Любовь к Черному Квадрату или Эрос Супрематизма
| Вид материала | Статья |
Содержание25.07.96Аукцион с консумацией 01.08.96МИРСНАЧАЛА или конца не будет |
- Философия любви (на основе работы э. Фромма «искусство любить»), 68.76kb.
- Друнвало Мельхиседек Любовь, Эрос и духовный путь, 1475.42kb.
- Возникновение и становление супрематизма, 115.05kb.
- Лекции профессора А. И. Осипова в 2005 году в храме Илии Пророка (Москва). «Пора роковая», 320.45kb.
- Любви в литературе всегда была актуальна. Ведь любовь – это самое чистое и прекрасное, 234.28kb.
- Любовь да не умрет любовь и не убьет, 863.74kb.
- Тренер-Любовь, 113.09kb.
- Виктор Доброславович Любовь или влюбленность?, 2868.55kb.
- Доклад О. Бабинич «любовь мужчины. Любовь женщины. Любовь между ними», 32.05kb.
- Сном уголке между центральной набережной Алушты и курортной зоной «Профессорский уголок», 71.64kb.
25.07.96Аукцион с консумацией
Искусство - не алюминиевый прокат, а загадка и тайна. Но есть на свете, что притягивает внимание пытливого ума - аукцион Сотби. Однако, нас интересует, загадочная русская душа на randez-vous, то есть русские недели в Лондоне. Знаменитый лондонский аукцион торгует русским искусством довольно давно, выделяя его в особый раздел. Предмет негоций традиционно сосредтачивался на том, что хорошо доходит в западное культурное сознание - икона, Фаберже и авангард. В перестройку хитроумные и дальновидные сотбийцы провели гениальную рекламную акцию, продав под шумок "русского бума" на советских художников также и немного любимого старого авангарда. Результат рекламной компании превысил все возможные ожидания. И теперь, специально для специальных русских и были организованные русские недели в Лондоне, к которым присоединился и аукцион "Кристи". Правда, какой новой волны интереса со стороны Запада к русскому искусству за этим уже нет - русские покупают русское искусство в Лондоне.
Знатоки утверждают, что существенная часть предметов старины, представленных к торгам, ходила некогда по московскому рынку. Но символическая ценность, содержащаяся в коротком и звучном слове Сотби, создает колоссальную прибавочную стоимость, заставляя покупателя отправляться за тридевять земель за тем самым товаром, который можно было бы купить не отходя от кассы и платить чуть ли не тройную цену. При этом уровень экспертизы русского искусства в Лондоне по понятными причинам много ниже, чем в Москве, что создает массу пикантных ситуаций.
Так что необходимо анализировать социокультурные процессы, вернее новую классовую социоантропологию. Вопрос здесь даже не в причинах и источниках странных и необоснованных инвестиций в британскую экономику. Речь идет о копеечных суммах - максимальные цены не превышают ста пятидесяти тыщ паундов. А хороший Ван Гог, как известно, тянет на несколько десятков миллионов. Русские пока еще народ довольно бедный, Больший Сотби, где торгуют вангогами и рафаэлями им еще не просто не по карману.
Но бедность не порок. Бедные русские сбиваются в специально устроенные для них резервации вовсе не по причине финансовых трудностей. И даже не из-за внутреней потребности в реставрации духовного наследия. Вельможные чиновники Фонда культуры с фатальной настойчивостью заполняли последние судороги великоиперской идеи - требование полноты и заполнености тела. Ни одна часть не должна выступать, иметь промежуток с целым. Внешних органов не должно быть, допустимы только органы внутрение. Но за советской властью числится преступление еще более страшное, чем уничтожение духовной культуры светлого прошлого. Кровавый коммунистический режим категорически запрещал потреблять, удоволетворять самые насущные эротические потребности. Но Отец-Тиран низвержен, наступила пора совершенно бесконтрольного удоволетворения. И выплеснувшаяся из под гнета репрессии либидозная энергия и составляет тайный источник укрепления фунта стерлингов и прочих твердых и полутвердых валют.
Культурный эксцесс второго рождения капитализма в России порождает феномен удивительного культурного вакуума нового класса. (Здесь нельзя говорить о бес-культурье, на что обычно завуалировано намекают.) Как раз классы на подъеме и создают самые высокие культурные ценности. Но у нас стремительно растущий новый класс пользуется исключительно мертвыми культурными образцами - от мотивов модерна и эклектики девятнадцатого веска в архитектуре загородных дворцов до Шишкина с Айвазовским, окруженных почти патологической любовью. Наиболее ценимые покупателями-резидентами объекты искусства представляют собой типичные образцы потребительского и мелкобуржуазного искусства эпохи развития промкапитализма. Искусство такого сорта целиком направленно на рынок и удоволетворение репрессивного потребления и целиком. Сознательная идеология в нем содержится лишь имманентно. По крайней мере, незабвенный Павел Третьяков приложил массу усилий к тому, чтоб ее из этого болота вычленить.
Весьма довольные финансовым успехом аукционисты Сотби и Кристи, тем не менее, намекают на то, что покупают только очень странные и даже совсем плохие вещи, и совершенно не интересуются качественным и общепризнанным искусством авангарда. Но для классового психоанализа ситуация разъясняется просто. В условиях отсутствия преград для сублимации либидо само порождает предельно репрессирующее потребление. Не ограниченный запретом взрослых ребенок выбирает не полезные продукты, но вкусные. А радикальный авангард в буржуазном обществе как раз и выполняет роль горького лекарства, инструмента общественной самокритики и самопознания. Но все не так плохо, как кажется - возможно, невинные поездки в Лондон за невинными пейзажами просто прикрывают процесс вытеснения и подавления каких-то свирепых инстинктов и перверсий.
01.08.96МИРСНАЧАЛА или конца не будет
'Наш выход' Алексея Крученых (М., Литературно-художественное агентство RA, составитель и автор вступительной статьи Рудольф Дуганов, комментарии Р. Дуганова, А. Никитаева, В. Терехиной) и 'Терентьевский сборник' (М., 'Гилея', редактор-составитель Сергей Кудрявцев)
Многие полагают, что футуристы только и сделали, что произвели деконструкцию языка, придумав так называемую 'заумь', от чего есть пошел формализм и всяческий структурализм. Но представления о довлеющем значении собственно языка, то есть фонетики и письменности, есть типовая аберрация идеалистического сознания. Просто текст есть лишь функциональная часть большого социотекста. Общественное бытие детерминирует общественное сознание. Невинные эксперименты ранних авангардистов с пластикой языка и пластикой живописного холста кажутся столь простодушными и наивными, что западают в сознание типового исследователя. Но величие футуристов и дадаистов вовсе не в том, что они научились как-то особенно сопрягать звуки и знаки или иначе работать с плоскостью холста, изменив традиционному мимезису. Напротив, революция заключалась вовсе не в разрушении/реконструкции литературного текста, но в провокационной критике социотекста. Начало модернизма, то есть искусства индустриального капиталистического общества, пролегает по тому самому месту, где когда-то происходили настоящие авангардистские выступления, эпатирующие буржуазное сознание. В этом смысле желтая кофта Маяковского значит больше, чем его вирши.
Буржуазное сознание, само собой, вполне готово воспринять 'эксперимент' в области языка, но вполне невинную и робкую работу с социумом склонно относить в область анекдотов. В воспоминаниях Алексея Крученых есть замечательный рассказ о том, что на всех представлениях будетлянского театра присутствовал пристав, тщательно сверявший произносимое со сцены с цензурированным текстом. Впрочем, сам Бурлюк, как безумный историограф, уже не вполне понимает в своих воспоминаниях, писаных в 1938 году, смысл произведенной им же самим революции, в которой с такой отчетливостью материализовалась - в форме городового - репрессирующая цензура общественного сознания.
Собственно, вся коллизия русской истории двадцатого века заключается в том, что новое тотальное государство, разрушившее складывающееся буржуазное общество, лишило поля деятельности и его критиков, и деконструкторов, апроприировав саму поэтику художественного жеста в общественном пространстве. Это печальное событие самым парадоксальным образом реанимировало уже предварительно уничтоженные и развоплощенные буржуазные ценности, которые навсегда приобрели в руках полуоппозиционной интеллигенции статус инструмента противостояния интертерриториальным потокам подавления.
В этом смысле крайне радикальным жестом кажется включение в чисто научный 'Терентьевский сборник' мрачной филиппики Александра Бренера против интеллигенции. Мотив такого жеста со стороны издателя и составителя Сергея Кудрявцева вполне понятен - он страстный коллекционер и подлинный подвижник футуризма и поэтому издает и печатает Бренера как наследника футуризма, вернее, даже просто живого футуриста. Кстати, в изданном 'Гилеей' сборнике опусов Бренера 'Интернационал неуправляемых торпед' чувствуется все та же двойственность: в русском литературном тексте бешеная антиобщественная интенция выглядит намного более легитимизированной и социализированной, нежели то же самое, но выраженное на языке общественного жеста. Русская литература просто давно умерла, еще во времена 'Победы над солнцем', и ее не спасет даже нечеловеческий драйв Бренера.
Но сказка ложь, а в ней намек. Золотые времена художественной революции - футуристической, сюрреалистической, шестьдесят восьмого года и, наконец, нашей, постсоветской - периоды неустойчивости буржуазного общества, которое в такие моменты мазохистически желает горького лекарства. Но потом все сходит на нет, радикалов отодвигают в теплую нишу. Но 'конца не будет', как говаривал старый добрый Крученых, надо просто уже сейчас начинать искать новое оружие для революции и тотальной терапевтической герильи против FUCKING BOURGEOIS SOCIETY.