Сегодня ночью я читала "Полторы комнаты" Бродского

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 43

Под самоуверенностью и некоторой агрессивностью

скрывается, очевидно, комплекс неполноценности.

Чувство превосходства над всеми. Над начальством -

особенно, что, конечно, им не нравится.

Чтобы быть его другом, надо научиться видеть мир его

глазами. Любить то, что он любит, и ненавидеть его врагов.

1987 год, 5 января. Письмо от Джеммы Салем:

"Сегодня хоронят Андрея Тарковского на русском кладбище под

Парижем. Должны были перевезти в Москву, для чего был заказан

цинковый гроб, но Лариса решила по-своему. Перед смертью

Андрея они с Ларисой приняли французское подданство - чтобы

Лариса здесь получала пенсию".

В начале февраля восемьдесят седьмого года Театр на Таганке

был на гастролях в Париже. Многие наши актеры сразу же поехали

на русское кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, чтобы поклониться

могиле Андрея Тарковского. У меня же были кое-какие

московские поручения к Ларисе Тарковской, и я решила, что,

встретившись с ней, мы вместе и съездим туда. С ней мы не

встретились. Но это другая история...

228

В первый же день я помчалась смотреть "Жертво-

приношение". Мы сидели с Джеммой Салем в небольшом уютном

зале недалеко от театра "Одеон", где проходили наши гастроли; в

зале, кроме нас, было еще несколько человек, случайно забредших

на этот поздний сеанс, чтобы отогреться в уютных мягких креслах.

Начало сеанса затягивалось, потому что где-то там - в

администрации - решалось: стоит крутить кино для такого

маленького количества народа? Наконец все-таки смилостивились

- не отдавать же деньги обратно, - картина началась. Я смотрела

этот фильм и плакала от наслаждения и соучастия и думала, что

бы творилось в Москве, какие бы длинные очереди стояли перед

кинотеатром! В то время имя Тарковского было под каким-то

непонятным полузапретом, и только иногда удавалось посмотреть

его старые картины где-нибудь в Беляево-Богородском - в

темных залах старых Домов культуры окраины Москвы.

...Уже к концу гастролей, отыграв "Вишневый сад", я

сговорилась поехать на могилу Тарковского с Виктором

Платоновичем Некрасовым и с нашим общим приятелем -

французским физиком Андреем Павловичем, с которым долго

ждали Некрасова в его любимом кафе "Монпарнас". Наконец он

появился, здороваясь на ходу с официантами и завсегдатаями

этого кафе. Мы еще немножко посидели вместе, поговорили о

московских и французских новостях, Некрасов выпил свою

порцию пива, и мы двинулись в путь.

Сен-Женевьев-де-Буа - это небольшой городок километрах в

пятидесяти от Парижа. По дороге Некрасов рассказывал о

похоронах Тарковского, о роскошном черном наряде и шляпе с

вуалью вдовы, об отпевании в небольшой русской церкви, о

Ростроповиче, который играл на виолончели на паперти, об

освященной земле в серебряной чаше, которую, зачерпывая се-

ребряной ложкой, бросали в могилу, о быстроте самих

229

похорон без плача и русского надрыва, о том, как быстро все

разъезжались, "может быть, поджимал короткий зимний день", -

благосклонно добавил он. Сам Некрасов на похоронах не был,

рассказывал с чужих слов. Но, как всегда, рассказывал интересно,

немного зло, остроумно пересыпая свою речь словами, как говорят,

нелитературными и тем не менее существующими в словаре Даля.

Я же вспоминала Андрея начала шестидесятых, когда он нас

удивлял то первыми в Москве джинсами, то какой-то необычной

парижской клетчатой кепочкой, то ярким кашне, небрежно

переброшенным через плечо. К костюму у него было отношение

особое.

Когда я у него снималась в "Зеркале" в небольшой роли,

Андрей дотошно подбирал в костюмерной мне костюм. Мы

перепробовали массу вариантов, но его все что-то не устраивало. Я

сама люблю подолгу возиться с костюмом в роли, но даже я

взмолилась: "Что же Вы все-таки хотите, Андрей?" Он не мог

объяснить и только просил: ну, может быть, еще вот эту кофточку

попробуем или еще вот эту камею приколем. В конце концов мы

остановились на блузке с ручной вышивкой, поверх которой

накинута вязаная вытянувшаяся старая кофта. Потом я поняла эту

дотошность - мне показали фотографию 30-х годов. На ней -

мать Андрея (Рита Терехова на нее похожа) и ее подруга Лиза,

прототип моей героини, полная высокая женщина с гладко

зачесанными назад волосами. Я на нее совершенно не походила.

Почему Андрей хотел, чтобы именно я играла эту роль, - до сих

пор не пойму.

Еще раньше - в "Андрее Рублеве" - он мне предлагал

играть Дурочку, но я тогда была слишком глупа, чтобы

соглашаться играть Дурочку, да еще для меня совсем невозможное

- писать в кадре.

В "Солярисе" Андрей опять стал меня уговаривать играть у

него. Сделали кинопробу. Мы тогда много

230

спорили: где грань, перейдя которую героиня "Соляриса" из

фантома превращается в человека, научается чувствовать. Андрей

говорил, что эта грань - в страдании, а я считала, что в юморе,

самоиронии. Обнаружив, например, что на ее платье сзади нет

пуговиц, она должна рассмеяться. Научиться смеяться и через это

- очеловечиться. Ведь страдают и животные, а чувством

самоиронии наделен только человек...

Пробы прошли хорошо, и мы решили работать вместе. Но

меня не утвердил худсовет "Мосфильма" - я была тогда в

"черных списках".

Когда Андрей приступил к работе над "Зеркалом" , мне

принесли один из первых вариантов сценария. Предполагалось, что

Тарковский будет снимать свою мать, где в кадре - бесконечные

вопросы к ней:

от "Почему ты не вышла снова замуж, когда нас оставил отец?" до

"Будет ли третья мировая война?". А в ее ответах, воспоминаниях

возникают сцены, в которых мне предлагалось играть ее в разные

периоды жизни. Но в это время Тарковскому привели на пробы

Риту Терехову, которая была удивительно похожа на его мать в

юности. И Андрей с Александром Мишариным, соавтором

сценария, все переписали. Сценарий стал абсолютно игровым.

Главная роль была у Риты, а мне достался эпизод.

(Много лет спустя прочитала в "Мартирологе" Андрея

Тарковского о подготовке "Зеркала": "Хочу работать с

Демидовой. Но нет... Она слишком чувствует себя хозяйкой на

площадке...")

Работать с Тарковским очень хотелось. Я бросала все свои

дела и мчалась на студию. "Зеркало", например, долго не

принимали. Я раза два или три летала из других городов в Москву,

чтобы переозвучить какое-нибудь одно слово.

Не зная, как играть, я всегда немного "подпускаю слезу".

Снималась, например, сцена в типографии.

231

Сначала мой крупный план, потом Риты Тереховой. У меня не

получалось. Я не могла точно понять, что от меня нужно. Стала

плакать. Тарковский сказал - хорошо. Сняли. План Риты. Тоже

мучилась. Заплакала - сняли. Хорошо. Мы потом с ней

посмеялись над этим и рассказали Андрею. Он задумался, занялся

другим делом, а потом неожиданно - так, что другие даже и не

поняли, к чему это он: "А вы заметили, что в кино интереснее

начало слез, а в театре - последствие, вернее, задержка их?"

В этой же сцене снимали мой монолог о Достоевском, о

капитане Лебядкине, о самоедстве, самосжигании. "Проклятые

вопросы" Достоевского решаются в тридцать седьмом году, когда

и происходила эта сцена, а в то время само имя Достоевского

нельзя было произносить. Для Андрея все это было очень важно.

Вечные вопросы о Боге, о бессмертии, о месте в жизни. Откуда

мы? Ведь "Зеркало" - это фильм в первую очередь о тех

духовных ценностях, которые унаследовало наше поколение

интеллигенции от предыдущего, перенесшего трудные времена,

войны и лишения, но сохранившего и передавшего нам духовную

ответственность.

Такие вопросы Тарковский средствами кино пытался передать

зрителю только через себя, через самопознание и

самоопределение. Этот самоанализ рождался в муках и боли, ибо

взваливал он на себя решение неразрешимых человеческих

вопросов. Отсюда поиски спасения, искупления,

жертвоприношения. Тарковский в конце концов принес в жертву

свою жизнь.

...Мы подъехали к воротам кладбища, когда уже начало

смеркаться. Калитка была еще открыта. При входе - небольшая

ухоженная русская церковь. Никого не было видно. Мы были

одни. Кладбище, по русским понятиям, небольшое. С тесными

рядами могил. Без привычных русских оград, но с такими

знакомыми и любимыми русскими именами на памятниках: Бу-

232

нин, Добужинский, Мережковский, Ремизов, Сомов, Коровин,

Германова, Зайцев... История русской культуры. Мы разбрелись по

кладбищу в поисках могилы Тарковского, и я, натыкаясь на всем

известные имена, думала, что Андрей лежит не в такой уж плохой

компании.

Отчетливо помню тот день, давным-давно, когда я еще

пробовалась у него в "Солярисе". По какой-то витиеватой

ассоциации разговора о том, что такое смерть, мы поделились

каждый своим желанием, где бы он хотел лежать после смерти. Я

тогда сказала, что хотела бы лежать рядом в Донском монастыре,

около стены которого захоронена первая Демидова, жена того

знаменитого уральского купца. Андрей возразил:

"Нет, я не хочу быть рядом с кем-то, я хочу лежать на открытом

месте в Тарусе". Мы с ним поговорили о Цветаевой, которая тоже

хотела быть похороненной в Тарусе и что там лежит камень с

надписью: "Здесь хотела бы лежать Цветаева". Как известно,

Цветаева повесилась в Елабуге 31 августа сорок первого года.

Когда ее хоронили, никого из близких не было. Даже ее сына. И

никто не знает, в каком месте кладбища она похоронена. Могилу

потом сделали условную.

Высоцкий часто рассказывал, как они все дружно жили одной

компанией на Большом Каретном и как Тарковский тогда мечтал

построить большой дом под Тарусой, где бы они продолжали

жить все вместе, коммуной.

Дом под Тарусой Тарковский спустя много-много лет

построил, но жил сам там мало...

С этими и приблизительно такими мыслями я бродила по

кладбищу Сен-Женевьев-де-Буа. Вдруг издали слышу голос

Некрасова: "Алла, Алла, идите сюда, я нашел Галича!" Большой

кусок черного мрамора. На нем - черная мраморная роза.

Внушительный памятник рядом со скромными могилами первой

эмиграции. В корзине цветов, которую мы несли на могилу Tap-

233

ковского, я нашла красивую нераспустившуюся белую розу,

положила ее рядом с мраморной. Мы постояли, повспоминали

песни Галича - Виктор Платонович их очень хорошо все знал -

и пошли дальше на свои печальные поиски. Нас тоже "поджимал

короткий зимний день". Время от времени я клала на знакомые

могилы из своей корзины цветы, но Тарковского мы так и не

могли найти. И не нашли бы. Помогла служительница.

Тарковского похоронили в чужую могилу. Большой белый

каменный крест, массивный, вычурный, внизу которого

латинскими крупными буквами выбито: "Владимир Григорьев,

1895-1973", а чуть повыше этого имени прибита маленькая

металлическая табличка, на которой тоже латинскими, но очень

мелкими буквами выгравировано: "Андрей Тарковский. 1987

год". (Умер он, как известно, 29 декабря 1986 года).

На могиле - свежие цветы. Венок с большой лентой - от

Элема Климова, который был в то время председателем Союза

кинематографистов и должен был перевезти тело Тарковского в

Россию, чтобы похоронить под Тарусой. Но Лариса Тарковская

возражала, и Элем остался на похоронах Андрея в Париже.

Я поставила свою круглую корзину с белыми цветами. Шел

мокрый снег. Сумерки сгущались. В записной книжке я пометила

для знакомых, чтобы они не искали так долго, как мы, номер

участка - рядом на углу была табличка. Это был угол 94-го -

95-го участков, номер могилы - 7583.

Служительница за нами запирала калитку. Мы ее спросили,

часто ли здесь хоронят в чужие могилы. Она ответила, что земля

стоит дорого и что это иногда практикуется. Когда по прошествии

какого-то срока за могилой никто не ухаживает, тогда в нее могут

захоронить чужого человека. Мы спросили, кто такой Григорьев.

Она припомнила, что это кто-то из первых эмигрантов. "Есаул

белой гвардии", - добавила она (рядом были могилы

белогвардейцев и Деникина). "Но

235

почему Тарковского именно к нему?" - допытывался Некрасов.

Но она - француженка и была не в курсе этой трагической

истории, да и не очень понимала, о ком мы говорим. И мы тоже

не очень понимали причины такой спешки, когда хоронят в

цинковом гробу в чужую могилу. Почему было не привезти его

на родину и не похоронить под Тарусой, как он хотел?..

Сейчас Тарковского перезахоронили в новую могилу,

недалеко от старой, потому что в том углу кладбища оставалась

свободная земля.

Крест на могиле в псевдовизантийском стиле, со странной

для кладбища и Андрея надписью: "Человек, который видел

ангела..." На могиле по-прежнему цветы и русские монетки -

это кладут приезжающие из России.

Возвращались мы печальные и молчаливые. Долго потом

сидели в том же кафе "Монпарнас" на втором этаже. Опять

подходили знакомые, иногда подсаживались к нам, пропускали

рюмочку, и опять мы говорили о московских и парижских общих

знакомых. Кто-то принес русскую эмигрантскую газету с

большой статьей-некрологом об Анатолии Васильевиче Эфросе,

которого мы недавно хоронили в Москве, с прекрасной

рецензией на наш "Вишневый сад" и с коротким, но броским

объявлением, что собираются средства на памятник на могилу

Тарковского (к сожалению, эту газету у меня потом отобрали

русские таможенники). Некрасов скорбно прокомментировал:

"Неужели Андрей себе даже на памятник не заработал своими

фильмами, чтобы не обирать бедных эмигрантов..." Поговорили

об Эфросе, о судьбе "Таганки"... Некрасов был в курсе всех

наших московских дел, я ему сказала: "Приезжайте в гости" -

он ответил: "Хотелось бы... На какое-то время". Тогда ни я, ни

он еще не знали, что он смертельно болен и через несколько ме-

сяцев будет лежать на русском кладбище Сен-Жене-вьев-де-

Буа... в чужой могиле...

ТИПАЖ ИЛИ ХАРАКТЕР

Я сыграла более чем в тридцати фильмах. Работала с самыми

разными режиссерами: Тарковским, Шепитько, Авербахом,

Райзманом, Швейцером, Аловым и Наумовым, Таланкиным... -

но так и не поняла, что и как надо играть в кино. Психическая

энергия в кино - на пленке, при технической фиксации не

передается, это возможно только в живом контакте, в естест-

венном пространстве сцены и зрительного зала, пронизанном

встречными токами.

Видимо, путь актера в кино - это все-таки "я в

предлагаемых обстоятельствах". На этом основывались все

"типажные кинотеории" - от Эйзенштейна до итальянского

неореализма. Ле Корбюзье, например, посмотрев русский фильм

"Старое и новое", был восхищен деревенскими стариками-

типажами, говорил: "Могут ли с ними соперничать актеры, когда

эти люди работали над своими ролями 50, 60 и 70 лет - всю

свою жизнь?" В "Похитителях велосипедов" главную роль

безработного сыграл типаж, некто Ламберто Маджорани. Он

создал один из великих экранных образов мирового кино. И все

же всякий раз кино возвращалось к актеру-профессионалу, но,

как правило, он играл себя в предлагаемых обстоятельствах.

В кино выбирала сначала не я - меня выбирали. И не

утверждали. Потом, в конце 60-х, я сыграла в "Дневных

звездах", вроде бы появилась возможность

237

выбирать. И тут оказалось - выбирать-то не из чего:

все, что мне предлагали, было скроено на одно лицо, - это были

так называемые "умные", интеллигентные женщины, а на самом

деле - просто штамп. И я стала искать... от противного. А

вокруг твердили:

"Ну, Демидова никогда не сыграет других ролей. Вот она

раскрылась в "Дневных звездах" - это и есть ее творческое

самовыявление". Тем не менее я пыталась спорить. Поэтому

сразу и были перепады: после "Дневных звезд" - "Стюардесса",

мягкая, лирическая героиня.

После "Стюардессы" - "Щит и меч". Как-то я опрометчиво

сказала, что раскаиваюсь в своем согласии играть в этом фильме.

Это неправда. Я совсем не раскаиваюсь. Ничего не пропадает

даром - ни удачи, ни поражения, ни победы, ни ошибки. Может

быть, это были подступы к "Шестому июля"?

После "Шестого июля" стала сниматься в "Живом трупе" -

первый раз классика. До этого всегда отказывалась: просто не

видела русскую классику на экране убедительной. И, честно

говоря, пугал опыт "Героя нашего времени" в театре.

Кажется, было шестнадцать экранизаций "Живого трупа". Но

странно: кого ни спрошу, Лизу никто не помнит, хотя ее играли

очень хорошие актрисы. Вот Машу, Федю Протасова помнят,

Лизу - нет. А по пьесе-то у нее ведь очень яркая роль. В чем же

фокус?..

Я поняла: дело в том, что Лизу всегда оправдывали - играли

такой несчастной жертвой с платочком у носа. А Толстой, мне

кажется, написал ее по-другому.

Лиза не жертва.Она скорее корыстная, нежели

добродетельная. Например, есть сцена (ее почему-то из фильма

убрали), когда следователь всем троим - Протасову, Каренину и

Лизе - задает один и тот же вопрос: почему Протасову после

мнимого самоубийства посылались деньги? И ведь никто не

отвечает.

Толстой оставляет вопрос открытым. Но для себя я

239

решила: они знали, что Федор жив, и посылали ему деньги.

Поэтому и Лиза у меня - не просто заплаканная жертва: она

знала, что самоубийство Протасова мнимое, вышла замуж за

друга семьи... У нее все определенно, разумно и рассчитанно.

После фильма я получила много писем от зрителей, и они

спорили с такой трактовкой, но зато эту Лизу на какое-то время

запомнили. И спорили, мне кажется, прежде всего потому, что

существовал уже штамп - театральный, кинематографический.

Роль запомнилась бы, наверное, еще больше, если бы

режиссер сделал этот эпизод со следователем. Тем более что

следователя играл прекрасный актер Олег Борисов. Но без

режиссерской поддержки актер в кино практически остается один

на один со своими концепциями...

По этому же принципу - "я в предлагаемых об-

стоятельствах" - я сыграла свою недавнюю роль в кино -

императрицу Елизавету Алексеевну в "Незримом

путешественнике" и роль противной англичанки-ханжи в

"Маленькой принцессе", хотя они абсолютно разные.

С директрисой-англичанкой у меня было нечто общее:

любовь к неповторимому нашему пикинессу Микки, которого, к

сожалению, мало сняли в "Маленькой принцессе" - крупных

планов пожалели, а это, как выяснилось, изумительный актер.

Кстати, на примере Микки можно понять, что снимающийся в

кино является одновременно и типажем, и актером. Что Микки

уникальный типаж - никто и не сомневался. Но однажды

снимали сцену, в которой Микки лежит на столе, а я в ярости на

свою сестру палкой разбиваю стоящую на столе же вазу. На

репетиции я ее, естественно, не разбивала, чтобы не переводить

добро. Но в первом же дубле я, не рассчитав длину палки,

240

ударила со всего размаха Микки, и он кубарем полетел вниз. Я

думала, что на второй дубль он не согласится и на стол не ляжет,

но он лег, правда внутренне затаившись от страха. Я не

Blog

Сегодня ночью я читала "Полторы комнаты" Бродского

Содержание