Geum.ru

Воображение в свете философских рефлексий: Кантовская способность воображения

Вид материалаДокументы

Содержание


Перевод с польского Б.Т. Домбровского
Это — кирпич, у которого красная и прямоугольная лицевая сторона где суждение
Подобный материал:
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   38

ЗАКЛЮЧЕНИЕ


§ 56. Беглый взгляд на ход сделанных рассуждений.

Наверное, осознание главного направления сделанных рассуждений не будет бесполезным. Во вступительных рассуждениях мы утверждали необходимость различения схематического resp. символического представления от его психологического основания, а также предметов этих представлений (Р2), т.е. схематизированных resp. символизированных от предметов их психологических оснований (Р1), т.е. схем resp. символов. Между схемами же resp. символами и схематизированными resp. символизированными предметами имеет место отношение репрезентации, а именно, первое (Р1) репрезентирует второе (Р2).


Схематическое resp. символическое представление  Р2

Отношение


репрезентации

Его психологическое основание  Р1


Исследованием схематических resp. символических представлений, а также их психологическим основанием мы занялись во второй главе, схематизированными и символизированными предметами (Р2) в третьей главе, схемами и символами в четвертой главе, отношением репрезентации в шестой главе. Критическое рассмотрение отличных от нашей теорий составляло содержание пятой главы, анализ роли схематических и символических представлений в эстетическом восприятии был главной проблемой седьмой главы.

Психологический анализ первой, второй, пятой и частично седьмой глав дополнили исследования второй и третьей глав, рассматривающие проблему установки, пожалуй, более на предметы переживаний, чем на сами переживания, тем не менее опосредованно освещающие эти переживания. Обе установки соединены в анализе шестой главы, исследующем психологическую репрезентацию.

Однако ошибочным было бы убеждение, что проведенные выше рассуждения исчерпали все проблемы, относящиеся к схематическим и символическим представлениям. Одному из не рассмотренных выше вопросов мы посвятим еще несколько слов.


§ 57. Память и фантазия в области схематических и символических представлений.

Если мы впервые постигаем схему или символ в их роли репрезентанта схематизированного resp. символизированного предмета, то имеем дело с тем, что Гуссерль называет Urerlebnis. Такое переживание отличается от более поздних, в которых уже появляется черта ознакомления. Эта черта ознакомления присуща роли схемы resp. символа, их значению, но не символу или же схеме независимо от их роли, ни схематизированному resp. символизированному предмету. Факт наличия черты ознакомления еще не делает этих актов вторичными актами, обусловленными памятью.

Зато постигающий схематически или символически предмет Р акт, опирающийся на воспринимаемом презентирующем содержании, остается к постигающему предмет Р схематически resp. символически, но при помощи вторичного презентирующего содержания акту в таком же отношении, как воспринимающий акт к репродуктивному. Конечно, при этом предполагается в обеих актах идентичность схемы resp. символа, а также схематизированного resp. символизированного предмета. В одном из этих актов схема дана в восприятии, в другом – репродуктивно. Воспринимаемость resp. репродуктивность непосредственного психологического основания, предоставляющего презентирующее содержание, обычно можно приписать сопоставленному схематическому resp. символическому акту.

Однако не всякий схематический resp. символический акт, сопоставленный репродуктивному, является в памяти схематическим resp. символическим актом, но такой, который наступает после аналогичного акта восприятия. Упреждающего акта восприятия схемы resp. символа недостаточно, это должен быть схематический resp. символический акт, опирающийся на первичный акт восприятия.

Фантазия же особенно деятельностна в подборе и возможно формировании схем, символов и аллегорий. Иногда уже схематизированные resp. символизированные предметы, в частности схематические resp. символические являются фиктивными предметами, т.е. произведениями фантазии, для которых фантазия также ищет соответствующие схемы resp. Символы 263.

Наши рассуждения подошли к концу. Следуя за нашими перепитиями, переживаемыми в обсуждаемых ситуациях, мы подвергли их анализу, найдя среди них схематические и символические представления. Этот анализ опирался на многочисленных описаниях, обращаясь иногда к необходимым в каждой дисциплине гипотетическим факторам. Однако эти факторы были критически рассмотрены с точки зрения их целесообразности, выражающейся в том, что они лучше всего объясняют факты, обнаруженные в описании последних.

Перевод с польского Б.Т. Домбровского.


Предисловие к публикации работы У. Селларса

«Роль воображения в кантовской теории опыта»

С.Л. Катречко



Американский философ-аналитик, Уилфрид Селларс (1912 — 1995), известен тем, что подверг серьезной критике неопозитивистский миф о «чувственных данных» (ср. с критикой двух «догм эмпиризма» У. Куайна, к которому Селларс близок). В противовес этому, мыслитель утверждает, что ощущения и восприятия становится «данными» лишь благодаря интерпретации в рамках той или иной категориально-концептуальной схемы. В данной работе У. Селларс уточняет свой тезис, выбирая в качестве методологической основы аристотелевский подход «нахождения среднего». Если обратиться к кантовской схеме (структуре) познавательного процесса: ощущение — представление (образ) — схема (заметим, что «схема» является центральным пунктом кантовского анализа, которая связывает между собой чувственную и рассудочную ступени познания) — понятие — суждение (как итог познавательного процесса, как собственно знание), то видно, что в этой последовательности слишком много «белых пятен» и можно ее развернуть за счет введения новых промежуточных стадий. В этом смысле концептуальными предшественниками У. Селларса выступают А. Бергсон и М. Хайдеггер. Первый из них ввел понятие динамической схемы (см. его работы «Интеллектуальное усилие» в наст. сб.), которая является «промежуточной» не только между образом и понятием, но и между ощущением и образом; а второй (см. М. Хайдеггер «Кант и проблема метафизики»; §§ 20 - 21) «расширил» кантовскую последовательность за счет введения двух промежуточных этапов — этапа образа-схемы и схемы-образа — между образом и схемой. Одним из ключевых моментов селларского анализа является п. 23, где он вводит свои концептуальные уточнения в кантовскую «схему»: «чтобы вывести из этого правильные следствия, мы должны ввести различение между образом и процессом воображения, также как мы различили восприятие и ощущения. На самом деле дистинкция, которую надо получить, в сущности одна и та же в обоих случаях. В первом приближении образ представляет собой однородную смесь воображения и концептуализации, тогда как восприятие — ощущения и воображения и концептуализации». Далее (см. часть 5 статьи) он вводит еще одно различение, отсутствующее у Канта, — различение между образом (образом-моделью) и интуицией (которое прописано несколько менее ясно). Опирается он при этом, как это и положено представителю аналитического направления на тонкий грамматический анализ, причем как он подчеркивает (вслед за Г. Райлом, еще одним своим идейным предшественником; см. его работу «Категории») анализ познавательного процесса должен опираться именно и только на грамматическую структуру языка, как это впервые предложил И. Кант, взяв в качестве основы своей категориальной сетки (грамматико-логические) характеристики суждений; и без привлечения онтологических соображений (т.е. без смешения онтологического и грамматического подхода), чем страдал классический докантовский — в частности, аристотелевский — анализ процесса познания.


У. Селларс

Роль воображения в кантовской теории опыта 1


1. Моя цель в этой статье — дать сочувственное изложение кантовской теории той роли, которую играет в чувственном опыте продуктивное воображение. Мой метод, однако, не будет методом буквального толкования и комментирования. Это скорее конструирование остенсивно независимой теории, которая, как окажется, будет содержать суть кантовской схемы. Движение по этому пути позволит мне избежать работы, требующей копирования кантовской терминологии, архитектоники и полемической направленности. Концентрируя внимание на самом предмете исследования, такой подход сделает возможным относительно краткое обращение к тому, что в ином случае было бы очень затратным по времени мероприятием.

2. Обращаясь к теории, которую я собираюсь сконструировать как «остенсивно независимую», я также подразумеваю, что хотя я буду держаться довольно близко к тому, что считаю истиной, я не смогу не подталкивать дискуссию так, чтобы она не соответствовала задаче дать сочувственную интерпретацию «Критики чистого разума» (далее — «Критики»). Мера, до которой мне удалось передать дух кантовской мысли, должна определяться степенью, до которой прояснена буква его текста.

3. Наш доступ к внешнему миру, к природе и разнообразию объектов (в допустимо широком смысле), из которых мир состоит, осуществляется через чувственное восприятие. Феноменологическая рефлексия структуры чувственного опыта должна, таким образом, обнаруживать категории, наиболее общие роды или классы, которым принадлежат эти объекты, также как и способ, которым ощущаемые объекты и ощущающие субъекты соединяются в перцептивном акте.

4. Поэтому я начну свои раздумья над кантовскими темами с тщательной оценки относящихся к делу (релевантных) черт чувственного (фактически зрительного) опыта. Первоначальное рассмотрение создаст каркас рабочих дистинкций, которые впоследствии будут усовершенствоваться. Эти дистинкции, в той или иной форме, — знакомые орудия философского ремесла. Их последующие усовершенствования выведут нас на арену полемики.

5. На первом месте стоит различие между зрительным актом и видимым объектом. Визуальный опыт представляет собой непосредственную осведомленность о сложной физической структуре. Он также представляется перспективистским, т.е. имеющим точку зрения. Непрозрачные объекты представляются наделенными цветными лицевыми поверхностями. Однако я не хочу этим сказать, что они представляют собой сложные конфигурации цветных поверхностей (визуальные «чувственные данные»), скорее они представляются как трехмерные физические объекты, которые находятся в определенных отношениях друг к другу и к телу воспринимающего субъекта.

6. На втором месте различение, которое уже упоминалось, — между воспринимаемыми объектами и тем, в качестве чего они воспринимаются. Так, в правдивом восприятии, которое имеет место при оптимальных условиях, - я ничего не буду говорить об иллюзиях, ошибках восприятия или галлюцинациях – объект не просто, например, кирпич красного цвета и прямоугольный со стороны, обращенной ко мне; его видят как красный и прямоугольный с лицевой стороны кирпич. Как это понять?

7. Традиционно проводилось различение между визуальным объектом и суждением восприятия об объекте Это последнее истолковывалось как особый вид уверенности, которая имеет место. Эти выражения уверенности были, в свою очередь, истолкованы как пропозициональные (утвердительные) по форме; как имеющие, так сказать, синтаксическую форму, которая параллельна или аналогична синтаксической форме предложения, которое выражало бы их во внешней речи. Так сказать, убеждения имеют место в МЕНТАЛЕЗЕ (?).

8. Некоторые философы предположили, что рассматривать визуальный объект как кирпич с красной прямоугольной лицевой поверхностью значит видеть кирпич и быть уверенным, что это кирпич с красной прямоугольной лицевой поверхностью:

Это — кирпич, у которого красная и прямоугольная лицевая сторона

где суждение содержит указание на, аналогичное лингвистическому демонстративному «это» в предложении, с помощью которого это бы выражалось.

9. Теперь я полагаю, что есть еще что-то в соображении, что «видеть как» включает наличный акт веры, но я также полагаю, что обычное мнение неверно представляет структуру этой уверенности. Заметьте, что подлежащее в суждении было представлено выше как чисто указательное, явное «это», и то, как объект видится, было определенно поставлено в предикативную позицию, т.е. «(есть) кирпич, у которого красная и прямоугольная лицевая поверхность».

10. Напротив, я смею утверждать, что корректно представленная чувственная уверенность имеет совершенно иную форму:

Этот кирпич с красной и прямоугольной лицевой поверхностью

Заметим, что это не предложение, а сложное демонстративное (указательное) выражение. Другими словами я предполагаю, что в таком основанном на восприятии суждении как

Этот кирпич с красной и прямоугольной лицевой стороной слишком велик для подручной работы

собственно чувственная уверенность и есть та примета сложного указательного МЕНТАЛЕЗЕ, которое является грамматическим подлежащим суждения как целого. Это можно обозначить иначе как различие между чувственным действием «взять кирпич» и тем, что мы думаем о том, что взяли. То, что берем и в чем есть уверенность, представлено сложным демонстративным (указательным( выражением, тогда как то, что полагается об объекте , представлено следующим за этим явно предикативным выражением. Чувственное действие, истолкованное таким образом, обеспечивает ощущающего ощущаемыми подлежащими для суждений в узком смысле слова.

11. Исходя из этой точки зрения то, каким видится визуальный объект – это вопрос содержания сложного указательного МЕНТАЛЕЗЕ выражения.