Geum.ru

Горбачев М. С

Вид материалаДокументы

Содержание


Кантор К.М.
Тебе обывательское
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   34

Кантор К.М.

…Распятый Христос мирового социализма


Октябрь невозможно понять изолированно от процессов, происходивших на протяжении ряда веков в мировой социокультурной системе, частью которой была и остается Россия.

Несмотря на увещевания Ромена Роллана «не следовать французскому конвенту», ЦК большевиков в ночь на 25 октября 1917 года постановил действовать по-якобински, т.е. с помощью террора, возвеличенного Робеспьером, такими сатанинскими афоризмами: «Подавите врагов свободы террором, и вы будете правы как основатели республики». «Террор – это не что иное, как быстрая, строгая, непреклонная справедливость, она, следовательно, является эманацией добродетели». Афоризмы октябрьских вождей – Ленина, Троцкого, Бухарина – отличались от робеспьеровских лишь, может быть, топорным стилем. Сталин же афоризмов не произносил. Он был просто виртуозом массового убийства.

К сожалению, жертвами террора как во Французской, так и в Русской революции были не только враги, но и те, ради кого революции совершались, – труждающиеся и обремененные. Революцию сравнивали со стихийным бедствием, потопом, который, увы, губит всех без разбора. Только в библейском потопе утонули одни лишь грешники. И все же смысл революции не исчерпывается террором.

Революция во Франции была нацелена на изживание всего антиисторического, чем обросло после заката Ренессанса ядро доминирующей в стране Монтеня личностной культуры. Октябрьская – должна была очистить все индивидуальное, все буржуазное, западное, чем обросло на протяжении 300 лет европеизации России антиличностное, государственное чиновно-общинное ядро доминирующей культуры России. И там и тут речь шла о типологическом возврате к XVI столетию. С той лишь разницей, что во Франции XVI век был веком Франсуа Рабле, а в России – Ивана Грозного.

По первоначальному замыслу Ленина, Октябрь должен был превзойти Петра в деле европеизации России. Царь сделал это для дворянства. Ленин хотел весь народ, самые низы его, еще рабские по своему положению и по духу, поднять до высот тех идеалов, до которых доработались самые светлые головы Запада, обогнавшие течение жизни даже самой Европы, – замысел несомненно дерзновенный, поражающий до сих пор воображение необыкновенным упорством воли и разума, но все же, как оказалось, несбыточный.

С самого начала Октябрьская революция была неоднородной по целям, по интересам действующих в ней классов, партий и лидеров. Она была одновременно и пролетарской, и по этой причине до некоторой степени социалистической, и буржуазно-демократической. Крестьяне, получившие в Октябре землю, спасли – на свою голову – в гражданской войне чуждую им революцию, ибо она была лишь на одну треть собственно социалистической, а на две трети – грубо коммунистической и казарменно-коммунистической в том самом уничижительном смысле, в каком употреблял эти понятия Маркс.

Октябрьскую революцию уже в 1918 году Маяковский назвал двуликой. Она и была такой, причем во всех измерениях: и классовых, и национальных, и партийных, и государственных. Эта «двуликость» оказалась пострашней – по своим последствиям – двоевластия Февраля. А с середины 20-х годов Россия стала напоминать фантастическое животное «тяни-толкай» и действительно ухитрилась двигаться одновременно в двух противоположных направлениях. Собственность, насильно отнятая у крестьян, не исчезла, она «перекочевала» в партийно-государственный аппарат, разрослась, окрепла, но, не афишируемая, стала материальной базой «казарменного коммунизма», вынужденного, однако, до поры до времени сохранять идеологемы квазисоциализма, благодаря чему только и могла жировать номенклатура. «Двуликость» Октября постепенно сходила на нет, пока сам Октябрь и Советский Союз – ее детище – не были преданы анафеме последним фазисом контрреволюции в 1991-м (а первый, скрытый, фазис начался, пожалуй, сразу после смерти Ленина).

Пусть не настоящий социализм, но нечто подобное ему, искаженное, все же продержалось в СССР 74 года, а не 72 дня, как Парижская коммуна. И это не дало человечеству впасть в состояние анабиоза. Если бы Россия после Октября и разгрома фашизма, немыслимого без Октября, не стала заслоном на пути проникновения империалистического Запада в Россию, в Азию, Африку, капитализм продолжал бы развиваться паразитически. Научно-техническая революция не была бы использована для перевода западного капитализма в режим интенсивного развития, вынужденного рассчитывать на рабочую силу метрополии, на самоинвестирование расширенного промышленного воспроизводства за счет внутреннего рынка и превращения нового среднего класса, куда вошла и часть рабочих, в активных потребителей и сокрытие таким образом все еще не изменившего своей сути капитализма под соблазняющий а ля Шэрон Стоун потребительского общества.

Запад вынужден был заимствовать у нас элементы плановой экономики и активной социальной политики, перенять кое-что из системы начального и высшего образования, признанной лучшей в мире. Истомившийся в очередях, изможденный трудом, измордованный сыском, не знающий прелести западной моды, советский народ оказался тем не менее силой, способной сдвинуть капитализм с мертвой точки самоудовлетворенного повторения, заставить его двигаться, пусть оступаясь и отступая, в сторону социализма.

Маркс и Энгельс, едва ли не первыми осознавшие глобальность всех экономических и социальных отношений, тем не менее считали, что социализм в чистом виде первоначально победит в Западной Европе. Они не учли эффекта открытой ими же системы, не разглядели того, что социалистическая революция на Западе может произойти лишь в результате взаимодействия всех всемирно-исторических культур и прежде всего Запада и России. Ленин, грубо нарушивший марксову теорию революции, оказался ближе своих учителей к постижению феномена взаимодействия культур. Но умер он так и не понятый ни одним из своих соратников и учеников. В то время как Ленин предвидел, что полуварварский Октябрь подтолкнет цивилизованный Запад к социалистическим преобразованиям, которыми затем сможет воспользоваться отсталая Россия, иными словами, понимал необходимость Октября для социализма, и здесь и там, Троцкий продолжал рваться к мировой революции, готовый ради нее спровоцировать мировую войну, а Сталин утверждал, что он построил социализм в одной стране и что теперь весь мир должен преобразоваться именно по модели его казарменного коммунизма, отрицающего личность, демократию и свободу.

Не отступи Ленин от Маркса, останься он ортодоксальным, как Плеханов, в России не произошла бы Октябрьская революция. А она была действительно необходима для мирового развития, для мировой социальной системы, куда входят и Франция, и Россия, и другие страны Запада. Она была действительно величайшим событием XX столетия. Теперь об этом можно говорить с абсолютной уверенностью, ибо за оставшиеся до конца века два года вряд ли в мире произойдет нечто равновеликое Октябрю. Капитализм все-таки изживает себя, хотя красиво гниет и ароматно пахнет, как говорят иные острословы. В России, я думаю, он мертворожденный и погибнет еще раньше, чем в остальном мире.

Теперь ясно, как Божий день: осуществив героический прорыв в будущее в октябре 1917 года, Россия взвалила на себя жертвенную ношу. По меркам библейским, она стала распятым Христом мирового социализма. Кто, осознав эту ее роль, не склонится молитвенно перед ней и не воздаст должное ее жестоковыйным вождям, ее героям и жертвам, тот уподобится тому обывательскому сброду, обманутому фарисеями, который с помутненным сознанием кричал: распни, распни его! Самое время сказать сегодня об Октябре словами его великого поэта:

«Вчерашние раны лижет и лижет,

И снова вижу вскрытые вены я.

Тебе обывательское

– о, будь ты проклята трижды! –

и мое,

поэтово

– о, четырежды славься, благословенная!» (1918)