Geum.ru

Воображение в свете философских рефлексий: Кантовская способность воображения

Вид материалаДокументы

Содержание


Схематические и символические представления
Подобный материал:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   ...   38

Б.Т. Домбровский


(предисловие, взято из предисловия к публикации в Логосе)


Леопольд Блауштайн принадлежал к последней генерации учеников основателя Львовско-Варшавской школы К. Твардовского. Это поколение продолжало психологическое направление в исследованиях, все еще культивировавшееся во Львове в русле философских традиций, хотя к тому времени психология, казалось бы, уже окончательно была отделена от философии.

Первой большой работой Л. Блауштайна в области дескриптивной психологии была докторская диссертация «Учение Гуссерля об акте, содержании и предмете представления». Но поскольку Гуссерль отбрасывал брентановское деление всех явлений на психические и физические, а его феноменологический метод предполагал изменение естественной установки на окружающий нас мир, то предметы этого мира, хотя и не отбрасываются, но выводятся за «скобки», редуцируются и воспринимаются только как переживания, т.е. учитываются со стороны акта. При таком подходе трудно анализировать содержание и материю акта представления, имеющего индивидуальный характер. И тем не менее в последующих работах Блауштайн находит выход, классифицируя сами представления по критерию наглядности (абстрактности) предметов, данных в этих представлениях. В этой классификации привлекают внимание те предметы представления, которые имеют вторичный (не в смысле повторного наблюдения, создания или воссоздания их в воображении) характер, т.е. знаковый или семиотический, что отражено в их характеристике «квази». Это имманентные предметы имагинативных, схематических и символических представлений.

Именно схематическим и символическим представлениям и их предметам посвящена эта работа Блауштайна, несомненно заслуживающая внимания прежде всего с позиций семиотики и можно надеяться, что со временем появится ее перевод на русский язык. Здесь же кратко остановимся на имагинативных представлениях. Прежде всего объяснения требует термин «имагинативный» и его сохранение в русском переводе. Это прилагательное как в польский, так и в русский язык пришло, вероятнее всего, из французского, а в него оно естественным образом перекочевало из латыни. Латинское imaginatio означает «воображение» и происходит от imaginari — воображать (себе) нечто, как и другое существительное «образ» — от imago. С учетом сказанного, возможно, более удачным переводом польского термина imaginatywny была бы калька «образный». Тогда работа Блауштайна в русском переводе носила бы название «Образные представления» и, казалось бы, оно лучше отражает и без того перегруженное составными (сложными) терминами содержание статьи по дескриптивной психологии.

Однако помимо аргументов в пользу ясности и прозрачности смысла одного из основных терминов имеются и «против». Во-первых, в польском языке, хотя и есть слово obraz (картина, изображение), а также прилагательное obrazowy (образный, живописный), а значит Блауштайн мог бы использовать сочетание przedstawienie obrazowe (образное представление), всё же сильная коннотация с живописью затрудняет использование в польском языке термина obrazowy. Во-вторых, можно предположить, что борьба Твардовского за унификацию философской терминологии склонила Блауштайна к употреблению прилагательного «имагинативный», используемого в основных индоевропейских языках, например, английском, где image (образ) и imaginary (воображаемый) имеют указанные выше латинские истоки.

В конечном счете, можно вспомнить название поэтического течения начала ХХ ст. в английской и американской литературе — имажизм, а также имажинизм — в русской. Однако в нашем случае речь не идет о процессе создания образа, а о его конечной стадии, т. е. результате этого процесса — предмете воображения. В русскоязычной литературе имеет место прецедент использования термина «имагинативный» применении к предметам эстетики, т. е. той области, на которую указывает Блауштайн. Речь идет о книге Я.Э. Голосковера «Логика мифа», в которой «имагинативный» является центральной характеристикой объектов исследования.

Таким образом, хотя использования слова «имагинативный» в русскоязычной литературе и не образует узус, случаев его употребления вполне достаточно для того, чтобы при переводе термин «имагинативный» не заменять калькой «образный». Однако прилагательное «имагинативный» очерчивает предмет генетически с позиций психологии, т.е. более по источнику его происхождения, чем по характеру процессов, приведших к его появлению. Результат же акта воображения, или даже можно сказать имагинации Блауштайн справедливо относит к области эстетики. Оба эти аспекта — процессы и результаты — совершенно оправданно подчеркнуты в подзаголовке работы: «Исследование на пограничье психологии и эстетики», при этом, конечно, под процессом имеется в виду психический акт, а под результатом — предмет представления. Однако многие вопросы, возникающие в ходе исследования, Блауштайн оставляет без внимания, объясняя свое решение имеющими место разногласиями среди ученых в трактовке одного из основных понятий дескриптивной психологии — понятия акта представления. В частности, поэтому Блауштайн отказывается от понятия материи акта, используя лишь понятие содержания акта. Имеющиеся расхождения в трактовке акта представления, как кажется, можно объяснить употреблением неадекватных понятий в анализе структуры акта. Этот анализ следует проводить не в терминах результатов, а в терминах процессов, тогда как понятия материи и содержания акта, пожалуй, более коррелируют с результатом психического акта, нежели с процессом. Возникающее при совершении акта представления интенциональное отношение также направлено на предмет как результат этого акта.

В случае имагинативных представлений предмет, несмотря на то, что он является квазипредметом, всегда имеет своим основанием чувственный, реальный предмет. Отсюда можно заключить, что предмет имагинативного представления должен быть, есть или был материален, т.е. он (ре)конструируется из элементов, имеющих своим прототипом элементы материальные. Как можно эти элементы, являющиеся несомненно результатом, охарактеризовать в самом широком смысле? Возможно, термин «стена» не лучший, но достаточно точный, хотя и условный. Короче, все элементы или их прототипы, из которых составлен или в которые убран предмет имагинативного представления — это «стены». Эффект «стены» особенно заметен во вспомогательных, дополнительных элементах изображения. Таковы рамки картин, пьедесталы скульптур, занавес в театре, убранство актеров — элементы, упоминаемые в работе Блауштайна и помогающие создать образ, а точнее изображение предмета имагинативного представления.

Какова природа этих элементов? Она, несомненно, знаковая и есть следствие, как правило, устранения запрета (а иногда разрешения) на совершение какого-то действия. Знаковый характер объясняется тем, что запрет сформулирован в слове.

Если обратиться к определению акта имагинативного представления в работе Блауштайна — «Схематические и символические представления», то легко обнаружить знаковый характер наблюдаемого изображения, заменив фразу «репрезентирует имагинативно» на выражение «обозначает». Блауштайн пишет: «А репрезентирует имагинативно В для Х, если Х воспринимает представляющее содержание А как изображение В, т.е. если В дано наглядно при помощи представляющего содержания А. Или: А имагинативно репрезентирует В для Х, если А наглядно воспроизводит В, а В является 'данным во внешнем виде'. При этом речь очевидно идет об актуально данном изображении в момент предъявления В при помощи А.» В этой же работе предметы имагинативного представления названы естественными. Тогда следует предположить, что и психический акт имагинативного представления является естественным, хотя его предмет — артефактом.


Здесь приведены 1—2 главы из работы + заключение + пар.57

Л. Блауштайн

СХЕМАТИЧЕСКИЕ И СИМВОЛИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ 244