АглаидаЛой драй в
| Вид материала | Книга |
- Драй Галина Григорьевна, 329.66kb.
- Михайло драй-хмара життєвий І творчий шлях, 62.16kb.
- Михайло драй-хмара життєвий І творчий шлях, 63.18kb.
- Курсова робота з української літератури, 205.12kb.
- Загальні тенденції літературного розвитку ХХ ст. Літературно-мистецьке життя. Художній, 31.45kb.
- Михайло Драй-Хмара (1889-1939), 40.97kb.
- Филипович Павло Петрович народився 2 вересня 1891 р у с. Кайтанівка Звенигородського, 86.64kb.
Зов олли
Мягкий электрический свет струится по золотистым шелковым шторам. Там, за окном, мрак и тридцатиградусный мороз. Март в Сибири не весенний месяц. Скоро полночь. Тишину изредка нарушает натужное гудение автомобильного мотора: дорога под окном страдает бессоницей.
В небольшой спальне тепло и по-особому уютно. Негромко покряхтывает старый диван, на котором я готовлю себе постель. Выключаю бра и стараюсь удобнее угнездиться на диване: важно, чтобы знакомая пружина не слишком упиралась в ребра. Вот так... Замираю с довольным вздохом. Темнота подступает со всех сторон, плотная, черная, с привкусом приятного детского страха. Сами собой смеживаются веки, меня охватывает приятное чувство полного покоя; покой омывает, убаюкивает меня, течет через комнату, струится сквозь стены... Спать... спать... Нарастает и постепенно вновь затухает шум проходящей машины. Как тихо... хорошо... И — совершенно не хочется спать!
Промучившись какое-то время, дергаю за шнурок бра и невольно жмурюсь от вспыхнувшего света. Подпихиваю под спину подушку, устраиваясь с максимальным комфортом, и беру с тумбочки книгу. Неяркий желтоватый свет преломляется в хрустальных пластинах бра и придает белым книжным страницам кремовый оттенок. Причудливо раскинулись по стенам пятна теней, в которых запутались крохотные радужки, отбрасываемые хрустальными гранями.
Изящный томик Акутагавы Рюноскэ устроился на моих коленях, и я медленно и с удовольствием просматриваю оглавление, предвкушая чтение. 0, это особенное сладострастие истинного читателя!.. Когда ты готов перейти Рубикон и погрузиться в совершенно иной мир — мир чужой души, незнакомых тебе мыслей, и переживаний. Посвященные знают этот особый вид счастья.
Я вижу напечатанные на белой бумаге магические значки, — буквы, — которые, складываясь в слова, затем плавно перетекают в предложения и абзацы. А в воображении уже возникает легкий рой образов, почти бесплотных поначалу, но все уплотняющихся по мере чтения, обрастающих плотью и наполненных живой кровью. В какой-то неуловимый миг они становятся реальнее реальности: и вот уже я — Акутагава Рюноскэ, и я вижу его глазами, слышу его ушами, чувствую его чувствами. Я грежу наяву: я читаю.
Перед моим мысленным взором разворачивается действие рассказа и одновременно где-то на периферии сознания, словно едва слышимое эхо, возникает видение Снежной страны из повести Ясунари Кавабаты. Сюжет повести давно забылся, но остались блеск снега на залитых лунным светом горах, игра закатных красок на заснеженных склонах и какое-то щемящее и печальное чувство, которое невозможно выразить словами, но которое все же возникает в душе непонятным образом.
Не существует больше ни этой комнаты, ни Новосибирска, ни тридцатиградусного мороза за окном — я в Японии начала века. Впрочем, уже не существует и меня...
Но мало-помалу в ощущение полного душевного комфорта вторгается легкое душевное неудобство. Оно нарастает, становится все отчетливей и вот уже сквозь приятное внутреннее равновесие проступает непонятное раздражение, которое постепенно нарастает и становится все более явственным и тревожным. Когда оно начинает причинять настоящее беспокойство, я откладываю книгу в сторону — спать.
Мрак похож на краткое безвременье. Потом из него проступает проем окна; на задернутых шторах мне видится изысканный черный рисунок, который образовали ветви растущих под окном деревьев. Своей изысканностью он напоминает старинную японскую ширму. Я прислушиваюсь к себе: во мне больше нет той чудесной душевной гармонии, которой я наслаждалась перед чтением Акутагавы. Нервная, напряженная до предела атмосфера его рассказов разрушила ее — так, вдруг запевшая диссонансом скрипка способна разбить стройное звучание целого оркестра. Мной овладевают непонятное беспокойство и все нарастающая тревога, для которых нет никакие видимых причин. Какие-то неопределенные, смутные и неоформленные чувства выплывают из глубин психики и рождают неприятное, с оттенком угрозы, внутреннее напряжение. Мое подсознание напоминает осиное гнездо, в которое ткнули палкой, — внутри слышен грозный гул, резко нарастает ощущение опасности. Волевым усилием я пытаюсь обуздать взбудораженные чувства, укротить их с помощью разума. Через какое-то время это удается, и я постепенно успокаиваюсь.
Неслышно подкрадывается дрема... Расслабленное тело утрачивает свою дневную четкую форму и срастается с диваном в единое причудливое целое. Сознание балансирует на грани сна и бодрствования и уже готово полностью сокользнуть в мир сновидений. И тут вдруг раздается странный звук. Громкий, отчетливый, мелодичный, он не похож ни на что известное мне. Пока он длился — секунд двадцать-тридцать — я пребывала в полном оцепенении, уставившись в направлении его источника. Пожалуй, за всю свою жизнь мне не доводилось испытывать такого всеобъемлющего, невыразимого ужаса. Звук оборвался столь же внезапно, как начался. И в наступившей затем мертвой тишине я лежала неподвижно, ощущая себя загнанным в ловушку зверьком, — только где-то у самого горла надрывно бухало сердце.
Сковавший меня ужас трудно передать словами. Передо мной было что-то непостижимое, сверхъестественное, чему в человеческом языке и понятия-то не найдено. И все-таки этот звук нельзя было назвать неприятным или же отталкивающим. По-своему он даже был красив: протяжный, мелодичный, вибрирующий, плавно изменявшийся по высоте, со странными щелкающими вкраплениями. Было в нем нечто от крика ночной птицы: какая-то загадка, мистика и — угроза. Смертельная угроза, которая тотчас передалась всему моему существу. Мыслей не было. Только страх, один только страх. Рассудок молчал, столкнувшись с чем-то для себя необъяснимым, но зато резко обострилась интуиция. Я знала, что в изножье дивана возле трюмо сейчас находится порождение иного мира. Оно вполне реально и смертельно для меня опасно.
Собравшись с силами, я включила бра. Там не было никого. Но каждая клеточка моего тела трепетала и сигнализировала: оно здесь! оно невидимо! оно несет угрозу!! Бра отбрасывало на стены замысловатые тени, которые казались живыми. Страх накатывал волнами, почти практически парализуя мою волю. Я чувствовала себя совершенно беззащитной перед незримым пришельцем из иных миров, чей магический зов привел меня в ужас. Однако, как ни парадоксально, сквозь страх проступали любопытство и даже самоирония, а рассудок напрочь отказывался верить в реальность происходящего. Галлюцинация, убеждал меня разум. Ну, быть может, домовой шалит... Мне требовалось любое, самое невероятное объяснение!.. Особенный ужас вызывало напряженное ожидание: вот сейчас, сию секунду этот крик повторится снова и тогда... Не знаю, возможно, я бы просто лишилась рассудка.
Сущность, находившаяся сейчас в комнате, не была моим домашним духом: ее присутствие ощущалось как враждебное, — с домовым же у нас давным-давно дружеские отношения. Но постепенно страх притупился, мне надоело таращиться в пустое пространство, я снова легла и, не без внутреннего содрогания, выключила свет. И тотчас бесформенный ужас надвинулся на меня со всех сторон, ожили и зашевелились черные сгустки тьмы, нестерпимым стало ощущение угрозы. Сжавшись в комок, я всматривалась и вслушивалась в окружающий мрак. Он постепенно редел. Вот показались контуры окна и на шторах, подсвеченных уличными фонарями, образовался черный узор теней. Этот причудливый узор буквально гипнотизировал меня и внезапно сложился в скелет доисторического ящера — и страх, животный, неконтролируемый, снова затопил все мое существо. Мной овладела настоящая паника, я с трудом нашарила шнурок бра и зажгла свет.
Тьма шарахнулась от света и попряталась в углах. Внимательно, буквально сантиметр за сантиметром, я обследовала комнату взглядом: пожившая, знакомая до последней царапины мебель; французский барометр начала века, приобретенный еще моим дедом; семейные портреты и картины на стенах... Комната была совершенно пуста, но, тем не менее, все ее пространство словно вибрировало от незримой угрозы.
Из гостиной заявилась кошка Бася. Она явно была напугана. Животные способны видеть это... Проскочила непрошеная мысль, и по моему позвоночнику прошел озноб страха. Я поднялась с дивана и зажгла верхний свет. Яркая лампочки вспыхнула под золотистым абажуром, словно крохотное солнце; побледнели и пропали тени, ослабла и мертвая хватка страха. Все вроде бы как обычно... обычно... Помнится, когда я стелила постель — в коридоре кто-то ходил! Я тогда подумала: кошка, но все же выглянула в коридор — кошки там не было. Мне сделалось не по себе, однако я упрямо повторила: кошка! — так было удобнее рассудку. Стало быть, в коридоре ходила не кошка... Эта мысль снова разбудила дремавший во мне ужас. Он взвился крещендо. В панике я выскочила из спальни и бросилась в гостиную. Включила большую люстру, настольную лампу, телевизор и рухнула в кресло. Нервы мои окончательно сдали. Я не знала, что предпринять. Мне нужно было любой ценой «заземлиться», ухватиться за реальность, чтобы хоть немного прийти в себя.
Как назло ночной эфир мог лишь усугубить мое состояние: по каким-то мрачным закоулкам города бродил в поисках жертвы маньяк-убийца... из могил вылезали ожившие мертвецы... замок Дракулы тоже не вдохновлял... Наконец на одном из ночных каналов я набрела на эротическую комедию, непритязательную историю двух невезучих любовников, и уцепилась за нее как за последнюю соломинку. Молодая парочка умудрялась заниматься любовью в самых неприспособленных для этого местах и постоянно попадала в дурацкие ситуации, а я сосредоточенно следила за их приключениями. Хотя внимание мое отвлекали проблемы героев-любовников, какая-то неподвластная рассудку часть меня напряженно сканировала пространство комнаты, буквально пронизанное, мощными силовыми линиями невидимого поля, которое я ощущала всем телом. Время от времени телевизионное изображение вдруг начинало дергаться, по экрану бежали продольные полосы, что очень нервировало меня. Кошка уселась посреди паласа и не сводила с меня свои желтые немигающие глаза — она ходила за мной, как привязанная.
Столкнувшись с Неведомым, мой разум метался, словно попавший в капкан зверь, пытаясь доказать, что случившееся мне просто показалось, пригрезилось, припритчилось, и что должна же существовать подо всем этим какая-то реальная подоплека. Телевизор барахлит... кошка беспокойная, думалось мне, это говорит о повышении геофизической активности... Всплеск космического излучения вызвал в атмосфере Земли магнитную бурю и... И в такие именно дни они могут проникать в наш мир! Да нет же! Нет!! Мне показалось!! Но одновременно какая-то часть меня с полной достоверностью знала: нет! не пригрезилось, не показалось! О, я уже поняла все, только боялась признаться в этом даже себе самой, потому что происшедшее находилось вне плоскости привычной логики: волею случая моя обычная реальность пересеклась с иной — магической — так хорошо описанной в книгах Кастанеды. Каким-то невероятным образом колдовской мир мексиканских магов вторгся в мою городскую действительность, смяв и едва не разрушив ее. А тот таинственный звук, который я слышала, — звук, напоминавший крик мистической ночной птицы, — был «зов олли». И не случайно он раздался у зеркала: зеркало — дверь в иные миры.
Шло время — и ничего не происходило... Мало-помалу мой страх потерял интенсивность, захотелось спать, я выключила телевизор и вернулась в спальню. Аккуратно расправила постель: автоматические действия всегда успокаивают — и легла. Лежала, какое-то время не решаясь выключить свет, а потом отчаянно дернула шнурок бра. Тьма и Страх. И тишина... Вот выплывает из мрака оконный проем. Проявляется на шторах сложный рисунок от веток деревьев — теперь он напоминает написанные черной тушью японские иероглифы. Какая невыносимая, давящая тишина!.. Наконец слышится шум едущего по дороге автомобиля, и я перевожу дух: знакомый звук возвращает мне чувство незыблемости бытия. Я начинаю дремать, и сквозь поверхностный неглубокий сон все слушаю и слушаю доносящиеся из окружающего мира звуки: негромкое гудение батарей парового отопления... надрывный мужской кашель наверху... гул проезжающей машины... Обычные звуки городской среды.
Прошло около двух лет, и этот, столь поразивший мое воображение случай, практически забылся, словно все это было сном, а не явью, и произошло не со мной, а с кем-то еще. В тот год холодная сибирская весна никак не могла вытеснить зиму. Весь вечер я просидела дома. Расслабляющая атмосфера родного дома убаюкивала и рождала чувство защищенности. За чтением время летело незаметно, так что было уже далеко заполночь, когда это вдруг началось.
Необходимо пояснить, что одна из стен моей спальни граничит с черной лестницей, по которой поздним вечером или ночью, когда в доме отключают лифты, мрачно плетутся вверх припозднившиеся жильцы, мне слышен шум шагов, звяканье металлических перил, на которые налетает не слишком трезвый человек, и т.п. Но в тот раз происходило что-то непонятное. Со стороны черной лестницы в мою стену словно стал ломиться кто-то огромный. «Ломиться» — это не то слово. Было такое ощущение, что нечто, обладающее невероятной силой, пытается пробиться сквозь каменную кладку в мою комнату. И это не походило на стук или какие-то удары — нет! — больше всего это напоминало все усиливающееся давление на значительную часть стены, будто со стороны подъезда к ней приставили гигантский домкрат, который давил с нарастающей силой. В испуге и растерянности я уставилась на стену, не понимая, что происходит. Мне казалось, что стена не выдержит такого напора извне, пойдет трещинами — и разрушится. И меня охватил поистине панический ужас. Голова была совершенно пуста. Я просто смотрела на стену, как загипнотизированная, и ждала катастрофы. И вдруг все прекратилось также внезапно, как началось. И наступила тишина. Абсолютная. Пугающая.
Еще примерно минуту я пребывала в полном оцепенении, не отрывая глаз от стены, а потом, обретя способность двигаться, поднялась с дивана, прошла на кухню и выкурила одну за другой несколько сигарет, чтобы прийти в себя. Нужно было осмыслить случившееся, но голова отказывалась работать. Давление на стену продолжалось секунд двадцать-тридцать, не больше. Причем, ни до, ни после события я не слышала ничьих шагов на лестнице, да и никаких других звуков тоже. К тому же ни один человек физически не в состоянии воздействовать на несколько квадратных метров стены с такой невероятной мощью, — а никаких механизмов там не было. Сплошные загадки!.. Постепено я немного оклемалась от пережитого стресса, вернулась в спальню, внимательно огляделась и легла. Самое удивительное, что мне довольно быстро удалось заснуть.
Я старалась не думать о случившемся, иначе можно сойти с ума! Но когда спустя несколько дней это невероятное событие не то чтобы забылось, но как-то отдалилось, меня осенило: снова я ищу не там! Я исхожу из реалий нашего мира, тогда как оно появилось оттуда. Я отыскала то место в книге Карлоса Кастанеды «Второе кольцо силы», где описывалось вторжение олли. «На дверь напирало что-то тяжелое, дверь скрипела... Дверь была готова распахнуться в любой момент. Ударов по ней не было, было именно ужасное давление и не только на дверь, но и везде вокруг дома». И если бы в тот момент Кастанеда с Ла Гордой не переместились посредством магии — олли бы их уничтожили. Разительное сходство этого описания с происшедшим прямо-таки бросалось в глаза. Так, значит, зов олли, тот красивый, печальный и угрожающий крик, который я когда-то слышала, и который безумно меня напугал, не был простой случайностью! Судя по всему, эта смертельно опасная сущность из иного мира опять посетила меня. Но зачем? Почему именно меня?! Чем я привлекаю их внимание?..
Все эти таинственные вещи находятся за гранью моего человеческого опыта, за гранью моего рассудка вообще. У меня никогда не было учителя среди мексиканских магов-толтеков, как не было и нет ответов на все эти вопросы. Боюсь ли я очередного посещения олли? Пожалуй, нет, хотя если эта встреча состоится — навряд ли останусь в живых. Потому что, согласно Кастанеде, «бороться» с олли и победить его может лишь подготовленный маг, обладающий большой личной силой. Затем маг приглашает олли поселиться в магической тыквочке-горлянке, которую всегда носит на своем поясе. Эта тыквочка, размером с большой палец, готовится специально, и если олли переходит в нее — горлянка исчезает из нашего мира и становится невидимой. У меня нет тыквочки-горлянки. Я сравнительно нормальный человек и не испытываю ни малейшего желания общаться, а тем более «бороться» с олли, потому что даже оставшись в живых, стану перед дилеммой: что мне с ним делать?.. Но другая реальность не спрашивает, я оказалась совершенно беззащитна перед нею. И я не знаю, что мне делать и можно ли, вообще, что-либо сделать в подобной ситуации. А пока жду и надеюсь: быть может «мой» олли уже навсегда покинул наш мир и возвратился в свое измерение. А, быть может, когда-нибудь он все же настигнет меня, — и тогда это будет уже третья и, наверное, последняя наша встреча...
На протяжении нескольких лет подряд со мной происходило множество самых разных и весьма странных событий, которые никак невозможно объяснить с материалистических позиций современного прагматичного человека. По каким-то непонятным мне причинам мир давал мне возможность увидеть и почувствовать то, что не дано увидеть и почувствовать обычному человеку. Я старалась не обсуждать такие происшествия с людьми, которые не способны их воспринять, — не хотелось выглядеть сумасшедшей. Однако все тщательно записывала в дневник. Именно дневниковые записи позднее легли в основу моих «сюрреальных» рассказов, в которых правда выглядит гораздо удивительнее вымысла.
* * *
Я уже рассказывала, какое разрушительное действие произвели во мне сначала кончина бабушки, а затем и матери. Но вот уход деда по материнской линии, которого я тоже, несомненно, любила и рядом с которым прожила всю свою сознательную жизнь, почему-то восприняла гораздо спокойнее и даже как-то отстраненно. Быть может, это произошло из чувства жалости к маме, которая в то время буквально разрывалась между мной с моим драйвом — и заболевшим дедом. Позднее она признавалась мне, что у нее не было ни психических, ни физических сил тащить нас двоих, и хотя она делала все возможное для выздоровления своего отца, в душе сделала однозначный выбор в пользу дочери. Мама поступила так, как поступила бы любая самка млекопитающего: постаралась сохранить свое потомство, — однако чувство вины не оставляло ее до самой смерти
Должна сказать, что я прекрасно отдавала себе отчет, насколько трудно было матери и как она устает, деля свою любовь и силы между мной и дедом, но ничем не могла ей помочь. Мое душевное состояние, мягко говоря, оставляло желать лучшего, и чтобы хоть как-то сохранить себя, я полностью отстранилась от семейных дел, более того, желала, чтобы дед скорее умер: ведь тогда маме сразу станет легче. И, пожалуй, это не было жестокостью с моей стороны. Передо мной тоже был выбор: либо мама надорвется и тоже заболеет, либо дед, наконец, умрет. Жизнь устроена так, как устроена: старое, отжившее уходит, более сильное и молодое остается, — поэтому подсознательно я была не только готова к смерти деда, но и ждала ее, все-таки 80 лет возраст солидный! И когда это, наконец, случилось, — приняла его уход с печалью и облегчением, но отнюдь не трагически. Не было во мне того острого, режущего душу страдания, которое долго терзало мою душу после смерти бабушки. Дед всегда был частью моей жизни, постоянно находился рядом, и хотя между нами существовала взаимная привязанность и любовь, — настоящей духовной близости все-таки не было.
Незнание не освобождает человека от наказания за содеянное преступление — таковы юридические нормы. Я не раз задавалась вопросом: а принимает ли во внимание Высший Суд людское неведение, — или в той, иной жизни, действуют другие законы справедливости?.. Вопрос далеко не простой и не праздный. Преступление по неведению… Почему я вновь и вновь возвращаюсь к этому? Да потому, что в глубине души уверена: это я убила своего деда. Того самого, который возился со мной с детских лет, с которым мы вместе ходили «с ночевой» на рыбалку и варили на костре обалденную уху из пойманной рыбы, а потом пили вкуснейший чай со смородиновым листом… Уже много лет меня преследует чувство вины. Но ведь я тогда еще ничего не знала! Не знала и не понимала.
Напомню в двух словах, что же произошло…
Обычно в дневное время дед всегда отправлялся за покупками, вот я и договорилась с Генрихом Петровичем, что в середине дня он зайдет ко мне на чашку кофе. Тогда я была от него без ума и ждала от свидания чего-то сверхъестественного: признаний в любви, страстных объятий т. д., и т.п. — подобные фантазии всегда роятся в голове влюбленной девушки. Но дед, как назло, упорно торчал дома и явно никуда не собирался. Злая, как тысяча чертей, — такой облом! — я решила встретить Генриха на улице, наплести с три короба и перенести рандеву на более удобное время. Это теперь я вполне понимаю, что рандеву существовало лишь в моем воспаленном воображении, а Генрих действительно собирался заглянуть на чашечку кофе и поболтать о литературе с неглупой, сумасшедшей и влюбленной в него девицей, — любому мужчине приятно.
Оделась потеплее — зима в разгаре — и спустилась во двор. Кружила по заснеженному скверу перед домом, стараясь не пропустить вожделенного гостя, переживала, что не могу остаться с ним наедине, и злилась на сиднем засевшего в своей комнате деда. Как вдруг, будто что-то заставило меня взглянуть на окна нашей квартиры: в открытой форточке кухонного окна торчала дедова голова, издали я даже разглядела очки на его носу. Мной овладел приступ бешенства. Как?! Следить?.. За мной!? Да что он себе позволяет!.. В ярости я замахала на него руками и что-то заорала. Дед тотчас ретировался. А я еще долго не могла отойти от охватившей меня злобы. Дикой, неконтролируемой злобы.
Вот тогда-то я его и долбанула!
Декабрьская стужа не лучшее время для прогулок, так что довольно скоро я замерзла и вернулась домой. На деда все еще злилась, хотя уже понимала, что следил он за мной не из праздного любопытства: в предвкушении заветного свидания я вела себя, как умалишенная, неудивительно, что дед испугался, — к тому времени я неоднократно пыталась покончить с собой. Генрих тогда так и не появился, уж не помню по какой причине. Зато дед подхватил сильнейшую простуду, осложнившуюся затем двусторонней пневмонией, и довольно быстро угас.
Прошло еще довольно много времени, прежде чем я пришла к мысли, что стала причиной его гибели. Именно я, а не банальная пневмония. Своей злобой и ненавистью я нанесла такой мощный энергетический удар по его биополю, что, в конечном итоге, это повлекло смерть. Осознание того, что во мне дремлет какая-то слепая и злобная сила, доходило до меня с трудом и через большое внутреннее сопротивление. Долго не хотелось в это верить, но факты — вещь упрямая, и однажды некоторые, ранее ускользавшие от моего внимания детали, внезапно соединились в звенья одной цепи и заставили меня ужаснуться самой себе. Я вдруг увидела то, что находилось как бы на краю моего восприятия, и чему я никогда не придавала значения, воспринимая как некую данность, присущую мне с детских лет. Трезво оценить ситуацию мешало и развитое чувство юмора: я всегда могла посмеяться от души и над собой, и над окружающими. К тому же, события казались случайными, не представляли ничего из ряда вон выходящего, и зачастую были весьма забавны. Но однажды я обратила внимание, что стоит мне на кого-то разозлиться, как с этим человеком буквально на моих глазах приключается какая-нибудь неприятность. Так, наглая девица, проскочившая передо мной без очереди, тут же лишилась купленного на вожделенный кинофильм билета (его унес порыв ветра); сильно толкнувший меня парень подвернул себе ногу; а у автомобиля, едва не наехавшего на меня, мгновенно и надолго заглох мотор. Если бы мотор трогающегося с места автомобиля или же мотоцикла заглох один-два раза, — это вполне можно отнести на счет случайностей, но когда число подобных «случайностей» перевалило за несколько десятков, я внезапно этому удивилась, и начала за собой наблюдать. Наблюдение привело к открытию, которое сначала меня озадачило, а затем испугало. Дело в том, что вырисовывалась странная связь между моими эмоциями и последующими событиями: словно вместе с моей злостью, раздражением, испугом, ненавистью и т.п. вовне выплескивалась некая зловещая сила, отрицательно воздействующая на людей и предметы и влекшая за собой цепь не контролируемых, а иногда и разрушительных, событий.
О, теперь-то я великолепно знаю это чувство, рождающееся в глубине моего существа!.. Темное, яростное, полное неукротимой злобы, оно напоминает мне слепое чудовище, которое с дикой ненавистью набрасывается на любого, кто мне неугоден, и пытается уничтожить. Это чувство, вероятно, создает мыслеформу огромной силы, которая, вырываясь из-под моего контроля, способна убивать. Осознание того, что во мне живет Зло, привело меня в ужас. Теперь я стараюсь контролировать свои чувства, и когда меня захлестывают эмоции и, не приведи бог, я вдруг начинаю ощущать в себе зарождение