Літературна кіровоградщина литературная кировоградщина поезiя проза гумор сатира публiцистика альманах кІровоградської обласної організації конгресу літераторів україни українська поезія алла Ковалішина

Вид материала

Содержание

ЮМОРАнатолий Юрченко, г. Кировоград
Чапай – не-Чипай
Красные – не достигшие стадии «белочки» Каппелевцы
Брат Митька
Василий Иванович
Продюсер Анатолий Юрченко.
Обрывал на нужном месте
Валерий Сиднин
Похмельный контраст
Антология одного стихотворения

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8

САТИРА

ЮМОР

Анатолий Юрченко, г. Кировоград

Хулиганский юмор

Love story

Двое у стойки бара были похожи на джентльменов, в одиночестве заливающих горе.

– Я звал ее Рыжиком, – сказал вдруг один слегка заплетающимся языком. – Рыжик! Моя рыжая норовистая лошадка...

– Оригинально, – откликнулся второй, стараясь твердо выговаривать слоги. – Весь-ма ори-ге-ниально! А я свою звал п-просто Киской. П-потому что не знал, что к-киски гу-ля-ют с-сами п-по себе.

– Вы что, противоугонное ей не поставили? – сильно удивился первый и чуть не расплескал свой бокал. – Я своей сразу п-поставил... п-противоугоннное!

– Гени-оргально! – изумился второй. – А мне и в голову не п-пришло!.. А... к-куда?!

– Вам не все равно? – отмахнулся первый уже пустым бокалом. – Отдали бы ее чисто про-фессио-налам...

– П-професси-оналам?! – чуть не поперхнулся второй.

– Ну да! Не самому же возиться! И все, что вам нужно было после этого з-знать, это где у нее выключатель!

– А у моей выключателя не б-было, – горько пожаловался второй. – С-совсем!..

– С-сами и виноваты! – констатировал первый и дал бармену знак повторить. – Или вы ее с рук б-брали?

Второй замер, не донеся бокал до губ.

– А это имеет з-значение? П-простите, а вы про свою ин-тере-совались? Из... чьих р-рук?

– Моя была новенькая! – отрезал первый. – Ну, обкатка, конечно, д-да... Но ведь про-фессио-налы не в счет! И два года, о!.. Моя Рыжик была просто б-безотказна. Прямо дикий мустанг! И вдруг – капризы...

– И Киска была безотказна, – слабо запротестовал собеседник. – А к-капризы... это, наверно, у в-всех?

– Не у всех сразу! – отмахнулся первый. – Но если н-начинаются, то... Я ее как-то маслом залил. Нет, нормальное чистое масло в натуре! А она как начала коленца вы-киды-вать... Нет, ну с чего!.. Я к ней и так, и этак, а она ни в какую!.. Ах, говорю, стерва! Тут-то она и завелась!..

– М-маслом?! Ор-ги-о-нально! Я свою однажды шампанским залил – уж она так завелась!..

– Ша-ша-шампанским?! – еле выговорил первый. – А... а... куда?!

– Ну... везде...

– Вы бы ее еще конкретно кетчупом залили, экспериментатор! – взорвался первый, но вдруг остыл. – Впрочем, какая разница? Все равно рано или поздно приходится от них избавляться. У м-мужчины должны быть в жизни хотя бы два счастливых момента. Первый – это когда она стала твоей. Второй – когда ты от нее избавился... Только два мгновенья, так мало!.. Зато с к-каждой. Я сделал это! И поэтому счастлив. Но мне ее было жаль в натуре – и поэтому я здесь!

– Что, – прошептал второй, трезвея, – что вы с ней сделали?

– То же, что и все, но вам-то что за дело?!

– А вы не могли бы то же самое сделать с моей? – зашептал второй еще тише.

– А она до сих пор ваша? – удивился первый. – Я думал, вы свою тоже... как я... и с-сами...

Оба в недоумении уставились друг на друга.

– Извините, джентльмены, – вмешался вдруг бармен, – но вы все время говорили о разном. Вы, – кивнул он первому, – о машине. А вы – о женщине.

Оба уставились на бармена.

– Прошу прощения, джентльмены, – прохрипел бармен, пятясь. – Если наоборот, то, извините, джентльмены, я ничего не слышал!

Чапай – не-Чипай

Анонс современного фильма на несовременный сюжет

Действующие лица

Белые – любители ходить в психическую атаку (на почве «белочки»)

Красные – не достигшие стадии «белочки»

Каппелевцы – тоже белые, любители ходить к Капе (Капитолине – командиру бабьего батальона)

Капельницы – подчиненные Капы

Василий Иванович, он же Чапай – крутой командир, в украинском батальоне прозванный НЕ ЧІПАЙ, БО ВБ’Є

Фурманов – писатель (кем ему еще быть с такой фамилией), но оперу не пишет

Анка-полуношница – фантастической целкости пулеметчица

Петька-ординарец – весь увешан орденами

Брат Митька – внесценический персонаж (из митьков)

Краткое содержание фильма

Массовые сцены. Сцены батальные и постельные (тоже массовые). Петька клеится к Анке, но Анка с утра до ночи косит всех налево и направо, поэтому Петька идет налево. Фурманов косит под политработника. Задает идеологически грамотные вопросы: «Василий Иванович, ты за какой Интернационал?» – «Я – за демократию», – отвечает Василий Иванович, не задумываясь (че тут думать, действительно!). Брат Митька просит ухи, но Петька систематически срывает рыбалку, погоны (с Митькиного брата) и дурное настроение (с бодуна).

Белые – в мундирах. У Василия Ивановича в мундире только картошка. С ее помощью он создает первый анекдот про себя: «Где командир? Впереди на лихом коне!» – то есть командир всегда на высоте. Особенно если высота – в тылу.

После этого белые, как последние психи, идут в атаку. У Анки происходит задержка. Петька в растерянности. Василий Иванович на всякий случай посылает Фурманова подальше – то ли в штаб фронта, то ли вообще.

В отсутствие Фурманова в фильме начинается то самое – в смысле самое то. В финале Василий Иванович плывет вниз по Днепру в демократическом Киеве, массовка бежит по берегу, а Владимир смотрит на все это с высокой горки.

В ролях

Василий Иванович – Арнольд Шварценеггер.

Фурманов – Сильвестр Сталлоне.

Петька – Ален Делон.

Анка – Анджелина Джоли.

Митька – Дмитрий Харатьян.

Участвуют кинокомпании

«Мосфильм» (Россия) – красные; «Ленфильм» (она же) – белые; «Интерфильм» (Франция, Италия, США и так далее) – голубые; киностудия им. А.Довженко (Утопия) – внесценические персонажи.

Продюсер Анатолий Юрченко.

Оборвыши

Чем меньше женщину мы любим

Тем легче нравимся мы ей,

И тем ее вернее губим

Средь обольстительных страстей.

(Александр Сергеевич Пушкин, поэт)

Чем меньше женщину мы любим, тем легче!..

(Султан Сулейман: послание гарему)

Чем меньше женщину мы любим тем…

(Роман Виктюк, режиссер)

Чем меньше ж…

(Наоми Кемпбелл, топ-модель)

Обрывал на нужном месте

Анатолий Юрченко, пересмешник.

Пардон вам – пародия

4 месяца во рву, в кювете посреди Европы...

...ну как тут выжить без горилки?..

Ну сколько ж можно созерцать посконно русские картины,

чтоб за границами опять взгляд поломать о те же спины?..

...и пьем не травы, а отравы.

Валерий Сиднин,

газета «Молодий комунар», 25 января 1992 г.

(Исторический фон: полтора месяца назад

де-юре распался СССР;

Украина ввела купоны, без них ничего не купишь;

с ними – тоже: полки магазинов почти пусты;

после горбачевской «борьбы за трезвость» пустуют и полки винно-водочных отделов; в этот период и вернулся из Европы, где работал по контракту, поэт Валерий Сиднин.)

Похмельный контраст

Я средь Европы жил во рву, но шпильки отметаю сразу, –

какое, к дьяволу, я вру?! – был с ванной ров и с унитазом!

Европа, соблазняя нас, в витринах скалила бутылки:

ликеры, виски, шерри, шнапс и чуть не сто сортов горилки!

И мы гудели – высший класс!.. Но русский дух витал над нами:

лицом бодая унитаз, икал я русскими стихами.

Пока за перестройкой вслед вы шли и распрямляли спины,

среди Европы зрил поэт исконно русские картины...

Но хмель и бред слетели вдруг: истек контракт – и я вернулся,

трезвея, посмотрел вокруг – и, как в кошмаре, содрогнулся!

Опохмелиться?.. Негде взять вина, что наполняло чашу!..

Тут я невольно вспомнил мать!.. Да только не свою, а вашу!..

Как дальше жить? Кто даст ответ? Хоть волком вой, хоть жри опилки...

Ну как тут выжить без горилки?.. А на нее купонов нет!

За что, товарищ Горбачев, нам эти времена и нравы?

Ведь неповинны мы ни в чем, а пьем – не травы, а отравы!

1992 год

Письмо в ООН

В Организацию Объединенных Наций

Копия – в ЮНЕСКО

от Бормощука Сергея Ивановича,

гражданина, европейца

1 апреля 2011 года

Доброго вам настроения, уважаемые дамы, господа, леди и джентльмены, а также товарищи… Нет-нет, не «товарищи» – а товарищи! По несчастью! Доброго настроения, пока не испортилось…

Дело в том, что как раз сегодня, ровно тридцать лет назад, в нашей стране впервые перевели стрелки часов на ваше летнее время, и теперь я точно знаю, отчего у вас упала рождаемость. То есть сначала – у вас. А теперь – и у нас! Из-за вашего клятого времени! А вы там сидите себе и даже в ЮНЕСКО в ус не дуете!

Чтобы поверили, расскажу на собственном примере.

В тот день, ровно тридцать лет назад, мы с женой встали утром как обычно. То есть по часам – как обычно. А на самом деле на час раньше, потому что еще с вечера, как нам заранее объяснили, перевели стрелки всех часов на час вперед.

Хотя сперва я думал, что это первоапрельская шутка! Какое еще летнее время, если до лета целых два месяца? Оно, что, лето, из-за этого придет на час раньше?! А если и придет – что от этого изменится?..

Но, оказалось, изменилось много! И слишком!..

Я это почувствовал в то же утро по дороге на работу. Да еще в троллейбусе! Это был ужас! То есть не оттого ужас, что лето стало на час ближе, а от другого! От того, что обычно происходило со мной на час раньше и еще в постели. Но в троллейбусе!.. Хорошо еще, что не было давки, а я надел длинное пальто! По лицам других мужчин было видно, что они чувствуют то же самое. Да и по лицам женщин было заметно, что уже весна, а безжалостный будильник вырвал их, бедняжек, из постели на час раньше…

Наверно, наш тогдашний престарелый Ильич-второй что-то перемудрил со стрелками. Ему-то самому весна была без разницы, а просто хотелось на час раньше попасть в лето, где уже тепло…

Но еще хуже стало вечером. Мы с женой из-за проклятой передвижки стрелок никак не могли сообразить, когда нужно лечь спать – на час раньше или на час позже? И в конце концов просто упали в постель без сил, потому что утром не выспались. А каждое утро – и опять в троллейбусе! – я снова и снова боролся с растущим зовом весны, а потому возвращался домой совсем обессиленный и сильно нервничал. А ведь ничто так не влияет на некоторые способности мужчины, как нервы…

Я очень надеялся на осень – на обратный перевод стрелок. Но тут оказалось, что мой организм как бы адаптировался и хочет спать на час раньше, чем нужно, а утром никак не поймет, когда нужно проснуться. И мы с женой тем более ничего не могли понять, а в результате рождаемость в нашей семье сильно упала…Так, что ее теперь никакой виагрой не поднять…

Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что у нас каждый год, двигая стрелки туда-сюда, отбирали из жизни по два часа времени! И за тридцать лет отобрали двое с половиной суток! Из жизни!.. И не просто из жизни – а из самых, может быть, радостных ее минут, которых и без того немного…

Я уже не спрашиваю, кто и как их вернет. Я хочу спросить другое: а может, хватит стрелки двигать?.. Нам с женой это уже вряд ли поможет. Но, может быть, следующие поколения, пусть даже сильно поредевшие из-за двиганья стрелок, еще смогут вернуть рождаемость обратно? Чтобы не вымер гомо сапиенс-европеец, как вымерли некогда динозавры…

Остаюсь с надеждой, гомо сапиенс Бормощук С.И.

Письмо доставил (в ООН и ЮНЕСКО)

Анатолий Юрченко.

АНТОЛОГИЯ ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ

Стихи поэтов Одессы

(Южнорусский Союз Писателей,

Одесская областная организация КЛУ)

Александр Леонтьев

Магдалина

В ту ночь она сошла с ума.

Дурнушка – ей привиделось сиянье,

И над водой парящая сума

Отца, идущего навстречу, – пьяный

Я целовал её ключицы и вопил,

Что это я отец, а тот, другой – убийца.

И, не мигая, мозг мой – пил

Скрижали Бога – тощий кровопийца!

Она молчала, а потом сдалась,

Дурнушка, девочка, подруга.

Огонь свечи кривлялся, не таясь, –

И я рассёк печать Земного круга!

И свет небес полился на лицо

Той сумасшедшей, что была невинна

невинностью последней, и кольцо

она надела мне на палец, – Клином

Сквозь рёбра проступила пустота…

Смирение дурашливой блудницы,

И плакала она, когда меня с креста

Поволокли в багряной плащанице,

И, припадая к сломанным стопам, –

Она шептала изумлённо: «Судьи?!»

А по земле дымился алый шрам,

И с жадностью лизал его Иуда.

Алёна Щербакова

***

Протяни мне свой город, пронзивший насквозь

Отчужденьем каналов и каменных поз,

Где кусающий северный ветер – форпост

За оградами в полный рост.

Мы срывались – построчно – с его этажей

В потаённой гортани прозрачных теней,

Чтоб отчаливать нерпой в густевшую мглу,

Точно лёд, пробивая железный валун.

Город, раненный сном, опрокинул наш взгляд

В глубину отреченья, как полый снаряд,

Заколов нежность лет медным шпилем разлук,

Прирастающих к улиц сырому нутру.

Так стреляй мне обоймою окон в глаза,

Оживлять заставляя – и вновь исчезать…

Чтоб не видел, как каждое слово горчит

Мой тревожный связной, мой невидимый гид.

Анна Стреминская

***

Капли дождя на папирусах высохших листьев,

В каплях миры отражаются ярко и рвано.

Всюду костры – в них сгорают легчайшие жизни.

Дымная и хризантемная нынче нирвана…

Вечер, трамвай, психбольница, фонарь и аптека –

Все в этой части вселенной для счастья на месте.

За освещенным окном – силуэт человека.

Я же все мимо – с листвою мне падают вести.

Не научилась я жить и всегда я была такою,

Что важнее всего была осень с ее дыханьем.

И для меня мешок с опавшей листвою –

Все равно, что наволочка Хлебникова со стихами.

Валерий Сухарев

***

Остывший чай заката, и наискосок

и порознь гуси в небе тянут выи;

у променада шторм, и в рытвинах песок,

и ревуны гудят сторожевые.

Ноябрь лежит, как медная доска,

на этих склонах, склонных к анемии,

прохожего спина – она тоска,

и драпает под ветром драп... Прими я

еще грамм двести – стану громко петь

из «Тоски» или «Битлз» или марши,

один на склонах, в лиственной толпе,

и дело это в общем-то не ваше.

Уже по вечерам седеет ствол

платана и упорствуют эолы,

раскачивая тяжких штор подол,

и отсвет ночника метут подолы.

И в доме тишина. Она сидит

в пижаме в кресле, и меня листает,

и жадный полумрак дает в кредит

и блик, и тень. Их розница простая

вас примиряет с жизнью за окном,

с тоской водопровода в полвторого;

и воздух спит, мерцает волокно

ноябрьских заморозков, и пустеет слово,

слетая сгустком пара изо рта,

драконом смысла, что давно утрачен...

На перекрестке пляшет пустота,

чтобы согреться так или иначе.

Галина Маркелова

Дождь

Нечаянно был мною вызван дождь,

и он прорвался,

прошумел,

пролился,

с такой неистовою силой,

чтобы прозреть, как нелюбима я тобою… Что ж!

Мне страсть,

неистово,

дробь мимолётных шквалов,

когда бранишь меня ты за вечерним чаем,

намёк дают

на птичий хор

о светлом утре, что оповещает…

И только я боюсь, что регулярный дождь,

размеренный, занудливый – поселит в душах наших,

о, не ложь, а равнодушье,

холодность осеннюю,

Я так боюсь, что сил не хватит мне

дождаться снова лета,

солнца,

слова,

пускай не одобрения, а так,

в сердцах тобой оброненный пустяк…

Евгения Красноярова

По ночам

По ночам, когда город немеет, трамваи

Обо всём позабыв и пьянея от воли,

Отрекаясь от рельс, собираются в стаи,

И, минуя депо, отправляются в поле.

Они дышат взахлёб, пьют подземные токи

И глядят в телескоп на Созвездие Льда.

У любого из них есть свой Бальдр и Локки

И своя именная на небе звезда.

Они долго стоят у железной дороги

И глядят на составы, бегущие мимо.

Они просят Железного Бога о многом,

Но всего горячей о судьбе пилигримов.

И в ознобе от веры в заветное чудо,

По задворкам разбитых запоем застав,

Возвращаются в город, как дети Гаруды,

Повинуясь магниту маршрутных оправ.

Ирина Дежева

***

Оксюмороном одежды

С красной сумочкой в октябрьских грушах

Я хожу к папоротнику – подышать…

Ты рассказывал – в мавзолее жил

Белым у жёлтой пропасти кристаллизуя профиль

Ускользающих в странные страны крыл

Там воруны ходили, как маленькие

вертикальные мечты по песку

Проедая за корой пустыни иней

Я бросала техно что почтовый индекс на снегу

В синий рот чужих квартир, когда закат отлынул

И оставляю себе монастырскую стену для танца

Детские записи

Палеолит

Потоп, презирающий сословные отказы

Ища туэктский барабан

И остров, где тебя ещё никто не любил

И не знает о прахе над землёй голода « НО» -

Японское сватовство

Приостановленных алмазов…

Ирина Дубровская

Лилит

Как живётся вам с стотысячной,

Вам, познавшему Лилит…

М. Цветаева

С ней, наверное, проще и легче, Адам?

Не противится воле твоей никогда,

И кротка, и покорна вторая,

Видно помнит изгнанье из рая.

И собой хороша, и хитра, и мудра

Плоть от плоти твоей (говорят – из ребра?).

Тяготит только грех первородный.

Ну, а я, как и прежде – свободна.

Говоришь, что ты выбрал покой и уют,

Только боли сердечные спать не дают.

В дуновении ветра ночного

Слышишь голос мой снова и снова.

То не сердце, несчастный, то память болит –

Никогда ты не сможешь забыть о Лилит!

Это боль об утраченном рае,

И её не излечит вторая.

Ты, познавший сакральную сущность огня,

На безмозглую плоть променявший меня,

Утешаешься жалким подобием,

А ночами взываешь к свободе?

Со второй оставайся, живи без затей

И плоди вместе с нею бескрылых детей,

Первородством торгующих робко,

Чечевичной прельстившись похлёбкой.

Не шепчи бесполезных бессвязных молитв, –

Никогда ты не сможешь забыть о Лилит,

Что дыханию ночи подобна

И как ветер – легка и свободна.

Мария Савченко

***

На узкопесчаной полосе

Коготки ракушек

Царапают стопу,

Что смущённо нащупывает

Влажную бровку

Схлынувшей волны,

До очередного выдоха,

Поршневого движения

Диафрагмы моря-морены,

Души опочивальни.

Выточенной лаской голышами

Гнездятся там икринки

Еще не сбывшихся миров.

Водоросли,

кутанно,

и агар-агар.

Только в морской воде глаза живут раскрытыми,

Равновеликой отражённому небу

Территории,

Не подчинённой холодам,

Колыбели любого прекрасного далёка.

А ветер спину парусит,

Нетерпеливо ножкой топая,

Торопит…

Две ладони: сумрака,

Согретого в кармане ночи,

И горизонта, остуженного

В колодце предрассветном,

Все ещё я чую на челе,

Хотя не сплю и хлопают ресницы

Актрисы – актиниями

Кадрируя решимость.

Заботливые руки

Берегут мой взгляд

От фейерверка вспышек.

Семён Абрамович

Blog

Содержание