откинула покрывало с тахты.
- А сейчас, не желаешь ли принять душ? Думаю, большинство девушек уже закончили водные процедуры.
- Да нет, что-то не хочется.
- Хочется сразу завалиться спать? Ну, что ж поделаешь, понимаю. Ты можешь умыться здесь. Она открыла дверцу одного из шкафов и за ней оказалась раковина с зеркалом.
- Ээ… а туалет здесь есть?
- В середине коридора, белая дверь.
Когда Тимоти вернулся, Кэт уже сняла свой джемпер и застегивала пуговицы на белой блузке.
- Похоже, день будет жарким – сказала она. – Я опущу жалюзи и открою окно.
Она потянула за шнурок за занавесками, и бледно-зеленые, под цвет стен, венецианские жалюзи опустились, перекрыв солнечный свет. Тимоти уселся в мягкое кресло, снял ботинки и пошевелил пальцами в шерстяных носках. Стоя у зеркала, Кэт провела языком по накрашенным губам и стала поправлять волосы, поворачивая голову из стороны в сторону.
– Ну, Тимоти, приятного тебе отдыха, – сказала она, бросая помаду в сумочку и захлопывая ее на защелку, – и ни о чем не беспокойся.
– Ладно, если только мне не придется жить в том женском общежитии…
– Тебе не придется делать того, чего ты не хочешь, солнышко, – успокоила она его, потрепав его по волосам. – Это твои каникулы, и я хочу, чтобы ты ими наслаждался. Ведь я была для тебя не очень хорошей сестрой все это время?
– Ну, я бы так не сказал, – скромно побормотал Тимоти.
– В любом случае, теперь, когда ты приехал ко мне издалека, я хочу загладить свою вину. – Она наклонилась и поцеловала его в лоб. – Ну вот, теперь я измазала тебя помадой. Я вернусь домой где-то в половину шестого, – затараторила она, – и мы поужинаем с Винсом и Грегом – моими большими друзьями. Они так хотят с тобой познакомиться. А если тебе что-нибудь понадобится, попроси Рудольфа. В холле стоит холодильник с Кокой и тому подобным. А сейчас мне пора бежать.
– Пока, Кэт. То есть Кейт.
Она улыбнулась и ушла.
Тимоти запер дверь, разделся до трусов и майки и поочередно вымыл ноги в раковине. Они были красными и распухшими, со следами от грубоватой вязаной пряжи носков. Затем он вымыл лицо и руки и забрался под одеяло. Простыни были прохладными, хрустящими и свежими, и он с наслаждением растянулся в постели.
Хотя Тимоти устал, он был слишком взволнован, чтобы сразу уснуть. Это было даже не волнение, а новизна всего окружающего и его собственная внутренняя новизна. В этой аккуратной, чистенькой, уютной комнате, наполненной подводным бледно-зеленым светом, он свободно как будто бы плыл вне времени и пространства. Дом казался бесконечно далеким, и тот прежний Тимоти, казалось, остался где-то там, далеко-далеко. Между домом и его теперешним Я лежала поездка. Но, если оглянуться назад, сама поездка уже не казалась настолько реальной, возможно, потому что она была ночной. Днем вы можете наблюдать за окном проносящиеся мимо пейзажи, милю за милей, и ваше внутреннее состояние меняется вслед за переменой декораций. Но ночью вы видите перед собой лишь свое отражение в оконном стекле. Приснилась ли ему эта поездка? Спал ли он сейчас? Нет, все это не сон. Он чувствовал, как шуршали свежие накрахмаленные простыни, и видел полоски света на потолке, которые отбрасывали жалюзи. Он слышал шум дорожного движения, гудков автомобилей и звоночков трамваев. Но реальности всего происходящего было не совсем достаточно для того, чтобы доказать реальность Гейдельберга. Он еще не достаточно много здесь увидел, чтобы составить себе согласованное представление о городе. А все, кого он встречал, – Дон и Долорес, Рудольф и даже сама Кэт – казались персонажами из сна, точно герои «Волшебника из страны Оз», такими же эксцентричными и непредсказуемыми, и их действия настораживали, даже когда они казались дружелюбными. И Тимоти не мог успокоить себя мыслью: наконец-то я приехал, здесь я буду жить в ближайшие три недели, потому что эта комната служила для него только временным пристанищем, очередной ступенью на пути к конечной точке поездки – в пансионе Фрау Гиммлер… или же в комнате Долорес в женском общежитии. Последняя идея была глупой, и все же перспектива жить у Фрау Гиммлер тоже не казалась привлекательной. И не только из-за холодного недружелюбия места, но и из-за того, что оно было безошибочно немецким.
Тимоти уже удалось прочувствовать дух двух сообществ, населяющих Гейдельберг: внизу, словно воды – немецкое население, а над ними скользили американцы, едва касаясь поверхности, точно стрекозы или птички. С их точки зрения поверхность казалась спокойной и покорной, точно в пруду. Но кто знает, какое движение происходило там, в темной глубине? Для Тимоти остаться у Фрау Гиммлер означало бы погрузиться в эти глубины хотя бы на половину, и он инстинктивно отшатывался от их холодного прикосновения. Ему показалось, что даже Кэт почувствовала себя неуютно в этом темном и отталкивающем доме, и была куда меньше уверена в своей договоренности с Фрау Гиммлер, чем с кем-либо еще.
Кэт, конечно же, изменилась. Она стала более уравновешенной и уверенной в себе, она похорошела и просто светилась здоровьем, и Тимоти чувствовал себя рядом с нею неуклюжим и неряшливым. Теперь Кэт даже можно было назвать привлекательной. И хотя она все еще была полновата, это не так бросалось в глаза благодаря ее манере одеваться и преподносить себя. Даже если ее бюст и был огромен, он не свисал, как у толстых женщин на пляжных открытках, а скорее напоминал грудь Джейн Рассел или обнаженных женщин в «Раззл», глядя на которых мальчики сгибались пополам и стонали, точно от боли. Кэт высоко несла свою грудь, так же как и голову. И ее лицо было симпатичным, и хотя подбородок был слегка тяжеловат, он только придавал лицу теплое, веселое выражение. А ее волосы – он точно не мог припомнить, какая у нее сейчас была стрижка, но она была очень аккуратной и приятно обрамляла ее лицо. Ее обретенная привлекательность делала более правдоподобным подозрение матери, что у Кэт с кем-то роман и, возможно, есть ребенок. Но почему же тогда Кэт пригласила его сюда, рискуя оглаской? Внезапно Тимоти осенило, что, возможно, именно затем, чтобы он узнал об этом первым.
Возможно, в один из дней Кэт отвезет его без каких-либо объяснений в какой-нибудь пансион или детский дом, представлявшийся ему старым зданием под Гейдельбергом, которым руководили вежливые, тихие монахини, где в саду гуляли маленькие дети, играя в песочнице и кружась на карусели… и среди них – девчушка (почему-то он был уверен, что именно девчушка), одетая в комбинезон, как и другие, но, тем не менее, отличающаяся от них, – милая девочка с темными кудрями, как у Джил, которая бегом устремится к Кэт по лужайке, как только ее увидит, а Кэт поймает ее на бегу и станет кружить. Тогда Кэт скажет ему: «Как тебе она?» – и он ответит: «Очень милая». И Кэт в слезах скажет: «Она моя, Тимоти, моя дочка!» А он отнесется к этому совсем как взрослый, без излишнего удивления, но с большой симпатией и пониманием. И пообещает ей помочь ей воспитывать девочку, как только найдет работу, а также убедить родителей принять ее. А Кэт отреагирует на его предложение с благодарностью, изумлением и радостью: «О, Тимоти!», – скажет она…
Но хотя он и слышал ее голос, она говорила как будто что-то другое и кому-то другому.
– Шестнадцать… Такой настоящий английский школьник. Я сразу все это вспомнила, когда его увидела. Ну, ты знаешь, какие жуткие плащи они там носят. Да что я. Конечно же, не знаешь. Такие темно-синие, слишком теплые для лета и слишком тонкие для зимы, да и под дождем они промокают, при этом стянуты на поясе и висят, как мешок с картошкой. На нм была толстая фланелевая рубашка, черные ботинки и фуражка – тебе еще предстоит ее увидеть, это нечто… И такой он был бледный и измученный, всю ночь простоял в поезде, потому что не успел занять место… Да, говорит, поезд, забит был под завязку… Ну, они, наверное подумали, что это будет чересчур экстравагантно – это одно из их любимых словечек.
Тимоти понял, что сейчас Кэт говорила не с ним в его воображении или сне, она была здесь в комнате и разговаривала с кем-то еще. Она, видимо, за чем-то вернулась. Он открыл глаза и увидел ее сидящей с ногами в кресле спиной к нему, в цветастом халате с сигаретой в одной руке и телефонной трубкой в другой. Комната была освещена как-то иначе, и в ней стало намного теплее. Может быть, он спал, наступил день и Кэт вернулась с работы? Казалось, что он буквально только что лег.
Теперь сестра говорила о предложении Долорес.
– Проблема в том, что он уперся и не хочет туда. Ты же знаешь, какие мальчики в этом возрасте: от мысли, что придется пожить в женском общежитии, он сразу ёжится. Да, понимаю, что ты бы согласился, но не каждому это… Мда, хорошо бы он согласился… Пожалуй, и не только потому, я бы еще сэкономила пару марок… Ты должен помочь мне его убедить, только очень тактично. Ну, до встречи в семь! Пока.
Кэт положила трубку, и Тимоти тут же закрыл глаза. Послышался щелчок – Кэт включила радио и заиграла танцевальная музыка. Когда она закончилась, американский диктор объявил приятным голосом:
– В эфире радио A.F.N. Frankfurt на волне 18.100, с новостями вас познакомит старший сержант Маккейб. Вначале главные новости дня. Корея: сегодня в городе Кэсон продолжились переговоры о перемирии, однако решения об обмене пленными не последовало. Прошлой ночью двое американских летчиков погибли и еще три понесли тяжелые ранения в автомобильной аварии на автобане Франкфурт – Маннхайм. В США, на пресс-конференции в Вашингтоне сенатор Джозеф Маккарти сделал заявление об антикоммунистической идеологии Госдепартамента...
Тимоти сел на постели и зевнул.
– О, наконец-то ты проснулся. Я специально включила радио.
– Странно слушать новости, в которых ничего не говорится об Англии.
– Ты хорошо выспался?
– Спал как сурок. Кэт, я тут подумал, и решил пожить в комнате твоей подруги.
Кэт просияла.
– Как я рада! А из-за чего ты передумал?
– Ну, не знаю, мне просто кажется глупым не воспользоваться ее предложением.
– Уверена, тебе в ней будет гораздо уютнее. Мне было страшно представить тебя в той унылой мансарде. Кстати, Рудольф как раз принес твою сумку.
– Хорошо. Там наверху лежат коричневые брюки, передашь их мне?
– А тебе не хочется прямо сейчас принять душ?
– Неа, сегодня не буду заморачиваться, – возразил он, но поймав на себе испуганный взгляд сестры, добавил – Я принимал ванну до отъезда.
Кэт разразилась хохотом, в то же время протестуя:
– Но ты же проехал сотни миль после этого, во всех этих грязных поездах!
– А, ну ладно тогда. Где здесь ванная?
– Рядом с туалетом, куда ты утром ходил.
– А там разве не будет женщин?
– Возможно, – поразмыслив, сказала Кэт. – Кажется, знаю, что делать...
Она облачила его в свой старый халат и надела ему на голову полиэтиленовую шапочку для купания, украшенную по краям пластиковыми цветами.
– Ну вот, – засмеялась она. – Хорошо, что ты еще не бреешься.
Кэт открыла дверь, осторожно выглянула и подала Тимоти знак, что коридор пуст.
Придерживая халат без застежек на груди и коленях, он юркнул по коридору и проскользнул в ванную. Он закрыл дверь на защелку и привалился к ней. Его гротескное отражение смотрело на него из зеркала напротив. Тимоти стянул купальную шапочку и бросил ее на пол. Он уже жалел, что надумал жить в комнате Долорес. Там, наверное, все время будет так. Если бы Кэт не заговорила о денежной экономии по телефону, он бы передумал снова.
Когда он вернулся, постель уже была заправлена, а Кэт была в черном шелковом платье с глубоким декольте, в котором виднелось как раз то, что в Дэйли Экспресс называлось ложбинкой между грудями.
– Сногсшибательное платье, Кэт.
– Спасибо, Тимоти. В твоих устах это прямо-таки комплимент. С легким паром! Душ принял?
– Принял ванну, я не очень люблю души.
– А я, напротив, считаю, что душ куда более освежающе действует. И, по-моему, он гигиеничнее.
Кэт немного одержима гигиеной, подумалось Тимоти, и он, отвернувшись и целомудренно прикрываясь халатом, надел свои коричневые габардиновые брюки. Он одевался куда тщательнее, чем обычнее, потому что услышанные им из телефонного разговора замечания по поводу его внешности здорово задели его. Он надел свою лучшую белую рубашку, твидовый коричневый спортивный пиджак Харрис и галстук винного цвета.
– Какой ты нарядный, – отметила Кэт, но он почувствовал сдержанность в ее голосе.
– У меня нет костюма. Это подойдет?
– Отлично подойдет, Тимоти. Просто мне кажется, что в этом пиджаке тебе может быть здесь жарковато. Какой замечательный материал, – и она потрогала лацкан пиджака.
– Твид фабрики Харрис, мануфактура.
– А у тебя есть что-нибудь полегче?
– Только куртка, но она грязноватая.
– А рубашка нейлоновая?
– Да, ты мне ее прислала на позапрошлое Рождество.
– Правда? И ты еще не вырос из нее?
– Ворот стал тесноват, – согласился Тимоти. – Но мама перешила пуговицу.
– Да, вижу, – проговорила Кэт. – Мы купим тебе одежду полегче, легкий пиджак и, быть может, штаны.
– У меня много штанов, – возразил Тимоти. – Мама постирала мне в дорогу четыре пары.
– О, извини, я имела в виду брюки, – рассмеялась Кэт. – Американские ребята называют их штанами. Знаешь, эти словечки так привязываются.
– Но у тебя даже нет американского акцента.
– Рада, что ты так считаешь. Между нами, американцы очень уважают хороший английский акцент. Это мое главное преимущество в здешнем обществе.
«Один ноль в пользу папы», – подумал Тимоти.
– Ты, наверное, совсем проголодался, Тимоти. Ничего, скоро мальчики придут, и пойдем обедать. А пока я возьму для тебя немного коки и льда и мы смешаем коктейль.
Когда Кэт ушла, Тимоти снял пиджак. Сестра была совершенно права: уж слишком он был плотным для такой погоды, и он уже вспотел. Куртка была легче, но, когда он примерил ее перед зеркалом, то обнаружил, что она не подходит к коричневым брюкам да и просто грязная после дороги. Он отшвырнул куртку и сердито посмотрел на свое отражение. Он притащил сюда в Германию почти весь свой гардероб, и теперь в первый же вечер ему было ровным счетом нечего надеть.
Кэт вернулась с напитками и устроила небольшую церемонию. Она разлила в высокие стаканы, поверх кубиков льда, Кока-колу, уже хорошенько охлажденную, судя по испарениям на бутылке, и добавила по кусочку лимона и по две соломинки.
– Попробуй.
Он сделал длинный глоток через соломинки и почувствовал, как напиток точно льдинка охлаждает его жажду.
– Вкуснятина! А ты что пьешь, Кэт?
– Мартини со льдом. Специалисты бы ужаснулись, но я даже поленилась вытащить шейкер. Хочешь попробовать? Нет? Ну, возможно и не стоит. Не хочу, чтобы мама с папой обвинили меня в том, что я учу тебя дурному.
– А откуда ты взяла лед?
– У нас на каждом этаже общая кухня. И большой холодильник.
– Вот был бы у нас дома холодильник!
– А почему мама его не покупает?
– Не знаю. Думаю, они делаются только на экспорт. Или слишком дорогие. В Англии либо то, либо другое, третьего не дано. – Он щедро зачерпнул горсть подсоленных орешков из вазы, которую Кэт поставила рядом с ним на стол. Кроме арахиса в ней были миндальные, грецкие и бразильские орешки. Здесь каждый день был похож на Рождество.
– Уж не знаю, как мама обходится без холодильника, – пожала плечами Кэт. – Хотя знаю, даже с лишком хорошо. Хранит масло и молоко в раковине, под струйкой холодной воды, нюхает продукты в кладовой, стараясь понять, испортились они или нет… – она шутливо вздохнула, выдыхая струйку сигаретного дыма.
– И она никогда ничего не выбрасывает. Она все сама доедает, если никто больше не хочет.
– Ах да, доедает. Это нужно доесть. Так она говорит. И странно, что еще не отравилась ни разу.
– Ну, я думаю, что это она так из-за карточной системы, – Тимоти пытался побороть смутное ощущение, что нехорошо так обсуждать маму.
– Мне иногда так неудобно перед вами, когда я вспоминаю, что дома все по карточкам, а мы здесь жируем. Даже немцы питаются лучше, чем англичане, а во Франции и Бельгии можно достать какую угодно еду.
– Все дело в правительстве.
– Я тут недавно читала в Тайм, что скоро будут выборы.
– Старик Эттли все старается удержать позиции – чувствует, что его выгонят.
– Ты думаешь, победят консерваторы?
– Сто процентов, – уверенно заявил Тимоти.
– Американцам это бы понравилось – они восхищаются Черчиллем. А что ты думаешь о деле Берджесса и Маклина? Американцы в негодовании.
– Я не понимаю, как вообще догадались об их деятельности. Зачем двум англичанам шпионить на русских? Это же бессмысленно.
– Наверное, они делали это ради денег. Или думали, что Россия победит в следующей войне, – беспечно сказала Кэт.
Тем временем по радио под радостный звук скрипок раздался голос американского диктора:
– Прозвучала композиция Кэнделайт… A.F.N. представляет программу легкой, танцевальной и фоновой музыки и-и-изи листенинг.
– Так ты здесь можешь готовить? – спросил Тимоти.
– Да, но, скажу по правде, повар из меня не слишком хороший. Винс только что звонил и предложил нам пойти в Молкенкур. Тебе там понравится. Это на полпути к Кёнигштуль – той большой горе, которую ты видел утром.
– Это ресторан, да?
– Да, это клуб для офицеров и гражданских служащих. Мы туда довольно часто ходим. Там постоянно играет ансамбль. Ты танцуешь, Тимоти?
– Нет.
– Плохо, мне придется тебя научить.
– Меня не очень привлекают танцы, – сдержанно ответил Тимоти. – А Винс американец?
– Да, так же как и Грэг. С ними так весело – они тебе понравятся. Я, по-моему, писала о них в письмах.
– Они служат в армии?
– Служили во время войны, но теперь вышли в отставку и работают в армии как штатские служащие.
– Это вроде гражданских служащих, каким был дядя Тед?
Кэт улыбнулась.
– Что-то вроде гражданских служащих, но совсем не как дядя Тед. У них обоих хорошие работы, высокие зарплаты, и у Винса, мне кажется, есть дополнительный источник дохода. Он родился семье коренных жителей Вашингтона: его отец был послом или консулом, или что-то в этом роде. Но все что у них есть, они тратят подчистую.
– Они женаты?
Кэт аж вздрогнула.
– Боже, нет. Откуда у тебя такие мысли?
– Я просто же спросил, – парировал Тимоти.
– Нет, они настоящие холостяки. Я не могу представить, чтобы они остепенились и обзавелись женами. Уж слишком они увлечены возможностями, которые дает им богатая жизнь.
Она осушила стакан и задумчиво посмотрела на оливку на дне. Тимоти уж было хотел задать какой-нибудь важный вопрос, вроде: «А ты замужем, Кэт?» – но упустил момент, потому что в дверь постучали.
Вначале Винс и Грэг произвели на Тимоти впечатление фотографии человека и ее негатива. Винс был ярким загорелым блондином, одетым в синий костюм. А черноволосый и бледнолицый Грэг был облачен в бежевое. Однако при ближайшем рассмотрении они оказались разными. Винс был потрясающе красивым, атлетически сложенным, и носил усики: он был похож на кинозвезду. А Грэг был ниже и толще, и его курносый нос, слегка выпуклые глаза и двойной подбородок придавали его внешности вид ребенка-вундеркинда. Тимоти сразу заулыбался, когда увидел Грэга, устремившегося в комнату с раскрытыми объятьями.
– Поцелуй меня, Кейт! Дорогая, ты потрясающе выглядишь!
Кэт формально поцеловала его в щеку, улыбаясь Винсу через его плечо.
– Винс, Грэг, знакомьтесь, это Тимоти.
– Всегда рад познакомиться с коллегой-художником, – произнес Грэг, пожимая Тимоти руку. – Ты будешь смеяться, Кейт, но я рисовал усики на афишах в нью-йоркском метро, и они получили широкое признание. Это был «усатый» период моего творчества. – Он вальяжно шлепнулся на диван и скрестил свои короткие пухлые ноги.
– Не обращай на него внимание, Тимоти, – подбодрил юношу Винс. – Он всегда такой.
– Будете пить, мальчики? Мартини со льдом, О.К.?
– Дорогая, ну ты же знаешь, как Винс его любит, – вмешался Грэг. – Просто добавь Мартини в стакан с джином, и все дела.
– Кейт рассказала, что твоя поездка сюда была не из легких, – сказал Винс Тимоти с улыбкой.
– Да, у меня не было сидячего места.
– Чего? Не было места? Ужас какой, – отозвался Грэг. – А почему? Ты уступил его женщине?
– Нет, просто не купил на него билет, – Тимоти не сразу понял, что Грэг шутит.
– Да, Кейт, – сказал Винс, – мы принесли бутоньерку тебе на корсаж. – И он преподнес ей букетик лиловых цветов в прозрачной пластиковой коробочке.
– О, как мило с вашей стороны! Не правда ли прелесть, Тимоти? Она подошла к зеркалу и приколола бутоньерку к платью.
– Смотри, не проткни булавкой свою накладную грудь, – предупредил Грэг.
– Вот уж в чем я не нуждаюсь, так в этом, Грегори Рош, – слегка краснея, парировала Кэт.
– Шучу, милая. А я рассказывал тебе о парне, который в первую брачную ночь обнаружил, что его невеста носит накладную грудь? «Кажется, произошло недоразумение», – сказал он.
– Грег, – смеясь прервала его Кэт, – мне придется ввести цензуру на твои шуточки. Не забывай, что с нами Тимоти.
– О, да ладно тебе, Тимоти знает о накладных грудях, верно, Тимоти?
– Да, – немного смущенно ответил юноша.
– Мы идем в Молкенкур? – спросил Винс.
– Да, – сказала Кэт. – Там такой замечательный вид с террасы. Хочу показать Тимоти.
– Боже! – воскликнул Тимоти, когда они поднялись на террасу.
– Красиво, правда?
– Потрясающе!
Он облокотился на парапет и посмотрел вниз. Прямо под ними резко уходил вниз лесистый зеленый склон, разбиваясь внизу о частокол из красных, серых и коричневых городских крыш причудливой формы, над которыми то тут, то там высились шпили кирх. За крышами расстилалась широкая спокойная река, берега которой были соединены двумя мостами. На противоположном берегу была лишь редкая вереница домов, а за ними полого вздымалась до самых небес еще одна лесистая гора. Справа Тимоти мог видеть, как река исчезает за линией горизонта между всё новыми и новыми горами, а слева вместе сливалась с легкой закатной дымкой, покрывавшей бескрайнюю долину. Тимоти видел, как по улицам внизу ехали трамваи и машины, но на такой высоте до него долетал лишь слабенький отзвук дорожного движения. Он еще ни разу до этого не видел весь Гейдельберг целиком.
– Город как будто игрушечный.
– Мне он всегда казался таким романтичным, – сказала Кэт, – все эти старые домишки, такие чистенькие. Вон там виден краешек замка. А внизу – Старый мост, тот, который с двумя башнями на этой стороне. Второй американцы построили после войны. Немцам дали приказ взорвать все мосты во время отступления.
– А как же старый?
– И его тоже, но взорвалась только его центральная часть, и его реставрировали после войны, – пояснил Винс. – Как раз недавно бургомистр рассказал мне, что это был первый мост, который восстановили в Германии. Если приглядишься, увидишь, что в центре моста кирпичи более свежие, они другого цвета.
– Экскурсия просто потрясающая, ребята, – сказа Грэг. – Но если Тимоти такой же голодный, как и я…
– Да, пойдем есть, – резюмировала Кэт.
Было так тепло, что они решили поесть на террасе. Официант протянул Тимоти огромное меню, на которое он беспомощно уставился. Единственным знакомым ему блюдом была яичница с ветчиной, но этот вариант был раскритикован как слишком заурядный. Наконец он остановился на цыпленке под корочкой как на основном блюде, а после того как его убедили, что в коктейле из креветок нет джина (его невинный вопрос вызвал кучу острот), Тимоти решился попробовать для начала его. Маленькие креветки показались ему скорее огромными, но больше всего его поразил жареный цыпленок, который подали в корзине, до краев наполненной чипсами. Не веря своим глазам, он пересчитал: две ножки, крылышки, филе…
– Вот-те на!! – воскликнул Тимоти. – Да здесь почти целиком весь цыпленок!
– Осилишь его? – улыбаясь осведомилась Кэт.
– Мне прямо руками его брать и есть?
– Именно.
– Тогда поехали.
Он схватил ножку и вгрызся зубами в мясо. Трое взрослых на минуту забыли о своих тарелках и уставились на него.
– Так вот что такое аппетит, – проговорил Винс. – А я и забыл уже. – И он принялся нарезать свою пищу на мелкие кусочки и затем аккуратно поглощать их, держа вилку в правой руке. Тимоти поразило то, что и Грэг, и даже Кэт ели точно так же.
– Курица ведь роскошь для Англии, правда, Тимоти, – пояснила Кэт.
– Да, в последний раз мы ели курицу в Светлое Воскресенье, – сказал Тимоти, – и Тогда мы ели ее целых три дня.
– Как вам это нравится? – хмыкнул Грэг. – Но откуда же вы берете яйца, если у вас не водятся куры?
– Ты что, ничего не знаешь? Наседки совсем не вкусные, – парировал Винс.
– Но говорят, что скоро яйца можно будет купить не по карточкам, – сказал Тимоти.
– Яйца по карточкам? Да не может такого быть, – удивился Грэг. – У ваших кур, должно быть, запор.
Ужин был легким и приятным. Тимоти все время отвлекался на разговор. Не то чтобы все шутки были безумно смешными, но каждая предыдущая давала импульс для следующей, и потому беседа держалась на все новых волнах веселья. Грэг был главным комедиантом, но остальные взрослые не уступали ему в беседе, ловко играя ею, точно мячиком, который переходил от одного игрока к другому, ни разу не коснувшись земли. Для Тимоти, который обычно ел наскоро и чаще всего один (они редко садились за стол вместе с родителями, и то разве что по воскресеньям), этот вид развеселого застолья был новым потрясающим опытом. Слушая разговор, он следил взглядом за рекой, которая постепенно становилась тускло-золотой в закатных лучах солнца, рельефно выделяясь на фоне темного склона горы на дальнем берегу. Затем в небе замерцали звезды, и долина у подножья осветилась яркими огнями города. Вверх по реке проплыла прогулочная яхта с иллюминацией, оставляя рябь на своем собственном отражении, которое казалось огненной бороздой на темной водной глади.
Десертов никто не взял, но Винс, сказав, что ужин за его счет, заказал для Тимоти нечто под названием Запеченная Аляска – на деле горячий пудинг, наполненный мороженым, и, самым чудесным образом, ни капельки растаявшим. Окна ресторана были открыты, и из них на террасу доносилась музыка. Кэт танцевала то с Винсом, то с Грэгом по очереди. Она попыталась упросить Тимоти поучиться у нее, но он отказался.
Пока Кэт танцевала с Винсом, беседа как-то не клеилась: как Грэг стал настороженным и неразговорчивым, будто не желал тратить свои остроты на одного Тимоти. Когда же Тимоти спросил, где он работает, тот ответил, что в отделе недвижимости и не стал вдаваться в подробности. На вопрос о работе Винса, Грэг почти грубо буркнул, что ему лучше спросить об этом самого Винса. И вот они уже молча наблюдали за кружащейся под музыку парой, то пропадающей в темноте, то вновь появляющейся на освещенных участках террасы. Тимоти с интересом заметил, что Кэт и Винс танцевали, прижавшись щекой к щеке, но сквозь окна на танцплощадку ресторана, он увидел, что и другие пары, в том числе пожилые, танцевали в той же манере. И когда пришла очередь Грэга, он так же прижался щекой к щеке Кэт.
– Тебе следовало бы принять предложение Кэт: она научит тебя танцевать, Тимоти, – сказал ему Винс. – У нее замечательное чувство ритма.
– Правда? Мы дома всегда считали ее довольно неуклюжей. По крайней, мере, так говорила мама.
– Да нет же, она прекрасно танцует. И вообще твоя сестра – девушка замечательная во многих отношениях.
– Да, она очень изменилась с тех пор, как приехала сюда, – признался Тимоти.
– Надеюсь, к лучшему?
– Конечно! Гейдельберг потрясный город, судя по тому, что я видел. Тебе нравится здесь жить?
– Пожалуй. Иногда, правда, у меня здесь появляется некоторая клаустрофобия. Но он очень удачно расположен. Да, мне действительно нравится.
Винс сидел спиной к освещенным окнам ресторана, и его лицо казалось темной непроницаемой маской. Только когда он затягивался сигарой, красный огонек освещал его красивые черты лица и светлые усики.
– А что такое недвижимость? – спросил Тимоти. – Грег сказал, что работает в отделе недвижимости.
– Ну, это частная собственность. Армии необходимо покупать земли для осуществления своих строительных программ, реквизиции жилья и выплаты компенсаций, – дело очень нелегкое. Но Грэг в нем непревзойден.
– Но почему это называется именно недвижимостью? Что, есть «движимость»?
Винс захихикал в темноте.
– Отличная идея, между прочим. Мне бы, возможно, подошла работа в этой области. Винсент Вернон, агент по движимости: зыбкие пески, башни слоновой кости, воздушные замки… небесные обители, наконец. Необыкновенная комиссия, соглашения о ссудах.
– А у тебя интересная работа? – осведомился Тимоти.
– Ага.
Последовала долгая пауза, и только Тимоти подумал, что Винсу, наверное. Также неприятны разговоры о работе, как и Грэгу, как тот добавил:
– Официально я работаю специалистом по связям с германским правительством. А неофициально – ответственным за денацификацию этого района. Знаешь, что это такое?
– Освобождение от нацистов, наверное? И ты их в тюрьму сажаешь или что?
– Нацистских преступников мы судим и сажаем в тюрьмы, но таковых сейчас не очень много. По большей части я проверяю досье на членов правительства на предмет чистоты их политической подноготной и курирую программы переподготовки в школах и колледжах. Официально это входит в обязанности Федерального правительства, но нам нужно вести дружественное наблюдение. Вот затем и нужна моя двусмысленная деятельность.
– А она опасна?
– Ни капли, – рассмеялся Винс.
В музыке зазвучали латиноамериканские ритмы. Кэт и Грэг принялись энергично пританцовывать, хохоча и взывая к одобрению.
– Оказалось, сложно найти членов Германской администрации с «чистым» прошлым, которые могли бы управлять страной после войны. По большей части это каким-то образом выжившие коммунисты. Коммунисты сейчас, естественно, куда менее приемлемы для Дядюшки Сэма, чем бывшие нацисты.
– Неужели против Гитлера кроме них в Германии никто не боролся?
– Были и такие, но большинство из них были расстреляны после Июльского заговора.
– А что за заговор? В школьной программе по истории мы дошли до 1914 года, – будто извиняясь, произнес он.
– Немцы предпринимали несколько покушений на Гитлера, но наиболее удачной была попытка, совершенная в июле 1944 года. Группа немецких офицеров попытались подорвать Гитлера на одном из его собраний. Парень по имени Штауффенберг поместил бомбу в дипломат, но, когда он ушел, кто-то переставил дипломат, и таким образом по воле случая Гитлер выжил при взрыве, отделался сильным шоком.
– О, боже! – воскликнул Тимоти, пораженный рассказом.
– Гитлер, конечно, ужасно разозлился. Он отдал приказ провести зачистку всех подозреваемых в предательстве. По подсчетам, было поймано и расстреляно пять тысяч человек. Именно те пять тысяч, лучше всего квалифицированные для того, чтобы управлять страной после войны. Штауффенберг был предан трибуналу и расстрелян сразу после покушения. К счастью для него.
– Почему?
– Потому что остальные главари были повешены на фортепианных струнах, закрепленных на мясных крюках. Не самая быстрая смерть, я скажу. Гитлер еще отснял казнь на пленку, предназначенную для приватных просмотров в его бункере. Говорят, даже Геббельс был вынужден закрыть глаза руками, чтобы его не вырвало от этого зрелища.
Винс затянулся сигаретой, и красный отсвет снова озарил его красивое невозмутимое лицо.
– Вот-те на! – прошептал Тимоти.
Кэт и Грэг, шумно веселясь, вернулись за стол.
– Ух, эта самба, похоже, лишила меня целого дюйма в талии… и года жизни, – выдохнул Грэг, падая на стул.
– А вы оба, похоже, были очень увлечены разговором, – заметила Кэт.
– Я преподал Тимоти небольшой урок истории – рассказал ему об июльском заговоре.
– Правда что ли, Винс?
– Было чрезвычайно интересно, – сказал Тимоти.
– Надо же, как ты быстро навел Винса на его любимую тему, Тимоти, – у Кэт во рту появилась сигарета. – Он все время читает о Гитлере и нацистах.
– Так это же моя работа, дорогая, – сказал Винс и, потянувшись через стол за зажигалкой Ронсон.
– Да, я в курсе, но для первого вечера Тимоти в Германии ты бы мог выбрать тему и полегче. Кому хочется думать обо всех этих ужасах в такую чарующую ночь? Она запрокинула голову и выдула струйку дыма вверх, к звездному небу.
Они приехали в ресторан на огромном черном Бьюике Грэга. У Винса тоже была машина, но она была, по его словам, слишком тесной для четверых.
– Это белый довоенный Мерседес, – сказала Кэт, – подожди, скоро увидишь его, Тимоти.
Бьюик был достаточно широким, чтобы все они смогли усесться на переднем сидении. Он плавно двигался по горному серпантину, его шины тихо повизгивали на поворотах, а передние фары пронизывали светом лесную чащу. Один из поворотов был таким резким, что длинный автомобиль просто не вписывался в него, и Грэгу пришлось остановиться, дать задний ход и со второй попытки взять поворот. Он нажал на кнопку на панели управления, и машину заполнила пульсирующий и пронзительный джаз.
– Стэн Кентон! – сказал он, – «Продавец арахиса». Я от нее без ума. – Он вынул ручку и стал выстукивать ритм композиции по ободу руля.
– Ты только на дорогу поглядывай, маэстро, – предупредил Винс.
– Да, Грэг, внимательнее, – поддержала Кэт.
– О, да этот автомобиль едет сам собой. Тормоз с усилителем, руль с усилителем, автоматическая передача…
– Почему бы тебе и автопилот не установить? – посоветовал Винс. – Ты мог бы просто сидеть и слушать радио.
– Всё будет непременно, – заверил Грэг. – Прогресс не стоит на месте.
Он заехал в Фихте-Хаус, чтобы захватить сумку Тимоти и повез их в общежитие Долорес.
– Ну, Тимоти, – сказал он, когда они вышли из машины, – я как-нибудь загляну сюда ночью и мы устроим кражу трусиков. Вы в Англии воруете трусики у девушек?
– Нет, конечно, английские мальчики об этом и не помышляют. Да и заводские трусики не стоят того, чтобы их воровали, поверь.
Винс предложил донести сумку Тимоти в общежитие, но Кэт решила, что они будут менее подозрительно выглядеть вдвоем с братом.
– Мне нравятся твои друзья, – сказал Тимоти, когда Бьюик умчал, оставив их на тротуаре с лежащей между ними сумкой.
– Они забавные, не правда ли? Что мне в них особенно нравится – так это то, что они действительно стараются получать удовольствие от жизни. С ними никогда не бывает скучно.
– Я уже понял.
– А теперь давай пойдем посмотрим комнату Долорес. Выпрямись хорошенько и постарайся держать себя как будто ты мой парень. Я возьмусь за одну ручку, а ты за другую.
– Общежитие оказалось больше и презентабельнее Фихте-Хаус, с каменными полами и довольно мрачными коридорами. По мысли Кэт, оно было перестроено из военных бараков. Пока они ждали лифта, мимо прошли три женщины, и ни одна не обратила на них внимания.
– У тебя отлично получается, – прошептала Кэт.
– Значит, мужчин сюда все-таки пускают?
– Да. Должно быть, есть правило не приходить позже полуночи, но не думаю, чтобы его кто-то ревностно соблюдал.
Лифт зашумел, заскрипел и поднялся на второй этаж.
– Кто здесь живет?
– Секретарши из гражданских. Возможно, медсестры...
– Американки?
– По большей части да. Но американцев здесь работают люди из разных стран: британцы, канадцы, австралийцы, французы, голландцы… Как и я, они начали сотрудничать с американской армией во время войны или срезу же после нее, и так и задержались на хорошем месте. Ну вот, мы и пришли.
Комната Долорес была больше похожей на спальню, чем комната Кэт, и при этом очень уютной. Кровать была убрана, с чистыми простынями, но кое-где были разбросаны вещи женского туалета – следы спешки перед отъездом. Кэт прошлась по комнате, убираясь и пряча вещи в шкафчики, изредка останавливаясь и рассматривая драгоценности или одежду с любопытством или алчностью.
– Ну вот, тебе будет здесь очень уютно, – сказала она.
– Потрясная комната, – оценил Тимоти. – Но что случится, если они обнаружат, что я здесь живу?
– Никто не обнаружит, Тимоти. В любом случае, ничего страшного не случится, не волнуйся.
– А я и не волнуюсь, – соврал он. – А как мне быть завтра утром? Когда мне будет безопаснее встать и выйти отсюда?
– Девушкам нужно быть на работе в 8.30, значит, в 8.15 здесь никого уже не будет. И тебе надо будет позавтракать и пообедать… причем здесь.
Она вынула из сумочки длинный узкий конверт и протянула его Тимоти. Внутри было что-то вроде пропуска с его фотографией, которую Кэт попросила его выслать заранее.
– Это твоя карточка P.X., с ней ты сможешь питаться в Штадтгартен и остальных ресторанах и столовых для американского персонала. Также они дает тебе доступ в сам P.X. – это такой большой магазин, и в бассейн. В выходные я покажу тебе, где все это находится. С этой карточкой ты также сможешь ездить на армейских автобусах. Поэтому не теряй ее ни в коем случае.
– Хорошо, я буду осторожен.
– Еще тебе понадобятся деньги, – и она открыла кошелек.
– У меня остались дорожные чеки…
– Так сохрани их или обменяй на марки. В американских заведениях тебе понадобятся бумажные деньги – особая плата в фонд американских оккупационных сил. Они постоянно меняют цвет банкнот, чтобы избежать подделок. Вот, для начала пятнадцать долларов. Скажешь, когда тебе понадобится еще.
– Спасибо огромное, – с интересом разглядывая банкноты, сказал Тимоти. Они напоминали деньги в игре «Монополия».
– А вот ключ от моей комнаты. Думаю, тебе лучше не мелькать здесь днем, поэтому, если тебе захочется отдохнуть или принять душ, можешь воспользоваться моей комнатой. Рудольфа я предупредила. Вот, кажется ничего не забыла. Что-нибудь еще?
Тимоти хотел спросить, как ему здесь сходить в туалет, но, судя по всему, решение было только одно, и он не стал обсуждать его с Кэт.
– А что ты будешь делать завтра? – спросила сестра.
И тут перед внутренним взором Тимоти разверзлась страшная пропасть завтрашнего дня, который ему предстояло провести в одиночестве.
– Не знаю даже. Думаю, погуляю по городу.
– Отлично, тебе нужно почувствовать дух Гейдельберга, освоиться здесь. О, вспомнила, – она снова пошарила в сумочке, – Вот карта Гейдельберга. Тут указано, где находятся его достопримечательности и так далее. Почему бы тебе не съездить посмотреть замок?
– Хорошая идея.
– Завтра я вернусь с работы примерно в то же время, что и сегодня. А сейчас целую, мне пора.
И она поцеловала его в щеку.
– Спокойной ночи, Кэт. И спасибо за классный вечер!
– Рада, что тебе понравилось. Мне кажется, у тебя очень хорошо получается.
– Что получается?
Несколько в замешательстве Кэт ответила:
– Ну, для тебя все это, наверное, в диковинку. И большинство ребят твоего возраста и происхожде… В общем, мне показалось, что ты вел себя как взрослый, – в смущении заключила она.
Тимоти закрыл за сестрой дверь, запер ее и прислушался к удаляющемуся постукиванию высоких каблучков Кэт по коридору. Затем захлопнулась дверь лифта и послушался шум его механизма. Лифт остановился внизу. Наступила тишина. Теперь Тимоти был совершенно один.
Первым же делом он отлил в раковину, включив кран. Выбора не было: безумие слоняться по коридору в поисках туалета. Если Кэт будет сопровождать его в общежитие каждый вечер, значит ему придется выходить из него без ее сопровождения лишь раз в день – то есть утром. Иначе он был бы в полной безопасности.
Ощущение одиночества и, одновременно, относительной безопасности было новым и волнующим. Тимоти мог делать все, что вздумается, например мочиться в раковину, и никто даже не узнал бы об этом. Тимоти охватило ощущение непривычной вседозволенности. Раздевшись перед тем, как лечь в кровать, он не сразу надел пижаму, но прошелся по комнате нагишом, наслаждаясь свободой и легкостью. Он посмотрел на себя в продолговатое зеркало на стене. Пока он рассматривал себя, его штука затвердела, набухла и начала подниматься, пока не нацелилась прямо в потолок, подобно зенитке. Тимоти повернулся боком, чтобы исследовать феномен в профиль. Это явление всегда вызывало у юноши в недоумение, потому что он не знал толком, как его применить. В мощном и спонтанном движении плоти было нечто потрясающее, но в то же время отвратительное. Штука выглядела некрасиво и грубо, вся красная, со вздутыми венами и вьющимися над ней жесткими черными волосами.
Тимоти тревожил размер и страшный вид его члена. Ведь когда-нибудь он женится и ему предстоит сделать это с девушкой. И когда они станутся наедине в спальне, они разденутся, и это непременно произойдет, ведь достаточно только представить себе такое, как это случается с ним. И тогда девушка испугается, почувствует отвращение и ей будет больно.
Тимоти предполагал, что нужно просто войти в девушку, пока штука будет маленькой и мягкой, а большой и твердой она станет уже внутри. Иначе она причинит девушке боль. Ведь штучка девушки была такой милой по сравнению с членом, бледно-розовой, мягкой и лишенной волос.
Поддавшись импульсу, Тимоти взял ножницы с трюмо и стал срезать черные жесткие волоски на лобке, кидая их в раковину. Пару раз он даже задел ножницами кожу, но настойчиво продолжал, пока не осталась редкие островки щетины. Но от этого зрелище не стало многим лучше. Тимоти попытался спустить волосы в раковину, но они застряли в сливе и тогда он собрал мокрый комок, положил его в конверт, запечатал его и тщательно спрятал на дне мусорного ведра, под горой испачканных помадой бумажных носовых платков.
Тимоти надел пижаму, но все-таки не мог заснуть – он был слишком взбудоражен. Он стал бродить по комнате, смело разглядывая вещи Долорес и все же с осторожностью кладя их на место, выдвигая ящики комода с шарфами, свитерами и бельем, но не трогая их содержимое, нюхая пузырьки с духами и пробуя крем для лица из баночек и аккуратно закрывая их крышками. В одном из ящиков лежала белая коробочка с загадочной надписью: «Графиня Комфорт Экстра», которая крайне его заинтересовала. Он открыл ее и обнаружил внутри несколько белых бинтиков в форме колбасок с петельками на обоих концах, похожих на те, которые он видел в туалете поезда. Тимоти стал строить предположения об их происхождении на основе наблюдений и отрывочных знаний о загадочной жизни женщин, начиная с услышанных в школе разговоров и заканчивая смущавшей его рекламой в журналах, которые выписывала его мама, – но все вводило его в сомнения, он попробовал снова, и, наконец, сдался, закрыв коробку и ящик комода.
Он снова взглянул на себя в зеркало, выпил стакан воды, почти теплой, и рассеянно выдвинул и задвинул ящики. Потом открыл дверь шкафа и заглянул внутрь. Там была довольно вместительная гардеробная, целая комната внутри комнаты, убежище внутри убежища. Тимоти вошел и почти захлопнул за собой дверцу. Здесь было темно и пахло нафталином. Заходя, он задел ряд проволочных вешалок, и они тихо зазвенели. И тут мужской голос отчетливо проговорил:
– Это твоя соседка?
Сердце у Тимоти замерло. Его штучка сморщилась и поникла.
Соный женский голос ответил:
– Что, милый?
– Мне показалось, я слышу кого-то за той дверью.
– Да нет же, она в отпуске. Именно поэтому я тебя и прозвала сегодня. О!
Это «О!» не имело ничего общего с произнесенной до него фразой. Это было громкое восклицание, в котором соединились удивление, удовольствие и боль. Плоть Тимоти снова шевельнулась. До него донеслись ритмичный скрип пружин кровати, стоны мужчины и вздохи женщины.
– Держись, детка, я кончаю, – хрипло проговорил мужчина.
– О, нет, только не сейчас… О!
– Сейчас…
– Нет! О!
– Уже…
– О! Да, сейчас! Трахни меня, трахни! О! О! О-о!!
Тимоти не смог сдержать эякуляцию, стоя в душной, пахнущей нафталином темноте. Но это не принесло ему ни удовольствия, ни облегчения. Его пижама насквозь пропиталась холодным потом. Он был очень испуган и чувствовал себя разбитым. Он медленно, с крайней осторожностью опустился на корточки. Казалось, он целую вечность просидел так, пока за задней стеной гардеробной не воцарилась полная тишина. Потом он прокрался в комнату, тихо закрыл за собой дверь и залез в кровать. Он выключил бра у изголовья и с головой укрылся одеялом. Лучше бы он был сейчас у себя дома.