Мрак. Только черные скелеты веток. Только жухлая трава под чуткими ступнями. Только странные каменные глыбы, уходящие вертикально вверх
| Вид материала | Документы |
- Творческий путь В. М. Шукшина, 234.35kb.
- Татьяна Толстая. Кысь, 3310.46kb.
- Человек не плетет паутину жизни, он лишь ниточка в ней. Все, что он делает, он делает, 1796.39kb.
- 12. Формальные грамматики и автоматы, 176.6kb.
- План учебно-воспитательной работы 3 класса на 2006-2007 учебный год, 1141.82kb.
- Нп «сибирская ассоциация консультантов», 58.86kb.
- Аборт это намеренное прекращение жизни развивающегося в утробе матери ребенка, 227.57kb.
- Курс №9 эсхатология последнее время. Что будет с этим миром? Ей, гряди Господи!, 1039.37kb.
- Под космизмом понимается целый поток русской культуры, включающий не только философов, 369.69kb.
- Новое поколение роботов исследует глубины океана. Эти механические существа способны, 63.99kb.
-Сегодня его уже успокоили. Лошадиную дозу транквилизаторов из своих личных запасов перевела.
-Завтра прямо с утра приду. Зуб даю. Выбирай любой – если не успокою этого дебошира, можешь выдрать его без жалости. – Дима приоткрыл рот, предлагая провести инвентаризацию и выбор кандидата на удаление.
-Кого? – Повеселела Светка. – Дебошира или зуб?
-И того, и другого. – Милостиво разрешил Дима. – Имеешь право. Мы теперь твои должники на всю оставшуюся жизнь.
Когда Дима открывал ларьковскую дверь, дедок, сосед Сергея по лестничной площадке, высунулся из своей квартиры и подозрительно осмотрел Диму.
- Все нормально, дедушка. Сергей в больнице, но чувствует себя не плохо. Через недельку вернется. А я пока присмотрю за его квартирой.
-А по мне, что будет жить, что не будет. – Помрачнел дед и, не прощаясь, скрылся в своем убежище. Кажется, про него Сергей рассказывал, что дед этот имеет родню в ЖЭУ и специализируется на квартирных аферах.
Не успел Дима разуться, как зазвони телефон. Быстро скинув грязные кроссовки, оставляя носками на полу влажные следы, он поспешил в комнату. Последние сутки Кириллов постепенно превращался из человека в земноводное. Все носильные вещи и пара демисезонных туфель сгорели вместе с домом. Переодеться было совершенно не во что. А этот нудный осенний дождь, оплакивающий ушедшее лето уже неделю без перерыва, не давал высохнуть ни кроссовкам, ни одежде.
-Але. – Проорал в трубке хриплый мужской голос.
-Я слушаю. – Дима на ходу прикидывал: как бы ему потолковее объяснить позвонившему, кто он и что делает в доме Ларькова. Отвечать на звонки в чужой квартире в отсутствии хозяина – дело не простое.
-Ну, что, козлы? П…ец вам пришел. – Говорили с издевкой и очень спокойно. Дима сообразил, что Витечке Седых пришло в голову напомнить о своем существовании. Внутренне Кириллов был готов к чему-то подобному.
-Это не женское общежитие. Вы ошиблись номером. – Причем здесь женское общежитие, Дима вряд ли смог объяснить. Ну, вылетело и вылетело. Чего не ляпнешь, когда из телефона несется всякая похабщина? Положив трубку на место, он приступил к детальному изучение содержимого Сережиного холодильника. Есть хотелось жутко. Обеденная картошка вспоминалась как волшебный, но давний сон. Сон, только возбуждающий аппетит. Насыщенный событиями день создал иллюзию того, что утренний поход в прокуратуру, на самом деле состоялся не сегодня, а, по крайней мере, месяц назад. Исходя из этого масштаба времени, с момента обеда миновало суток трое. Никак не меньше. И желудок довольно откровенно высказывался в пользу таких расчетов.
Холодильник, старенький “Минск”, был скорее пуст, чем полон. В морозилке, покрытая толстым слоем инея, лежала одинокая сарделька. Два надорванных тетрапака с остатками высохшей сметаны, украшали собой верхнюю полку. Пакет молока, привольно расположился на средней полочке. Под ним грустил вилок капусты. Зато на дверке пристроились: в две шеренги два десятка яиц и шпалера початых и запечатанных бутылок спиртного. Разноцветные, тисненые золотом этикетки, как орденские планки на груди героев, украшали их крутые стеклянные животы.
Зрелище впечатляло, но не радовало. Дима с разочарованием понял, что будь он даже шеф-поваром лучшего европейского ресторана, создать из этого убожества шедевр кулинарии ему не удастся.
-За неимением гербовой, как говориться, пишут и на обычной. – Утешая желудок, продекламировал он. Достал сардельку, пару яиц и поставил на плитку сковороду.
Снова зазвонил телефон. На этот раз Дима не спешил. Он был почти уверен, что снова услышит тот же хриплый баритон с тем же репертуаром угроз.
-Алло. – Кириллов постарался придать своему голосу максимальную официальность. – Дежурный по тресту столовых и ресторанов слушает. – На другом конце провода молчали. Трест столовых и ресторанов не интересовал звонивших. – Алло! – Еще раз с нотками нетерпения повторил Дима. Раздались короткие гудки. “Дурка” удалась. Противник был выбит из колеи.
К плите Кириллову вернуться не успел. Звонок застал его на пороге кухни. С сожалением поглядев, на начавшую дымиться сковороду, Дима вернулся к телефону.
-Дежурный по тресту слушает. – Дима не скрывал своего раздражения.
-Это не квартира? – Неуверенно поинтересовался знакомый хриплый баритон.
-Я же вам русским языком сказал: “Трест”. Если для вас не существует разницы между трестом и квартирой, покажитесь психиатру. – Дима нырнул в образ вахтера с головой. Сам бы он так хамить не стал никогда.
-Это телефон 4- 41-35? – После некоторой паузы решился уточнить баритон.
-Совершенно верно. И прекратите звонить. Вы мешаете работе учреждения. – Дима сердито положил трубку и рассмеялся, поймав себя на том, что и внешне старается воспроизвести образ нагловатого вахтера. Как будто это кто-то мог увидеть и по достоинству оценить.
Сковорода уже раскалилась докрасна. Постное масло бурлило, поджидая, когда в его горячие объятья кинут промерзшую сардельку. Свиданье сардельки и масла оказалось бурным. Дима едва увернулся от града обжигающих жирных капелек.
-Чего и следовало ожидать. – Вслух размышлял повар. – У Тани таких ляпсусов не бывает. - Диме стало грустно. Пока жизнь гнала его из одного похождения в другое, пока не было возможности остановиться и подумать, он не ощущал этой давящей пустоты. А сейчас, наблюдая за пылким свиданием на сковородке, он снова почувствовал, как соскучился по своим девчонкам. Как они там поживают без него? Ленка наверняка затерроризировала деда бесконечными вопросами, беготней и гиперэмоциональным проявлением чувств. А Таня, как пить дать, ведет с матерью бои местного значения.
“А что если взять и позвонить? Должен же быть в профилактории телефон? Прямо сейчас: взять и позвонить. Хотя бы услышать их голоса – уже праздник!” - Дима забыл о кипящем масле и несчастной сардельке. Звонок жене - самая гениальная идея, из всех, что приходили в его голову в течение последних нескольких дней. И эта идея требовала немедленного претворения ее в жизнь.
Дима снял с аппарата трубку, застыл над телефоном набираясь решимости, и воткнул палец в отверстие с цифрой “5”. Звонок в дверь раздался, когда всего один поворот диска отделял его от долгожданного голоса Тани. Дима замер с трубкой в руке, не зная: толи довершить начатое, толи подойти к двери. Его взгляд остановился на табло электронного будильника. 11:48 – цифры красноречиво говорили, по крайней мере, о двух вещах: во-первых, Тане звонить уже поздно. Все наверняка спят. Во-вторых, в полночь нормальные люди в гости не ходят. В полночь объявляются только любовницы и нечистая сила. Зная Серегины холостяцкие привычки, Дима категорически отверг версию нечистой силы.
Размышления прервал второй звонок – более долгий и настойчивый. Дима положил трубку и, стараясь не шуметь, подкрался к дверям. Прислушался. С лестницы не доносилось ни звука. Эта странная тишина еще больше настораживала. Если бы не свет в квартире, можно было попробовать просто отсидеться. Нет никого дома, и все тут. Если очень нужен человеку Ларьков - пусть зайдет завтра. Причем днем, как это принято у порядочных людей. Но свет горел и в комнате, и на кухне. Иллюминация по полной программе. А, значит, таиться не было смысла. Пути к отступлению отрезаны.
-Кто там? – Стараясь говорить насколько возможно противно и гнусаво, спросил Кириллов.
-Кто там? – Еще раз повторил Дима. Тишину на лестнице нарушил стук удаляющихся шагов. Судя по всему женских. Каблучки звонкой дробью прокатились вниз по ступенькам. Хлопнула дверь. Стало тихо и пусто. Дима подумал: “ Как было бы здорово, если бы в дверь позвонила Таня. Зашла бы, сказала: что соскучилась, что жить без него бестолкового мужика не может, что сердце как компас привело ее сюда, в пустую холостяцкую квартиру”. Но Таня была далеко. Не ее шаги отозвались эхом на лестнице Ларьковского дома. Это были шаги чужой женщины. Может быть прекрасной, но чужой. Женщины, которой проблемы Кириллова были безразличны. Запоздалой гостье нужен был только Сергей. Причем без свидетелей. Личная жизнь Ларькова была интенсивной, плодотворной и никакому контролю со стороны друзей не поддавалась. Даже Дима, самый близкий его друг, знал о девушках Ларькова только то, что они есть. И не более. Этому способствовало: во-первых, непостоянство приятеля, а во-вторых, воспитанность, не позволявшая Сергею рассказывать о своих “подвигах”.
Дима съел яичницу с сильно подгоревшими останками сардельки и, не зная чем себя занять, стал слонялся по чужой квартире. От скуки включил телевизор. Выслушал безобразный винегрет местных новостей. Гениальная способность тележурналистов писать бессмысленные и безграмотные тексты к своим репортажам постоянно возмущала Диму. “Ничто так не ласкает нежный и загадочный желудок золотых рыбок, как специальный корм. Попробуйте и вы на себе убедитесь в его великолепном качестве и неподдельной искренности наших слов!” - Вещала дикторша.
-Еще не хватало пробовать корм для рыбок, что бы “убедиться в неподдельной искренности” их слов. – Возмутился Дима. – “Нежный и загадочный желудок”! Додумались же! Загадочный, наверное, от слова гадить. - Складывалось впечатление, что последняя книжка, которую держали в руках авторы, был букварь. Но и его, судя по всему, читали, перевернув вверх ногами, а до последней страницы не добрались.
Прогулявшись по всем каналам и не найдя ничего интересного, Кириллов без сожаления выключил “ящик”.
-Почему не захватил с собой Джерома? – Библиотеку было, жаль. Сгоревшие книги – единственное последствие пожара, о котором Дима переживал. Тряпки, вещи все равно, через год-два, износились бы и пришли в негодность. Книги способны жить веками. Если это хорошие книги. Превратившиеся в пепел страницы, не протянули и десятой части отведенного им срока. Можно сказать, что пьяная толпа сожгла книжный детский сад.
Дима достал из шкафа постельные принадлежности, постелил на диване и выключил свет. Несмотря на усталость, сон не шел. Уличные фонари пробивались сквозь задернутые шторы и освещали комнату неестественным зеленоватым светом. Снова давило в груди. Но не свет и боль мешали заснуть. К дискомфортному ощущению в груди Дима уже привык, как шахтеры привыкают к мысли о возможной смерти в завале. У бессонницы существовала другая, более серьезная причина. Он снова оказался один на один со своим неуловимым врагом. Уверенность Сергеева, что ближайшие несколько дней убийца себя ничем не проявит, с точки зрения Димы не имела под собой серьезных оснований. Хорошо бы, конечно. Без Ларькова справится со своим страхом, ему было значительно сложнее. Могучая фигура боксера, одним своим присутствием придавала Диме уверенности.
В том, что, он почувствует врага заблаговременно, на расстоянии, Кириллов не сомневался. Пока прогнозы Ивана Ивановича сбывались. Этого мерзкого ощущения нетерпения, странного желания сорваться и бежать, Дима в себе не находил. Не находил, несмотря на то, что обычное время охоты убийцы уже давно прошло.
Сознание выключилось мгновенно. Дима не заметил, как провалился в тяжелый усталый сон. Еще мгновенье назад он считал, что не уснет до утра, и вот его расслабленные мышцы, прильнули к свежим простыням, глаза перестал раздражать свет фонарей, мозг взял тайм-аут.
Он не сразу понял, от чего проснулся. На улице поднялся ветер. По его порывами ветки деревьев поскрипывали и постукивали друг об друга. В комнате было темно. Уличные фонари не горели. Последнее время их выключали только с рассветом. Страх заставил городские власти отказаться от экономии электроэнергии.
“Наверное, ветром оборвало линию”. – Подумал Дима спросонок. Причина неожиданного пробуждения находилась где-то рядом. Это Кириллову было ясно. Иначе бы в такое время и в такую погоду он ни за что не проснулся.
Дима, почему-то был уверен, что не ветки и не ветер разбудили его. Что-то искусственное вплелось в природную какофонию шумов. Что-то таящее опасность. Дима напряжено вслушивался в ночь, но ничего необычного не происходило. Тот же ветер, тот же дождь, тот же стук и скрип веток. Казалось, можно перевернуться на другой бок и спокойно уснуть. Но какое-то шестое чувство заставило Диму медленно сползти с дивана и отступить за штору.
“Дурдом”. - Сам себе удивился Дима. – “Взрослый мужик, как дитя ясельного возраста, испугался дурного сна и прячется за шторку”. Но сеанс самоиронии не помог. Что-то непонятное удерживало его в это наивном и ненадежном укрытии. Щелчок дверного замка показался Диме выстрелом. Шаги вошедших, скорее угадывались, чем действительно были слышны. Гости свет не зажигали. Выглянув из-за шторы, Дима различил в темноте три тени. Две короткие вспышки, два легких хлопка сорвали с дивана простыню.
-Никого нет. – Разочарованно прошептал один из вошедших, подойдя к дивану. – А постель теплая. Он был здесь и совсем недавно.
-Быстро: ты – в ванную, ты на кухню. Осторожно у него остался автомат. Кончим этого, потом в больницу. К боксеру. - Тени бесшумно, как приведения разлетелись по квартире. Спустя минуту они снова собрались в комнате.
-Никого нет. – Уже не таясь, сказал один из них. – Говорил же тебе: давай бабу прирежем – не послушал. Пол ночи в кутузке провел. Теперь эту сволочь упустили. Что Седых утром скажем?
-Заткнись, Шах. Сам знаю. Только далеко уйти он не мог, чисто так, видно, постель –то теплая.
-Что будем делать?
-Зажигай лампочку. Еще раз обшарим все и в больницу.
Щелкнул выключатель. В комнате зажегся свет. Дима подумал, что другого такого шанса сегодня уже не будет. Действовать нужно сейчас, быстро, пока все ослеплены резким переходом от темноты к яркому свету. Не задумываясь, он наотмашь махнул кулаком по оконному стеклу. В следующее мгновенье его тело уже стремительно приближалось к развезенному дождем, газону. Попробуй Дима повторить этот прыжок со второго этажа днем, примериваясь и рассчитывая каждое движенье - многочисленные переломы были бы гарантированны. Не обремененное контролем тело, само сгруппировалось. В момент приземления ноги ушли из-под Димы и он покатился по холодной жиже.
Дима вспомнил рассказ главного инженера завода. Как-то по пьянке он ударился в воспоминания о своей студенческой жизни. До третьего курса рассказчик жил на первом этаже девятиэтажного общежития. По субботам в холле первого этажа проводили дискотеки. Чтобы не связываться с дежурившими дружинниками, ребята из их комнаты, бегали за добавочной порцией спиртного через окно. Так же и возвращались. На третьем курсе их переселили с первого этажа на восьмой. Снова была суббота. Снова танцы. Привычная ситуация с нехваткой горячительного, заставила отправить “гонца за бутылочкой винца”. Будущий главный инженер шагнул в окно. Сказалась привычка. Долгий полет не смутил рассказчика. Он летел и считал не этажи, а деньги, собранные по копейки на бутылку “белой”. При приземлении мелочь, естественно рассыпалась. Он, как дурак, ползал среди кустов по грязи, собирая драгоценные монетки. Сгонял за бутылкой и, подчиняясь многолетней привычке, сунулся в родное окно. Только здесь, бедняга начал понимать, что произошло нечто экстраординарное. Студентки-первокурсницы, которых поселили в комнату, где до этого проживал герой истории, переодевались. Они тоже готовились к танцам. По-своему, по-женски: без спиртного, но с макияжем и долгими примерками нарядов. Исцарапанная физиономия во внезапно распахнувшемся окне, их перепугала и возмутила. Не пытаясь разобраться, подчиняясь только эмоциям, разгневанные девицы, как фурии налетели на несчастного. В результате своего беспримерного подвига будущий главный инженер лишился бутылки и две недели залечивал перелом переносицы. И то и другое вдребезги разнесли крепкие кулачки первокурсниц. Они тоже пострадали. О будущего главного инженера завода сломали две деревянные вешалки и швабру.
Выпив до донышка стакан и занюхав, как полагалось на заводе, рукавом главный вывел из этой байки следующую мораль: “Разъяренная баба страшнее, чем прыжок с Эйфелевой башни!”
“А ведь, похоже, главный инженер не соврал. Мог он сигануть с восьмого этажа и остаться в живых”. – Подумал Дима.
До угла дома не удалось добежать всего пару шагов. Из разбитого окна палили в три ствола. Палили наугад. В кромешной тьме, перемешанной с дождем, заметить грязного с ног до головы Диму, было практически невозможно.
Сначала Дима ощутил ужас. Тот самый мерзкий, сжигающий мозг ужас, который предвещал встречу с маньяком. Потом грудь сжало болью. Казалось, кто-то схватил сердце сильной рукой и стал выдавливать из него по капле кровь.
“Ничего, перетерплю!” – успел шепнуть Дима.
Пуля нашла его случайно. Непредсказуемый рикошет от металлической оградки. Путь горячему свинцу преградил Димин затылок. И ужас, и боль - все ушло в никуда, повалилось в бесконечную темноту.
53.
Марк. Только густой и вязкий мрак вокруг. Только он, покровитель внезапности
и страха. Да секущий тело, ветер. Да брызги дождя, холодная кровь мрака. Она течет всюду, меняя мир вокруг. То, что было тусклым - начинает сверкать. То, что было твердым – уплывает из-под ног. Мрак делает смелых еще смелее, а трусов убивает ужасом. Мрак скрывает форму, но вскрывает суть. Мрак велик. С ним никто не смеет спорить, кроме света.
Он и мрак. Они оба отважны. Они достойны друг друга. Доблесть – их общая песня. Презрение к страху – их общая суть. Мрак и Он - одна суть, одна плоть, один союз. Вечный союз Великих охотников, сеющих ужас, но не вкушающих плодов своих посевов.
Он слился с холодной землей. С землей, растворенной кровью мрака. С землей, обращенной дождем в жижу. Но Он не чувствует холода: Великий Охотник побеждает холод своей силой. Он не боится мрака: глупо бояться своего брата.
Он снова вышел на охоту. Он вслушивается в усыпляющий шум дождя и ждет. Ждет добычу. Добычу, жаркая кровь которой согреет холодную кровью мрака. Добычу, жаркая кровь которой, обожжет Его жадные губы. Добычу, вкусив которую Великий Охотник снова разорвет мрак победным воплем. И мрак молча признает Его силу. А Он сытый и счастливый вернется в логово, где сухо и тепло. Где сон безмятежен и сладок. Дождь скроет Его следы. А значит, путь будет простым и коротким. Путь в логово – обитель его покоя и сна. Он знает: Далекие Холодные Огни Неба любят Великого охотника и не оставят его без добычи в эту промозглую ночь.
Звон. Звон разрывающий тьму. Звон и свет. Огромная каменная глыба внезапно оживает. В таких глыбах обитают существа из странного племени, охотящегося само на себя. У них токая кожа и нежное мясо. Они - прекрасная еда: сытная и вкусная.
Свет озаряет высокий лаз в каменной глыбе. Из лаза, словно обжегшись об горячий огонь, вылетает существо. Существо не из Его племени. Вот она – добыча, посланная Далекими Холодными Огнями Неба. Будет охота и будет пир. Удачная охота и сытный пир. Добыча, как сбитая камнем птица, падает на землю. Добыча, как еж по листве, катится по грязи и превращается в один большой черный ком. Даже дождь бессилен отмыть краску земли с добычи.
Дрожь пробегает по Его телу, телу Великого Охотника. Дрожь предчувствия последнего броска, дрожь ожидания ужаса смерти. Ужаса, который вспыхнет в глазах жертвы. Смерти, которую подарят Его руки – руки Великого Охотника.
В пламени высокого лаза видны другие существа. Их много, но меньше, чем пальцев на руке. Они злы. Они взбешены. Они возбуждены. Их лица разогреты огнем охоты. Их взгляды полны азарта погони. Они тоже хотят Его добычу. Они посмели вторгнуться в Его пределы. В Его владения. И начать охоту на Его дичь.
Эти существа не Великие охотники. Они шумят и рождают искры, но не видят добычи. Они не братья мрака. Они заслуживают смерти, за желание стать рядом с Ним, за желание отнять Его добычу, за стремление захватить Его места охоты. Эта ночь должна стать для них последней.
Грязное существо оказывается в одном броске от Него. Короткий приказ глаз и руки, несущие смерть сомкнуться на шее жертвы. Но грязное существо странно дергается, вскидывает руки и падет лицом в холодную жижу. Великий Охотник медленно подходит ближе. Существо пахнет знакомыми запахами. Он уже знает эти запахи. Его ноздри ловили их до сегодняшней охоты. Но тогда эта добыча выглядела иначе.
Высокий лаз по-прежнему светится, но шумные охотники больше не заслоняют огонь высокого лаза. Где-то недалеко раздается громкий шум. Как будто толстый сук, не выдержав напора ветра, отрывается от ствола. Нужно быть осторожным. Нужно внимательно слушать ночь и читать загадки звуков, до того, как они превратятся в реальную и зримую угрозу.
Он прижимается к холодному сырому камню огромной глыбы – убежища странных существ. Он сливается с шершавым телом камня. Он сам становится камнем, холодным и шершавым. Его уши легко читают загадку шума множества неосторожных шагов. Шагов идущих из-за каменной глыбы. Существа, потоптавшись на месте, расходятся в разные стороны. Один из них направляется к тому месту, где у каменной глыбы затаился Великий Охотник. Остальные бросаются в другую - вокруг глыбы.
Жертва, громко дыша и громко топая, бежит навстречу своей смерти. Жертва еще месит ногами грязную землю, но это уже бег по тропе, ведущей к Далеким Холодным Огням Неба. Жертва еще горит страстью охоты, но уже сама превратилась в добычу. Жертва еще жаждет чужой крови, но уже несет свою, горячую и живую, на алтарь Его голода. Под острые резцы Его зубов.
Холод подводит Великого охотника. Холод сковывает Его ноги непривычной тяжестью. Холод делает его руки неуклюжими и тяжелыми, словно засохшие прошлогодние сучья. Бросок Великого Охотника перестает быть подобным разящей молнии. Добыча успевает заметить Его прыжок от стены. В глазах добычи вспыхивает огонь торжества. Руки добычи выхватывают короткий холодный сук из-под странной шкуры.
Но нет такой силы, которая может остановить прыжок Великого охотника на добычу. Даже холоду это оказывается не по плечу. Долгожданный глухой хруст под Его безжалостной рукой и торжество в глазах жертвы мгновенно превращается в ужас. В ужас пришедшей смерти. В ужас, перед далекой тропой к Холодным Огням Неба.