Учебное пособие Павлодар удк 94(574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16

Литература

1. Галиев В. З. Декабристы и Казахстан. – А.: «Гылым», 1990, с. 146 – 151

2.Из писем и показаний декабристов. Под ред. Бороздина. - СПб., 1906, стр. 22.

3. См. Барановская М.Ю. Декабрист Николай Бестужев. - М., 1954, стр. 91.

4. Розен А.Е. Записки декабриста. - Лейпциг, 1870, стр. 182.

5.См., напр., Розен А.Е. Указ. соч., стр. 97; Якушкин И.Д. Записки, статьи, письма. – М., 1951, стр. 156—157.

6. См. Из записок Поджио. Избранные социально-политические и философские произведения декабристов. Т. 2. - М., 1951, стр. 331; Завалишин Д.И. Записки декабриста. - СПб., 1906, стр. 194; Якушкин И.Д. Указ. соч., стр. 152.

7. Беляев А. Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном 1805—1850 гг. - СПб., 1882, стр. 188.

8. Декабристы на каторге и в ссылке. - М., 1926, стр. 15.

9. Бестужев Н. Статьи и письма. - М., 1933, стр. 93.

10. 3авалишин Д.И. Переселение народов //Восточное обозрение,1882, № 10

11. Якушкин И.Д. Записки, статьи, письма. - М., 1951, стр. 32.

12. Избранные социально-политические и философские произведения декабристов. Т. III. – М., 1951, стр. 203.

13. Фильгус В.Е. Участники Пермского революционно-демократического кружка в Тобольской ссылке. В сб. «Вопросы истории Урала. Материалы 2-й научной сессии вузов Уральской зоны в г. Перми.20-22 апреля 1965 г.». – Пермь, 1966, с. 197-199.

14. Аристов Н.Я. Жизнь А.П.Щапова //Исторический вестник,1882,№ 10,с.39.

15. Е.Я.Писарев (некролог) //Восточное обозрение, 1888, № 44.

16. См. Л.О./К.В.Лаврский/. Воспоминания о профессорах и студентах в начале 1860-х годов. - Лит. сб. «Былое из университетской жизни». – Казань, 1904, с.202

17 ГАТО, ф.3,оп.2,д.1098, л. 22-23 об.

18. Деятели революционного движения. Био-библиографический словарь. – М., 1928, т.1,ч.2,с.412.

19. Краткая история Сибирского кадетского корпуса. – М., 1909, с. 178.

20. РГИАЛ, ф. 1280, оп.1, д.237, л.4.

21. Галиев В.З. Ссыльные революционеры в Казахстане (вторая пол. Х1Х в.). – А., 1978, с. 31-32.

22. РГИАЛ, ф. 1280, оп.1, д.237, л.397 об.

23. ГАРФ, ф.95,оп.1,д.154,л.52.

24. РГИАЛ, ф.1280,оп.1,д.237, л.3об,,188; РГИА, ф.1282, оп.1,д.13,л.119 об.,131 об.

25. ГИАЛО, ф.14,оп.5,д.707,л. 1,4,6,8; Слепцова М. Штурманы грядущей бури. – Сб. «Звенья», вып.2. – М.-Л., 1933, с. 396,434,437.

26. Письма Г.Н.Потанина. Т.1. – Иркутск, 1977, с.159.

27. Загоскин М. Памяти Николая Андреевича Белоголового //Восточное обозрение, 1895, № 112.

28. ГАОО, ф.3,оп,13,д.18488,л.9.

29. А –в. Славный сибиряк Иван Александрович Худяков. - СПб., 1911, с.8.

30. Цит. по раб. Г.Н.Вульфсон. Разночинно-демократическое движение в Поволжье и на Урале.- Казань,1974, стр.238

31. Потанин Г.Н. Отрывок из истории провинциального кадетского корпуса // Русское богатство, 1859, № 8, отд. III.

32. Потанин Г.Н. Воспоминания // Лит. наследство Сибири. Т.6. – Новосибирск: Западно-Сибирская кн. издательство.- 1983.

33. Пантелеев Л.Ф. Воспоминания.- М.: ГИХЛ.- 1958, стр. 296.

Письма Г.Н. Потанина. Т.1. – Иркутск.- 1976.

34. ЦГАЛИ, Ф. 381, оп. 2, д. 2.

35. ЦГАЛИ, Ф. 1691, оп.1, д.478.

36. Пантелеев Л.Ф. Из личных воспоминаний о Г.Н. Потанине // Биржевые ведомости, 1915, 21 сентября.

37. Лапин Н.А. Революционно – демократическое движение в Западной Сибири начала 60-х годов XIX в. // Исторические записки, Т.80. – М.: Наука. – 1967.

38 ГАОО, ф. 3, оп. 15, д. 7, л. 21

39. П[оникоровский] Д. Воспоминания о Н.М. Ядринцеве // Сибирский сборник, вып. II.- Иркутск.- 1896.

40. Н. М. Ядринцев. К моей автобиографии // «Русская мысль», 1904, кн. 6, стр. 154.

41. ГАОО, ф. 3, оп. 15, д. 14,

42. Русско-польские революционные связи», т. II. М., 1963, стр. 612, 614; «Восстание 1863 г. и русско-польские революционные связи», стр. 646.

43. Лемке М. Полититческие процессы в России 1860 – х гг., стр. 547.

44. П. И. Рощевский. Воспитанник декабристов художник М. С. Знаменский. Тюмень,1954, стр. 46.

45. Н. Лапин. Автор «Конька-Горбунка» на Урале //«Урал», 1965, № 3.

46. ГАОО, ф. 3, оп. 13, д. 1, л. 364.

47. Покушение Каракозова. Документы //Красный архив, 1926, т. 4(17), стр.110.

48. См Захаренко А.Л. Персональный состав сибирских землячеств (1850 – 1865 гг.). //Олкетану – Краеведение, 2004, № 1.

49. 49ЦГАОР СССР, ф. 109, 1-я эксп., 1865 г., д. 196, л. 189 об.; ГАОО, ф. 3, оп. 13, д. 1, л. 235.

50. Лемке М. Политические процессы в России 1860-х гг. – Изд 2-е. – М.-Пг., 1923, стр.547.

51. Писарев Д. И. Избр. соч., т. I. - М. 1934, стр. 511.

52. Писарев Д. И. Избр. соч., т. 2. - М. 1935, стр. 88.

53. Шелгунов Н. В. Григорий Евлампиевич Благосветлов. - В кн.:«Сочинения Г. Е. Благосветлова», СПБ 1882, стр. IX.

54. Михайловский Н. К.-. Литературные воспоминания. Полн. собр. соч., т. VII, СПБ 1909, стр. 297.

55. См. Антонович М.А. Избранные статьи, Л. 1938, стр. 438—439.

56. Чешихин-Ветринский В.Е. Н. Г. Чернышевский, Пг. 1923, стр. 179.

57. Покушение Каракозова 4 апреля 1866 г. Предисл. А.А.Шилова //Красный архив, 1926, т. IV (17), стр. 98.

58. Покушение Каракозова. Т. 2. - М., 1928, стр. 154.

7 Сибирское областничество и возникновение движения «Алаш»

7.1 Возникновение, этапы развития сибирского областничества

Истоки сибирского областничества лежат в разночинно-демократическом движении 1860-х гг., о чем уже говорилось ранее.

Россия как государство сформировалась на протяжении многих веков в результате колонизационного освоения различных территорий, присоединения других народов. Этот процесс сопровождался выработкой представления об этих краях, народах, складывавшегося иногда в стереотип. Устоявшиеся положительные представления способствуют сближению территорий, народов их населяющих, взаимопониманию, взаимодействию, отрицательные – наоборот.

Колонизаторская деятельность правящих кругов изначально накладывала негативный отпечаток и на взаимоотношения, и на представления народов, населения регионов. Но длительное совместное пребывание в составе одного государства вело к необходимости перехода от противостояния к взаимодействию, к выработке приемлемого образа соседей.

Сибирь до середины века преимущественно представляли как место каторги (что и было на самом деле), как край вечного холода, полупустынный и суровый, либо как край несметных богатств, «золотое дно», привлекательное для любителей легкой наживы. Для Сибири, Казахстана официальные власти и поддерживавшие их ученые отрицали лучшее будущее. Это отразилось в представлениях даже такого проницательного администратора, каковым был М.М.Сперанский. Из Тобольска он пишет дочери: «…я смело утверждаю, что Сибирь есть просто Сибирь, то есть прекрасное место для ссылочных, выгодное для некоторых частей торговли, любопытное и богатое для минералогии, но не место для жизни и высшего гражданского образования, для устроения собственности, твердой, основанной на хлебопашестве, фабриках и внутренней торговле»[1].

Подобный взгляд на судьбы Сибири высказывался и в более позднее время. В середине 1840-х гг. Герсеванов утверждал, что край не имеет будущего и не стоит тратить на него средства [2]. Через десятилетие Гегемейстер отмечает, что «…Сибирь не заключает в себе условий для развития городской жизни» и, прежде всего потому, что в городах нет ни многочисленного купечества, ни землевладельцев и пр.[3].

С другой стороны, для жителей Сибири, Казахстана даже в губернском городе дома представлялись «чересчур высокими, огромными каменными палатами», а жители в нем – «хитры и говорят каким-то особенным языком» [4]. Выпускников сибирских семинарий, приехавших продолжить обучение в Казанской академии, поместили в самую холодную комнату. «Вынесли сибирский холод – вынесут и комнатный» - таков был вердикт начальства[5]. Когда в Омском кадетском корпусе уроженцев местного края (и казахов и русских) стали считать людьми второго сорта, это запало в душу Г.Н.Потанина, стало одним из первых толчков к борьбе за равенство регионов.

Любовь к месту своего рождения, местный патриотизм был не исключительным свойством тех, кого во второй половине века назвали областниками. Н.А.Добролюбов в рецензии на книгу писателя – славянофила Н. Жеребцова подверг уничтожающей критике его ложный патриотизм, клонящийся к возвеличению даже недостатков России. Критик пишет, что часто люди неразвитые, неспособные к практической деятельности для славы своего отечества «делаются паразитами какого – ни будь громкого имени, чтобы его величием заполнить собственную пустоту. Нередко это громкое имя бывает – отечество, родина, народность…»[6].

Для Добролюбова неприемлемы и ложны «патриотические» пикировки Петербурга и Москвы – кто главнее, кто лучше и кто хуже. Такое землячество (т.е. приверженность своей земле, местной родине) является забавной детскостью. Человек развитый, осознав нужды человечества, почувствует желание применить свои теоретические познания в практической деятельности. И местом такой деятельности «всего естественнее» будет свое отечество. Так будет не потому, что он не уважает другие народности, а потому, что больше всего знает нужды отечества, может лучше судить о его положении, теснее связан с родиной.

Такой истинный патриотизм, дельное землячество развивается тем сильнее, чем свободнее человек в стране, чем активнее может он участвовать в общественных делах. Патриот не поступится интересами общества, народа ради личных выгод. И как вывод – патриотизм «находится в теснейшей связи с любовью к человечеству» [6, с. 263-266]. Истинный патриотизм – это борьба с «турками внутренними», с бедами свой страны, своего народа.

Таким образом, для Добролюбова приемлем и общий национальный, и местный земский патриотизм. Основное в нем – демократическое содержание: улучшение положения народа, развертывание общественной жизни, свобода от бюрократически – самодержавной опеки.

Великим достижением демократов было то, что среди бед народа они подметили его низкую активность в отстаивании своих интересов, инертность. Н.Г.Чернышевский, искренне страдавшие от этого, с горечью восклицал: «жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы»[7]. Не столь горькие и резкие, но подобные чувства были свойственны и выдающимся казахским просветителям.

В Казахстане к середине Х1Х в. происходили разноплановые изменения. Ломался традиционный, кочевой уклад жизни, уходили старые традиции, устанавливался и усиливался бюрократический строй, казахи теряли ощущение свободы и т.д. На эту ломку «поэты скорби» отвечали воспоминаниями о прежних благословенных временах и воспеванием их.

Разночинцы – демократы считали, что нет смысла печалиться о том, чего не вернешь. В условиях развития товарно-денежных отношений, необходимости светских знаний, они требовали пересмотра, изменений традиционных представлений, понимания места человека в окружающей действительности, его образа жизни, активизации казахов в этих процессах.

Прежде всего, просветители стремились бороться с тем крепостническим, что несло новое время и беспокойный сосед - Россия. Ч. Валиханов, рассматривая причины упадка хозяйства кочевников, писал: «Мы устраивали свою жизнь, приноравливаясь к требованиям скотоводства. У наших предков постоянных зимовок не было, точно так же, как и приуроченных мест для летних пастбищ. Когда в одном месте был голод, отцы наши уходили на другие, более благоприятные, не стесняясь никакими расстояниями. При таком образе жизни понятно, что голодные зимы не имели такого рокового характера, как теперь... Теперь нужно из малого пространства земли извлекать наибольшую пользу, а это совершенно невозможно, пока скотоводство будет в киргизской степи единственным средством существования»[8].

Отстаивая традиции, Валиханов не звал назад. Ограничение кочевок, изъятие пастбищ, бюрократические затруднения должны быть сняты, потому что кочевое скотоводство остается основным видом хозяйственной деятельности. Но это не идеал, не высшее достижение человечества. В перспективе положение изменится, появятся новые отрасли хозяйства. Но при этом нужно учитывать специфику народа, периода. В таком понимании задач времени Валиханов был глубок и не одинок.

И. Алтынсарин сделал первые шаги по приобщению молодого поколения казахов к ремеслу. Протестуя против изъятия земель для переселенцев, он отмечает: «Если будут вести дело так неумело, то предрекаю, что киргизы — этот многообещающий, хороший народ — быстро пойдут к погибели, так что после уже ничем не поправишь...»[9]. Этот протест был не для увековечивания традиционного образа жизни, а для того, чтобы учитывать специфику Казахстана, не отрезать у казахов перспективу перехода к земледелию.

Просветители считали, что в условиях становления новых общественных отношений казахи для того, чтобы выжить и утвердиться, должны быть просвещенным, образованными, трудолюбивыми, активными, понимающими задачи развития в современных условиях. Причины своих успехов и неудач нужно искать не вовне, а в себе. Злословие, невежество, бахвальство, иждивенчество, безделье — вот основные качества, которые не приемлют, и с которыми борются казахские просветители, а утверждают как нравственные основные постулаты знание, науку, трудолюбие, добро.

Стараясь найти пути к новому, просветители страдали и тосковали от медленности дела, от малоподвижности массы народа, от увлечения новыми соблазнами, которые несла новая эпоха. Ч. Валиханов писал, что испытывает «... беспрестанное раздражение от киргизских несообразностей, которые видеть должен каждый час, каждую минуту. Впечатление от всего этого делается тем более невыносимым, что не видишь надежды, вернее, луча надежды когда-нибудь освободиться от гнета окружающей пустоты»[8, т 4. с. 63]. Признаки «жестокой хандры» от малых, по его меркам, успехов своей деятельности испытывал и Алтынсарин[9, с. 20].

Приведенный материал можно существенно расширить, но и изложенное свидетельствует, что у поклонников «Современника», лидеров казахского просветительства и Добролюбова складываются однотипные представления о патриотизме.

В борьбе с традиционными, родовыми представлениями, мировоззренческими установками, в утверждении новых, прогрессивных взглядов, отношений, идеалов, в воспитании нового человека, просвещенного, «разбуженного», деятельного казахские просветители 1860-1880-х гг. не ставили вопроса об автономии или суверенитете Казахстана. Это было понятно и оправдано. Но такие вопросы обязаны были ставить русские просветители. Для этого, прежде всего, нужно было знать казахов и Казахстан, преодолеть негативные стереотипы.

Познание края, его населения началось сразу же после выхода России на рубежи Казахстана. И оно не всегда было мирным, а тем более академическим. Другая вера, другой образ жизни, особенности быта и семейной жизни воспринимались как признаки "дикости", постепенно превращались в систему стереотипов. Известно, что даже у Пушкина тунгус был «дикий», а на бытовом уровне каждый татарин был «князем».

Фундаментальные комплексные исследования, которые могли бы изменить стереотип, организуются после присоединения Младшего и Среднего жузов. Этого требовала практическая потребность российского правительства. Направленные в Казахстан экспедиции изучали страну и народ в рамках идеологии господствующего класса и с точки зрения интересов русского правительства. Но было бы слишком надуманным представлять, что все востоковедение выполняло социальный заказ.

Работы крупных ученых (Г.Ф. Миллера, П.С. Палласа, П.И. Рычкова, А. Левшина, Н.Я. Бичурина, А.В. Попова, Г.Карелина, П.И. Небольсина и др.) способствовали расширению подходов к исследованиям. В работах ученых, путешественников начинают таять традиционные представления, складывавшиеся под влиянием интересов феодального абсолютистского государства и формирования новых буржуазных тенденций. Публикации русских исследователей, путешественников помогали формировать общественное мнение, начинают непосредственно влиять на общественную мысль России. Проблемы окраин страны выносятся за стены бюрократических учреждений, становятся предметом обсуждения общественности.

В Х1Х в. представления о судьбе колоний, «инородцев» вылились в два основных направления: о закономерности и оправданности "колонизаторской дани" с них и о "цивилизаторской миссии" России на востоке страны. При этом цивилизаторская миссия мыслилась по-разному.

Традиционная концепция, выраженная еще Н.Я. Бичуриным, утверждала об изначально - прирожденной "экспансии" номадов, из чего закономерно вытекала необходимость их обуздания и подчинения самодержавной власти [10]. И эта концепция удерживается весь Х1Х век[11]. Когда готовилась военная экспедиция по завоеванию Старшего жуза, Л.Мейер утверждал: "Для нас почти довольно знать, что мы столкнулись здесь с народом кочевым, полудиким и бывшим таковым издревле" [12]. Действия завоевателей в этом духе, в частности генерала Черняева, вызвали органическое неприятие великого казахского просветителя Ч.Валиханова.

Но среди представителей великорусского населения складывается и просветительская позиция. П.И. Небольсин в середине века отрицает и осуждает концепцию об "извечной агрессивности" кочевников [13]. В далеком Иркутске сосланный М.В.Буташевич–Петрашевский считает, что Сибирь, как часть общероссийского единства, должна определить выполняемую функцию, без чего невозможно существование этого единства, как и при развитии одной части России за счет другой. Сибирь, в отличие от метрополий Запада, органически соединена с Азией и воспринимает влияние, как ее, так и Европы. Рассматривать отношения с народами Азии как отношения господства, для достижения которого не нужно стесняться в средствах, нельзя. Это «самостоятельные члены одного свободного братства», т.е. человечества. И это налагает на русское население Сибири сложные обязанности: «…сперва освоить эти народности с практическими результатами науки и цивилизации, а потом уже вполне их ввести в круг общечеловеческого общения». Решение этой задачи дело не правительства, а каждого сибиряка на всем протяжении пограничной полосы в 7 тысяч верст. Для реализации ее сибиряки должны, несмотря на все сложности, сами вполне освоить достижения человечества и ясно осознать свои обязанности перед народами Азии[14].

Подобный подход шел вразрез с «цивилизаторской» позицией приезжих («навозных») чиновников из аристократического дворянства, которые считали, что они осчастливили Сибирь своим присутствием, поскольку все местное – это неразвитое, темное, презренное. Подобные «цивилизаторы» были и в Казахстане.

Большое внимание уделял Сибири А.И.Герцен и Н.П. Огарев. В «Былом и думах» Герцен выступает против представлений о Сибири, как о крае холода, скрытых и неиспользованных богатств, малопригодном для жизни, неразвитом. «Мертвящее русское правительство, делающее все насилием, все палкой, не умеет сообщить тот жизненный толчок, который увлек бы Сибирь с американской быстротой вперед» [15]. «Богатую будущность» в случае переустройства российской жизни предрекал краю и Огарев [16].

Герцен считал: «Централизация, жертвующая самобытностью частей, стремящаяся к полицейскому однообразному фрунту, убивающая все индивидуальное, характерное, местное, всегда будет качаться между Николаем и Бонапартом»[15, т.14, с.22]. То есть, надежду на избавление от феодальной отсталости и уже проявившихся бед буржуазного общества он связывал, в числе других условий, с развитием, самобытности областей, национальных регионов. Более того, выдающийся демократ допускал самоопределение частей России. «Целостность агломерата, хранение его наростов, отстаивание насильно проглоченных кусков, которых желудок не переваривает все это постороннее судьбам народов, враждебное им. Во имя сильной, несокрушимой империи народ был раздавлен, обобран, во имя ее держалось крепостное право, чиновничество, рекрутчина».

Огарев и Герцен признают полное право на «всяческую автономию» на свободное соединение и даже «слитие», на полное «расторжение» не только народов России, но отдельных провинций, которые имеют «самобытность», существенное отличие от других регионов (с какой стати Тульская губерния скажет, что она хочет быть «своей») [15, т. 17, с. 206].

По мнению Огарева, области должны иметь право определять свою территорию, «устраивать свой областной кредит, свое право собственности и наследства по обычаю народному, свое областное выборное управление и свои областные выборные суды»[16. с.365].

В России идеи федерализма, самостоятельного существования входящих в нее народов, высказывает и стремится реализовать Н.И.Костомаров. По Костомарову, на Руси идет многовековая борьба двух начал—демократического федеративно-вечевого и монархического, ведущего к централизации и единодержавию. Носителем демократического «федеративного» начала была южнорусская, или «малороссийская», народность. «В натуре южнорусской не было ничего насилующего, нивелирующего; не было политики, не было холодной рассчитанности, твердости на пути к предназначенной цели». Начало «единодержавия» свойственно «великорусской народности». Она готова рабски подчиниться сильной самодержавной власти, стремится «дать прочность и формальность единству своей земли». «Народный дух», характеризующийся названными чертами является важнейшим фактором исторического развития. Различия в нем обусловили противоположные направления развития украинского и русского народов. Начало этому было положено еще в Древней Руси, которая являлась воплощением личной свободы, инициативы, отличалась неопределенностью форм государственной власти. Это было воплощение «южнорусского общества», с его вышеназванными чертами. Формирование великорусской народности с центром в Москве («москали») привело к незатухающей борьбе двух начал, вплоть до современности[17].

Схематичность и национализм предложенной позиции, которая была порождена и подпитывалась колониальной политикой самодержавия, содействовали укреплению негативного стереотипа образа русских, разобщению народов, что было на руку тому же самодержавию. Но нельзя забывать и того, что все-таки идеалом историка являлись равенство и всеобщая свобода «простого» народа, что он объясняет длительность московского господства не только силой его, но и нарушением идеалов народа правящей верхушкой Украины, защиту от произвола которой народ связывал с центральной властью[18].

Демократические идеи Костомарова были восприняты и развиты А.П.Щаповым. В противоположность господствовавшей «государственной» школе в историографии, уже на первой лекции в Казанском университете при небывалом скоплении студентов он заявляет, что вступает на кафедру не с идей государственности, а с идеей «областности». «Русская история, в самой основе своей, есть по преимуществу история областей, разнообразных ассоциаций провинциальных масс народа – до централизации и после централизации/19/. «Под именем области он понимал «земли, земства, людство, мир».

Благополучие государства зависит не от могущества государственного механизма, который угнетает земство, мир, а от свободного объединения самоуправляющихся общин. «Мир, начинаясь с малых кругов, внутренне самобытных и в себе законченных миров сельских, связуя их общиной, естественно-бытовою связью с мирами городскими, также внутренне-самобытными и в себе законченными, и смыкая те и другие…вместе – в самостоятельные земские областные миры, посредством федеративной совокупности последних, естественно возрастает и расширяется, таким образом, во всенародный русский земский мир»[19, с.765]. Общинам должны принадлежать земля и угодья, право «самоустройства, самоуправления и самосуда», свобода «торгово-промышленного развития»[19, с. 778-779].

«Масса народная, самая жизненная, земство отрицает немецкое, петровское устройство всероссийской империи, отрицает царя со всеми его централизационно-бюрократическими учреждениями, отрицает вельможество, княжество со всем его помещичеством…»[20]. В процитированном письме, ставшем довольно широко известным современникам, Щапов обвиняет царизм в насаждении дворянства, духовенства, чиновничества и солдатчины. Все это отдалилось от народа и гнетет его.

Народ, избравший царя, оказался им обманут, и это породило Разиных, Радищевых, пугачевщину, декабристов, студенческие волнения 1861 г. Народ на Земском соборе должен потребовать уничтожения всех, его гнетущих явлений, в том числе централизации. Нужно «…дать автономию Польше, Украйне, Великороссии, Сибири и всем провинциям и создать федеративную социально-демократическую конституцию, союзное, общинно демократическое земское народосоветие» [20, с. 661]. В упрощенном виде идея областничества была подчеркнута в популярном стихотворении «К Сибири», распространявшемся в списках от Петербурга до Иркутска.

Для реализации предлагаемого устройства Щапов считает, чтобы в провинциях возникла «самопознавательная литература», наподобие журнала «Основа». Она станет средством «возбуждения в провинциальных массах идеи политического самосознания и саморазвития». Названной цели должны служить воскресные школы, областные общества распространения грамотности и т.п. Особая роль в просветительской программе отводится университету, так как он создает «новых людей». «Слишком мало еще их, - пишет Щапов, - но они уже есть. Наше молодое, научно – маслящее, просвещенное меньшинство составляет зародыш, зачаток нового будущего народного поколения, новой народной организации, которая должна нарастать из народа и представлять как можно больше, чаще и все лучше и лучше не только новых Ломоносовых, Радищевых, Белинских, но и новых Кастренов, Банзаровых и т.п.»[19, т.2, с.373].

Касаясь положения коренных народов востока России, Щапов отмечает, что стремление России на Восток имело больше характер завоевания или ссылки и изгнания. Народы Востока не только не приобрели гражданские права в европейском понимании, но и вымирают. «Пора нам, русским, - призывает Щапов, - сознать, что и восточные инородцы – братья наши, что мы исторически обязаны ввести их в общеевропейскую семью. Просвещение, просвещение и свободные права – вот что мы обязаны дать столько же нашим восточным братьям, сколько и своим народным массам»[21].

Эти мысли Щапова, как и многие другие, были восприняты и развиты лидерами областнического движения в Сибири. Н.М.Ядринцев обличает мизерность дел российского правительства по улучшению жизни «инородцев», указывает на факт продолжающегося их вымирания. Он делает однозначный вывод: «До тех пор, пока инородцы будут под опекой, не сумеют сами заявлять нужд своих, не укажут средств для спасения существования и сохранения племени, трудно рассчитывать на посторонние заботы»[22].

В выдвинутых Щаповым положениях содержится не только идея разночинцев-революционеров просветить народ, чтобы пробудить его, но и мысль о соединении «новых людей» с массами, о пробуждении через этих «новых людей» провинций, национальных окраин.

При всей ненависти к централизации, чиновничеству, противопоставлении им общественного уклада жизни, общественного дела, децентрализации лидеры разночинной демократии видели опасность разобщения сил тех, кто противостоит этому злу. «Новых людей» было очень немного, увлекшись решением местных проблем можно было вовсе не оказать влияния на решение общих задач.

Герцен, отстаивая право на самостоятельность каждого народа, каждой самобытной провинции, тем не менее, отмечает, что должны быть условия для реализации этой самостоятельности. Русский народ, имеющий общие корни, экономические, социальные отношения и пр. не может раздробиться на «самобытные суставы». Опыт Германии в этом отношении поучителен: «четвертованная – она лежит в своем расчленении, не имея возможности ни встать, ни двинуться»[15, т.14,с.22].

Огарев, предусматривая широкие права областей, считает, что страна не распадется на «самобытные суставы». «…Устроив областные самоуправления, все увидят необходимость подать друг другу руку на общие интересы и соединиться в федерацию, в общий союз славяно-русских областей, …а для общих дел союза каждая область присылала бы своих выборных для соглашений в устройстве путей сообщения, общих расходов и, наконец, для составления общего союзного банка, управляемого выборными от всех областных банков»[16, с. 384-385].

Самостоятельность – это не самоцель, а средство избавиться от тех бед, которые несет центральная власть. «Если Россия, освободивши крестьян с землею, действительно взойдет в ту новую фазу жизни, о которой мы говорили, я не думаю, чтоб Украина захотела отделиться от нее…»,- пишет Герцен [15, т.14, с.23]. Пока не решены задачи демократического переустройства страны, разночинцы должны объединять свои силы, не растрачивать их на борьбу с частными провинциальными проблемами.

М.Л.Михайлов, отправленный в ссылку и тепло встреченный «новыми людьми» Сибири на всем протяжении пути, с интересом беседовал в Красноярске и Иркутске с Петрашевским и его другом Ф.Львовым. «Слушая Петрашевского, я, признаюсь, не раз подумал, что было бы очень грустно, если б тесный круг местных интересов успел со временем втянуть и меня в свои границы - вспоминал Михайлов. – Повторяю, все эти интересы входят лишь как ничтожная доля в ту общую систему нашего управления и нашей жизни, против которой одной борьба не бесполезна»[23].

Н.Шелгунов, который поехал в Сибирь с целью организовать побег своего сосланного единомышленника и друга Михайлова, писал: «…Сибиряки во всем том зле, какое приходилось им терпеть, обвиняют чиновников и именно заезжих и думают, что зла не будет, если образуются чиновники «местные», но это не верно. Действительно, заезжий чиновник не имел связи с Сибирью, он не жил интересами местных жителей, он смотрел на них свысока, пренебрегая общественным мнением, но все это он делал не только потому, что он заезжий, сколько потому, что он чиновник»[24].

В то же время, Шелгунов отмечает, что жизнь в Сибири труднее, хозяйственные возможности ее улучшить - скуднее, населения здесь меньше и оно условиями российской действительности не приучено к инициативе. Поэтому необходимо дать сибиряку «полную свободу в развитии его экономических сил и в умственном образовании»[24, с. 313]. Смысл предложения Шелгунова состоял скорее не в том, чтобы дать свободу именно сибиряку, а в том, что и развитие окраин страны зависит от свободы человека в России.

Первоначально Шелгунов на основе мимолетного знакомства с общественным движением в Восточной Сибири (нач. 1863 г.) не увидел выработки в нем специфического пути развития, а поэтому и возможности автономии Сибири. «Самая ужасная стороны сибирской жизни – в отдаленности Сибири от Петербурга, в отсутствии внутреннего общественного интереса, в печальной необходимости жить двумя месяцами позже и тратиться в бесполезных словопрениях, не продвигающих ни на волос дела…», - пишет он [24, с. 279].

Но вскоре ситуация изменилась. Шелгунов сумел при помощи местного разночинно-демократического кружка присмотреться к местной жизни. Оставляя неизменными выводы об экономической отсталости Сибири, Шелгунов осенью названного года утверждает, что она от бедности народа, которая проистекает от общих условий его жизни в России. И пока условия не изменятся, бесполезно заводить в Сибири заводы, развивать ремесла. Крестьяне, рабочие не смогут покупать товары, даже если цены на местные товары станут несколько ниже оттого, что их производят в Сибири. Забота о народе, о его благосостоянии это тот идеал, «к которому стремятся более развитые сибиряки», основа местного патриотизма. Патриоты-разночинцы Сибири «представляют собой именно ту прогрессивную силу, ради которой совершается на месте хоть какое-нибудь движение вперед»[24, с. 304-306].

Следовательно, вопрос о возможности самостоятельного развития края решен был положительно. Шелгунов заявляет о необходимости предоставить массам право на самоуправление, создание общин, на самостоятельную экономическую жизнь Сибири, создание своего суда и полиции, развитие образования [24, с. 312-313].

Лидеры разночинной демократии реализацию самоуправления связывали с демократизацией всей России. Но так было до тех пор, пока общественное движение шло на подъем. Наступление реакции с 1862 г. изменило ситуацию. Герцен делает предварительный вывод: «если же Россия, запнувшись на первом шаге, останется под розгой помещика, под палкой полиции, без суда, без прав…, тогда не только Польше, не только Украине не следует оставаться с Россией, но следует им соединиться, идти на Москву и разгромить все это исполинское здание рабства» [15, т.14, с.23].

Разрабатывая планы революционного освобождения России, Огарев считал, что Сибирь «непременная, выгодная, но мало деятельная союзница». Но когда в Лондоне стало больше известно о развитии общественного движения в Сибири, общественной мысли среди сибиряков, когда ситуация изменилась, выводы несколько меняются. В конце 1862 г. Герцен считает, что областям нечего ждать, находясь в составе Российской империи. «Мы признаем не только за каждой народностью, выделившейся от других и имеющей естественные границы, право на самобытность, но за каждым географическим положением. Если б Сибирь завтра отделилась от России, мы первые приветствовали бы ее новую жизнь»[15, т.16, с. 253].

Можно сказать, что патриотизм лидеров разночинной демократии был глубже, гуманнее официального патриотизма, который видел величие страны преимущественно во внешнеполитических успехах, в расширении территории, в возвеличении русского и пр. Идеи лидеров были восприняты достаточно широким слоем разночинцев-демократов, содействовали изменению стереотипных образов «инородцев», российских окраин. Можно сказать, что разночинцы-демократы были носителями идей подлинного патриотизма. Просветительское служение сближало представителей разночинной интеллигенции разных наций, регионов, в процессе его начинает формироваться общественное мнение в полном смысле этого понятия.

Областничество возникло как развитие идей патриотизма, не отделялось от них. Проблема соотношения центра и регионов являлась политически актуальной на протяжении всего последующего времени, особенно для стран с многонациональным составом населения. В решении этой проблемы даже теоретически разночинцы не все смогли решить, допускали неточности и ошибки. Но это была одна из первых попыток решить проблему, не сопровождавшаяся, вследствие противодействия крепостнического правительства, достаточно широкими практическими делами, чтобы можно было увидеть и исправить ошибки. Разночинцы выразили фундаментальную ценность областничества – достижение блага широких масс. Земская реформа царизма была убогой по сравнению с областнической программой разночинцев.

Требование автономии Сибири в этот период субъективно мыслилось разночинцами-демократами как требование революционных преобразований в пользу трудящихся масс и, следовательно, соответствовало программе демократов всей России.

В своем развитии областничество проходит ряд этапов, не остается неизменным, меняя направленность, содержание. На наш взгляд можно выделить в этом течении периоды 1850-1860-х гг.; 1870-1890-х; 1900-1916 гг.; 1917-1920 гг. На первом этапе областничество шло рука об руку с общероссийским освободительным движением, являлось его неотъемлемой частью.

На втором этапе областники, не отмежевываясь от народнического направления, рассматривая те же проблемы общероссийского масштаба, что и народники (например, характер, судьбу крестьянской община), начинают сосредотачиваться на собственно региональных проблемах. Среди них такие, как введение в Сибири реформ, действовавших уже в Европейской части России, открытие университета в Сибири, создание и развитие местной прессы и т.д.

Революционный подъем начала ХХ в. активизировал областничество, заставил искать пути более активного влияния на массы. Создается Сибирский областной союз, который сосредотачивает усилия на введении в улучшенном варианте, (проект разрабатывался под руководством Потанина), земства в крае. Выдвигаются также идеи о создании Областной думы, разработке местного законодательства, основ местного управления и суда. Созданные и принятые на заседаниях, совещаниях общественных организаций проекты отличались большим демократизмом, нежели аналогичные действующие законы и положения. Местное самоуправление, которое венчалось Областной думой, по этим документам должно было ведать законодательством, управлением и судом в регионе.

После Февральской революции в Сибири, Казахстане были введены земства, реализованы демократические свободы. Но это уже не удовлетворяло областников. На 1 Сибирском областном съезде, где участвовало 169 делегатов от Сибири и Степного края, были приняты решения об автономии Сибири, создании Сибирской думы, регулярности съездов, разработке, принятии Конституции Сибири и т.д. Областникам удалось создать Сибирскую областную думу, сформировать Временное правительство автономной Сибири. Однако эти органы под ударами и слева и справа не смогли реализовать ни одного из программных пунктов областничества. В разгоревшейся гражданской войне решались более важные для текущего момента вопросы. Областничество теряет влияние и авторитет, сходит с исторической арены.

Blog

Учебное пособие Павлодар удк 94(574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73

Литература