Любовь к Черному Квадрату или Эрос Супрематизма

Вид материалаСтатья

Содержание


Бой Марса с Пломбиром
Раб Библиотеки
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   54

Бой Марса с Пломбиром



Буржуазное искусство несет в себе канонический парадокс. Художник должен непременно стоять в глухой оппозиции к тому обществу, которое породило его хотя бы для того, чтобы не превратиться в дизайнера, украшающего чрево машин желания. Увы, и фигура оппозиционера-революционера-бунтаря также прекрасно годится на роль декоративной скульптуры. Не имеет принципиального значения, по какому поводу обьявлен бунт и какая каша сварилась в голове декоратора - или декорации. Художник изображает в живых картинах мрачные пейзажи, увиденные им в глубинах подсознания общества, поэтому и смотрится так отвратительно. Так что пора поговорить о возможносях правого и фашизоидного искусства.

Как известно, "современное искусство" выношено в матке социализма. Спор идеологов искусства в середине века шел о выборе правильного учения - троцкизма или ортодоксального ленинизма. Но актуальное искусство по очереди отринуло в историческое забвение всех помпезных ставленников левых интеллектуалов - от Пикассо до Поллока и возводится к безделушкам вечного маргинала и анархиста Марселя Дюшана. А оппозиция троцкистов и ленинистов свернулась в чисто телесное соревнование гомосексуального, феминистского и цветного дискурсов. Великая мечта о победе репрессируемого и эксплуатируемого класса обернулась победой курьезных маргиналов.

Фашизоидные, то есть устремленные к Крови и Почве стратегии почти никому не принесли особенного успеха, кроме Йозефа Бойса, начавшего в гитлерюгенде и перекрасившегося затем в красно-зеленые. В России пространство фашизоидного традиционно занимали радетели чистой русской духовности. Есть, конечно и исключения - искусствовед и интеллектуальный фашист Сергей Кусков, нескончаемое боромотание которого о Бойсе, Ангсельме Кифере и "новых диких" постепенно перелилось в апологию нордической расы, перемежаемое выкриками "Зиг хайль". Звуки сии пугают, хоть я и язычески почитаю сертифицированных безумцев и поэтов.

Вот какие предварительные соображения скрещенными молниями мелькали у меня в голове, когда я отправлялся на мосхладкомбинат "Айс-Фили" на выставку "Мороженное-искусство". Манифест куратор выставки - Олег Мавромати, соратник Анатолия Осмоловского по революционным экспорприаторам территории искусства (ЭТИ) " традиционно был обращен к старым и новым художественным мандаринам. Установочный мандаринский проект К. Звездочетова был предельно позитивен, начинался фразой "Когда потеряно все" и аппелировал к Генералу Морозу.

Сергей Кусков, наш добрый атлантист, был мумиеобразно завернут в бумагу, откуда вещал нечто свое, родное, холодно-горячее, солнечное, атлантическое, искусствоведческое. Затем был предан всесожжению. Кстати, ответсвенное лицо хладокомбината сообщило мне, что комбинат стал ареной борения чужестранных сникерсов и до боли родных, но неказистых "Сливочных в Вафельных Стаканчиках".

Самая сильная акция была совершена персонажем с артистическим псевдонимом Император ВАВА, который присоединяется к компании куликобренеров, заливающих пространство вокруг себя потоками мифогенных выделений, начертал острым ножем на своем торсе три славных буквы МММ. Затем, вытерши кровь “Стаканчиками в шоколаде”, он пригласил присутсвующих "придите и ядите". Попутно е.и.в. с невозмутимой стойкостью индейца растолковывал зачем он все это совершает.

Опыты перемещения искусства в посторонние контексты себя окончательно исчерпали ибо каждый раз старинный парк, тюрьма, баня, роддом и т. д. оказываются гораздо фактурнее, чем хлипкие поделки художников. Единственная работа, неотделимая от производства холода (то есть не-желания) оказалась "деструктивная инсталляция" Евгения Митты "Венера во льду", она была помещена непосредственно в холодильное отделение, и видимо посвящалась Гр. Захер Мазоху. Вопреки ожиданиям и заявленному лозунгу "Холод дает власть", проект никак не соотносится с великим консерватором Победоносцевым, имевшему неосуществимое намерение подморозить Россию. Учитель Гройс, передают, предупреждает от увлечения правыми дискурсами. С ними на феминисток не попрешь, голубых не перешибешь, да и в приличные дома не пускают. Хотя, я думаю, пахнуть никогда не стиранными нордическими портянками - самая перспективная стратегия.

Раб Библиотеки


Выставка Дмитрия Плавинского


Неизменно чувствую страшное неудобство на выставках классиков андерграунда. Мне по штату положено во всем разбираться, и я старательно пытаюсь въехать. Несносная язвительная манера пригодна для сопливых ровесников и вызывает неадекватную реакцию у пожилых и много перестрадавших людей. (Мне однажды строго заметили, что безнравственно критковать старых художников). Лишенцы, пострадавшие от прежнего режима ждут возвышенного дифирамба, сладкого фимиама и признания заслуг. Мерзкие археологи разматывают пелены мумий и лишают вечного покоя тела мертвых, выставляя их на зрелище и позорище. Но мы не будем таковы.

Странное словечко “другое искусство” было измыслено на заре перестройки для либерального проталкивания в сферу допустимого девиантных феноменов. Но расширение сферы плюрализма привело к удивительной инверсии. Былые маргиналы обратились в конвенционалов, а художественные начальники и их либералы - в настоящего "Другого". Но никакого особенного диалога и не было, не было и особенного эстетического конфликта - одно дополняло другое. Эстетическое Сопротивление приобрело рифмованные формы чистой Культуры, предельного Искусства.

В шестидесятых Искусство представлялось формой парарелигиозной деятельности, отгораживающей аутиста от окружающего враждебного и перепаленного свинцовыми мерзостями мира. Так родилась небывалая форма эстетизма, доведенного до голого трюизма. Но царская водка Абсолюта проедала язвы и дыры в тщательно выстроенной цензуре сознания.

Искусство Плавинского, переполненное псевдознаками-символами само по себе подталкивает к долгой экзегетике и расшифровывке символов. Вот Рыба, у ацтеков она обозначала жертвующего Царя; вот сова, символ Земли и Воли в марсианской мифологии. Вот обстоятельная, как лествица Иакова, живопись в сто слоев лессировок, совмещающих в фокусе весь живописный опыт всех веков и народов. Общепризнана как лучший сакральный наркотик для воспарения в высшие сферы. Это не шутка: интерпретации равноправна и фундируется лишь видом интоксикации ценностями и культурой самого интерпретатора, неизбежно заражающегося тяжелой афазией.

Для позитивистской экзегезы знаков и наполнения символов обширной метафизики возможен только один путь - психоаналитическим агрессором взломать дневную цензуру сознания и требовать транферной контрибуции в виде догенетальной сексуальности, Эдипа, травмы, жажды кастрации. Но каждый раз там обнаруживается лишь то, что значится в любом соннике, - что в ночном мире предметы и их симулякры никогда не равны сами себе и всегда намекают на что-то иное, каждый раз новое и невоплотимое

Самое трудное во всей этой истории - ответить на вопрос, почему же такое искусство, метафизическое и запредельное, описывало самое себя как авангардизм? "Независимое искусство" шестидесятых - начала семидесятых оказалось несравненно более аутентичным и имманентными культурному чернозему чем официальное, которому еще можно приискать некие параллели и ассоциации в искусстве мировом. Настоящая трагедия в том, что те, кого почитали за проводников чуждого иностранного влияния оказались далеко в стороне от общего движения современного искусства Настойчивые поиски Абсолюта и устремление к Горнему повели их в противоположном направлении. (Место проживания - Москва, Париж, Нью-Йорк не имеет никакого значения, часто только усугубляя взаимное непонимание и имманентность).

Западные современники Плавинского, Шварцмана, Краснопевцева и Харитонова прорывались сквозь толщу трупного яда культуры, пытаяись персонифицироваться и приобрести индивидуальную ответственность. Культура - страшная тоталитарная и репрессивная сила и есть только единственный способ делания искусства - разрушение культуры. Но, как ни странно, именно прикладная метафизика шестидесятых генетически породила все другие формы современного искусства, историческая метода элементарно доказывает отдаленное генетическое родство Лейдермана, Звездочетова или Кулика и тех добровольных пленников Библиотеки. История часто играет странные шутки со своими героями, подсовывая в качестве родственников довольно непристойных персонажей.