Любовь к Черному Квадрату или Эрос Супрематизма
| Вид материала | Статья |
СодержаниеВыявитель академизма Памяти великих артистов |
- Философия любви (на основе работы э. Фромма «искусство любить»), 68.76kb.
- Друнвало Мельхиседек Любовь, Эрос и духовный путь, 1475.42kb.
- Возникновение и становление супрематизма, 115.05kb.
- Лекции профессора А. И. Осипова в 2005 году в храме Илии Пророка (Москва). «Пора роковая», 320.45kb.
- Любви в литературе всегда была актуальна. Ведь любовь – это самое чистое и прекрасное, 234.28kb.
- Любовь да не умрет любовь и не убьет, 863.74kb.
- Тренер-Любовь, 113.09kb.
- Виктор Доброславович Любовь или влюбленность?, 2868.55kb.
- Доклад О. Бабинич «любовь мужчины. Любовь женщины. Любовь между ними», 32.05kb.
- Сном уголке между центральной набережной Алушты и курортной зоной «Профессорский уголок», 71.64kb.
Выявитель академизмарец. на кн.: Казимир Малевич. Собр.соч. в 5 томах. Том 1. М., Гилея Критик, раб современности, пребывает в бесплодной надежде выбить из художников-современников хоть единую искру истинного искусства. Но ведь есть и ценности безусловные. Но это совсем не то, что думают некоторые. Это просто качественная и профессиональная работа, а не уныние и стенания о трудностях и засильях. Таким безусловно положительным примером является первый том пятитомного собрания сочинений Казимира Малевича, опубликованный издательством "Гилея". Предельно косноязычное, спотыкающееся и плотное письмо Малевича - литература совершенно непредставимая. Поэтому русское издание, появившееся много лет спустя английского, французского и проч. несомненно обладает провом первородства - любой перевод выглядит безликим подстрочником. Производство и огранка знаний не имеет выраженного идеологического оттенка, по сей причине подвергается сомнению. В полном собрании сочинений обыкновенно публикуются все тексты. И публикатор - Александра Шатских избежав жалких экивоков и предупреждений о том, что времена были такие, но впоследствии товарищ осознал всю глубину своих заблуждений. Великий авангардист был как бы не очень гуманистстом, не в пример возвышенному Рериху. Малевич возвещал совсем уж невозможные вещи - например: "Моя философия - периодическое уничтожение сел и городов как устаревших форм, изгнание природы, любви и искренности из пределов искусства". И сие не есть поэтическая метафора, ибо Малевич мыслил крайне конкретными образами. По этой причине его нельзя считать философом не только потому, что он, как известно был человеком малообразованным. Практика пророчства здесь тоже не причем, стратегия Малевича - стратегия художника, предельно гипертрофированная. Конечно, со временем на анархисткую революцию нащлись свои контреволюции, но современное искусство навсегда сохранило память о патетической травме раннего разрушительного авангарда. Может быть именно этой памятью искусство двадцатого века и отличается от прочих потребительских искусствоподобных форм. "Предметы остались торговцам и хлопотливым хозяйкам, художественным ремесленникам." Искусство после Черного Квадрата вышло в страшные и неуютные пространства, открытые и картографированные Казимиром Малевичем. И художники вплоть до самого постмодернизма решали сформулированную им проблему - "Возьмите в руку слово, вглядитесь в него. И не будет ли сложена тюрьма, так как слово осталось словом? И как-бы мы не строили государство, но раз оно - государство, уж этим самым образует тюрьму." Очень своевременная мысль, хоть и немного старомодная. Просто заместо Гуссерля, Маркузе, Барта, Бодрийяра и пр. у нас был Малевич, который не был философом, но художником. Памяти великих артистовБанально утверждение "Красота - страшная сила". Истинно, - и столь же банально - обратное - "Сила - страшная красота". С одной стороны, несравненная красота силы привлекает эстетов, служителей прекрасного; с другой - сила красоты побуждает подвижников-анархистов овладеть Властью. В этом тонком различении и заключается обострившаяся оппозиция двух русских столиц. Но если анархистам-разрушителям власть не дают никогда, то изнеженные эстеты получают прямые упреки в фашизоидности. Такие упреки и подозрения имели место с проектом Тимура Новикова "Лебединая песнь немецкого романтизма", который был сделан во время берлинской стипендии. Когда хозяева стипендии, передовые люди, увидели проект, они запретили его выставлять в Германии, поэтому выставка была перевезена в московскую "Айдан-галерею". История, рассказанная Тимуром изысканно и строго зиждится на соревновании двух завзятых театралов - Сталина и Гитлера. Вагнеровский Зигфрид гибнет от белого лебедя, Зигфрид Чайковского - от черного орла. Сталин, говорят, изменил либретто "Лебединого озера" и посоветовал своему Зигфриду вступить в союзнические отношения с белым лебедем - и в результате тот победил черные силы. Премьера сталинской версии состоялась в 1945 году и в выставке использованы фактурные оперные фото. Зигфрид-Гитлер оказался инфернальным Хагеном и был побежден светлым Зигфридом-Сталиным. Но если искусство - просто страшная сила, то опера - особенно страшная сила. Однажды миланцы, распевая хор из вердиевской "Набукко", отправились прямо из "Ла Скалы" свергать ненавистное иго опереточных австрийцев. С такими вещами как опера и искусство не шутят. "Коричневая чума", не в пример красной холере обнаружила способности пребывать в латентном состоянии. По этой причине вполне понятен пафос немецких цензоров, эпически локализующих очаги пандемии в своем собственном ментальном теле, отчего золотой век германского духа - романтизм постоянно ощущается как источник потенциальной опасности. Кстати, возможно именно латентная актуальность правого дискурса привела к тому, что он практически лишен вторичного интеллектуального анализа, в то время, как от красного ничего не осталось вследствии нескончаемых умственных манипуляций. Кстати, германский и русский модернизмы разошлись еще в тот момент, когда четырнадцать бунтовщиков в Академии художеств решительно отказались живописать "Пир в Валгалле" и отправились на щедрые поля социального критицизма. Таким образом, за поверхностной гомосексуально-гендерной декоративностью питерского неоклассицизма прячется аппеляция к несравненно более мощным и опасным дискурсам. И как раз в этом и заключается особая специфика современного русского искусства на фоне обуявшей интернациональную сцену периода посткапитализма расплывчатости и декаданса. И то, что Тимур Новиков привез в Москву предельно агрессивную и провокационную выставку, свидетельствувют о наличии геополитической модели, общей и для Москвы и для Петербурга. В это модель вписывается и искусственное раздувание извечного спора между двумя русскими столицами, стержневой оппозиции послепетровской культуры. Полезнее было бы вспомнить прошлогоднюю выставку "Труд и капитал", составленную Александрой Обуховой из Нецезиудиков и сторонников Тимура, на которой обнаружилось, что обьединяющий стержень радикалов Москвы и Питера заключается в воле к сопротивлению мондиалисткой унификации. Стратегия самоидентификации по реальным, а не навязанным оппозициям, вовсе не есть намерение самоизоляции. В этом-то как раз и можно усмотреть прагматический результат победной феминистской стратегии. Настоящий диалог возможен только в собственном, немикрированноем теле. Кстати, магическая музыка "Лебединого озера" наводит сладкие воспоминания о восторгах совместного сопротивления таким прекрасным и могучим танкам на городских улицах. |