Любовь к Черному Квадрату или Эрос Супрематизма
| Вид материала | Статья |
Содержание"Фотобьеналле-96": птичка прилетела Весна в воображаемом музее |
- Философия любви (на основе работы э. Фромма «искусство любить»), 68.76kb.
- Друнвало Мельхиседек Любовь, Эрос и духовный путь, 1475.42kb.
- Возникновение и становление супрематизма, 115.05kb.
- Лекции профессора А. И. Осипова в 2005 году в храме Илии Пророка (Москва). «Пора роковая», 320.45kb.
- Любви в литературе всегда была актуальна. Ведь любовь – это самое чистое и прекрасное, 234.28kb.
- Любовь да не умрет любовь и не убьет, 863.74kb.
- Тренер-Любовь, 113.09kb.
- Виктор Доброславович Любовь или влюбленность?, 2868.55kb.
- Доклад О. Бабинич «любовь мужчины. Любовь женщины. Любовь между ними», 32.05kb.
- Сном уголке между центральной набережной Алушты и курортной зоной «Профессорский уголок», 71.64kb.
"Фотобьеналле-96": птичка прилетела
Выставку "Современная фотография из коллекций Национального фонда современного искусства Франции и Европейского дома фотографии Парижа" можно рассматривать как педагогическую просветительскую акцию, просто и без особых затей представляющюю нам основные тенденции современной фотографии. И в самом деле, довольно поучительно для местной публики увидеть небольшую и довольно аккуратно подобраннную коллекцию.
Но гораздо интересней обсудить выбор устроителей выставки и понять, что же они понимают под современной фотографи, которая оказывается просто паллиативом современному искусству. Одно из ключевых событий современного искусства - момент, когда Александр Родченко внял призывам Осипа Брика, забросил кисти и холсты и купил 'Лейку'. С тех пор много воды утекло, и в семидесятых и особенно в восьмидесятых годах художники стали активно использовать фотографию как один из видов фактуры и композиции. (Эти понятия классического искусства вполне адекватно применимы и к искусству современному.) При этом художник чаще всего не делает сам фотографии, а только аранжирует их в процессе работы над произведением. Фотограф, напротив, подглядывает за миром в видоискатель, проявляет и печатает, виражирует, то есть производит весь процесс своим телом”', подобно мастеру классической живописи, производившему искусство с помощью руки, глаза, сознания, кисти, мастихина.
Энди Уорхолл, использовал найденные или сделанные им самим фото и переводил затем с помощью шелкографии и других техник в ткань больших поп-артистских машин. Знаменитая французская 'сладкая парочка' - Пьер и Жиль - тщательно аранжирует предельно паточную композицию, затем делает большой снимок и потом еще дополнительно украшает его всякими цветочками и политкорректными бантиками. Но на выставку 'Современной фотографии' Жиль и Пьер попали в несколько усеченном виде, без всех этих милых прибамбасов. Просто, видимо, такова специфика самих коллекций. Если продолжить классические аналогии, то получится, что фотография исполняет роль тиражной авторской графики в пространстве современного искусства. Не всякому достанется 'Ночной дозор', но за вполне умеренные деньги можно собрать коллекцию офортов Рембрандта. Так что 'современная фотография' - приемлемый способ коллекционирования современного искусства и передвижения его в широкие массы любителей. Жаль только, что восхитительный Роберт Мепплторп, представлен не пугающим декадансом атлетических вьюношей, но довольно бытовым портретом Уорхолла.
25.04.96
Весна в воображаемом музее
Выставка "Эстетика оттепели"
Музейный проект Андрея Ерофеева приобретает все более реальные очертания. Начатый как "музей обьекта", он начинает обрастать плотью реального материала, восстанавливающего упущенные этапы. Таким утраченным эпизодом истории послевоенного русского искусства были пятидесятые годы, промежуток между XXI партсъездом и историческим посещением Манежа Никитой Хрущевым. Очередная выставка Коллекции современного искусства музея Царицыно замаскирована под сезонную акцию с названием 'Эстетика оттепели'.
Итак: весна, надежды, глупый адреналин, Эренбург. Все прошло, как наваждение. Впереди новая жизнь. Взбитые прически, коки, пижоны, джаз, физлирики. Советские танки будут давить Прагу в следующем десятилетии, парижские ажаны тоже не скоро займутся убеждением парижских студиозусов путем дубинок и слезоточивого газа. Все впереди. Конечно, Академии Художеств не нравятся эксперименты новоявленных гениев, но и там - весеннее размягчение мозгов. В конце концов все эти абстракции так хорошо использовать в официально одобренном партией стратегическом направлении нового быта и борьбы с излишествами. Искусство пока просто неофициальное еще не стало ключевым аспектом большого мирового политеса. КГБ, ЦРУ, Госдеп, ЦК еще не подозревают, что разболтанные художники превратятся - на время - в джокеров мировой политики, а события в московских мансардах будут обсуждаться так же горячо, как Карибский кризис.
Само это искусство, правда, выглядит невзрачно и наполнено довольно робкими откликами на всю представимую палитру модернизма. Догоняющий, как известно, вечно опаздывает, хотя парадокс об Ахиллесе и черепахе пока не вступил в силу. Трудности начались на следующих шагах, когда оказалось, что Ахиллес с такой скоростью черепаху никогда не догонит. Ситуация была локализована только в семидесятых, когда московский концептуализм с помощью разнообразных хитрых уловок сумел дезавуировать проблему бега наперегонки. Правда, в результате русское искусство даже в самых продвинутых формах так и осталось странным мерцающим феноменом в интернациональном движении.
В свое время Дмитрий Сарабьянов выдвинул теорию 'ускоренного развития' русского искусства, которое вечно перепрыгивало этапы. Но наскоро проглоченные этапы потом застревают в желудке. Так что наиболее близкой аналогией искусству пятидесятых оказывается столь же неустойчивое, странное и расплывающееся искусство петровского времени. Те же энтузиазм и необходимость выдумывать все из головы. Однако энергия незнания и преодоления препятствий много украсила русское искусство такими великими самоучками, как Малевич, который уйму времени потратил на выдумывание всяких импрессионизмов и кубизмов для того, чтобы потом оказаться впереди.
Странно, но каждый раз русские художники, готовящиеся к 'большому прыжку', попадали в ситуацию, когда искусство, выступавшее в качестве базового, само находилось в хаотическом и промежуточном состоянии. В пятидесятых высокий модернизм еще не наступил. У нас принято прибедняться и жаловаться на недостаток информации. Но даже владение 'информацией' не сильно помогло бы - большинство западных журналов было заполнено ошметками сюрреализма и неправильно понятого американского абстрактного экспрессионизма. 'Новый реализм', канонизированный впоследствии, тогда еще находился в маргинальном состоянии. Так что опыты, производившиеся в московских подвалах, вполне соответствовали странному месиву, господствовавшему на мировой арене. Именно эта каша и выступала непосредственным транслятором исходных форм. Искусство, как известно, рождается из тусовки, которая первоначально почти не видна из-под 'официальной' художественной продукции. По большому счету и будущие светила западного высокого модернизма, и светочи советского нонконформизма находились в одинаковом положении безвестных и бесполезных для общества художников.
Реальное расхождение началось только после хрущевского окрика в Манеже. (Документальные съемки перформанса Хрущева демонстрируются на выставке в качестве отдельного артефакта.) В Европе и Америке все эти хаотические наслоения ошметков стилей были отодвинуты в небытие сложившимися к началу шестидесятых в мощную силу 'новым реализмом' и поп-артом. В Советах же начавшаяся конфронтация с властью навсегда законсервировала боковые, выморочные формы в качестве абсолютной ценности. С середины шестидесятых началось очень странное противостояние вырождающегося соцреализма, обрастающего слоями размытых промежуточных легальных и полулегальных форм, и старательно реанимируемого в рамках 'нонконформизма' международного салона сороковых и пятидесятых.
Заметим, однако, что в Москве настоящего радикального искусства в пятидесятых, равно как и в последующие десятилетия, не было и в помине. Видимо, сама эстетика оттепели задавала ситуацию предельно комфортного и уютного искусства. Настоящие дискомфорт и воля к преодолению исходят вовсе не от канонических Плавинского и Неизвестного или Кабакова, который в те времена писал какие-то расплывчатые почеркушки, но от художников, вовсе пропавших в безвестности, - например, практически впервые открытого на выставке Игоря Куклиса. Тем не менее модус искусства таков, что оно уместно сосуществует с трогательными архитектурными проектами, вазочками, скульптурками, столиками, столь точно определявшими 'новый стиль'. Но ведь ясно, что другого искусства у нас нет и не будет. В конце концов никого же не смущает, что художники петровского времени Никитин и Матвеев, от которых осталось по паре картин, висят в том же музее, что Александр Иванов или Казимир Малевич.
06.05.96