Geum.ru

Евгения Ивановна Кириченко с доклад

Вид материалаДоклад
Подобный материал:
  1   2


Российская академия художеств


Стенограмма


Международного

научно-методологического семинара

«ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ИКОНЫ.

ТЕКСТУАЛЬНОЕ И ПЕРФОРМАТИВНОЕ»

Под руководством А.М. Лидова


16.01.2009

Е.И. КИРИЧЕНКО

«КРЕСТНОЕ ЗНАМЕНИЕ

И САКРАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО

В РУССКОЙ АРХИТЕКТУРЕ»


МОСКВА


2009









Лидов А.М

Дорогие друзья и коллеги, сегодня проходит наш очередной семинар. В начале позвольте поздравить вас всех с прошедшим Новым годом, Рождеством, святками, с наступающим Крещением. Мы еще живем в эпоху праздников и, видимо, многие еще отдыхают и не обременяют себя интеллектуальными заботами. Сегодня у нас выступает Евгения Ивановна Кириченко с докладом «Крестное знамения и сакральное пространство в русской архитектуре». Разрешите мне сказать несколько слов о Евгении Ивановне, хотя, я думаю, что всем присутствующим она хорошо известна. Это, несомненно, один из самых авторитетных и известных наших искусствоведов, труды которого по искусству и, в первую очередь, по архитектуре XIX и начала XX века стали своего рода искусствоведческой классикой. Конечно, я могу назвать чины и звания: Евгения Ивановна – действительный член РАХ, доктор искусствоведения…


Кириченко Е.И.

Почетный член. Это называется чести много, а денег нету.


Лидов А.М

Но мне кажется, что сколько бы мы этих чинов не перечисляли, все равно для профессиональной среды совершенно достаточно одного имени Кириченко для того, чтобы вызвать уважительное внимание аудитории и понимание, о ком идет речь. По этому поводу я вспоминаю шутку одного из своих знакомых, которого спросили о другом коллеге: - «А он уже защитил докторскую»? Ответ был таким: «Я не знаю, да и зачем ему - ведь он уже Панофский (можно поставить любую другую фамилию)». Сказанное абсолютно относится к Евгении Ивановне. Знаем ли мы, что она почетный или действительный член РАХ и доктор искусствоведения, ни знаем ли, по большому счету не имеет значения: Кириченко - это в каком-то смысле мифологема современной науки и предмет нашей профессиональной гордости.

Мне хотелось бы специально отметить удивительную особенность Евгении Ивановны, в общем, очень редкую, а именно необыкновенную широту понимания своего сюжета. С одной стороны Евгения Ивановна исследователь в самом важном и первоначальном смысле этого слова. Она реально добывает новые знания. Она открывает новые документы. Она первой исследует важнейшие памятники русской культуры. Не случайно, что Кириченко заслужила репутацию первооткрывателя русского модерна. Я здесь могу сослаться на свой собственный опыт нашего общения за последние несколько лет. Когда мы созваниваемся, то выясняется, что Евгения Ивановна либо только что пришла из архива, либо завтра уезжает в командировку, чтобы посетить какой-то архив или увидеть какой-то памятник, который она еще не видела. Это необыкновенно важная черта, которая заставляет доверять работам Евгении Ивановны, будь то исследования по русскому градостроительству, теории архитектуры или по Федору Шехтелю, доверять каждому слову. Понимаешь, когда читаешь эти работы, что можешь верить, безусловно – все проверено самим исследователем .

И при этом, как мы все увидим сегодня, Евгения Ивановна понимает, что описанием фактов и такой, даже в лучшем смысле слова, позитивистской историей искусства наша задача не ограничивается. Есть очень важные проблемы и явления русской духовной культуры, которые не ловятся традиционными описательными, казалось бы простыми и надежными способами исследования. Это касается любой значительной художественной культуры, но русской особенно. Не случайно Евгения Ивановна вспоминает в одной из своих работ высказывание Леонида Успенского, который очень точно отзывался о русском богословии, что это не богословие текста, а богословие образов. Хочу вам напомнить, что, например, в древнерусской традиции, и это ее очень важная особенность, которую мы часто забываем, не было доктринального богословия. То есть не было схоластики, всего, что связано с культурой артикулированной мысли, силлогизмов, текстов, которые потом переводятся в изображения, в архитектурные формы. В русской традиции этого не было. Там было, если хотите, обрядовое, литургическое богословие. И в очень значительной степени богословие образа, когда многое, может быть, самое важное существовало на уровне образов, которые не могут быть переведены в прямые очевидные тексты или строгую систему понятий. Собственно говоря, тот вопрос, который будет поднят в сегодняшнем докладе – одна из таких глобальных проблем и русской архитектуры, и русской художественной культуры в целом. Как в ней воплощается русское понимание пространства и в чем состоит его глубинная особенность. Понимание, которое сближает форму крестного знамения, которая, собственно говоря, и есть форма ориентации человека в сакральном пространстве, и реальную архитектурно-художественную среду будь то русский город или русский храм.

Мне очень приятно, что эта тема, которой Евгения Ивановна занимается уже несколько лет, как-то возникла, в том числе и в связи с нашей программой, посвященной иеротопии. К сожалению, Евгения Ивановна не смогла принять участие в нашей Международной конференции по иеротопии в 2004 году, поскольку в очередной раз должна была ехать работать в архиве, по-моему, если я не ошибаюсь, закрывавшемся архиве в Петербурге. Мы тогда обсуждали эту тему. И, собственно говоря, уже после конференции Евгения Ивановна подготовила статью «Храм и город. О структурно-содержательном единстве русского сакрального пространства», которая в скором времени будет опубликована в нашем новом сборнике «Иеротопия. Сравнительные исследования сакральных пространств». В этой работе проблемы, которые будут затронуты в сегодняшнем докладе, были, насколько я понимаю, подняты впервые. И, собственно, заканчивая свое выступление, я хотел бы еще раз отметить эту невероятную исследовательскую широту и глубину, и, если хотите, смелость заниматься вещами, когда очень многое существует на уровне научных интуиций, как мы иногда говорим, буквально на кончиках пальцев, и то, что исследователь, за которым стоят безупречные позитивистские работы, пытается найти возможность такого разговора и исследования, мне кажется, вызывает не только уважение, но и искреннее восхищение. На этом я передаю слово Евгении Ивановне.


Кириченко Е.И.

Мне даже неприлично после таких слов начинать. Как-то неудобно. Я думаю, что не заслужила. Я хотела сказать, что я очень признательна, хотя себя в такой хвалебной оде я не совсем узнаю. И еще, перед тем как начать, хотела бы сделать два предварительных замечания. Первое, я вот с докладом на эту тему выступаю в третий раз. (Наверное, я могу выступать в пятнадцатый раз, и всегда будет абсолютно разная аудитория). Потому что я прочла этот доклад на Макарьевских чтениях, там была тема: «Символика …», не помню как называлось, то ли в культуре, то ли в религиозном искусстве. Потом, в конце прошлого года, я читала на конференции в НИИТАГе. Вот сегодня – в третий раз, и ни одного повторяющегося лица.

И второе, о чем хотела я сказать, то, с чем я хочу выступить, я подходила к этому много-много лет, бывая в разных поездках. Впервые, когда я была в Испании, я пыталась обойти, как привычно в России, собор в Севилье. Помню, что я от западного фасада, главного, пошла влево, и, в общем, я ушла куда-то и так и не увидела объема этого храма. А отошла я от него в поисках тела храма, наверное, километра на два-три. Второе, что меня подвигло к этой работе, это занятие сначала в институте искусствознания, в секторе свода памятников, а потом работа о русском градостроительстве. Это особенности русского города, русского исторического города. Впервые, когда я поехала в командировку в Смоленск, меня потрясло, что в любом месте исторической части города, где бы ты ни находился, ты всегда ощущаешь себя в окружении многих храмов и всегда видишь их, в пределах поля вашего зрения всегда находится несколько храмов. И вот совершенно случайно два или три года назад попалась книга, которую я прочла с большим восторгом, это один из моих любимых авторов – Борис Андреевич Успенский. В 2004 году в издательстве «Языки славянской культуры», в малой серии, вышла его книжка, которая называется «Крестное знамение и сакральное пространство». Это выделенное курсивом название дополнено весьма существенным, с точки зрения содержания книги, подзаголовком: «Почему православные крестятся справа налево, а католики слева на право». В приводимых далее размышлениях я опираюсь и исхожу из этой работы. Мне кажется, что она, конечно, как любая работа, и любая гипотеза и идея, не является всеобъемлющей, но она объясняет, по-моему, очень многое. Я просто его идеи попыталась экстраполировать на русскую архитектуру.

Ни в одной из главных христианских концессий, ни в православии, ни в католичестве, не существует твердо зафиксированных правил организации сакрального пространства. Между тем, архитектура каждой из конфессий, а можно сказать и по другому, храмы разных народов, исповедующих ту или иную конфессию, или принадлежащих к тому или иному культурному ареалу, обнаруживают стойкую приверженность определенным типам организации сакрального пространства на всех уровнях. Будь то типы поселений, типы определенных комплексов, особенности включения храмов в пространство поселений, типы храмов, их пространственно-планировочная композиция и характер символико-художественного оформления интерьеров. Причем, приверженность определенным культурно-художественным принципам отличается удивительной устойчивостью, неподвластной изменяющему все времени – ни смене культурно-исторических эпох, ни таким эпохальным культурно-историческим переломам, как переход от средневековья к новому времени. А в России на эти особенности не повлиял даже сопровождавший этот перелом другой столь же кардинальный, происходивший одновременно с названным, выход за рамки культуры византийского типа и переход от поздней средневековой культуры византийского типа к, условно говоря, западноевропейской культурно-исторической традиции или, по более распространенному словоупотреблению, европейской культурной традиции Нового времени. Перелом, наметившийся в царствование Алексея Михайловича, приобрел бескомпромиссность и необратимость в ходе петровских реформ. Со времени царствования Петра Первого русская культура, влившаяся в процесс развития европейской культуры Нового времени, жила и эволюционировала в русле последней. Подчеркну еще раз, общеизвестен и не требует специальных доказательств факт, что со времени принятия Русью христианства вплоть до настоящего времени, то есть более тысячелетия, церковное искусство и церковная архитектурно-художественная традиция покоятся на единых закономерностях. Эти закономерности оказались неподвластными смене стилей, сменам господствовавшей в определенные исторические периоды культурной ориентации художеств, эпохальным переходам вроде перехода от Средневековья к Новому времени, переходу от Нового времени к Новейшему. Общий характер этих закономерностей оказался неподвластен петровским реформам, европеизации, превращению Московского княжества и Московского царства в Российскую империю и таким событиям, как исчезновение СССР с политической карты мира, Перестройка, появление нового государства под именем Россия или Российская Федерация и возрождение в стране после перерыва, длившегося три четверти столетия, церковного строительства.

За этот огромный по историческим меркам, наполненный социально-политическими катаклизмами и культурными сломами, отрезок времени, коренным образом изменились принципы организации пространственной структуры поселений и градостроительные нормы. На протяжении второй половины XVIII и начала XIX столетия в градостроительстве совершался переход от характерного для Средневековья органического принципа организации пространства к регулярности. В России процесс укоренения принципов регулярного градостроительства сопровождался всеобщей перепланировкой, перестройкой городов. А несколько позднее тот же процесс распространился и на села. На протяжении XIX столетия они так же были перепланированы и перестроены на принципах регулярности. Конец XIX и первая треть XX века совпали с новым переломом в градостроительстве. Нормы регулярного градостроительства начали вытесняться в крупных городах (прежде всего в столичных – Петербурге и Москве, а так же во многих губернских городах), микрорайонным принципом организации пространственной среды. Новые градостроительные принципы зародились и впервые получили воплощение в ходе промышленного переворота при проектировании и строительстве фабричных сел. В результате на протяжении середины и второй половины XIX столетия возник и сложился новый тип поселений, во много обязанный своим происхождением дворянской усадьбе эпохи классицизма. В нем в органическом единстве слились некоторые присущие пространственно-планировочной структуре усадеб черты с особенностями, присущими городу как самостоятельному типу поселений. Со свойственными ему характером организации пространства, занятиями жителей, с типичными для городской застройки архитектурно-функциональными особенностями. Однако как факт высокой стилевой архитектуры и нечто принципиально новое в социальной политике и в градостроительстве, новые градостроительные принципы были осознаны архитектурной теорией России позднее, на рубеже XIX и XX столетий, в первых опытах создания городов-садов. Именно тогда города-сады стали рассматриваться в качестве самостоятельного типа поселений, противостоящего градостроительной теории и практике нового времени с характерным для него регулярным градостроительством. Из-за того, что фабричные села существовали в области, выключенной из высокой культуры, родственная им по структурным особенностям и смыслу идея городов-садов была осознана в России как возникшая в Европе и была воспринята в России сквозь призму кризиса больших городов. С завершением Первой мировой войны и сопровождавшими ее окончание социальными катаклизмами в мировой архитектуре закончилась эпоха регулярного градостроительства. Началась эпоха развития городов в виде самостоятельных поселков. В СССР – соцгородов и городов микрорайонной планировки.

И вновь приходится повториться, все эти важнейшие по культурно-историческим меркам события в архитектурно-градостроительной области совершенно не повлияли на характерные для России принципы размещения храмов в пространстве поселений. Безотносительно к типу поселений роль храмов в их панораме и облике, способ размещения в пространстве поселений всех типов от столиц до сел на протяжении тысячелетия оставался неизменным. В столичных городах (Москве и Петербурге) вплоть до начала XX столетия, а в сохранивших исторический облик уездных, районных или губернских, областных городах вплоть до настоящего времени в панораме, силуэте господствуют храмы. Вертикали куполов и колоколен царят над относительно невысокими гражданскими зданиями, включая жилые дома и общественные сооружения самого разного назначения: учебные, просветительные, административные, торговые, больничные. Вместе с тем эта особенность не является чисто русской. Она свойственна всем европейским городам. В исторических городах Европы, особенно небольших, наблюдается картина родственная русским историческим городам. И там храмы доминируют и высятся над основной массой гражданской застройки. Однако одновременно бросается в глаза и существенная разница. Русские города и села отличаются от европейских многочисленностью церквей, их количество существенно превосходит принятое в поселениях Европы число храмов. Еще одна особенность церквей в русских поселениях, так же заметно отличающая их от европейских, относительно малый размеры и отличный от принятого в Европе характер размещения храмов в пространстве. В сравнительно хорошо сохранивших историческую застройку русских городах и селах всегда чувствуешь себя в окружении храмов. Практически отовсюду в поле зрения человека находится несколько расположенных на разном расстоянии от зрителя церквей. Столь же характерно для православной русской архитектурной традиции прекрасная обозримость храмов. Они всегда стоят свободно, в некотором отдалении от гражданской застройки, на открытом месте, видимы полностью и хорошо обозримы со всех сторон.

Такое размещение в пространстве предопределило обязательную для русского православного зодчества пластическую завершенность и художественную выразительность наружного облика храмов. Наряду с городами и селами сходные особенности присущи и организации такого крупного городского архитектурно-градостроительного организма как неизвестный Европе кремль – ядро русского средневекового города. Кремль неизменно являл собой главный пространственно-планировочный и художественно-содержательный элемент центра средневекового города. По-родственному кремлям Древней Руси принципу сооружались вплоть до XX века монастыри. В Новое время, не смотря на завершение истории строительства кремлей, принципы, присущие архитектурно-градостроительной организации кремлей и монастырей, с характерным для них свободным центральным размещением храмов, сохранили и сохраняют по сей день действенность и жизнеспособность в застройке улиц и площадей русских городов и сел. Оставляя в стороне функциональное и содержательное своеобразие русских кремлей и монастырей, хочется еще раз специально подчеркнуть, что на всем протяжение их существования те и другие строились на основе единых принципов типологически родственных принципам размещения храмов в пространстве поселений.

Композиционным, содержательным и художественным ядром кремлей и монастырей, равно как и городских и сельских поселений, неизменно выступает храм или, что бывало гораздо чаще, группа храмов, занимающая центральное место в системе ансамбля. Храмы располагаются на открытом пространстве, их объемы обладают художественной выразительностью и пластической законченностью, они полностью видимы отовсюду. По мере движения по городу или селу человек каждый следующий момент ощущал себя в окружении храмов, видел храм или храмы в новых сочетаниях, неизмеримо складывавшихся в архитектурно и художественно выразительные группы. Центральным размещением храмов на территории кремлей, монастырей обусловлен так же обрамляющий, окружающий принцип размещения относительно второстепенных с символико-содержательной точки зрения монастырского ансамбля сооружений: настоятельского и братских корпусов, хозяйственных построек, окаймленных оградой с церковью или колокольней над входными воротами в монастырь, высокими и красивыми башнями над воротами кремля. Эти принципы сохранили действенность в не зависимости от того, был ли спроектирован кремль или монастырь регулярно или в соответствии со свойственным Древней Руси органическим способом, следуя особенностям формы участка и характерам рельефа. Без относительно к стилю и времени сооружения ансамбля. Как и в городе, в ансамблях кремлей и монастырей неизменным остается принцип центричности расположения, обозримости, многочисленности и ощущения постоянного присутствия храмов в пространстве, видимых в сочетании с близлежащими или относительно отдаленными церковными зданиями. Реальное многообразие множества храмов с характерным для русской архитектурно традиции основным расположением и пластической выразительностью объемов, представлено двумя основными типами. Первый – храмы соборного типа, кубовидные, тяготеющие в плане к квадрату, чаще всего с пятью, реже с одной головой. Может быть, с тремя или большим количеством, и, как правило, с тремя полуциркульными апсидами. Храмы второго типа – по преимуществу приходские храмы, причем относительно позднего возникновения, состояли из располагавшихся последовательно в направлении с запада на восток колокольни, трапезной, собственно церкви и алтарной части прямоугольной, относительно редкой, или полуциркульной формы. Наиболее распространенный вариант, как я уже говорила, с тремя полуциркульными апсидами.

Однако, вне зависимости от типа, времени сооружения и стиля, композиции храмов неизменно характеризовались всефасадностью, рожденной пластической выразительностью объемов отдельного сооружения и обозримостью его с любых точек зрения. Сходной устойчивостью неподвластной времени и стилевым изменениям отличался и характер внутреннего убранства храмов. Центральному принципу размещения храма в градостроительном пространстве городской или сельской монастырской или кремлевской площади отвечал центрический тип храма с интерьером, осененным в своей центральной части куполом с высоким иконостасом или алтарной преградой, замыкающей перспективу от главного входа. Иконостас и сплошная роспись стен заставляли находившегося в храме человека ощущать себя пребывающим в окружении Спасителя, Богоматери, сонма святых. Иными словами, в интерьерах церквей так же вновь и вновь воссоздавалась особенность традиционно присущая организации пространства разных типов русских поселений. Сложная, разнонаправленная организация интерьера православного храма, символически и мистически передавала ощущение пребывания человека в Боге. Создаваемое внутри планировочно-пространственной структуры церкви иконостасом ощущение усиливалось благодаря не прерывавшейся и в пору господства классицизма, историзма, модерна и неоклассицизма традиции сплошной росписи стен и обилием киотов. Об этой особенности, как характерной для интерьеров русского православного храма, писал в свое время Михаил Петрович Погодин, размышляя о том, каким должен быть интерьер недавно заложенного в Москве национального храма-памятника Христа Спасителя, в память Отечественной войны 1812 года. Погодин выразил настойчивое желание видеть в интерьерах нового мемориального собора привычные черты, восхищавшие его в старых русских храмах. Высказав неодобрение и недовольство белыми, лишенными росписей стенами собора Смольного монастыря в Петербурге, ученый сумел выявить и обозначить имевшую закономерный характер связь между типичными для архитектуры русского православного храма приемами с комплексом выражаемых русским православием идей. Погодин писал: «Я люблю быть в церкви, среди сонма Всех Святых, святителей, мучеников и учителей, молиться с ними вместе, перед их очами, с их заступлением, под их покровительством, что б все стены, двери были заселены благими подвижниками христианства, что б иконостас пред алтарем, где святая святых, представлял мне всех апостолов, пророков, праотцов, ближайших к Господу посредников между им и слабым человечеством».

Устойчивость и неизменность общих композиционных закономерностей русской церковной архитектуры при постоянной сменяемости конкретных исторических стилевых характеристик, может обозначать только одно: то, что они основываются на вечных, неподвластных времени основаниях, а именно – на христианском вероучении. Ответ на вопрос отчасти таится в особенностях главного ритуального жеста христианского вероучения – крестном знамени. Из особенностей крестного знамения, бытующего в практике православных и католиков, вытекают особенности практики трактовки сакрального пространства, объясняющие устойчивость описанных выше, схематично и приблизительно, закономерностей. Объяснение их своеобразия демонстрирует основные постулаты упомянутой в начале доклада замечательной работы Бориса Андреевича Успенского. Я приведу дальше несколько цитат, раскрывающих, как мне представляется, устойчивость и закономерность формообразования сакрального пространства всех уровней в исповедующей православие России и в католических странах. Дальше вот идут цитаты из Успенского:

«Осмысляя себя в аксиологическом пространстве, координаты которого определяются самим Богом, где оказывается значимым противопоставление правого и левого, человек, совершающий обряды, в своем понимании этого противопоставления естественным образом ориентируется на Бога. Иначе говоря, поскольку Бог представляет, безусловно, благое начало, человек исходит из аксиологического значения этого противопоставления. Правое соотносится с положительным, левое - с отрицательным полюсом. В обоих случаях правая сторона рассматривается как положительная, или же как благоприятная сторона, которой приписывается, безусловно, положительный смысл соответственно крещение справа на лево может быть мотивировано тем, что начинают с правой стороны, что вообще считается нормальным, подобно тому как нормальным считается действовать правой рукой, вставать с правой ноги и тому подобное. Между тем как крещение слева направо может быть мотивировано тем, что обращаются к правой стороне. Движение слева направо при начертании креста может пониматься, в частности, как движение от мрака к свету, от греха к спасению, от смерти к жизни, от временного к вечному. Между тем, движение справа налево может пониматься как победа над дьяволом, который находится, как полагают, с левой стороны человека, как ограждение от зла и так далее. Как в том, так и в другом случае человек выражает свою причастность к Богу. Ну, при этом в одном случае делается акцент на стремление к Богу, в другом на спасительном и очищающем действии крестной силы, то есть божественной энергии. Обычай креститься слева направо возобладал в католической церкви лишь после Тридентского собора, в 1545-1563 годы. Но, по всей видимости, это связано с контрреформацией. Предписание креститься именно и только слева направо было, по-видимому, установлено Папой Пием V, (1506-1572). Пий V пытался вообще унифицировать католический обряд, стремясь к его обособлению. В этом контексте обычай креститься слева на право мог рассматриваться как специфический, католический обычай, отличный от греческого. Поскольку до конца XVI века католики могли креститься как слева направо, так и справа налево, тот или иной способ крещения не мог служить предметом полемики. И они не могли обвинять греков в том, что они неправильно крестятся. Напротив, греки, которые всегда крестились справа налево, восприняли крещение слева направо как специфический католический способ и при этом, безусловно, неправильный. Итак, в одном случае имеет место обращение человека к Богу, в другом – обращение Бога к человеку. У католиков, которые крестятся слева направо, крестное знамение исходит от нас и обращено к Богу, человек является субъектом действия. У православных оно исходит от Бога, и обращено к человеку. И человек является объектом действия. В одном случае выражается общение с Богом, в другом - приобщение к Богу. В одном случае подчеркивается направленность к Богу. В другом – нахождение вместе с Богом. В одном случае человек, который совершает крестное знамение, символизирует стремление к спасению, в другом – человек, на которого кладется крест, предстает как объект спасения, объект спасительного действия крестного знамения, испытывающий действие Божественной благодати. Иначе говоря, в одном случае выражается путь к спасению, в другом – результат спасения. В одном случае крестное знамение призвано выразить стремление человека к Богу и вечной жизни, в другом – торжество Бога над дьяволом, победу над смертью. Соответственно, одном случае крестное знамение предстает, прежде всего, как молитва, то есть акцент делается именно на обращение к Богу, в другом же – как исповедание или декларация веры, то есть выражение догматической истины, приобщающей человека к Богу, пребывание под его покровительством, что собственно и выступает как щит, сохраняющий человека от влияния злых сил».

Ну, вот все цитаты закончились. Сопоставление сказанного Успенским о глубоком смысле крестного знамения у православных и католиков с описанными ранее характеристиками священного пространства в архитектуре России, позволяет заключать следующее: устойчивость основных архитектурных характеристик в области церковной архитектуры покоится и выражает глубинные принципы православного вероучения и напрямую согласуется с главным ритуальным жестом православных, с характером крестного знамения. Неподвластность основных характеристик русской церковной архитектуры течению времени напрямую вытекает из особенностей принятого в православии крестного знамения. Что же касается самого крестного знамения, то оно в свою очередь является порождением специфического содержания обоих концессий в рамках единого христианского вероучение. Насыщенность и даже перенасыщенность пространства русских исторических городов храмами, ощущение постоянного пребывания в окружении храмов, структура и планировка монастырей и кремлей, площадей и улиц русских поселений, композиции и наружный облик храмов, их наиболее распространенные типы и свойственная им объемно-планировочная структура, наконец, убранство интерьеров, характер иконостасов и росписей стен, все подчинено выражению смысла, заложенного в главном ритуальном жесте православных, смысл этот – пребывание в Боге, его покровительство, победа над злыми силами, дьяволом, вечен и неоспорим. И потому неподвластны времени архитектурные характеристики священного пространства. Будь то типы поселений архитектурных организмов, или типичные особенности русских православных храмов.

Нечто подобное можно сказать о священном пространстве архитектуры католических стран. Путь к храму в застройке западноевропейских, особенно средневековых городов, затруднен и не выражен в направлении улиц и организации городского пространства. Или выражен относительно слабо. Во всяком случае, много слабее, чем в русских. Еще один принцип: у католиков храм не отделен от основной массы монастырских помещений и поиски пути к нему требуют специальных усилий. Особенности крестного знамения, интерпретируемого как путь к Богу, объясняют фасадность архитектуры католического храма. Противопоставленность главного фасада и входа в католический храм сравнительно невыразительности или художественной неоформленности остальных фасадов, а иногда и невозможность увидеть их из-за погруженности в толщу окружающей застройки, особенно средневековой. Позднее установление обязательности крещения католиков слева направо объясняет присутствие в храмах ряда европейских архитектурных школ особенностей, свойственных по преимуществу типам православных храмов, имеющих откровенно византийское, а не латинское происхождение, описанных ранее в качестве характерных компонентов православного храма. Таких как купол, свободное размещение в пространстве, пластическая завершенность и композиционная выразительность объема зданий. В качестве наиболее известных примеров можно привести композицию собора Святого Марка в Венеции или флорентийского собора Санта Мария дель Фьоре, ряд соборов эпохи Возрождения или Классицизма. Распространение со времени Ренессанса куполов в европейской архитектуре не поколебало господство и повсеместное распространение типа базиликального храма. Оно привело лишь к усложнению традиционной структуры католического храма, выразившегося в появлении новой разновидности традиционной базилики – купольной базилики. Превращение в обязательный канонический для католиков способ крещения слева направо, ставший символом обращения к Богу и пути к спасению, явилось дополнительным фактором сохранения устойчивости строительства храмов базиликального типа и причиной многовекового господства в архитектуре исповедующих католичество стран Европы и Америки.

Традиционная устойчивость структуры планировки и убранства интерьеров католических храмов есть не что иное как архитектурно претворенный, художественно и символически запечатленный в главном типе католического храма смысл и формула крестного знамения католиков – путь к Богу. Устойчивость приемов включения католических храмов в пространство поселений, неизменное следование традиции в композиции зданий и пространственно-планировочной структуре интерьеров, как и в архитектуре православных народов, во многом покоится и вытекает из содержания, заложенного в католической версии крестного знамения. Можно предположить, что запечатленное в особенностях крестного знамения различие православия и католичества, а значит и запечатленное в особенностях пространственной планировочной структуры базиликальных храмов чуждость католичества православному сознанию, превратилась в непреодолимое препятствие к широкому распространению базиликальных храмов в архитектуре Российской империи. Этого не произошло, не смотря на настойчивые попытки государственной власти внедрить такой тип храма в церковное строительство. Место бытования базиликального храма ограничено в основном пространством молодой столицы России, Петербурга, а время распространения – первыми десятилетиями XVIII века.

В более позднее время наблюдались лишь эпизодические примеры обращения к типу базиликального храма, что оказывалось связано с чрезвычайными событиями и содержательными особенностями заказа. Наиболее известный пример строительства программного по своему значению храма в виде грандиозной купольной базилики, возведенной по заказу Павла Первого и по проекту Воронихина – Казанский собор в Петербурге. Победившем на конкурсе зодчему в яркой, художественно-убедительной форме удалось выразить языком архитектуры концепцию Павловского царствования, и категорическое требование императора воспроизвести в облике и композиции собора, которому предстояло стать одним из главных храмов не только столицы, но и Российской империи в целом, сходство с главным собором католического мира, собором Святого Петра в Риме. Воронихину удалось создать неповторимое по своей оригинальности, уникальное сооружение и при этом воссоздать наиболее характерные знаковые приметы прототипа с его знаменитым куполом и столь же знаменитой криволинейной колоннадой на площади перед главным фасадом.

Вот картинки. Картинок у меня не много. В основном они связаны с городами и монастырями. Это вид Углича, до того, как тут был проведен канал «Москва-Волга». Храмов тогда было, по крайней мере, на одну треть больше.

Это Кашин. Тут целая группа видов этого города и тоже, как и в Угличе, и сейчас там ощущение, что храмов очень много, но опять-таки они сохранились, в лучшем случае, на две трети.

Это Мышкин – маленький город.

Это очень плохая фотография Торжка.

А вот так выглядел центр Ульяновска. На первом плане собор, который был построен по проекту архитектора, ученика Воронихина, Коринфского. Все эти храмы, которые создавали центр Ульяновска, очень красивы. Причем, в отличие от большинства городов они располагались не только вдоль по течению реки, но и в глубь от нее. Все они теперь разрушены.

Это село Катунки, нынешней Горьковской, бывшей Нижегородской области. Торгово-промышленные села не отличались от городов скудностью храмов. Здесь, тоже в сравнительно небольшом селе, было пять храмов. Это изображение Николо-Угрешского монастыря, которое подтверждает особенности структуры русских православных монастырей, русских кремлей с центром в виде одного или двух храмов, как вот здесь. Один побольше, другой поменьше.

Вот этот огромный храм был выстроен в конце XIX века по проекту архитектора Каменского к юбилею Куликовской битвы.

Это так выглядел на старой гравюре Пафнутьев-Боровский монастырь. Тоже с большим количеством храмов и колокольней внутри.

А это – несохранившаяся Юкско-Выговская пустынь, которая была уничтожена при создании канала имени Москвы.

А это – Гиреевский монастырь. Это облик его конца XIX века. Тут с одним огромным храмом, а потом в начале XX века центральное ядро монастыря было обогащено еще одним таким же монументальным храмом.

Это опять Гиреевский монастырь, а перед этим был опять же Углич.

Я как-то не сумела сделать картинки, но каждый из вас, наверное, отлично представляет как выглядят интерьеры традиционных православных храмов, начиная от древнерусских и кончая храмами конца XIX – начала и конца XX века. Все. Спасибо за внимание.


Лидов А.М.

Большое спасибо, Евгения Ивановна. Кто желает высказаться, пожалуйста.