Любовь к Черному Квадрату или Эрос Супрематизма

Вид материалаСтатья

Содержание


19.10.96Налево пойдешь - себя потеряешь
24.10.96Марсий, подкладывающий бомбу под колесницу Аполлона
Подобный материал:
1   ...   39   40   41   42   43   44   45   46   ...   54

19.10.96Налево пойдешь - себя потеряешь


"Антифашизм и антиантифашизм" в ЦСИ


Левую идею все время преследуют трагикомические приключения, из-за чего левые всегда выглядят немного смешно. И героический экс-наркомвоенмор Лев Троцкий, братающийся с безумным Бретоном, и грозный воитель Че Гевара, измученный астмой и матэ, и патетический тусовщик Кон-Бендит во главе парижских студиозов - все они в меру нелепы. Тем, собственно, и симпатичны, в отличие от Де Голля, Черчилля, Пиночета и прочих. Во времена "Мифологий" Ролан Барт, тогда еще очень левый, вскользь зафиксировал несамодостаточность и неловкость левой мифологии. Нашему брату, оформителю буржуазной мифологии, вовсе не грозит опасность оказаться смешными.

Неловкость, возникающая при всякой революционной манифестации и критическом жесте, сопутствует также и новому кураторскому проекту единственного в Москве несгибаемого революционера Анатолия Осмоловского. Проект называется довольно вычурно и туманно -"Антифашизм и анти-антифашизм". Имманентная нелепость здесь связана с вечно обреченной на неуспех попыткой борьбы против всего и всех. Буржуазное сознание предельно жестко навязывает грубую диалектику difference, различений - правое/левое, верх/низ, мужское/женское, демократия/тоталитаризм и так далее. Анти-антифашизм, по мысли Осмоловского, вовсе не равен просто фашизму, хотя последний и вызывает некие положительные экспектации, особенно по части эстетики и формы.

И если действительно дело обстоит так, что различение фашизм/антифашизм есть символ навязываемого тоталитарным буржуазным обществом выбора с заранее готовым ответом и если эта пара действительно диалектически разрешается в "анти-антифашизм", то логическое продолжение этой стратегии (типа анти(мужское/женское), анти(правое/левое) неминуемо ведет к дзенскому выскабливанию оболочек до зияющей чистоты и внутри и снаружи, до чистой сансары и блаженного недеяния. Ибо только в состоянии чистой сансары можно сделать решительный выбор между фашиствующим чеченским террористом и активным фашизмом московской милиции, вылавливающей всех брюнетов.

На выставке в ЦСИ символом репрессивного выбора выступает работа Татьяны Хенгслер???, выстроившей своего рода машину выбора - острую стену, разделяющюю экспозиционное пространство, начиная с двери. "Налево пойдешь... , направо пойдешь..." Екатерина Деготь предположила, что единственным способом отказаться от провокации выбора - это вообще уйти с выставки. Но подлинный Отказ будет осуществлен только в радикальном выборе - пойти прямо и потерять все, тщательно разделить правое и левое полушария, химически чисто отделить тестостерон от прогестерона, мужское от женского, отрезать аккуратно Инь от Яна, стать чистым и невесомым, предельным революционным шизофреником, телом без органов. (Но по техническим причинам, так как в русском пространстве невозможно добиться абсолютной стерильности и чистоты, машина для тонких и окончательных differences, украшенная медитативными цветовыми сигналами, выглядит подобно каменному ножу для ритуального обрезания.)

В этой чаемой безвестности и телесности и таится разгадка левизны и революционности. Всякая революционность всегда инфантильна, постаревшие западные лефтисты выглядят седыми пацанами. В вечном страхе перед Отцом, который может сам решить все и вдобавок кастрировать, подросток отказывается сам сделать свой выбор, выразиться, стать чем-то определенным. Но именно это отсутствие идентичности и есть основной механизм прогресса, ибо всякая "взрослая" идентичность есть репрессия и окаменевающаая статуарность. С другой стороны, подростки и шизофреники совершенно не понимают ни иронии, ни юмора, и поэтому декодированные потоки желания просто выскальзывают у них из рук. У революционеров же юмор возникает только с петлей на шее или при наведении прицела "Калашникова" на поверженого классового врага. А у старых шутников просто не хватает сил и упорства на окончательную декодировку социотекста и завершающие штрихи деконструкции коллективного бесознательного.

Замечательно, что Осмоловский отказался сделать даже ситуативный выбор и не представил собственной работы, ограничившись только кураторской деятельностью.

Как всегда, штурмовой отряд волонтеров борьбы против репрессивного общества оказался на редкость разношерстным. Мрачный и серьезный еврокоммунист Гия Ригвава сопровождает известный фильм Э.Уорхолла "Минет" бескомпромиссными вопросами об "этих дискурсах", то есть фашизме. Людмила Горлова продолжает серию своих ультрареволюционных молодежных постеров, Дмитрий Гутов, михлившицеанец, борется против тоталитарного авангардизма с помощью невинных и вялых рисунков.

Итак, фашизм не пройдет. Антифашизм тоже не пройдет. Правую руки выкинуть под углом 45 градусов ладонью вниз, левую сжать в кулаке и прижать к плечу. Пароль "Зиг Хайль" - ответ "Рот Фронт".

24.10.96Марсий, подкладывающий бомбу под колесницу Аполлона


Нельзя серьезно относиться к современному искусству. Художник так лукав, уклончив, лживо и нагло манипулирует общественным сознанием, притворяясь не тем, кто есть на самом деле. Никто не знает, чего он добивается. Но критики для того и сидят на своем месте для того, чтоб от имени общества производить расследования в деятельности этих антинародных и общественно опасных элементов. Но получается все наоборот: критики-следователи, вопреки своему долгу, сами проникаются нравами подследственных, накручивают мифологию о мифологии, провоцируя на новую ложь и притворство. Правда, так называемые искренние художники, вроде Церетели, Глазунова и Неизвестного и К еще более опасны для общества, ибо отказывают ему в праве на самосознание.

Одной из распространенных мифологических конфигураций является противостояние Москва-Петербург. Культурологические конструкции, построенные на этом фундаменте, открывают странную логическую цепочку. В каждой без исключения манифестации питерских художников, направленной вовне, непременно содержатся зачастую неадекватные полемические пассажи по поводу засилья московского концептуализма. Но настойчивая и навязчивая самоидентификация по отношению к Другому всегда замешана на осознании своей несамодостаточности. Для Петербурга Другим является Москва, которая оттачивает свою самость на оселке Запада в Целом. Ось Петербург-Берлин вовсе не выглядит столь же законченной, что и магический треугольник Париж-Москва-Берлин.

С другой стороны, Петербург потому и является городом европейским, что не предпринимает ровным счетом никаких попыток к самоидентификации в западном направлении. Провинциальность снимает саму проблему всеобщей идентичности. Так что петербургские художники являются более 'западными' и в последнее время гораздо глубже, чем московские, инкорпорированы на международной сцене.

Как уже сказано выше, всякий порядочный художник занят преимущественно симуляцией контекстов. По сей причине на навязываемую ныне оппозицию между Питером и Москвой так легко западают простодушные доброжелатели со стороны. Однако ж и этот контекст, понятное дело, стал предметом артистических манипуляций такого несравненного мастера симулятивных процедур, как Тимур Петрович Новиков. Вот уже лет восемь возвышенный президент санкт-петербургской Новой академии изящных искусств проповедует идеи 'неоакадемизма' и возвышенной новой классики. (С датировками я, конечно, ошибаюсь, ибо миф существует вне времени.) В один прекрасный и величественный момент предводитель буйных ленинградских ньювейверов и председатель 'Клуба друзей Маяковского' объявил о начале неоакадемической и классической эры. Лукавый смысл инверсии новаторов в архаистов в свое время отметил иронический Тынянов, но тонко изобретенный симулякр неоакадемизма к настоящему времени стал своего рода фирменной маркой Петербурга, оттеснив на обочину другие течения - митьков, некрореалистов и т. д.

При этом новый сладостный стиль сохранил основную черту типично ленинградского способа производства искусства, которое неизменно рождается из стиля жизни, одинаково расслабленно-андерграундного и для митьков, и для некрореалистов со всеми прочими. Так что изящные и декадентские Новые академики базируются в сквоте на Пушкинской. Вся хитрость заключается в том, что неоакадемизм вовсе не есть групповое искусствопровождение, но исключительно индивидуальный проект самого Тимура Новикова. В этом контексте совершенно нелепы вопросы о том, как соотносятся со столь громко заявленной идеологией собственно предметы искусства, поставляемые неоакадемистами, - тряпочки с наклеенными коллажами самого Тимура и производимые его последователями мутные видеоклипы, компьютерные поделки и плохо сделанные постановочные фотографии из античной жизни, переведенные в красивую живопись.

Но для современного художника собственно предмет искусства не есть объект, но только субъект отображения. Само же изображение как материальная вещь - только одна из ипостасей предметного мира, то есть симулякр. Стало быть, собственно произведение художника по имени Тимур Новиков - это энвайронмент из симулятивной идеологии, симулятивной институции и присвоенных индивидуальностей художников, согласившихся - сознательно или нет - на роль стаффажных фигур. (В течение нескольких последних лет Новиков активно завлекает под свои знамена дружественных московских художников, например Айдан и чету Топольских, стремясь оторвать здоровые силы от упадочного московского концептуализма. Но тяжкое модернистское прошлое дает о себе знать, и те плохо вписываются в общую конструкцию неоакадемического проекта, оставаясь избыточно индивидуальными и персоналистичными.)

По определению проект Новикова относится к тому же жанру современного искусства, что и зоофрения Олега Кулика или спонтанная истерия Александра Бренера. И каждое такое произведение в целом доступно оценке по классическим критериям качества: композиции, достоинств перспективного построения, психологической убедительности и так далее.

Фактурный смысл собственных объектов Новикова, выставленных в галерее XL и вполне канонических для его индивидуального производства, выражается как раз в последовательном разрушении канонической схемы Картины. В контексте модернизма-постмодернизма ХХ века эти действия носят весьма архаизирующий смысл и в настоящий момент имеют значение только в контексте общего суперпроекта. Эти объекты представляют собой, как правило, большие бархатные полотна, на которых точно по центру наклеены небольшие по размеру коллажи или старинные фото. Мягкая, трепетная ткань, часто дополнительно украшенная рюшечками и бахромой, как бы заменяет раму классической картины, но и сами коллажи чаще всего имеют дополнительную раму, в данном случае - периода второго рококо XIX века.

Замечательно, что скрывшиеся под латинизированными псевдонимами Oleg Oleginus & Victor Faberferrarius, выставленные в 'Айдан-галерее', всего лишь имитируют - довольно искусно - живописную фактуру академизма того же XIX века. Правда, в отличие от старых академиков вставляют в эти живописные ассамбляжи самих себя, представляющих пикантные сцены из древней истории.

Что же касается самого Тимура, то в точке схода его анфиладных антикартин, как правило, появляются своего рода исторические исследования, вернее, документальные материалы к ним. В данном случае на красивых орнаментальных бумагах, найденных в немецких писчебумажных магазинах. На сей раз представленная история называется 'Людвиг II и Лебединое Озеро' и представляет собой историю последнего царственного декадента Европы, покровителя Вагнера и современника Маркса и Бисмарка.

В этом контексте излюбленные в Питере жесткие дискурсы жизнетворчества полностью теряют вид политически корректный и обретают новые смыслы сопротивления буржуазному миропорядку. Изысканный и порочный гомосексуалист и наркоман, объявленный сумасшедшим король Людвиг II Баварский противостоял фашизоидному всевластию буржуазии, устанавливаемому Железным канцлером, не в меньшей степени, чем Карл Маркс.

Так что в рамках московской ситуации, где маргинальные по отношению к обществу художественные институции обладают достаточной волей к резистенции, проект Тимура Новикова приобретает революционный смысл радикальной аристократической оппозиции фашистской идеологии лавочников. И противостоит сервильному и комфортному неокапиталистическому псевдоакадемизму глазуновской академии и имперской гигантомании Зураба Церетели.