Любовь к Черному Квадрату или Эрос Супрематизма
| Вид материала | Статья |
Содержание14.08.96Пальпирование фикций 19.09.96ЖХ - не только коллективный пропагандист, но и коллективный организатор |
- Философия любви (на основе работы э. Фромма «искусство любить»), 68.76kb.
- Друнвало Мельхиседек Любовь, Эрос и духовный путь, 1475.42kb.
- Возникновение и становление супрематизма, 115.05kb.
- Лекции профессора А. И. Осипова в 2005 году в храме Илии Пророка (Москва). «Пора роковая», 320.45kb.
- Любви в литературе всегда была актуальна. Ведь любовь – это самое чистое и прекрасное, 234.28kb.
- Любовь да не умрет любовь и не убьет, 863.74kb.
- Тренер-Любовь, 113.09kb.
- Виктор Доброславович Любовь или влюбленность?, 2868.55kb.
- Доклад О. Бабинич «любовь мужчины. Любовь женщины. Любовь между ними», 32.05kb.
- Сном уголке между центральной набережной Алушты и курортной зоной «Профессорский уголок», 71.64kb.
14.08.96Пальпирование фикций
Даже среди людей, признающих 'современное искусство', существует странная и ничем не объяснимая традиция списывать на нет все формальные, то есть чувственно воспринимаемые его признаки. Чаще всего подвергается обсуждению, то есть возводится в ранг общественно значимого дискурса, исключительно концепция, но отнюдь не визуально и тактильно воспринимаемая форма. Такая ситуация - результат революционного иконоборчества, которым открылась эпоха модернизма. В результате все чувственное, формальное, 'качественное' осталось за доживающими протомодернистскими и парамодернистскими формами производства искусства.
В угаре борьбы против фиктивно самоценного и 'уникального' искусства теоретики и апологеты радикальных движений сами настаивали на 'дематериализации искусства'. (Именно так называлась книга Люси Липпард, ключевое теоретическое сочинение поп-арта.) Классическая картина автоматически содержит в себе 'художественную ценность', заключенную в раму и спрятанную в слоях лессировок и красочного слоя. Типовая инсталляция или даже картиноподобный продукт, выходящий с фабрики 'современного искусства', состоит из неценных, профанных предметов, по отдельности распадающихся в кучу обыкновенного мусора. Но искусство существует только в восприятии зрителя, который одинаков и для картины Караваджо, и для инсталляции Джозефа Кошута. В обоих случаях зритель вовлекается в пространство произведения искусства посредством зрительных рецепторов и чувства ориентации в пространстве.
Таким образом, качество обработки, сделанность и точный баланс пространственных соотношений и составляет внутреннюю, скрытую за оболочкой 'концепции' сущность chef d'ouevre современного искусства. Наблюдая за прихотливой поверхностью той или иной работы, можно сделать выводы гораздо более занимательные, чем те, что рождаются в муках над разгадкой интеллектуальной шарады, которая больше всего бросается в глаза.
Вот, к примеру, новая инсталляция Ирины Наховой 'Папе нужно отдохнуть' в OBSKURI VIRI (в помещении РОСИЗО) дает материал прежде всего для рассуждений о форме. Дело в том, что Нахова - художник одновременно и американский, и московский. Несмотря на то что из-за некоторого архаического упорства она, кажется, никогда не переставала чувствовать себя художником, Нахова принадлежит к внутреннему кругу московских концептуалистов, но проживает при этом в Штатах. В процессе абсорбции она переняла формальные качества американской консумерической цивилизации, продукт которой неизменно кажется произведенным не руками человеческими, но щупальцами с присосками каких-то инопланетян. Эта оболочка легла на типично русское представление о внутренней форме, когда внешняя поверхность лишь отражает волнения, колебания и бури, происходящие где-то в таинственной и непознаваемой глубине произведения.
При этом 'американская' по форме и московская по содержанию работа Наховой, посвященная сну, замечательно точно соответствует набору программ актуального искусства вкупе с типичными для московского искусства внутренними разборками. К последним относится незабвенный образ старательно спящего на большом экране Иосифа Марковича Бакштейна, который в данном случае иронически представляет 'отца' московской концептуалистской мафии, чей сон почтительно охраняет его 'бригада'. Результат производственной активности Бакштейна представлен равномерно разложенными на полу подушками, на которых нанесены весьма щекочущие воображение фотографии из учебника по судебной медицине. Сии изображения мягко и ненавязчиво апеллируют к возрождаемому 'театру жестокости', столь занимающему умы и чувства не только московских, но и зарубежных прогрессивных критиков и художников.
В инсталляцию Нахова ввела мотив остранения и катарсиса. Подушки неожиданно оказываются жесткими, гипсовыми, и проход по затемненному царству Гипноса ввергает зрителя в опасность больно удариться ногой. Но тому, кто выбрался из этого лабиринта сна, порожденного Бакштейном, которому приписывается порождение всех этих чудовищ, предлагается релаксация. Можно расположиться в мягком кресле и, воззрившись на сон Иосифа Марковича, наблюдать магические самодвижущиеся шары, катающиеся по полу перед экраном, прослушивая при этом через наушники чудную итальянскую песню. По словам самой Наховой, ее задачей было 'перемолоть зрителя в pulp как в материал, ибо когда зритель сам представляет из себя слишком жесткую конструкцию, восприятия не происходит вообще'.
Тем не менее художник, ставший производителем бумагорезательных машин, молотящих сознание бедного зрителя, сам может быть отправлен на перемолку на старинную мельницу психоанализа. В этом случае бедный спящий Дон Иосиф оказывается ветхозаветным добродетельным Лотом, изведенным из Содома для того, чтобы быть поруганным своими собственными дочерьми. Подсознание, доложу вам, организовано как язык. Об этом говорил еще то ли Лотреамон, то ли Лакан. Про сознание они ничего не говорили, так что нечего беспокоиться о таких пустяках. А язык, в конце концов, и есть форма, средоточие тонкого чувствования эмфатических разводов на поверхности искусства и жизни.
19.09.96ЖХ - не только коллективный пропагандист, но и коллективный организатор
Есть вещи, которые происходят незаметно, но потом поражают своей природной естественностью. "Художественный журнал", наконец, соответствует своему названию - то есть из непериодического альманаха обратитлся Журналом, объявил подписку и сменил чудовищный, ни в какие портфеля не укладывающийся формат и фантастический дизайн на вполне приемлемый и даже в чем-то элегантный. И вообще приятно во всех отношениях - умственные статьи, истинное наслаждение, опять-таки рецензии на хорошие выставки и так далее.
Порядочному умнику, понятное дело, в современном обществе нет особого места. Неприкладной интеллектуал совсем не ценится на рынке буржуазного труда. Не препятствующие процессу выбивания прибавочной стоимости мозговые игрища не преследуются, как при тоталитарных режимах, но просто окружены холодным неприятием. Так что интеллектуалам остается только расчистить себе небольшие ниши и сидеть там тихо, вызывая лишь незлобивое отвращение своей иноприродностью - 'Тоже мне еще умники выискались, ничего понять невозможно'.
К слову сказать, таких записных умников, как Барт или Деррида, никто особенно в Сорбонну, насколько я знаю, не приглашал - там тоже полно своих собственных интеллигентов, блюдущих умственную чистоту власти. У интеллектуалов постсоветских ситуация сложней - с одной стороны, новая русская буржуазия вовсе не нуждается в точной ориентации в пространстве, необходимость которой породила проект девятнадцатого века, с другой стороны, обустройство ниши означает институциализацию. А опыт жизни при прошлом режиме выработал стойкое отвращение к любым ее формам - достаточно вспомнить беспримерные гонения на невинные забавы СМОГа или АПТАРТа. Способ социализации определяет специфику таких институций, которые неизменно представляют собой род индивидуального проекта. Лаборатория постклассических исследований - это Виталий Подорога, Коллекция современного искусства - это Андрей Ерофеев и так далее. Просто трудно себе представить, что кто-то подрядится собственноручно расчищенную и ухоженную жилплощадь за просто так живешь превратить в универсализированную контору. Каждый раз в таком проекте участвует довольно много самых разнообразных людей, и мастерство харизматического лидера направлено на то, чтобы привлечь других индивидуалов к тканью на безвозмездной основе общего Текста.
Так что нет ничего удивительного в том, что 'Художественный журнал' есть персональный проект Виктора Мизиано, который отражает его личную эволюцию. А эта эволюция оказывается довольно парадоксальной. Мизиано - стойкий апологет рассыпающегося, ускользающего дискурса, особенно в кураторской деятельности, которую он производит на широких мировых просторах и в ЦСИ. Такой дискурс настойчиво и параноидально настаивает на собственной неадекватности, несводимости и необъяснимости, катафатически отказываясь от любых попыток интерпретации и определения. А журнал - это дело иное, несравненно более ответственное и тяжеловесное. Ответственность еще дополнительно усугубляется тем обстоятельством, что журнальная ниша имеет предельно универсальный характер и 'Художественному журналу', как и прочим маргинализированным социумом институциям, приходится исполнять чуждые роли за счет фатального отсутствия институций общественных и универсальных. В нормальной ситуации такого рода издания, к которым принадлежат монстр October, глас высоколобых американских левых, французский Document, немецкий Texte zur Kunst и т. п., существуют на фоне разветвленной журнальной системы. Невзрачные по полиграфии умственные издания как бы накачивают дискурс, в то время как издания буржуазные и светские (типа Art in America) дискурс социализируют и дистрибутируют. А у нас производители интеллектуальной моды вынуждены заниматься еще и ее распространением.
Чаще всего критика любого интеллектуального проекта заключается в презрительном именовании его 'модным'. Но такая критика исходит чаще всего из уст не способных к умственной деятельности импотентов. На самом деле мода - умение улавливать тенденции, витающие в воздухе и только по прошествии определенного цикла приобретающие массовидный и доступный оттенок. Простодушные киношники с их тарантинами только в девяностых доплелись до проблематики, которую уже в восьмидесятые разрабатывали в визуальных искусствах. В этом смысле ХЖ - предприятие достойное и модное, каждый раз выставляющее тему актуальную и жесткую. Хотя я лично в тематических коллажах, подбираемых Мизиано, вижу неприятное сочетание инфантильности и декаданса, часто доведенное до банальности. (Что, впрочем, помогает журналу быть в высшей степени интернациональным.) Так, девятый номер посвящен тривиальной проблеме 'конца века' и всяческому мракобесию. Даже Юлия Кристева, доблестная амазонка майской революции, и та ищет теперь каких-то основ и оснований. А в десятом номере, напротив, вяло обсуждаются всякие 'новые медиа', художники Интернета, коммуникации и прочее инфантильное мракобесие и нехимическая наркота. Я, как человек старомодный, полагаю, что к интеллектуалам следует относиться осторожно и искать хоть какую-нибудь метапозицию.