Geum.ru

Мир принадлежит вам и в то же время нам, но, в конечном счете, вам

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   16


На следующее утро Петя рассказал Славе о логове Игоря и его компании. Слава с интересом выслушал рассказ о пещере («Жаль, что у нас нет пещер! Прятаться от дождя негде»), но мириться категорически отказался:

--Нет и все! Не хочу я его слушать, м…а! Мы все меня выбрали и договорились. А он…

--Славка, вот что я тебе скажу: помиритесь, пока мы тут все не подохли.

--Нет!

Слава за вчерашний вечер успел обтесать половину ствола и намерен был с первыми лучами солнца продолжить свою работу. Он предполагал сделать дом на деревянном каркасе, а промежутки заполнить бамбуковыми стволами. Петя с серьезным видом юного архитектора посоветовал ему нечто совсем иное – надо построить один общий дом, разделить его на шесть отсеков (Юду поселить с Валей), которые разделить бамбуковыми стволами, переплетенными пальмовыми ветвями. Слава согласился.


VIII


Бери топор, руби хардкор!!!!!!!!
Гони чертей!!!!!!!!

Как известно, на Руси
Лучше Ваньку не беси,
А то схватит он топор
И пойдёт рубить хардкор!

Эй, братья, нам ли горевать?
Ноги в руки брать и вражину гнать!
Эй, братья, кто там прёт опять?
Разгоним злую рать и айда гулять!

Гони чертей!!!

Если землю твою, князь,
Топчет иноземна мразь,
Если грозен враг твой стал,
Значит, врежь ему металл!

Эй, братья, нам ли горевать?
Ноги в руки брать и вражину гнать!
Эй, братья, кто там прёт опять?
Разгоним злую рать и айда гулять!

А за Волгой кушал снег
Оборзевший печенег,
А с востока прёт монгол,
Скоро будет рок-н-рол!

Если же в бою ты поймал кураж,
Хэй! Хой! Хэй! Зарубай гранж!
А как только враг помчится наутёк,
Веселись - зарубай панк-рок!!!


Дети мучились целую неделю со срубленным деревом, его горбылями, которые вкапывали в песок в шахматном порядке (примерно два метра над землей и метр под землей), потом – вытесывали пазы в столбах и клали туда скрепляющие их поперечные доски. Гвоздей не было, и заменить их было нечем, пока Вадик совершенно случайно не нашел более-менее подходящие лианы – ими перевязывали крепящиеся друг к другу детали. Всего вкопали четырнадцать столбов, а поверх них поперечно прикрепили тридцать одну доску (конечно, досками эти куски дерева можно было назвать очень условно) на крыше – в том числе крест-накрест между четырьмя столбами. Срубили еще одно дерево. Пол сделали из молодых стволов бамбука и густо покрыли пальмовыми ветками. На потолок положили большие листья того самого лопуха, который нашел Сергей, а стены и перегородки сделали из бамбука. Топор служил отлично, и хотя Слава десять раз проклял все на свете, всех обматерил и отдубасил, но на Двадцать Третий День (по Петиной новой хронологии) они с удовольствием взирали на очень неуклюжую, но прочную длинную постройку, укрепленную между тремя пальмами. Каждая пара имела комнатку два на два метра и в высоту тоже два метра. Под пол положили дерн из леса, причем опять напустили муравьев, но их перебили, и теперь можно было не опасаться потоков воды во время ливня – дерн по обводу дома укрепили камнями с ручья. Каждый вечер они валились замертво от усталости, но цель была достигнута – дом (уж не важно какой там по номеру) они построили. Слава был доволен, что тяжелой изнурительной работой отвлек их от печальных мыслей, и когда все сели у костра и впервые устроили пир отдохновения, Петя включил магнитофон (на сей раз поймал какую-то радиостанцию тоже с электронной музыкой), и они снова танцевали, столь же беззаботно, как и в Первый День. Засыпая, Петя с удовольствием растянулся в полный рост на полу своего с Ксюшей жилища – раньше ему все время приходилось сжиматься в позу зародыша. Все, что делалось в комнатах слева и справа, было отлично слышно, но они не обращали на это никакого внимания – за время своего пребывания на острове дети привыкли видеть друг друга почти обнаженными, и это уже не вызывало нездорового смеха, как в первые дни. Их мускулы окрепли, загар уже стал густо-бронзовым, волосы у всех выгорели и приобрели пегий оттенок, но Мара и Маша нашли в лесу нектар какого-то цветка и обнаружили, что он отлично красит волосы, и все девчонки выкрасились в черный цвет, хотя Юда и так – от природы была иссиня-черной. Сергей по прозвищу Король и Шут теперь придумал шутку: спрашивал у какой-нибудь девчонки: «Какого цвета у тебя волосы?» Девчонка удивленно отвечала: «Черные. Что, не видишь?» А дальше следовал уточняющий вопрос: «А на голове?» В общем и целом Слава был доволен.

Игоря они за эту неделю почти ни разу не видели, так как не ходили за яйцами чаек, только однажды Сергей заметил его вдалеке, собирающего на Северном берегу черепашьи яйца. Пете иногда казалось, что они разделились навсегда – на два племени, а он будет время от времени навещать племя Игоря, оставаясь, таким образом, единственной связью племен. Слава по прежнему не желал делиться властью, хотя Петя, который его к этому несколько раз подзуживал, даже однажды заявил, что Вице-Президент – это не навсегда, и Славу могут переизбрать. Слава открыто рассмеялся ему в лицо:

--Да ты с дуба рухнул, Ботан! Кого ты будешь избирать вместо меня? Засранца-Вадика?

Вадик «страдал» - однажды под утро ему стало лень идти по большой нужде к лесу, и он справил ее почти у самого костра; Слава это обнаружил, здорово избил Вадика бамбуковой палкой, едва не натыкал мордой в дерьмо и, не взирая на плач и ругательства, заставил собственноручно все убрать. Вадик считал это несправедливым и даже заявил, что уйдет к Игорю.

--Иди! – Слава вскипел от ярости. – Я тебя не держу. Только если ты насрешь там в пещере, он тебя на корм чайкам выкинет. И правильно сделает! Да и Мара с тобой не пойдет.

С Марой у Вадика тоже что-то не ладилось. Она, может быть, и хотела бы уйти к красавцу-Игорю, но уж точно без Вадика. А Вадика она несколько раз прилюдно обозвала дураком и сказала, что он такой был всегда – сколько она его помнит.

Зато как-то сами собой сложились отношения у Юды с Эндрю. Эндрю осторожно приближался к ней, не допускал никаких вольностей, даже похлопать по заду, что запросто делал Вадик в отношении всех своих одноклассниц. Эндрю приносил специально для Юды бананы, созревшие со времен высадки детей на остров апельсины и рыбу. Юда вдруг обнаружила, что она довольно сносно может общаться с Эндрю на английском языке (ее родители приехали в Израиль в 1998 году, когда ей было всего три года, и покинули его в 2003, и она за несколько лет выучила только самый легкий иврит, но английский знала даже лучше), и он рассказывал ей, как жил в Англии, и о Гарри Поттере, и каких он разводил аквариумных рыбок. Слава, зорко наблюдавший за детскими взаимоотношениями, поставил на Большом Совете вопрос о том, чтобы отдать Юду Эндрю в жены. Против никто не высказался, даже Валя, которая с самого начала проявляла к Эндрю интерес и ревновала его к Юде. Церемония вступления в брак была обставлена торжественно: для жениха и невесты девчонки сплели из лиан и разнообразных цветов венки (они ожидали, что лианы будут покрыты яркими цветами, но на самом деле оказалось, что эти сумеречные растения цветут блеклыми и мелкими цветочками), одели венки им на головы, мальчишки посадили их на носилки из двух крест-накрест положенных «досок», а точнее палок, и театрально бросили в воду. Петя не мог сказать, у какого рода-племени есть такой обычай, но замысел ему очень понравился. Опять пировали (на сей раз черепаховый суп у Маши и Веры получился, и они первый раз за много дней влили в свои желудки горячий бульон), танцевали уже под другую радиостанцию (хотя Слава жаловался, что уже половина батареек израсходована, а ведь заряжать аккумуляторы совершенно негде) в стиле диско, одна из композиций оказалась русскоязычная – группы Dance Punk, а Вадик цинично, как Талейран, и громко подпевал: «Побежали в туалет, ты мне сделаешь минет!!» Поздно ночью с факелами гонялись друг за другом по пляжу (Слава нашел по южному берегу много настоящих сосен, и их смолистые ветки отлично годились для факелов, так что отныне можно было ходить по острову ночью без всякой опаски). Это случилось на Тридцать Первый День, согласно Петиной новой хронологии.

--А ты, малолетняя лезбиянка, так и будешь одна, -- строго сказал Слава Вальке, справедливо полагая, что ее скверный характер и неуживчивость стали причиной ухода Димы.

Хотя мальчики часто приносили своим девочкам что-нибудь вкусненькое – какую-нибудь редкую ягоду или лепестки, сладкие, если их жевать, питались они по-прежнему от общего большого котла, принося всю добычу к столу и деля почти поровну (только мальчишки, как правило, ели больше, особенно, когда строили новое жилище, что даже не позволяло им отлучаться на охоту). Тогда пару раз Верка с Машкой, как две охотницы эпохи матриархата, ходили в лес за бананами и однажды нашли раненого попугая красивой расцветки, но Маша, конечно, не стала ему сворачивать голову, а принесла в лагерь и сказала, что приручит и научит говорить.

--Да, -- заметил по этому поводу КиШ, -- вот только Вадик его таким матам научит!..

--А мы пингвинчики, а нам не холодно! – Вадик напомнил старый анекдот на эту тему.

В общем, попугая привязали за лапку к насесту в клетке Сергея и Маши, промыли ему рану морской водой (других антисептиков у детей не имелось) и кормили сушеными бананами.

Их рацион отличался разнообразием (даже на круизном лайнере их вряд ли кормили лучше): рыба нескольких разновидностей, черепашьи и птичьи яйца (Вадик однажды принес из Ближнего Леса целое гнездо с попугайными яйцами, и парни ржали и матерились, до чего же они оказались смехотворно малы), крабы – пальмовые воры, которых ловили по утрам, черепаховое мясо и суп из него с добавлением перца и каких-то травок, приятных на вкус, ягоды, плоды пандануса, бананы, кокосовые орехи и апельсины, а на салат – молодые побеги бамбука (Вера где-то в дореволюционной еще поваренной книге читала, что их можно употреблять вместо спаржи). Конечно, Ксюша просила найти на острове оливки (она их очень любила, но мама и тут ее третировала), пока Петя не объяснил ей, что они в Индийском океане, а не в Древней Греции, а все парни не отказались бы от хорошего куска говядины с картофелем фри, но это уже пахло гурманством. Пили воду и «лимонад» кокосовых орехов. Курить Маше, Славе и Сергею совсем было нечего. Петя еще сказал, что некоторые племена австралийских аборигенов едят брюшки муравьев и термитов, но все на это ему ответили, что такого «долбаного ботана и надо кормить только так», чтоб другим больше всего остального досталось.

Петя взял за привычку каждое утро взбираться на Белую Скалу и обозревать, сначала так просто, а потом в бинокль остров и океан вокруг. Он видел плещущихся черепах на северном побережье, резвящихся дельфинов к югу от острова, пенящийся в быстром течении риф на западе, белый дымок среди Птичьих Скал, указывающий на местонахождение Игоря и его племени, - они, вероятно, в этот момент готовили завтрак. Верхушки высоких деревьев качались от ветра (иногда на остров с востока налетали почти штормовые вихри, и хотя лес с этой стороны спасал лагерь от их дыхания, пару раз пришлось ремонтировать бамбуковое жилище). Но на горизонте ни одного паруса, ни одного силуэта корабля. «А может, действительно, мы на неизвестном науке острове?» -- спрашивал себя Петя. Мысль о том, что они здесь надолго, может быть навсегда, мало-помалу стала для Пети привычной, он не испытывал большого дискомфорта от отсутствия вокруг масс людей (даже вспоминал свой давний сон – ему приснилось, что все люди на Земле исчезли, кроме него и немногих друзей и подружек, и он, проснувшись, даже начал составлять «список» необходимых друзей, не такой уж и большой) и инфраструктур цивилизации, и даже если бы у них не было магнитофона (а Петя не раз думал, что через некое довольно непродолжительное время – он вычислил, что через два месяца – им придется довольствоваться музыкой волн и ветра, а ведь лодки с магнитофонами не приплывают часто), это ничуть не смутило бы его. Он лишь пытался представить себе, какими они вновь вольются в Большой Мир, а вдруг у них к тому времени будут дети… Взрослые… Эта мысль заставила его рассмеяться, и Ксюша, которую он сегодня взял с собой на Белую Скалу, спросила:

--Чего ты?

--Нет, ничего. Смотри, какая огромная бабочка.

Остров был настоящим раем энтомолога, здесь водились самые причудливые насекомые от самых мельчайших до огромных жуков с ладонь и бабочек с размахом крыльев до десяти сантиметров. И надо было иметь мнительность Маши, поднявшей крик, чтобы не восхищаться крупным скорпионом, который однажды забрел на пляж и приблизился к их лагерю. Слава, который незадолго до отъезда в круиз смотрел целый фильм о скорпионах (производства ВВС или что-то типа того), взял горящие веточки и попытался пугнуть скорпиона огнем – существует поверье, что окруженный огнем скорпион кончает самоубийством. Скорпион действительно задергался и ужалил сам себя хвостом, отчего скончался.

Когда Петя и Ксюша спускались со скалы, на дереве над ними подрались два попугая, и много разноцветных перьев попадали на землю. Ксюша собрала их и воткнула себе в волосы, чтобы завидовали другие девчонки. Конфликтов в женской среде острова было на порядок меньше, чем в мужской, и они никогда не достигали такой остроты и ожесточенности. Правда, Вера и Маша очень недолюбливали Мырзю – за все: за то, что у нее такой размер груди, за то, что мальчишки откровенно засматривались на нее, за ее компанейские наклонности, за отсутствие комплексов, даже за то, что она никогда явно не грустила о Большой Земле, - этого всего оказалось достаточно, чтобы уход Вики с Игорем стал для них вполне желательным. В лагере возник режим «двух подруженций», как называл это Петя, при котором они руководили остальными девчонками во всех хозяйственных вопросах. Ни одна из девочек не была феминисткой в западном и даже в российском смысле, и разделение на мужские и женские работы они воспринимали, как вполне естественное, а младшие девочки видели в этом своеобразную затянувшуюся игру. Ксюшу за глаза подруженции считали малолетней дурочкой и «нестильной», Юда, чей флегматизм проявлялся в почти полном неучастии в жарких иной раз дебатах Большого Совета, также не могла составить им конкуренцию, а Валю они игнорировали, хотя та вполне могла проявить свои наклонности во время купания в океане. Слава и Вера жили на редкость дружно (Веру даже не раздражал ночной храп любимого), а вот Маша обнаружила, что за приятной улыбкой Короля и Шута скрывается «вечный ребенок», который потом будет всю жизнь висеть на шее у жены и во всем ее слушаться, просто от неумения самому принимать решения. Это Маше очень не нравилось, и, как и все девчонки, любящие самокопания, она долго анализировала (впрочем, совершенно, без толку) его и свои слова и поступки, и от этого еще больше растравляла некоторые свои комплексы (или – как это называют некоторые девчонки – заводила в голове много тараканов). Но даже мысль заменить Сергея на кого-нибудь другого ее не утешала. Слава был занят, причем навечно (Маша инстинктивно чувствовала, что пред ее глазами родилась великая любовь, которой не будет конца из-за случайной размолвки или обстоятельств, и даже если они когда-нибудь – уже в Большом Мире – разведутся, они будут и дальше контачить и, может быть, еще снова сведутся; тем более, что Маша – давняя Веркина подруга была посвящена во все подробности их долгого романа). Петя Маше не нравился своей манерностью, очкастостью, зазнайством, тем, что смотрел на женщину как на милого ребенка, и ни на что иное согласен не был. К тому же у Пети с Ксюшей пошла такая любовь-морковь, что Слава уже стал подшучивать над ними: дескать, переженим потом наших детей. Оставался еще Игорь – высокий, красивый, бесстрашный (жить на краю острова среди мрачных скал, где галдят почти круглосуточно птицы!) – он нравился всем девчонкам больше, чем все другие мальчишки вместе взятые. Но Игоря стерегла эта сирена Мырзя, которая была уже давно сформировавшейся женщиной, знала это и этим пользовалась. Маша иногда печально рассматривала свою несформировавшуюся грудь (даже у малолетки Ксюши побольше), свои жидковатые волосы, которые от окраски в черный цвет ничего не выиграли. «Но ведь и Мырзя не красавица» -- говорила она себе и вспоминала, что однажды сказал ей в беседе тэт-а-тэт их социальный педагог (в их гимназии вообще было много мужиков-учителей: историк, географ, преподаватель английского, физрук – шестидесятилетний спортсмен в отличной форме – некогда чемпион мира по десятиборью – запросто мог отжаться на брусьях хоть семьдесят раз) – остроумный циник, хотя и идеалист: «В современном обществе женщине трудно играть женскую роль, но другого выхода нет». И она пыталась наверстать, если не красотой или умом (прилежание позволило Маше добраться в отличницах до 7 класса, но потом надо было уже думать, соображать, и тут в отличники вылезли неаккуратные мальчишки-хулиганы, которые зато просиживали за компьютерами днями и ночами, и не только на игровых или порносайтах, чей живой ум схватывал любые сложные построения, вроде теорий происхождения Вселенной или хитросплетения геополитики XIX века; однажды историк – дело было в совершенно не располагающем к какой-либо учебе месяце мае (и сами учителя это признавали) – замучил весь класс, предлагая на фоне карты франко-прусской войны им попробовать переиграть ее за Францию – как она может победить: как войска расположить, куда наступать; а ей все это было глубоко безразлично, кто бы там ни победил, зато очень волновало, что впереди сидящей однокласснице ее мальчик, постарше пятью годами, собирается подарить автомобиль, и она даже на права сдала уже, и одежда на ней сидит стильнее, чем на нескладной Маше), то хотя бы своей миловидностью и тем, что все, кто ее видел, тут же начинали беспричинно жалеть ее – это присутствовало еще до автокатастрофы на МКАДе, одним январским вечером погубившей ее родителей, а теперь и подавно.

Иногда перед сном Петя гулял с Ксюшей по берегу и рассказывал ей много интересного о Большом Мире, чтобы она чего доброго, как те хайнлайновские пасынки Вселенной, не забыла о его существовании. Ксюша же каждодневно жаловалась на злую маму и очень жалела, что ей не на чем рисовать – она очень любила рисовать с самого раннего детства. Здесь она рисовала палочкой на мокром песке, но волны стирали ее художества. Из всей музыки Ксюше нравилась почему-то Мадонна, разумеется, в ранний период ее творчества. У нее в круизе с собой был комплект наклеек с Мадонной, но тоже потонул. Ксюша мечтала быть художником-дизайнером. Иногда ей хотелось побеситься, и она начинала бороться с Петей, но, конечно же, он побеждал девочку, клал плашмя и прижимал ее руки за запястья к земле. Одним словом, не смотря на то, что у начитанного, обладавшего зверски сильной фантазией Пети эротические сны отличались цветистостью – от средневековых гурий мусульманского Востока до полногрудых героинь всевозможных звездных войн, реальность, доходящая двумя хвостиками ему до белеющей шерсти на груди, оказалась куда прекраснее.

Петя все-таки побрился, точнее, состриг ножницами верхнюю часть бороды, а потом аккуратно подбрил бутылочным осколком, вставленным в сосновую щепку, остальное. После бритья всегда оставались небольшие царапины, но они быстро заживали. Он выглядел совсем непривычно для других детей – с белым подбородком – загорелые скулы и лоб казались маской. Остальные брились и стриглись более-менее регулярно, а Вадик попросил, чтобы Машка постригла его под панка с гребнем посередине головы, но эта затея в исполнении Веркиными маникюрными ножницами у нее не получилась. У яванца в лодке бритвы не нашлось, а если и была, сгинула вместе с его трупом, если только ее не нашел Игорь.

Течение выкинуло на Северный Берег еще одну стеклянную бутылку, причем с полиэтиленовой пробкой, но идея отправить в море записку о своем нахождении опять не получилась – у них уже не было ни одного листика бумаги, а ручка Пети потерялась, и ее никто не мог найти. Бутылку снова разбили и наделали резаков для разных тонких работ. На другой день Петя все-таки нашел ручку, но было уже поздно.

Хотя одной из причин конфликта с Игорем Слава назвал несогласие того установить дежурство ночью у костра, чтобы тот не потух, и его могли заметить проплывающие мимо суда в темноте, ему и после не удалось ни уговорами, ни угрозами добиться этого от своего племени. Петя вообще советовал положиться на авось, и против судьбы не попрешь. Тогда Слава заметил, что он тоже не рыжий, и не стал дежурить ночами сам, как ему сказала в сердцах Машка, если ему это надо. Зато он придумал способ поддерживать ночью хотя бы малый огонь: всякий, кто вставал ночью в отхожее место или просто не спалось, должен был подкидывать в потухающий костер сосновых веток, которые запасали с вечера.

Старую яму с отбросами у опушки леса, уже переполненную, зарыли и вырыли новую. Вообще, проблема отходов очень волновала Славу и Петю – они отнюдь не хотели завалить весь пляж огрызками или дерьмом; отсюда и драконовские меры по отношению к нарушителям. В воду тоже ничего не швыряли, хотя течение с северной стороны пляжа относило все в открытый океан.

А лодка – длинной метров в десять – все еще стояла на приколе без всякого применения – даже вдоль берега на ней не плавали. Слава после трех неудачных попыток все-таки заделал пробоины щепками и засмолил смолой с сосен, но отправляться на ней в плавание на сотни миль и речи не могло быть. К тому же Игорь забрал одно – как раз целое – весло, а вытесать такое же топором Слава не умел. В конце концов, лодку вытащили на берег и сделали в ней склад разных полезных вещей – от веревок до раковин моллюсков, которыми они сразу же научились пользоваться, как посудой.

Шумел прибой, но они за много дней настолько привыкли к его мерному рокоту, что уже давно не воспринимали, а ночью он даже убаюкивал.

Однажды Слава и Петя добрались вброд, а затем вплавь, держась за большое бревно, на котором обычно катали девчонок, до рифа, взобрались на него (здесь было воды по щиколотку) и стали рассматривать в бинокль горизонт, но, естественно, ничего примечательного не увидели. Вернуться назад оказалось трудно – пришлось бороться со встречным течением, которое грозило угнести бревно с ними дальше на запад. Слава прикинул, как они должны были в первую ночь устать, чтобы добрести и добарахтаться целую милю до острова. И никто не утонул!