Любовь к Черному Квадрату или Эрос Супрематизма

Вид материалаСтатья

Содержание


Фрагменты картины мира в интерьере галереи
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   54

Фрагменты картины мира в интерьере галереи



Некоторое время назад патриотически мыслящего критика обуревала непереносимая историко-философическая депрессия. Классики, отцы основатели современного русского искусства почти растворились в мировой географии. Младшие поколения развивались в полном сиротстве, без войны с отцами и дружбы с дедами. Никакого эдипизма и электризма, сплошной детский дом. Но события последнего времени подают надежду на то, что все придет в норму - классики-отцы вернулись и развернулись в полный рост, выказав себя вполне здравомысялящими и активными гражданами. Классики у нас немного старомодны, как то и положено. Можно приступать к воскрешению отцов, как то советует делать Николай Федоров.

Каждая новая выставка Чуйкова убеждает в том, что особенных оснований для депрессии нет. Напротив, такие художники наглядно демонстирируют молодому поколению, что можно работать спокойно и неторопливо, производя один достойный проект в год или реже. Не все у нас понимают, что вся жизнь впереди и появилась масса художников, которым не исполинилось еще и тридцати пяти, но уже практически исчерпавших свои ресурсы из-за избыточно интенсивного способа производства.

Борис Гройс в основополагающей статье "Московский романтический концептуализм" в первом номере журнала "А-Я" (1979 год) причислил Ивана Чуйкова к указанному магистральному направлению в отечественном искусстве. Художники, понятное дело тусуются (и прямом и в переносном смыслах) самым странным образом, теоретики прикрепляют к феноменам бирки, отчего феномены становятся в какой-то степени ноуменами, сиречь сущностями. Дело, в конце концов повернулось таким образом, что Йосиф Бакштейн не был так уж не прав, утверждая, что концептуализм был у нас своего рода синонимом современного искусства в целом. Но все уж в прошлом, облезшая решетка красивой стилевой метафоры открыла совершенно разных художников и сам утративший навсегда неприсущую романтичность московский концептуализм стал для кого жупелом, для кого пунктом злобного ностальгирования.

Но Иван Чуйков был далек от бесконечной метафизики и литературности своих коллег и товарищей. Он счастливо избежал общего для них залипания на клейкой субстанции социальной реальности. Исчезновение советской реальности разрушило многих художников, сделав их слабосильными ретроспективистами. Лишь Ильи Великий Кабаков смог наладить безотходную добычу прибавочной стоимости из чистого антиквариата, воспоминаний о несбывшемся прошлом. Итак, учтивая остраненность от истероидного коммунального космоса московского концептуализма оказалась весьма дальновидной, так как не поставила перед ним тягостной неободимости изменений в тот момент, когда советская истерия сменилась на постсовесткую паранойю. Но, что самое порадоксальное, в конечном итоге Чуйков оказался гораздо ближе к собственно концептуализму, например в духе английской группы "Art and language", которая в последнее время манипулирует фрагментами реальности и искусства.

Сын умеренного соцреалиста, певца киргизских степей Семена Чуйкова, Иван Чуйков неизменно оставался в рамках чисто формального и исследовательского подхода к искусству. Производившиеся в семидесятых и восьмидесятых специально сбитые "в переспективу" оконнные рамы с отпечатавшимся на них живописными видами, коробки с отложениями пейзажем были своего рода научными этюдами на тему классических параметров искусства - пространства, формы, впечатления, вооображения, восприятия, перцепции, аперцепции, вчусвтвования. Впрочем, все дело в другом - пейзажные машины Чуйкова были столь крепко сколочены, что из щелей не тянуло холодом метафизики и сладким душком инферналки, как то сплошь и рядом случалось у его товарищей по коммунальной крартире московского романитического концептуализма. Чуйков выглядел довольно странноно в остаточно-архаическом образе художника средь кухонных дервишей, жэковских юродивых и очаровательных химер.

К слову сказать, об Чуйкова сломался даже прыткий Олег Кулик в пору его директории в "Риджине" . Оному не удалось произвесть ничего шокирующе-разрушительного с простой и однозначной инталляцией "Теория отражения" (1992 год). В этой инсталляции подробно разбиралось соотношение предмета, его отражения, подобия и изображения. Типологических вариаций, добавим, оказалось несколько больше, чем в классической работе классика концептуализма Йозефа Кошута"Один и три стула" (1965). У Кошута были только сам стул, его фотография и энциклопедическая статья "Chair". У Чуйкова, исследовавшего практику отражения на прмере обыкновенного набора художника - яблоко+бутылка возвратилась ипостась обьекта, элиминированная Кошутом - живописное изображение,. в одном случае даже на стекле. Инсталляция "Теория отражения" (название мягко пародировало псевдомарксисткую эстетику брежневского времени) была заключена в ряд тяжелых и массивных рам. Рама, как алтарная преграда, отдляющая картину мира от самого мира отражает стойкую убежденность Нового времени в существовании и мира и его картины. Название "Фрагменты в интерьере" выражает уже крайнюю степень отчаяния за судьбу вышесказанных ипостасей Великого целого (Картина, Картина Мира). Окончательное разрушение первичной целостности происходит в котле капиталистического репрессивного потребления. На идеально чистые белые стены самой буржуазной московской галереи повешены роскошно безвкусные дорогие рамы, в которых заключены еще более безвкусные и дорогие обои. И, в довершение всего, из поверхности этих рекламных стендов в пользу чистой живописи торчат довольно гадкие брозновые бра. Здесь следует напомнить, что первичную и бескомпромиссную расправу с Картиной совершил еще Казимир Малевич в своем "Черном квадрате" вышедший за нуль форм.

Но Стена все равно побеждает Картину - даннные обьекты будут классно смотреться на модных белых стенах особняков и квартир в стиле "евроремонта". Если только, конечно у хоть у кого-то из раздавленных репрессивынм потребительством новых консумеристов хватит вкуса и воли к сопротивленяю для того, чтобы повесить у себя дома столь парадоксальные и затягивающие обьекты.

29 июля 1995