Королевская охота Часть 3

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Принцесса-русалочка, 422.47kb.
• Русалочка    Действующие лица, 468.04kb.
• Охота и выставки. Что важнее? История, факты, доказательства, 82.75kb.
• Положение о секции соколиной охоты (СО) мсоо мооиР. Определения, 115.66kb.
• Джемс Олдридж подводная охота, 3686.69kb.
• Виноградов Виталий, Современная подводная охота, 3254.02kb.
• О. А. Жидкова и Н. А. Крашенникова. История государства и права зарубежных стран., 36.6kb.
• Юлия Латынина Охота на изюбря часть первая пропавший директор, 6259.84kb.
• 3. Сословия и королевская власть 123 Военное дело 143 Глава III, 231.99kb.
• Примерная программа дисциплины «ценообразование во внешней торговле» Рекомендуется, 374.28kb.

Глава II. СЕСТРЫ

1

Как всякий прирожденный злодей, инстинктивно стремящийся компенсировать свою аномальность, Альконе Кассио имел нежную причуду. Он не выращивал орхидей, не жертвовал деньги на лепрозории и был абсолютно равнодушен к серьезной музыке. Беспощадный Кассио по меньшей мере пару вечеров в неделю забавлялся куклами.

О небольшой комнате бункерного типа, располагавшейся на минус втором этаже высокогорной виллы знали немногие, подозревая о сокрытии в ней самых страшных тайн. Как бы был удивлен некий суперпронырливый Джеймс Бонд, обнаружив в подземном убежище Синей Бороды длинные стеллажи, уставленные безобидными пластилиновыми фигурками, и большой, наподобие бильярдного, стол, расчерченный цветными красками. как в игре "горячо -- холодно" тона густели по мере приближения к центру -- белой мишени с девятью концентрическими окружностями вокруг верного глазка.

Альконе не слишком изощрялся в изготовлении "актеров" для очередного спектакля, где важнее были сами правила ведения боя: никаких прямых ходов, открыто предъявленных вызовов, брошенных противнику перчаток. Никакого заметного вмешательства -- лишь легкое манипулирование фигурками, изобретение такой композиции, в которой игроки неизбежно забивали бы гол в свои ворота. "Вариации самопожирания", изобретаемые Кассио, развлекали его, подобно кроссвордам на последних страницах семейных журналов.

Много лет назад юный Алькончито лепил фигурки из хлебного мякиша, двигая их по краю стола в то время, как семья чинно поглощала обед. Это приводило в бешенство его набожную мать, уверенную в том, что игры с хлебом являются прямым надругательством над телом Христовым. Повзрослевший Альконе перешел на пластилин, более безопасный с точки зрения богохульства и позволяющий разнообразить окраску, и стал прятать свои забавы от окружающих. В уединении было проще сосредоточиться, разыгрывая затяжные, иногда многомесячные партии. А кроме того Кассио просто-напросто стеснялся своего пристрастия, поскольку пластилиновые бои были единственным уязвимым местом хладнокровного игрока: именно здесь, в мире самых причудливых фантазий Кассио случались обидные проигрыши.

Узнав о самоубийстве Динстлера, Альконе спустился в бункер и взял с поля зеленую крупную фигурку, располагавшуюся в интенсивно красном секторе в центре сложной многофигурной композиции. Кассио повертел в руке странную статуэтку и поставил на край стола, погрузившись в мрачное созерцание. Увы, изящный план операции не сработал -- где-то сорвался совсем маленький крючочек, разрушив хрупкий механизм. Антония, подготовленная Артуром, послушно сыграла свою роль, нанеся удары по самому больному месту отчаявшегося Пигмалиона, а визитер-Мефистофель окончательно загнал Динстлера в угол. И что же? Вместо того, чтобы принять из рук Кассио титул тайного "Властелина мира", разоблаченный профессор сумел улизнуть, испортив игру. "Слабак, сентиментальный выродок!" -- презрительно пробормотал Кассио и сильным ударом кулака расплющил зеленую фигурку. Ничто не вызывало в нем такого отвращения, как кодекс обывательской нравственности, взывающей к совести и добродетели.

На пестром поле в растерянности стояли ненужные теперь игроки. Кассио обошел стол вокруг, как бильярдист с кием наизготовку, намечающий позицию для удара, и кисло наморщился -- комбинация выстраивалась малопривлекательная. Правда, все еще торчал у края мишени намозоливший глаза Браун. Передвинуть его в "яблочко" не составляло труда -- не требовалось ни фантазии, ни мастерства -- всего один опытный и не слишком дорогой килер. Кассио хотел было очистить стол, смахнув ненужных игроков в корзину и заняться чем-нибудь более интересным -- благо события на мировой арене не оставляли время для скуки. Какие перспективы творческому уму открывали, к примеру, одни лишь гражданские войны, вспыхивающие на территории бывшего СССР! Но что-то привлекало внимание блеклых выпуклых глаз -- черный угловатый кусок пластилина, плотно прильнувший к белому полю мишени. Помнится, Кассио вылепил этого "игрока" совсем просто -- размял в пятерне кусок смолянистой массы и с силой сжал кулак, словно выдавливал из него соки. Потом кинул получившийся ребристый шматок на стол. Он крепко встал "на ноги", прилипнув к белому полю, и с тех пор оставался там, недосягаемый, надоевший, притянув к себе две почти идентичные оранжевые фигурки. Это сочетание угольного и оранжевого, полная схожесть двух пешек, равно приближенных к черной, намекали на возможность какого-то розыгрыша...

- Пусть постоят, - решил Альконе, прервав неинтересную игру и обратившись к сводкам.

Среди донесений, поступивших в этот день с разных концов планеты, было одно, заставившее губы Кассио растянуться в улыбке. "Дебил, -- сказал он почти ласково. -- Ты сразу не понравился мне, ублюдок. Полторы извилины и навозная куча добродетелей... Ну и влип же ты, милый! За непокорность и глупость дядюшка Кассио наказывает очень больно..."

По заключению полицейских экспертов автомобиль погибшего Динстлера имел испорченные тормоза. Людям Кассио не составило труда обнаружить человека, устроившего аварию по заданию некоего господина, по всем параметрам соответствовавшего "информ-портрету" Шнайдера, хранящемуся в картотеке. Кассио спустился в бункер и осторожно передвинул желто-синюю приплюснутую фигурку с периферии поля в центр на красный квадрат между двумя оранжевыми столбиками. -- "Увы, любезный Шнайдер, вы не дали отдохнуть всей труппе. Да и самому придется пошустрить. Представление продолжается. А красный цвет -- это, конечно, кровь!"

Затем Альконе достал маленький, в перламутровом окладе, перочинный ножичек, не без удовольствия вырезал на груди одной из одинаковых фигурок глубокий крест и поставил ее на место -- в красный, поближе к Шнайдеру: "Пожалуй, вам лучше не слишком удаляться от своего партнера, мадемуазель Виктория".

2

Виктория Меньшова благополучно прошла конкурс на должность консультанта по вопросам контактов с Восточной Европой в отделе социологических исследований фирмы SMR.

Мейсон Хартли как по волшебству уладил вопрос с ее документами и через неделю после возвращения из Италии Виктория уже подала необходимые анкеты для вступительного интервью.

Собеседование прошло успешно -- скромная, но уверенная в себе, девушка с отличным университетским дипломом понравилась представителю фирмы, возглавляющему подразделение социологической службы. Умная, серьезная, ни тени русского разгильдяйства или закомплексованности. Правда, судя по анкете, ее бабка покинула Россию еще накануне октябрьской революции, а девушка из чувства патриотизма оставила фамилию русских предков, не скрывая своей заинтересованности в перспективах работы в Восточном регионе. К тому же она была вполне хорошенькой, несмотря на крупные очки и старушечий стиль в прическе и одежде.

В соответствии с условиями контракта мисс Меньшова получила собственную квартиру, арендуемую фирмой для молодых сотрудников, которую и заняла с помощью двух милых дам -- социологинь, добродушно принявших новенькую в свой небольшой коллектив.

Дни, проводимые Викторией в изучении тяжелых папок с анкетами о работе ее отдела за предыдущий год, летели незаметно. Она мило болтала с новыми приятельницами во время ланча в кафе, рассказывая о придуманном доме и даже некоем, сконструированном из черт Жан-Поля, женихе, работающем в Принстонском университете. Но выходя после работы на шумную улицу чужого города, чувствовала себя опустошенной. Разъезжались со служебной стоянки цветные автомобили, унося к семьям ее коллег. Воздушный поцелуй, посланный из-за опущенного стекла -- и вот она уже одна, машинально шагает в знакомом направлении, погрузившись в невеселые думы.

Барьер взят, будущее устроено. Но этого ли хотела она? Мечты о возвращении на родину с каждым годом становились все менее реальны. Связь с матерью поддерживалась редкими письмами, передаваемыми по каналу Брауна. И что-то уходило из писем, как исчезает аромат увядающего цветка. Но иногда ныло сердце, ох как ныло, выуживая из памяти до сумасшествия яркие картинки прежней жизни -- маму, отца, Максима, Катю... Каким же прочным казалось все это пятнадцатилетней Вике и как легко разрушилось, исчезнув за крутым поворотом. Жизнь выделывала сложнейшие кульбиты, возводя на пути Виктории препятствия и готовя невероятные сюрпризы. Она научилась быть стойкой, принимая потери и находки без жалобных девичьих истерик. Она изведала вкус победы и горечь поражений, не разучившись любить и помнить. Но счастья не было...

Виктория понуро шла по тихой зеленой улице к многоэтажному дому, где находилась ее квартирка. Скромная по американским понятиям и роскошная - по российским. Многонаселенный дом (низкий сорт) с холлом, уставленным цветами в кадках и темнокожим любезным портье, не забывающим улыбнуться, вызывая лифт. При входе, коридорах и на лестницах, естественно, ковролин (дешевая синтетика), регулярно вычищаемый уборщицей мощным агрегатом (шум и сплошная аллергия от порошка). Гостиная, она же столовая, соединена с кухней. А в кухне обязательный набор: посудомоечная машина, микроволновая печь, холодильник и комбайн, умеющий готовить почти без вмешательства хозяйки (стандартный минимум комфорта). Спальня крошечная, пестренькая с широкой жесткой кроватью, стеллажами для книг и хозяйственной кладовкой для одежды и вещей. Естественно, два туалета. Один при входе, с маленькой раковиной -- для гостей. Другой -- прямо из спальни с душевой кабиной и биде. В общем -- студенческая квартирка -- на годик, не больше. Но Виктория думала о своем доме с теплом. Это был ее первый собственный угол, где можно было закрыться от всего мира, расставить по столам и окнам свои любимые цветы и, главное, водрузить у кровати карандашный портрет Жан-Поля, сделанный ею в каком-то наитии.

Воспоминания об итальянском путешествии были постоянной темой углубленных самокопаний. И чем больше размышляла Виктория, тем сильнее винила себя за допущенные ошибки, казавшиеся непоправимыми. Все, решительно все сделала она не так, приложила максимум усилий, чтобы потерять его навсегда. Ведь знала же, что любовь этого парня не приемлет лжи, но не смела сказать правду, не сумела довериться, унизив его и себя. Жан-Поль провел ночь с обожествляемой Антонией, а , утром оказалось, что он держал в объятиях оборотня... Вика не могла забыть выражение брезгливого ужаса с которым выслушивал он ее невнятные запоздалые признания..."Ну почему же, почему я рассказала ему все после? Боялась, что любимый отвергнет, что никогда не узнаю, каков вкус его губ?" -- Который раз Виктория задавала себе эти вопросы, не замечая, что бормочет вслух.

- Мисс что-то сказала? Простите, я не расслышал, -- любезно улыбался ей портье Джордж, открывая парадную дверь. -- Я увидел вас через стекло и решил встретить. Дело в том, что мне передали для мисс Меньшовой письмо. Просили передать лично.

- Мне? -- Виктория удивленно подняла брови -- она никому еще не успела сообщить свой новый адрес. Но на конверте было написано ее имя.

- Благодарю. -- Она поспешно спрятала письмо в сумочку, догадавшись, что это срочное известие от Мейсона, скорее всего, весьма неприятного свойства.

Захлопнув за собой квартирную дверь Виктория с упавшим сердцем вскрыла конверт. На сложенном вдвое листке обычной тетрадной бумаги, широко распахнулись лиловые строчки.

"Ну вспомни, вспомни: это было --

Лишь ты да я.

Как из брандсбойта колотила

В стекло вода.

Как-будто не было, ей, льющей

Важнее дел,

Чем охранять покой двух льнущих

Друг к другу тел.

И помню я со странной силой,

Вот как сейчас:

Меня влечет сквозь сумрак лживый

Свет милых глаз.

И словно воздух, что напоследок

Вздохнуть дано

Вбираю я всей зябкой кожей твое тепло.

Описан в Высшем протоколе

Сей чудный факт.

Тебя любил и ты любила --

Да будет так!

Жан-Поль. Тебе.

17 марта и всегда.

Виктория читала снова и снова, не решалась понять, что означали эти стихи. От растерянности и волнения ей захотелось плакать -- бурными, некрасивыми, отнюдь не алмазными слезами. Нос набряк и глаза переполнились горячей влагой, готовой хлынуть ручьями. Когда зазвонил телефон, она долго в недоумении смотрела на него, прежде чем поднять трубку.

- Тори? Это Жан-Поль. Я здесь, внизу. Ты меня пустишь? Тогда скажи это своему стражу.

3

Так вот оно какое -- счастье! Вместе ужинать, завтракать, чинить душ, потом плескаться под чуть теплой, перемежаемой кипятком водой, вместе засыпать и просыпаться, вместе дышать и понимать друг-друга так, что не ясно -- ты ли сам так великолепно красноречив, чуток и тонок, или же просто читаешь мысли другого. А другой -- это и есть ты, -- лучшая часть тебя, расцветшая роскошная сердцевина души... Как же кстати пришелся этот утомительно-ненужный до сих пор уик-энд. Как много они успели узнать друг о друге и как многое решить!

- Глупышка, ведь кроме эпизода с лягушкой за шиворотом, меня с Антонией ничего не связывало. Все остальное -- это уже ты! -- мягко внушал Жан-Поль.

- А как же ужас перед бритой наголо пациенткой Динстлера, встреченной у бассейна? Как же твои жалостливые беседы с несчастной родственницей Алисы, приехавшей на Остров в Рождество? -- допытывалась Виктория.

- Девочка, славная моя! Разве ты еще не поняла, что во всех переплетениях наших судеб есть какой-то смысл? Дяде Йохиму удалось угадать его! Уж не знаю, что руководило его святым безумием, но он сделал великолепный подарок мне, сотворив тебя. И, главное, преподал дорогой урок... Я никогда не мог бы быть счастлив с Антонией. Мне нужна была именно ты -- со всеми твоими дурацкими, милыми, изысканными потрохами! Весь я создавался по плану и меркам твоей души и лишь для тебя писал, думал, изобретал...

Не могу объяснить, почему, но именно ради тебя я зачитывался опытами по селекции гороха, выявляющим механизм наследования... Да, да, не смейся, -- из-за тебя я заразился этой наукой, стал одержим ею. А теперь упиваюсь работой, будто меня несет могучая волна! Понимаешь, волна -- это ты!

- Жанни, -- Виктория гладила растрепанные длинные пряди Жан-Поля, а смотрела мимо, в неведомую, туманную даль. -- Милый, я тоже чувствую это, но не могу выразить точно. Йохим совершил чудо, соединив нас. Мы непременно должны навестить "Каштаны" и сообщить ему это. Как ты смотришь насчет июня? Мне полагается неделя на "библиотечные разработки".

- Ах, Тори, как бы я теперь не заглядывал в будущее -- вижу сплошной июнь -- все в цвету, в радости и в самом начале огромного, бесконечного лета...

...Жан-Поль уехал, обещая через месяц забрать Викторию к себе в университет, где также существовала потребность в социологах, а в муниципальном отделе регистрации браков с нетерпением ждали молодоженов. Уже оттуда, в статусе молодой семьи, они явятся к "сосватавшему" их дяде Йохиму. Но не прошло и половины намеченного срока, а планы рухнули: от Мейсона пришло известие о гибели доктора Динстлера с предупреждением для Виктории не являться на похороны. Наверняка, у него были на то веские основания.

- Вот мы и промахнулись во времени, Тори. Серьезно промазали -- упустили возможность сказать человеку доброе слово, а как он его заслужил! -- в голосе звонившего Жан-Поля клокотала обида. -- Жди меня дома, девочка. После похорон я прямо к тебе.

- Эй, милый! Шепни ему от меня... Мне посчастливилось полюбить доктора Динстлера. К тому же он был моим крестным. Я думаю, это что-то, да значит. Наверное -- очень важное...

...Позвонив утром на остров, Тори узнала от Алисы, что Остин в больнице, а проводить Йохима в последний путь прибыли Антония и Жан-Поль.

- Не мучь себя, девочка. Никто из нас уже ничего не сможет сделать для него. Йохим по-своему любил тебя и, конечно, порадовался бы за вас. Я знаю от Жан-Поля о вашем решении, поздравляю, детка... -- Алиса помолчала, что-то соображая. -- Послушай меня внимательно: когда Жан-Поль вернется, вам предстоит серьезный разговор. Нет, милая, не о вас -- вы все уже сами решили. Скорее... о нас, стариках. У тебя доброе сердце, девочка, ты поймешь и простишь. И еще: что бы ни случилось, не сердись на Тони. Ей сейчас тяжелее всех.

В мрачных раздумьях Виктория опустила трубку.

4

Рассказ Жан-Поля произвел на нее странное впечатление -- она будто бы слушала сказку и, в то же время, Виктории казалось, что обо всем этом она уже давно откуда-то знала. Но просто не могла вспомнить.

- Бедная Тони, ей, наверно, совсем не просто. Подумай, ведь она не только произведение Динстлера, как я. Дочь, толкнувшая отца к самоубийству! Что же она должна была пережить до того момента, пока Артур не сознался в своем деянии...

- Кто-то очень хитрый обвел нас вокруг пальца. Хотелось бы знать автора этого замысловатого сюжета... -- Жан-Поль воинственно крутил в руках вилку, не притронувшись к еде. В сковороде стыла приготовленная к его приезду Викторией пицца.

- Ты же сам сказал -- судьба, случай, -- напомнила Виктория, включая кофеварку.

- Случай не прячет в автомобиле часовой механизм и не посылает наемных убийц... Хотя, в рисунках наших судеб вплетена и эта нить. Мазутно-вязкая краска зла. -- Вторично столкнувшийся с чьей-то злой волей, Жан-Поль чувствовал неведомое доселе ожесточение.

Виктории пришлось втянуть его в пространную дискуссию о непротивлении насилию, пока взъерошенный поборник справедливости не успокоился и даже не расправился с остатками остывшей пиццы.

Встречаясь в маленькой квартире Виктории, они не очень мудрили с застольем. Ближайшее кафе снабжало трапезы всем необходимым -- от картофельного салата и сосисок до разнообразных сладостей.

- Больше всего на свете люблю охлажденные пирожки, растекшееся клубничное мороженое и рыжеволосых "невест Америки" в мужской рубахе на голое тело, -- заявил Жан-Поль, завершая десерт.

- А я -- стройных брюнетов, имя Роланд и пирог с яблоками! -- Это Чехов. У нас шестьдесят лет назад сняли прекрасный комедийный фильм "Свадьба". Я обязательно его перепишу, тебе очень понравится.

- Не сомневаюсь. Практически мы любим одно и то же: себя друг к друге. И мы всегда знаем, чего хотим.

- А хотим мы сейчас... -- Виктория интонацией обозначила многоточие, уже зная, что Жан-Поль удивительно точно продолжает ее мысль. -- Ах, нет, милый. То есть, да. Во-первых, и как всегда. -- Она позволила Жан-Полю снять с себя рубаху. -- А, во-вторых, мы хотим...

Жан-Поль обнял ее и прижавшись губами к губам, так, чтобы говорить в унисон, промычал: "Мы хотим

поддержать Антонию!"

5

После похорон Динстлера Тони замкнулась себе. Она отсиживалась в своей комнате, каждый день собираясь покинуть Остров. Но бежать было некуда, от себя не уйдешь, от бессильной злобы, растерянности, страха. "Кто же я?" -- думала она, разглядывая в зеркале ставшее незнакомым лицо. И пыталась угадать, как скоро Ванда Динстлер возьмет свое -- неведомая кокетливая мещаночка, мать...

Пигмалион ушел, завещав своей дочери поскорее избавиться от его дара, неспроста он оставил ей ту, детскую фотографию -- нетронутый "оригинал". Он так и покинул этот мир -- отвергнутый отец и неудачливый мастер, убежденный, что Тони проклинает дарованную ей красоту.

Разве можно было примириться со всем этим, сочинив себе сразу иное будущее? Вначале она решила уйти из рекламного мира, поселиться в уютной глуши с сыном и каким-нибудь заурядным добряком-мужем, делающим ей по праздникам маленькие подарки, а в будни -- бесконечных детей. Именно то, о чем блистательная А. Б. когда-то лицемерно мечтала: обывательское существование курносой, хозяйственной клуши.

Но чем больше распаляла она свое воображение картинами мирного семейного будущего, тем сильнее вскипала злость. Очень скоро уготованная для себя судьба казалась ей не более привлекательной, чем собственные похороны. Но что же делать -- возвращаться в Париж без верного Шнайдера прямиком в объятия Феликса?

Артур исчез сразу после сцены на кладбище, оставив в порядке все бумаги Антонии и написав короткое заявление об отставке. Он даже не добавил ни слова для нее -- ушел без следа...

Видеть Картье Антонии совсем не хотелось, а кроме того -- прятаться от страстного принца, новь возвращающегося к осени в Сорбонну. Бейлим несколько раз звонил на Остров, получая весьма категоричный ответ горничной: "Мадемуазель Браун подойти к телефону не может".

Что делать с ним? Стать официальной любовницей восточного креза на глазах у всего Парижа? Устраивать тайные встречи, прячась от пронырливых журналистов и чувствуя, что с каждым разом все сильнее хочет удержать его? Нет, этот мальчик слишком серьезно задел ее сердце, чтобы разыгрывать банальный флирт...

Бежать! Подальше от своего прошлого, от всех тех, кто досаждал любовью или хищно выжидал провала. Но нет, она не позволит забыть ее -- она покинет поле боя под триумфальные фанфары!

Антония воспряла духом, поставив перед собой головоломную задачу -- она решила покорить Америку, прошуметь, прогреметь, стать обожаемой "звездой" огромного континента. И как Золушке -- в самый разгар бала -- на гребне славы и популярности -- исчезнуть навсегда с удовлетворением осуществившейся справедливости. Ее последняя победа будет посвящена Йохиму.

Задача не простая, если учесть специфику американского "рынка", отсутствие Шнайдера и солидных деловых партнеров. "Ничего, Тони, год. Год ты не сможешь ни спать, ни есть спокойно. Ты станешь корыстной, пробивной, изворотливой. И ты будешь "возлюбленной Америки", как Мерилин Монро или легендарная Грета Гарбо. Ты покоришь эту страну, и она запомнит А. Б. навсегда", -- подбадривала себя Антония, твердо решив преодолеть все препятствия.

Дождавшись, когда Остин вернется домой из больницы с условием постоянного медицинского контроля и отсутствия стрессов, Тони доложила родителям о своем плане.

- Через год я найду себе добропорядочного мужа и заберу Готтла. Обещаю вам -- я буду примерной матерью семейства, Алисой и Вандой в одном лице. Но прежде я хочу сама, слышите, сама, стать Тони Браун... Мне надо успеть стать вашей настоящей дочерью -- волевой, крепкой, целеустремленной и,,, я должна, как смогу, увековечить то, что дал мне Динстлер.

- Ты очень повзрослела, дочка. И похорошела -- твоей красоте идет воинственность. -- Остин усадил ее рядом. -- "Старики" не станут мешать тебе, милая. Мы с Алисой "за". "Мисс Барби" умерла, да здравствует "мисс Америка"! -- Остин поцеловал ее. -- О нас не беспокойся -- мы крепко будем держать тылы.

Он слегка кивнул в сторону сада, из которого раздавались веселые визги залезшего в фонтан Готтла. "Мадам Алиса! Готтлиб требует принести ему сюда сласти!" -- взволнованно сообщила запыхавшаяся няня.

...Итак, А. Б. прибыла в Нью-Йорк. Контракты не слишком заманчивые, на них не всплывешь на гребень славы, но главное -- это начать. Тони узнала, что такое настоящая черновая работа -- тренировки, репетиции, бесконечные съемки. Ни минуты для себя, ни часа, чтобы поныть или расслабиться. До седьмого пота, сразу по трем контрактам -- для рекламных щитов губной помады, для проспекта дамского белья крупной фирмы и даже съемки небольшого рекламного ролика, заказанного специально для американского телевидения Полем Карденом. "А. Б. в ресторане "Максим"". "Европейская мечта" в американской реальности". За две недели Антония сделал больше, чем заставляла себя делать в Париже в течение нескольких месяцев. Плевать на деньги -- их почему-то платили гораздо меньше, чем умел получать Шнайдер. Но зато -- мелькать, мелькать на экране, на придорожных щитах, на светящейся рекламе, покрывающей стены небоскребов... Ах, как она нравилась себе теперь, когда смотрела на все это со стороны, с позиции грядущей заурядности! "Ведь это -- я! Я! -- говорила она себе, наблюдая за прекрасной, чертовски обольстительной дивой, ужинающей при свечах в "Максиме" с элегантнейшим джентльменом. Как играют тени на скулах, что за чудный изгиб губ, а этот нос -- бесконечная отрада для операторов: снимай хоть левой ногой, -- выходит высший класс, словно очень старался.

Антония сняла апартаменты в роскошном отеле, чрезмерно роскошном для человека, не желающего быть на виду. Но А. Б. должна была сверкать в самом центре. Она даже сделала то, что никогда не позволяла делать раньше -- окружила себя журналистами второсортных, но популярных изданий. Человек с фотоаппаратом и карточкой журналиста мог попасть к ней в любое время суток, не опасаясь быть спущенным с лестницы. Вернее с террасы пентхауза, опоясывающей номер Антонии.

Прошел месяц, отведенный на завоевание Америки. А. Б. ярко мелькнула в океане американской рекламы и постепенно отошла на второй план, уступив место другим. Этих куколок явно кто-то раскручивал, подталкивая на авансцену и оставляя А. Б. незначительные роли в массовке.

Поток жаждущих встретиться с А. Б., по тем или иным причинам, ослаб. Специальная дежурная, охраняющая вход в обитель "звезды", могла даже найти время на изучения справочников по сербохорватскому языку, которым успешно занималась. Телефоны, так надоедавшие всего неделю назад, досадно помалкивали. Тони наконец могла перевести дух, но не о таком отдыхе она мечтала! В коротком платьице, похожем то ли на теннисный костюм, то ли на комбинацию, А. Б. металась по своим опостылевшим апартаментам, не оправдавшим надежд и затрат, в то время, как элегантная женщина лет тридцати пяти без устали терзала видеомагнитофон, просматривая отснятые с участием Тони материалы.

Жаклин Кастильо исполняла обязанности уполномоченной по делам А. Б., взяв на себя роль Артура. Изучив положение дел, она пришла к неутешительному выводу: произошло то, что и должно было произойти в данном случае. Европейскую "звезду" бесцеремонно оттеснили на второй, а то и на третий план. Причем, кампания носила не стихийный, а явно целенаправленный характер.

- Антония, -- подвела итоги Жаклин, -- не скрою, что поднять вас на волну американского успеха я не в силах. Вы достаточно опытны в этих делах и хорошо знаете, что за каждой "звездочкой" стоит мощный "патрон", щедро оплачивающий механизм "восхождения на небосклон".

- У меня достаточно средств, Жаклин, чтобы поднять себя собственными руками, -- возразила Антония, понимая, к чему клонит Кастильо.

- Увы, вы не дома, мисс Браун. Кроме денег необходимы связи. Связи, милая моя, решают в нашем мире все. Конечно, при наличии дарований. Но даже при всех ваших неоспоримых достоинств и усердии вас легко обскачет любая фигуранточка из "кордебалета", имеющая солидного покровителя... -- Жаклин закурила, старательно выпуская дым в сторону от Антонии, активно невыносившей сигаретного дыма.

- Вас прислал Майкл О'Ралли? Скажу прямо -- этот джентльмен произвел на меня сильное впечатление. Он действует напролом, не только перечислив все свои титулы "биржевого короля" и "финансового магната", но и предоставив целый финансовый отчет по ведению дел в теле- и радиокомпаниях, которые он финансирует. Я, конечно же, должна была пасть в его объятия не позже, чем через двадцать четыре часа после лестного предложения...

- Прошло уже две недели. И наверняка вы заметили, как сократился выпуск рекламы и буклетов, как пропали куда-то выгодные работодатели, толпившиеся у ваших дверей с надеждой заключить интересный контракт? Это абстракция, моя милая. Майкл О'Ралли не церемонится с теми, кто осмелится щелкнуть его по носу... Теперь любой сведущий в нашем деле человек посоветовал бы вам, Тони, собирать чемоданы и заказывать билеты на рейс в Европу. Здесь, как говорят в наших кругах, "А. Б. уже ничего не светит". Естественно, если вы не умерите свои запросы и не начнете сниматься у третьесортных заказчиков.

Тони задумалась. Угроза лишь подстегнула ее азарт. Пока что она еще А. Б.! И не позволит загнать себя в угол.

- Мне хотелось бы открыть собственное рекламное агентство. Вы поможете подобрать первоклассную команду и посмотрим еще -- кто кого.

Взгляд Антонии стал непривычно жестким и решительным. В эту минуту она была особенно похожа на юную Алису, отстаивающую своего возлюбленного Филиппа.

- Завтра жду вас к девяти утра. К этому времени я буду иметь полный отчет о своих финансовых возможностях, и мы сможем наметить план действий.

Жаклин криво ухмыльнулась, загасив сигарету:

- Не в моих правилах ввязываться в заведомо обреченное предприятие... Я поддержу вас, Тони. Из личной симпатии: когда-то я сама прошла подобное испытание. И сдалась. На значительно менее соблазнительных условиях. Он был стар и страдал язвой... О покровительстве Майкла мечтают очень многие. И, уверяю вас, не одна красотка первого ранга мечтала бы вполне бескорыстно затащить его в постель. В замке Ралли целый зал отведен для кубков, полученных им на состязаниях по лаун-теннису и поло, и основательная фонотека мировой классики. Похоже, рельефы его мышц не исключают сложного рисунка мозговых извилин... А наличие жены -- способности страстно увлекаться.

- Отлично, Жаклин Прекрасная реклама. Я это заметила сама. И еще то, что меня покупают. За мышцы, извилины, за связи и доллары... Ничего не имею против честных торгов. Цена-то предложения хорошая. Но... -- Тони в упор посмотрела на Жаклин, -- у меня, как назло, совсем другие планы.

6

...Через неделю было объявлено о рождении нового рекламного агентства Антонии Браун. Тони пошла ва-банк, вложив в предприятие все свои средства. Она предлагала щедрые ставки, желая привлечь хороших профессионалов. Но удалось заполучить лишь второсортные кадры. Именитые художники, стилисты, операторы почему-то застенчиво отказывались от выгодного предложения, ретируясь в тень. Майкл О'Ралли, надо отдать ему должное, действовал быстро и без промаха.

Тони все еще делала вид, что не теряет веры в успех, когда продукция ее фирмы оказалась нежелательной для заказчиков. Если ее и брали телестудии, то для показа в неудачное эфирное время. Журналы отводили рекламе Тони последние страницы, а именитые мастера, приглашенные для участия в ее программах, оказывались чрезвычайно загруженными.

Но А. Б. все еще держалась, откладывая возвращение в Европу. Феликс, устав дожидаться Антонию в Париже, прибыл в Нью-Йорк в воинственном настроении:

-Ты упорно избегаешь меня все это время после нашего путешествия... Догадываюсь, что напугал тебя. Всех охватил повальный ужас перед пришельцами -- они-де похищают детей, проделывая над ними жуткие опыты. Масса женщин объявляет об изнасилованиях "зелеными человечками" и сотни шизофреников просят компенсации физического ущерба, нанесенного "людьми в серебристых скафандрах".

Феликс, получивший еще один престижный приз на Венецианском биеннале, выглядел преуспевающим и уверенным в себе любимцем Фортуны. Светлый бесформенный пиджак, вишневый мягкий шарф, небрежно задрапированный на шее, тонкий шелковистый пуловер с затейливым геометрическим орнаментом. "Одевается у Кардена, -- решила Тони. -- Стал симпатизировать основательной классике, если, конечно, мэтра высокой моды можно отнести к этому направлению". Но на фоне прежних увлечений Картье, изобретавшего для себя экзотические костюмы, стиль Кардена можно было отнести к умеренной традиционности.

Антония рассматривала Феликса как бы со стороны, находя его привлекательным и весьма интересным мужчиной. Да и странности его, вообще-то, вписывались в рамки богемных "закидонов", грешащих куда более экстравагантными отклонениями от буржуазных условностей.

- Я не псих, детка. Теперь у меня не более тараканов в голове, чем у любого "здравомыслящего человека", просиживающего штаны в каком-нибудь банке. Просто этот чинуша другой породы. Я по-своему вижу окружающее, как индеец, ощущающий одухотворенность породившей его природы. Мой мир полон тайн, значительных намеков, догадок... Мне не надо получать телеграммы и заверенные адвокатами удостоверения, чтобы решить свое будущее... Ты думала, что мне придется изобретать фантастический сюжет с явлением призрака матери. Нет. Я получил от нее иное благословение.

Феликс сделал паузу, предполагая ироническую реплику Тони, но она промолчала. Он посмотрел на нее с обезоруживающей простотой:

- Я просто увидел радугу -- совершенную, огромную, в полнеба, когда гнал по автобану в Швейцарию. Полдень, вокруг ни души. Я несся прямо на нее, физически ощущая, как въезжаю в гигантские ворота, пронизывающие меня мириадами разноцветных лучей... Это было прикосновение матери. Теперь я знаю, она, вернее, то, что осталось от нее в этом мире, благословило меня... Вот увидишь, Тони, мы пройдем под семицветной аркадой вместе, мы протянем к ней руки, и когда-нибудь, возможно, узнаем то, что скрывает от нас время...

- Это надо понимать как предложение брачных уз? Так инопланетяне объясняются в любви? Мне доставать шампанское? -- Тони нерешительно остановилась у скрывающегося в огромном глобусе бара.

- Смейся, смейся, девочка. Непонятость -- удел юродивых и гениев. -- Феликс послушно поставил на столик хрустальные бокалы.

- Ладно, милый, открывай, -- Тони протянула ему "Дом Перинбона". -- Я не отказываю. Но подожди теперь ты. Пожалуйста, полгода. У меня остались кой-какие счеты с землянами... А потом мы поднимемся над этими глухими материалистами и наплюем на них с высокого облака... Вот за это и предлагаю выпить.

...Антония проводила Картье, поборов соблазн рассказать ему о сыне. Интересно, как относятся "посланцы высшего разума" к внебрачным детям? Ничего, эта возможность еще предоставится и, по-видимому, в весьма недалеком будущем. Майкл О'Ралли, похоже, одержал верх -- предприятие А. Б. не выдерживало конкуренции.

- Кажется, скоро я буду лежать на лопатках. Причем абсолютно голая, то есть без гроша. Но, к счастью, все же не под Майклом. Предпочту бескорыстного инопланетянина, или любого другого дурня... Знаешь, я, в сущности, жутко устала. -- Голос Антонии звучал тускло.

Жаклин поняла, что совсем скоро она сможет порадовать О'Ралли известием о капитуляции Тони.


7

- Увы, дела нашей "звезды" идут не блестяще. -- Жан-Поль выключил телевизор, на экране которого А. Б. в коротких шортиках и кружевном болеро рекламировала работу газонокосилки. -- И это не прост профессиональный провал, а нечто совсем другое.

Вот уже целый месяц они с Викторией наблюдали за напряженной борьбой, затеянной Тони на поприще рекламного бизнеса Штатов. Жан-Поль проводил уик-энды у Виктории, ожидая момента забрать ее к себе. Брачным планам помешал траур. Теперь не давали покоя неудачи Антонии, так мужественно, казалось бы, вышедшей из духовного кризиса.

Виктория выскользнула из-под одеяла, накинула халат и собрала раскиданные по ковру остатки пиршества -- банановую и апельсиновую кожуру, пакетики с чипсами и поп-корном.

- Ты все время что-нибудь грызешь, хомяк! А ну-ка причешись и одеть смокинг -- я не могу серьезно беседовать с таким дикарем, -- скомандовала она и присев на край постели, заглянула в обезоруженные отсутствием оптики и потому слегка растерянные глаза возлюбленного.

- Милый, ты мог бы разузнать через Мейсона одну вещь... Мне нужно разыскать Ингмара Шона, ну, того...

- Как же, помню. Он сделал замечательный фильм "Маг и его Мечта"! -- Жан-Поль собрал волосы резинкой и одел очки, почувствовав себя достаточно вооруженным для ревнивого натиска. -- Вы порхали над каким-то средневековым городом среди звезд и кружащего вальса -- небожители! А бедный одинокий юноша, заметь, поэт и красавец, мечтал только об одном -- быть на месте этого трюкача и сжимать тебя в объятиях! Брр! Я даже писал какой-то сонет про "звезды и тени и локон в ночи"...

Жан-Поль вдруг вскочил и схватил Викторию в охапку.

- А-ну, пойдем сейчас же на крышу! Ведь это ты -- летучая. Ты на самом деле таскала его по воздуху, я знаю! -- Он подхватил девушку на руки. -- Давай же, полетим!

- Постой, милый, дело серьезное. -- Виктория высвободилась и запахнула халат. -- Ингмар действительно многое может. Он как метеор мелькнул в Венеции, а до того дня я не слышала о нем несколько лет. Ходили слухи, что Ингмар бросил цирковое шоу, уехал путешествовать на край света, увлекся буддизмом или чем-то еще. И вдруг -- явление в Palazzo d'Roso -- вихрь, гром и молния, чудеса! И вновь -- ни слова о нем, -- исчез!

- Ну, это по его части -- блистать и исчезать. Попробуем разузнать, куда прячется Маг после представления... Ты думаешь, он захочет помочь Тони?

- Он мог бы помочь мне. Я немного подыграла ему в Венеции. И чуть не поплатилась за это жизнью. Похоже, появление во "дворце роз" было важным для него и особенно -- со мной в паре... Настал черед Мага оказать услугу. А ну, повеселее, месье жених. Вы же сами не раз говорили, что не в состоянии пойти под венец в обстановке общего семейного неблагополучия. -- Вика нацепила очки Жан-Поля и передразнивая его, заявила: "Вы с Антонией для меня как сестры-близнецы. А может быть, и больше, гораздо больше".

Он щелкнул Викторию по носу и закрыл ей рот поцелуем.

8

Через два дня Виктория катила по разогретому апрельским солнцем шоссе, соединяющему Брюссель и Амстердам. Где-то здесь, на границе Бельгии и Голландии, в сельском, тщательно охраняемом уединении, по данным Хартли, находился сейчас Шон.

Пейзажи по сторонам дороги с квадратами ухоженных полей, расчерченных водооросительными каналами и шеренгами склоненных ветрами тополей и вязов, напоминали полотна Ван-Гога. Тени, бегущие от быстрых облаков, игриво соперничали с яркими солнечными пятнами, то тут, то там пестрели стада буро-белых коров и помахивали крыльями старые ветряные мельницы. "Удивительный покой и какая-то взвинченная нервозность одновременно", -- подумала Виктория, отметив совпадение визуального мира со своим внутренним состоянием.

Призывно сигналя и чуть не касаясь боком, ее обогнал на повороте автомобиль, набитый веселыми парнями. Заметив одинокую, хорошенькую девушку за рулем, компания предвкушала веселое знакомство. Виктория вспомнила давний декабрь, чужой велосипед, несущий ее в неизвестность -- испуганную, взъерошенную, большеносую девчонку, спешащую помочь больному Динстлеру. Что тогда прокричал подвыпивший наглец? -- "Она страшней моей бабушки!" Как заноза впились в память Виктории эти слова, призывая к реваншу.

- Дорогу, кретины! -- буркнула она, обгоняя пристающий автомобиль и приосанилась. "Вот, дорогие мои папочка, мамочка, Катя -- ваша нескладеха пересекает Европу на полном скаку, без страха и сомнения направляясь к отчаянной авантюре. И она непременно выйдет на поклон под звуки победных фанфар и восторженные аплодисменты -- алле!" Ах, как удержать эту мимолетную победную уверенность?!

Виктория решительно отвергла компанию Жан-Поля, намеревавшегося сопровождать ее к Магу. -- "Поверь мне, Жанни, с ним будет очень непросто договориться, а тем более в присутствии постороннего. Я вообще не уверена, что добьюсь высочайшей аудиенции. Боюсь, что душа Мага обитает в мире теней и пренебрегает реальностью".

Действительно, пропетляв с полчаса по глухим проселочным дорогам, редко встречающимся в этих краях, Виктория поняла, что Маг старательно поддерживает иллюзию глуши и запустения. Нескошенные луга, покосившиеся плетни, заросшие осокой пруды и целая стая крылатых мельниц на отдаленных холмах задавали тог в его владениях.

Виктория беспрепятственно миновала распахнутые ветхие ворота пустующего двора с деревянными постройками и притормозила возле металлической ограды, тщательно закамуфлированной завесой плюща. Не успела она выйти из машины, как ворота распахнул, сдержанно кивнув, безмолвный старец библейского вида, в каком-то рубище, перепоясанном веревкой. Это был верный "дворецкий" Мага -- Строцци Ван Эван, три минуты назад доложивший хозяину о приближении незнакомой машины.

Как всегда в эти вечерние часы Маг пребывал в своем полутемном кабинете, обставленном живописным оборудованием наисовременнейшей алхимической лаборатории XVI века. Скудное солнце, пробивающееся сквозь облака и разноцветные ромбы оконных стекол, играло в змеевиках и ретортах, наполненных бурлящим и шипящим содержимым.

- Впустите, -- коротко сказал Маг дворецкому, не отрываясь от сложного, в две колоды, пасьянса, сплошь покрывающего обтянутую черным бархатом столешницу. -- И проводите даму ко мне.

В священном трепете Ван Эван бесшумно удалился. Он никак не мог привыкнуть к умению хозяина видеть сквозь расстояния и стены. Маг всегда знал о приближавшихся к его владениям, и никто, кроме регулярно навещавшего поместье инженера, не догадывался о вмонтированных в разных концах этого запущенного дома телекамерах. Вряд ли кому-то приходило в голову, что алхимические приспособления, закупленные Шоном на аукционе из подвалов шотландского замка -- лишь декорация, скрывающая телеэкран, а впечатляющие метаморфозы жидкостей в змеевиках вызваны причинами не более сложными, чем примитивные опыты на школьных уроках.

Просто Маг и в затворничестве оставался прежде всего шоуменом, обожавшим мистификации и не жалевшим средств на представление, пусть даже для одного, но очень придирчивого зрителя -- то есть для самого себя.

Здесь, в Голландии, ему понравилось дождливое небо и резкий ветер, несущий клочковатые облака, а следовательно, выигрывающие на этом фоне островерхие, в ребристой черепичной чешуе крыши. Именно так выглядел его миниатюрный замок: старым, заброшенным, таящим древние секреты в замысловатых переходах, башенках, высоких чердаках и необъятных подвалах. Никому не надо было знать, что перестраивался дом из комфортабельной современной виллы театральным художником, а собранные здесь антикварные предметы нидерландского быта скрывали новейшие технические достижения. В трапезной с огромным очагом и интерьером, скопированным с полотен "малых голландцев", можно было отыскать мощную теле-радиоаппаратуру, а в затейливых сооружениях с флюгерами на крыше прятались отличные антенны.

На Викторию, робко вошедшую в "лабораторию", Маг посмотрел строго и внимательно.

- Садись, сними очки и распусти волосы. Я не беседую с деловыми женщинами. Имидж "бизнес-фрау" не для тебя. Отвратительный костюм. -- Коротко оценил Шон темно-синий строгий пиджак из американского магазина. -- Раздеваться не обязательно. Постараюсь смотреть только на колени и то, что выше воротничка... Остальное домыслю.

Сам он, облаченный в свободное черное одеяние, выглядел весьма экзотически. Сильный загар сделал Шона похожим на индуса, если бы не пшеничный цвет выгоревших волос, волнами спадающих на плечи. Светло-карие глаза на темном лице казались янтарными и внимательно, как у кошки, приступившей к охоте. И эти глаза с интересом высматривали сложные комбинации в разложенном пасьянсе. Он не задавал вопросов и вел себя так, будто Виктория проделала весь этот путь, чтобы помолчать в его обществе.

- Ингмар, я хорошо усвоила твой первый урок и ни о чем не спрашиваю. Хотя от твоих ответов зависело бы многое. Возможно, я была бы менее настойчива, но ты сам вынуждаешь меня к прямоте: мне нужна твоя помощь. Моя сестра, та, которую я когда-то тайно подменяла, попала в затруднительное положение. Нет, Тони Браун не знает о моем визите. Я сама хочу сделать кое-что для нее, а именно -- чудо. Единственный человек способный помочь в этом, -- ты.

Виктория рассказала про затруднения Антонии и свою идею сделать программу, способную потрясти Америку.

- Конечно же, работать с тобой буду я. Но весь успех перечислится в фонд популярности А. Б. Поверь, это очень важно, а без тебя я ничего не смогу.

- Верно, Мечта, ты правильно рассудила... Но вот в чем дело. В сущности, Ингмара Шона уже нет. "Он покинул арену навсегда", как сообщили в моем творческом некрологе. Только зря доискивались доступных пониманию обывателя причин. У меня не было неудач, я не пережил кризиса, идеи слетались в мою голову, как осы на мед... Меня не оставляли преданные женщины и верные товарищи, никто не украл мое состояние, не оболгал мое имя... Мне просто стало скучно. -- Ингмар оторвался от карт, решительно смел их в кучу и поднял глаза на гостью. -- Э-э, ты не можешь знать, что такое настоящая скука -- она дается избранным в расплату за дерзость и власть, пресыщение властью.

Я полагал, что найду решение своих проблем в древних верованиях, религиях, перелистал кучу философского хлама -- и все равно остался один, путешествуя из XV века в XIV или XVIII, как граф Калиостро. Только "понарошку" -- меняю дома, дышу пылью разных эпох, придумываю забавные "игрушки". Но тоска путешествует со мной, не приручаясь и не поддаваясь дрессировке.

Я рассказываю все это потому, что однажды сделал выбор, позвав тебя с собой. Ты правильно поступила, отказав. Мечта не спутница тоски.

- Я постоянно вспоминаю тебя, Ингмар. Частично я твое изделие, как та "золотая девочка" на пленке. Ты -- это фантазия, энергия, волшебство -- все то, что люди ищут в светлом круге манежа по эту, парадную сторону сверкающего занавеса... Сейчас мне можно проговориться -- я выросла "в опилках", так говорят у нас в России про цирковых ребят. -- Приоткрыв свою тайну, Виктория ожидала удивления, но Ингмар спокойно сказал:

- А я -- немного словак, немного немец, а еще шотландец и фин. Гремучая смесь. Один мой дед из этих мест. Мать- словачка, загулявшая во время войны с фашистским офицериком. После русской победы инвалид вернулся к Зденке, родилась моя старшая сестра, а потом уже, в 56 -- я. Сестра безумна от рождения. Я -- по призванию. Мой старик был отъявленным бабником, обрюхатив пол округи, он сбежал в другие края... Вот, пожалуй, и все, что неизвестно прессе и можно знать тебе.

Здесь я один со своей тоской, причудами и мельницами. Я покажу тебе крылатую стаю -- мне привезли их со всей Европы. Есть XIII, XIV век, конечно же, отреставрированные и приведенные в рабочее состояние... Пошли, я хочу посмотреть, как взметнутся под ветром эти золотые волосы. -- Ингмар поднялся, галантным жестом придворного танцора приглашая к прогулке гостью.

Он хорошо знал каждую из своих питомиц -- ее особенности, характер, норов, ласково гладя ладонями старые камни.

- Работает, старушка, трудится, -- прищурив глаза, Ингмар следил за вращением огромных лопастей и вдруг, стараясь перекричать скрип и свист ветра, спросил: "Как, по-твоему, их можно любить?"

- Их нельзя не любить, они как живые -- гигантские трудолюбивые мотыльки...

- А почему ты решила помочь Антонии и называешь ее сестрой? -- Они сели на кучу подсохшего ароматного сена. (Ингмар подстелил Виктории край своего необъятного балахона. -- "Здесь водятся маленькие кусачие жучки. У тебя слишком тонкие колготки для сельских увеселений".)

- Мы обе вышли из рук одного мастера. Тебе не надо объяснять, как?

- "Как" ты не знаешь сама. А про Пигмалиона я слышал... Жаль, не довелось встретиться, ведь я уже наметил паломничество в "Каштаны", когда догадался про тебя... Но не рассчитал время... Жаль. -- Ингмар рассеянно обрывал листки с увядающего цикория.

- Ты знал? -- Викторию больше всего поразило упоминание "Каштанов".

- Уж тебе-то не следует удивляться соей осведомленности... Хотя я не сумел предугадать гибель Динстлера... Он тоже был заражен тоской, как расплатой за Дар... Видишь ли, Дар -- это такая штука, которая обязательно призовет к ответу: а как же ты, избранный, распорядился мной? Если у избранного есть совесть, то отчитаться он вряд ли сумеет... Но у Пигмалиона было чем крыть -- ты и Антония стоите каких-то там страшных, по-видимому, жертв.

- Особого греха у Динстлера не было. Кроме того, который он считал неискупимым... Тони -- его родная дочь. Если не сочтешь это бредом, считай строгой тайной.

- Значит, профессор Динстлер сделал Мечту из собственного дитя... не дурно! -- восхитился Ингмар. Желтые глаза блеснули живым интересом. Он крепко взял Викторию за плечи и развернул к себе. -- А ты, -- ты дочь лесной феи?

- Я -- внучка Остина Брауна. А все остальное -- сплошное нагромождение фантастических случайностей... Еще девочкой я придумала себе волшебницу, выполняющую три моих желания... Конечно, с желаниями я все напутала. Но одно совпало -- его осуществил Йохим Динстлер... Вначале я проклинала шутку судьбы и это как бы украденное лицо. А теперь... теперь я счастлива! -- Виктория откинулась в мягкое сено, забросив за голову руки. -- Здесь и вправду невероятно торопливые облака. Они заражают своей целеустремленностью. Под таким небом -- "и жить торопишься и чувствовать спешишь"... -- процитировала она по-русски переиначенного Пушкина. Любимые слова часто выскальзывали из памяти сами собой, особенно, когда бояться было нечего.

- А ты торопишься перейти к делу? -- хитро посмотрел Ингмар, намекая, что русский текст понял. -- И еще -- вернуться к своему избраннику.

Виктория никак не могла привыкнуть к проницательности Мага и на этот раз просто не удержалась от вопроса:

- Ну скажи, скажи хоть одно, как ты угадал тогда, в Венеции, что он должен был появиться? -- Виктория села, впившись в Ингмара серьезными, не терпящими уверток взглядом.

Он засмеялся и поднял руки:

- Сдаюсь! Один из самых головокружительных трюков сейчас будет разоблачен. Внимание: когда я заставил тебя летать над бальным залом во Дворце роз, пели скрипки, сыпались искры, валил, застилая глаза, дым... Ты винила во всем пиротехников? Увы. Ты сама, Мечта, была наэлектризована, как воздух перед грозой, искрилась бенгальским огнем! Для этого даже не надо было касаться тебя. А мне пришлось обнять...

Убедившись, что любопытство в глазах Виктории сменилось насмешливым разочарованием, Ингмар быстро, как репортер радионовостей, отчитался:

- Ты пылала. И немудрено -- пять лет ледяного спокойствия, монашеского воздержания. Один мой дружок с кафедры философии вашего университета попробовал по моему совету занять тебя беседами о Достоевском и Эдике Лимонове, а потом пригласить на кофе. И получил решительный отпор. Узнав о невезении, ему сказали: туда не суйся, камень, лед... Между прочим, очень неплохой парень... И я понял -- ты ждала. Ждала своего единственного. Кто он, Мечта, этот Дюваль?

- Он тоже немного волшебник и чудак. И замахнулся так высоко, аж голова кружится! Одержим наукой, -- весело одержим.

- Хотелось бы верить, что мы с тобой не ошиблись, Мечта, -- загадочно подвел итог Ингмар и вздохнул. -- Ладно, так и быть, -- еще одно совершенно бесплатное приложение к разоблачению: я знаю русский с детства. Говорю совсем плохо, а почитываю основательно. До того, как пошел в маги, покопался в славянской литературе. Так что дискуссии о Булгакове, Пушкине, Достоевском и даже Довлатове можешь вести и со мной... О Дювале я узнал уже после того, как вы сбежали в Милан. Фантастический трюк вы тогда исполнили с горящей машиной -- высший класс! -- только для асов и дилетантов. Ну, вроде теперь все ясно? -- Он явно любовался растерянностью Виктории и без всякого перехода продолжил:

- А то, что ты просишь, невозможно. Я не вернусь в шоу-бизнес. А здесь требуется мощное вооружение, детка. Ты же догадываешься, что воздушный шарик держится на веревочке. Мои маленькие чудеса требуют огромных средств, а главное -- техники, команды настоящих профессионалов. Конечно, если следовать к твоей цели... Распилить красотку или выпустить голубей из статуи Свободы я могу задаром.

- Позволь и мне поколдовать? -- Виктория приблизилась к Ингмару и заглянула в желтые глаза. -- Я вижу, ты уже сейчас знаешь выход. И сумеешь сделать такое, что способно потрясти воображение миллионов, помнящих о чудесах лишь по детским снам... А знаешь, Маг, давным-давно в Нью-Йорке испуганная, совершенно ошарашенная своей ролью девчонка, а потом заколдованная тобой женщина была готова, совсем готова влюбиться в тебя. Ты творил невероятное, но так и не произнес самого простого заветного слова...

- Пароль нежных гимназисток романтического прошлого? Я и тогда, детка, не умел этого делать, да и после не научился. Не умею -- и все тут! Ведь это как с музыкальным слухом -- либо он есть, либо его нет... Только (он прижал палец к губам) -- это мой единственный недостаток и страшный секрет. -- Ингмар медленно провел тыльной стороной ладони по ее щеке, коснулся кончиками пальцев губ.

- Прекрасная работа, прекрасный мастер... А, кстати, как тебя все же зовут, Мечта?

- Тори. Виктория. Я русская по рождению и американка по паспорту.

- Ну ладно, Тори, Торхен, Виктория... Победа... А я-то принимал тебя за Мечту... Так к делу -- "Мисс Победа", считайте -- я лежу на обеих лопатках! -- Он рухнул в сено и по-мальчишески расхохотался.

- Ага, я же знала, что у тебя давно чешутся руки затеять что-нибудь этакое! -- возликовала Виктория.

- Но не обольщайся, что переиграла меня, ухитрившись уговорить... Когда ты заявилась сюда, я кинул карты -- пасьянс не сошелся. Ты не заметила, что я тяжело вздохнул? Жребий предрешил мою капитуляцию.

- А если я не поверю, -- прищурившись, Виктория с вызовом посмотрела в желтые глаза.

- Ну тогда -- ничья, -- легко согласился Маг.

8


...На следующее утро Ингмар чуть свет ворвался в комнату гостьи.

- Можешь не прикрываться одеялом. Все равно придется покрутиться перед камерами голышом. Учитывая, конечно, американский пуританизм, мы сделаем так, что зрителям не останется и живого кусочка -- только тень отражения, отражение тени... Я все придумал. Мы полазим по крышам небоскребов, но прежде установим на них ветряные мельницы. Устроим метель из розовых лепестков, превращающихся в стодолларовые купюры и заставим президента сыграть роль Бога!

- Заметив, как изумление на лице Виктории сменяется разочарованием, Ингмар фыркнул:

- Я не сбрендил. Реально оценил возможности и сроки. Моя секретная команда всегда в боевой готовности -- стоит только свистнуть. И кое-кто из них додумался до такого, что пока еще и не снилось ребятам Спилберга.

Он сел у ног Виктории и начал подсчеты:

- Три дня на экспедицию по небоскребам (конечно, без нас), два на работу здесь и неделю для монтажа... Это будет кино, детка, всего лишь кино. Компьютерные трюки. Но и отдельный ролик для демонстрации в специальных кинотеатрах. Объемное изображение -- полная иллюзия собственного присутствия... Можешь поверить, мужская часть населения Штатов, подержавшая в руках это тело, да еще над крышами Нью-Йорка с реющим во все небо американским флагом, будет у твоих ног. Вернее, у ног Антонии. Майклу О'Ралли придется раскошелиться, чтобы заполнить эфир своими старомодными ревю.

Виктория не стала спрашивать, о ком помянул Ингмар, это имя было ей совершенно неизвестно.

Рабочий план, намеченный Ингмаром, оказался на редкость точным. Уже к вечеру в приемном зале поместья, напоминавшем средневековую харчевню с грубыми деревянным столами для рыцарских пиршеств, с камином размером в деревенский дом и дубовыми массивными перекрытиями высокого потолка, собрались семеро мужчин. Викторию на тайное собрание не пригласили, и лишь на следующий день она узнала, что трое из побывавших здесь, вылетели в Нью-Йорк, а четверо готовы к натурным съемкам.

Ветер, мельницы, вихри мучной пыли, превращавшей ее в мраморное изваяние, неуловимый, предельно сосредоточенный Шон, мощные софиты, выставивши тупые морды из амбаров и стогов, какие-то особые приборы, излучающие невидимый свет, загадочная арматура из черного металла, снабженная сетью тросов -- все слилось для Виктории в поток чудесного сновидения, заполнившего эти дни. Снимали и ночью, кутая в перерывах озябшую "звезду" в меховые шкуры. Она ни о чем не спрашивала Шона, подчиняясь его командам беспрекословно, и прыгала от радости, когда, повинуясь распоряжению Мага, над крыльями мельницы взорвался огромный шар, а из него взвился в небо подгоняемый перепончатыми лопастями мельницы вихрь стодолларовых купюр. К обнаженному телу Виктории, опрыснутому каким-то составом и подвешенному в паутине стальных нитей, наэлектризованные купюры буквально примагничивались, так что через несколько минут Виктория покрылась второй кожей с бесчисленными портретами президента на зеленом фоне.

- Вот так, по-моему, должна выглядеть настоящая "Мисс Америка", для того, чтобы ее возжелало многомиллионное население этого делового континента, -- сказал Шон оператору. -- Смонтируем со статуей Свободы.

- В тебе проснулся сатирик. Разве мы снимаем памфлет, Ингмар? -- заметила Виктория.

- Мы вообще ничего не снимаем. Мы просто валяем дурака!

- Дурака, обезумевшего от любви к родине... Как не позавидовать американцам... -- серьезно сказала Виктория.

- Ты, я вижу, не слишком гордишься своими краями?

- Отвращение, смешанное с жалостью, может, наверно, даже породить какой-то вид жертвенной, уродливой любви. Но вот гордость... Увы... Американцы написали на своем гербе: Мы верим в Бога. Даже если это не так, они сформулировали то, чем могли бы гордиться.

- В официальных документах всегда фиксируют вещи, в которых меньше всего уверены. И чем важнее документ, тем менее надежно его содержимое.

- А как выглядел бы девиз на твоем гербе?

- "Не верю ничему из того, что знаю". Н самом деле это следовало бы понимать так: я не доверяю своим знаниям и слишком слаб для того, чтобы препоручить себя вере.

- Я бы назвала твой девиз формулой несчастья.

- Согласись, что разворачивать дискуссии о счастье женщине, столь прекрасной, как ты, было бы по меньшей мере пошло.

- Да к тому же и жестоко, если ее оппонентом является столь обделенный достоинствами человек. -- Виктория все чаще иронизировала над "вселенской тоской" Мага, казавшейся ей все более наигранной, по мере того, как в работе раскрывался прежний Шон -- бурлящий энергией и задорной фантазией. Он даже не пытался парировать ее выпады, смиренно уступая, как мудрый учитель неразумному дитя.


10


Через неделю, вернувшись к Жан-Полю, Виктория тщетно пыталась пересказать ему события этих дней.

- Ну, ты сам увидишь -- в начале августа мы получим готовый материал.

- Виктория, я ревную. Еще в прошлом вашем фильме каждому олуху было видно, что этот Маг сотворил себе Мечту не для простого любования. Естественно, его можно понять, -- горячился Жан-Поль, жалевший, что отпустил Тори одну.

- Увы, милый, талантливый Маг обделен одним очень важным даром -- даром любви... Хотя, кто знает, стал бы он волшебником, если бы умел влюбляться? Мне даже кажется, что Ингмар сознательно "ампутировал" в своей душе это чувство, решив, что расплатился им за другой Дар...

- В сущности, торг Мефистофеля с Фаустом свелся к тому же.

- И по всей вероятности, история Шона может иметь похожий финал. -- Виктория глубоко вздохнула, вспомнив последний разговор с магом.

Они стояли уже у машины Виктории, с трудом подбирая слова прощания.

- Ты сделал для меня очень много, спасибо, -- сказала она.

- Ты для меня тоже. В эти дни я дышал полной грудью, прижав каблуком свою скуку.

- Мы увидимся еще, правда?

- Не думаю. -- Он колебался и вдруг решился на что-то. -- Пойдем, я покажу тебе мое будущее.

Виктория молча последовала за Ингмаром по темным подземным коридорам, потом поднималась по винтовой лестнице на вершину круглой башни, возвышавшейся над холмами. Наконец Ингмар сунул горящий факел, освещавший им путь, в ящик с песком и распахнул высокую дверь. Круглая комната с шестью узкими окнами-бойницами была совершенно пуста. Только в самом центре возвышалось нечто, задрапированное пыльной рогожей. Ингмар сдернул покрывало, открыв огромный, гладкий как стекло, черный овал. Он слегка отступил в сторону, давая возможность Виктории рассмотреть камень. Она заглянула в зеркальную гладь и покачнулась от внезапного головокружения. Холодная глубина дохнула колодезной сыростью, заманивая в бездонную пучину. Стены пошатнулись, уплывая, ватная слабость надломила колени. Ингмар подхватил ее, едва не потерявшую сознание, и запахнул занавес.

- Это черное зеркало -- провал во времени и пространстве. Коридор, в который я уйду, вслед за моей тоской.

...Он не стал провожать ее до автомобиля, оставшись в своей театрально декорированной "лаборатории".

- Я хочу, чтобы ты запомнила меня таким. Прощай. -- Голос был вял и тускл. Куда делся тот одержимый, властный человек, еще вчера дирижировавший сложным оркестром съемочной площадки?!

- Прощай. Я сообщу тебе о наших успехах.

- Не стоит. Мне с самого начала было известно все... Да, постой.

Виктория обернулась уже в дверях, Ингмар встал, подошел к ней и протянул руку. На раскрытой ладони лежал черный агатовый шар.

- Узнаешь? Я нашел его в том подвале, в Венеции, а еще -- белый шелковый хитон в вокзальной камере хранения, и это, -- он достал откуда-то крестик и положил рядом с шаром.

- Ты обронила его в гондоле, когда прибыла в Венецию и глазела на плавучие дворцы... Еще я обнаружил в твоем номере гостиницы двух джентльменов, показавшихся мне несимпатичными. Я поспешил за тобой, но Дюваль опередил меня. Это надежный человек, тебе повезло... -- Ингмар вложил в ее руку шар и крестик, сжав ладонь обеими руками. -- Держи крепче, Победа. Больше не теряй. Помни: некоторые предметы значат в нашей жизни не меньше, че живые существа. Береги их, как бережешь друзей... Скоро к тебе явится еще один, -- лиловый, да, лиловый по вечерам. Вот это останется мне. По-моему, я заслужил, а?

Он показал низку коралловых бус, купленную Викторией в Венеции и оставленную вместе с вещами в гостинице:

- И если мы уже занялись раздачей призов и подарков, у меня к тебе одна просьба, Виктория. Обещай, что выполнишь ее, ну, в благодарность, допустим, за эту работу? В день свадьбы пусть будут на твоей шее те самые подвески Мазарини. Я подарил их тебе, поняла? И не думай хитрить -- я все равно узнаю. -- Ингмар смотрел серьезно, черные точки его зрачков притягивали. Виктория чувствовала -- еще минута и она последует за ним как лунатик.

- Прощай, я буду беречь друзей, и не забуду о твоем условии, -- сказала она, зажав в кулаке дары и резко направившись к выходу


11

...Жаклин Кастильо испытывала двойственное чувство, наблюдая за развалом предприятия Антонии. С одной стороны, ей было немного жаль, что заходы Майкла О'Ралли, обещавшего Жаклин приличное вознаграждение за содействие в уговорах Тони, не увенчались успехом. Обойдись А. Б. несколько любезнее с всесильным боссом, глядишь, Жаклин Кастильо сидела бы сегодня в кабинете менеджера Антонии -- первой "звезды" континента. С другой же, чувство женской солидарности строптивой Жаклин торжествовало -- Майклу дали пинка под зад -- хороший урок для наглого "победителя". Тони, конечно, придется вернуться в Париж, оставив сотни тысяч долларов пущенными по нью-йоркскому ветру.

- Давай-ка немного отсидимся в засаде, -- советовала Жаклин приунывшей Антонии. -- Блеснем в Европе, где тебя ждут весьма выгодные предложения, а затем вновь подкатимся к этим берегам... К тому же брак с Картье может сделать хорошую рекламу и усмирить, наконец, завоевательский пыл Майкла.

Они сидели в роскошном номере Антонии, который теперь, без визитов настырных журналистов и толпы агентов-работодателей казался чересчур большим и безвкусным.

- Нет, Жаклин, нет. Что-то мы все-таки проглядели, упустили... Не все клавиши нажали.

- Уж это точно. Не мы одни хотели бы насолить Майклу. Можно было бы поискать союзников, ждущих момента, чтобы протянуть тебе руку помощи... -- она заговорщицки подмигнула.

- Только не это.

- Феликс настолько незаменим?

- Незаменимо мое упрямство. И поверь, для него есть серьезные основания...

...Каждый вечер, сняв макияж, Антония пристально изучала свое отражение в зеркале. И, как человек, страдающий опухолью, нащупывает у себя в животе клешни метастазов, Тони с ужасом находила мельчайшие отступления от канонического облика. О чем может идти речь, если знаменитой А. Б. осталось существовать, по-видимому, не более года, а там -- тень, забытость, заурядность... Сегодня ей показалось, что кончик носа стал утолщаться, а уголки глаз опустились -- ужасно... Ужасно видеть, как в двадцать четыре умирает твоя красота...

Она механически плеснула в ванну мыльную пену и до отказа открыла кран. Чудесное изобретение дизайнеров -- абсолютно прозрачный толстый пластик, отлитый в форме круглого вазона. Стены и пол комнаты отделаны плиткой цвета яркого малахита, по углам вьются целые заросли лиан, а под вознесенной на пьедестал ванной устроена специальная подсветка, так что погружаясь в бурлящую воздушными пузырьками воду, чувствуешь себя Дюймовочкой, собирающейся нырнуть в бокал с шампанским, или нимфой хрустального грота... Можно помечтать, если у тебя достаточно средств для оплаты апартаментов, стоящих в день больше месячного заработка среднего служащего. И не важно, сколько весит твое двадцатилетнее или восьмидесятилетнее тело -- погружаясь в эту ванну, ты непременно почувствуешь себя нимфой.

Тони легла в воду и прикрыла глаза, ощущая себя несчастной и бедной. Капитал Тони Браун улетучился, красота исчезает, как тают весной выстроенные из снега дворцы...

В трубке специального телефона, спрятанного в мраморном изголовье, заворковал голос дежурной:

- К мисс Браун пожаловал журналист из "Нью-Йорк таймс".

- Пропустите. -- Она даже не открыла глаза, к чему теперь эти сплетни -- смаковать неудачи? И не поспешила покинуть ванну -- пусть снимают совсем задаром, пусть знают, как выглядит отвергнутая ими А. Б.

Тони расслабилась, с наслаждением вытянув ноги, и привычным жестом фотомодели закинула руку под голову, распустив и взъерошив сколотые волосы. Кто-то осторожно прошел по комнатам, окликая ее по имени.

- Сюда, сюда! Надеюсь, вы не намерены портить мой отдых ехидными вопросами? -- спросила она, услышав затихшие рядом шаги. И открыла глаза.

Максим тяжело дышал, не в силах, казалось, перенести своего счастья: эта невероятная, фантастическая женщина, розовой жемчужиной светящаяся в серебристой пене, эта роскошная нимфа -- его будущая жена!

Подобно Хосейну, выудившему некогда из бирюзовой ванны уснувшую Светлану, Бейлим без слов, не заботясь о состоянии вечернего костюма, запустил руки в искрящуюся пену и словно хрупкую драгоценность поднял из нее Тони.

- Я так ждала тебя, мой мальчик! -- прошептала она, брошенная на атласные простыни необъятной кровати. С нарастающим волнением Антония наблюдала, как разлетаются стороны срываемые с себя Максимом вещи, радостно прозревая: "Да, именно так: ждала! Тосковала и ждала, бесилась и ждала. Его -- бронзового, горячего, страстного...


12

Всего сутки назад принц "подал в отставку". Заменяя отца, пребывающего в деловых поездках, он два месяца "руководил государством -- подписывал приносимые советниками бумаги, слушал доклады министров, ставил печати, выписывал счета, посещал какие-то предприятия, выставки, школы. Ничего не понимая и не собираясь вникать. Антония пропала, отказываясь даже отвечать на его телефонные звонки, а Хосейн все откладывал возвращение.

К моменту встречи отца Бейлим уже точно знал -- он никогда и ни за что не станет эмиром. Конечно, если это исключает возможность быть рядом с Антонией. Хосейн, рассчитывавший, что в его отсутствие сын почувствует вкус власти, оставив мысли о браке, застал полного решимости, взбунтовавшегося принца.

- Ваше величество, из меня не выйдет глава государства. Я мало думаю об экономических реформах и политических интригах...

- Понятно, мальчик. В девятнадцать все мысли -- на женской половине... -- он потрепал сына по плечу. -- как успехи у наших дам? Гульчия, мне кажется, лакомый кусочек?..

Хосейн предусмотрительно собрал во дворце ансамбль красоток для удовлетворения "эстетических нужд" наследника. Отобранные им девушки прекрасно пели, играли на музыкальных инструментах и, конечно же, виртуозно исполняли танец живота.

- Отец, ты знаешь, что мне нужна другая, -- твердо сказал принц.

Хосейн нахмурился.

- Я слышал, А. Б. в Америке и очень дружна с Майклом О'Ралли.

- Вранье. У меня отличные осведомители. Тони дала Майклу отпор. А он устроил ей полный провал. Она разорена.

- Да, обмануть тебя не трудно. Ты сам обманываться рад. -- Вздохнул Хосейн, не ведая о том, что процитировал русского классика.

- Ты не собираешься бросать Сорбонну? В Париже твоя пассия, я надеюсь, будет более сговорчива. Купи ей дом, назначь содержание, -- раз уж она так бедна...

- Я женюсь на ней, отец. И отказываюсь от наследования престола. -- Бейлим опустил олову, ожидая грома и молний. Но Хосейн спокойно сказал:

- Ты не удивил меня. Все же я немного знал твою мать. Похоже, это бунтарство в стиле Светланы. У русских аристократов, как известно, было принято жениться на цыганках или крепостных актрисах. Этакий инфантильный коммунизм, национальный менталитет, склонный к алогизмам.

- Причем здесь национальность или идеология? Я просто хочу быть с любимой женщиной. И если это несовместимо с моим общественным положением -- я отказываюсь от него.

- Ты не можешь сделать этого, мальчик. Тебя, кажется, учили хорошие специалисты. При отсутствии других наследников...

- ...Управление государством переходит к ближайшим родственникам по мужской линии, -- продолжил цитату из Шариата Бейлим.

- Но таковых нет. Среди наших сторонников и друзей. -- Хосейн развел руками. -- Увы...

- Отец, ни для кого не секрет, что Зухрия ждет ребенка. Долгожданное событие свершилось. Если это будет мальчик -- я отрекусь от престола в его пользу.

- А если нет? Если вообще ее роды окажутся неудачными?

- Ты прав. Я не могу доверять сою судьбу случаю. И должен все решить сейчас.

- Ни слова больше, чтобы не жалеть потом о сказанном. Мои условия... -- Хосейн сел в высокое кресло, напоминающее трон, и продиктовал:

- Ты продолжаешь учебу в Сорбонне, не заикаясь о своих брачных намерениях. Я выделяю королевские средства на содержание А. Б. Покупай ей хоть Версаль. А после завершения образования ты женишься на той, которую выберу для тебя я. Можешь даже не разговаривать с женой -- только изредка навещай и делай детей... А с правлением государством мы еще посмотрим...

- Мои условия отец. Я жду три месяца до родов Зухреи. Если на свет появится здоровый мальчик, я тут же подписываю акт отречения. В случае препятствий с твоей стороны я пойду на крайние меры: разглашу правду о своем происхождении и спрошу твоих подданных, захотят ли они иметь господина со смешанной кровью?

- Ну а если Зухрея родит девочку?

- Я женюсь на Антонии и, если ты сочтешь это возможным, стану эмиром! Делать детей я намерен только с этой женщиной.

..."Глуп, глуп, как же он еще глуп, -- думал Хосейн, проводив сына и пригласив для разговора Амира, -- но горяч и упрям..."

- Мудрецы говорят, что время решает самые сложные проблемы. Не стоит нажимать сейчас, чтобы не сломать. Спокойно выжидаем, а на всякий случай... -- Хосейн обратился к Амиру, вошедшему по его звонку. -- А на всякий случай, мой друг, присмотрите хорошенько за этой девушкой. Не слишком ли опасно крутиться ей на нашем пути? Боюсь, как бы не произошло какой-нибудь глупой случайности...

Это надо было понимать так -- помеху убрать любыми способами, оставив эмиру право чистых рук. В знак послушания Амир опустил глаза и чуть кивнул, коснувшись лбом сжатых ладоней.

13

- Тони, это я. -- Голос Жан-Поля искрился сюрпризной радостью. -- На днях к тебе придет некто Горацио. Он передаст подарок от меня и Виктории. Кажется, вышло совсем неплохо. Кроме того, сама с кассетами не суетись -- это его дело. Позвони, как только получишь, о'кей?

Когда Виктория с Жан-Полем посмотрели смонтированный командой Мага материал, впечатление было несколько странным -- уж не перемудрил ли на этот раз Шон? Технические эффекты потрясали, но это были успехи компьютерных умельцев. А сам Волшебник, выходивший ранее на публику с голыми руками, имея в запасе лишь одно -- необъяснимую, невероятную магию, что делал здесь он? Выступал в роли киноактера, изображающего повелителя стихий?

- Да, совершенно очевидно -- Маг пожертвовал собой ради Мечты, -- чуть насмешливо прокомментировал фильм Жан-Поль. -- Все это действо крутится вокруг тебя и что уж точно, он добился своего. Вряд ли кому-нибудь удастся увековечить образ А. Б. более удачно... Куда мне со своими плохонькими стихами, -- вздохнул он, но Тори не поддержала тему.

- Один из вариантов фильма снят на голографической установке и рассчитан для специальных кинотеатров. Кроме того, Шон здорово просчитал психологию американцев -- это чуть ли не эротическое слияние Старого и Нового Света, с ностальгией по старине и апофеозом американского патриотизма. Только Антонии придется очень постараться, чтобы обеспечить клипу удачный прокат. -- Задумалась Виктория. -- Имя Шона изрядно подзабыли, на ее собственное наложено табу. Правда, Горацио намекнул на какие-то особые влиятельные каналы...

Горацио, посланник Шона, напоминал биржевого маклера диккенсовских времен. Боже, кто же теперь носит такие бакенбарды? Разве что в комедийных водевилях. А брюки в полосочку и бесформенный, мятый пиджак? Не хватает только цилиндры -- и прямо на сцену.

- У меня слишком длинное и труднопроизносимое имя. К тому же оно фальшивое. Зовите меня Горацио. Как друга Гамлета. Маг поручил мне обеспечить доставку материала заказчику.

Тори неуверенно продиктовала смешному человечку адрес Антонии и пожелала удачи.

- Как бы там не сложилась судьба этой работы Шона, передайте ему огромную благодарность. Лично меня его фантастическая симфония просто потрясла.

- Да, надо сказать, А. Б. вышла на редкость впечатляюще. Не может быть и речи о каких-то сопоставлениях или конкуренции -- единственная, неповторимая, невероятная, -- пожилой джентльмен хитро посмотрел на грустную улыбку Виктории. -- Мадемуазель зря беспокоится -- эти ленты не заваляются в архивах и не станут достоянием третьесортных прокатных компаний... Ингмар Шон знает одно волшебное слово. -- Он подмигнул. -- Ну, типа "Сезам, откройся!"... Ведь Маэстро, если не ошибаюсь, рассказывал вам о своих родителях?

- Да. Кажется, ни отца, ни матери Ингмара нет в живых?

- Разве? -- Горацио испуганно отшатнулся, изображая удивление. -- У Мага своеобразное чувство юмора... Прощайте, мадемуазель, рад познакомиться. Завтра материалы будут у вашей сестры, а не позже чем через три дня ожидайте триумфальных колоколов.

Он растворился в сумраке, оставив у Виктории ощущение розыгрыша. Но дальнейшее превзошло все ожидания: видеофильм был показан самыми престижными каналами ведущих телевизионных компаний, знаменитые критики разразились хвалебными статьями, соревнуясь в подборе эпитетов, а у кинотеатров "Голограф" выстраивались очереди. Впереди мелькали призы разных фестивалей, к Ингмару Шону направились толпы журналистов в надежде получить аудиенцию или хотя бы одним глазком подсмотреть жизнь непредсказуемого Мага.

Антония, пассивно наблюдавшая за взрывом собственного успеха, недоумевала. Вначале, просмотрев полученные от некоего господина Горацио пленки, она вскипела от ярости -- ко всем бедам не хватало еще этого плевка! "Дублерша" нашла момент, чтобы побольнее ударить, продемонстрировав ей свое явное превосходство. "Низость! Эти кадры никогда не увидят свет", -- решила она, заперев кассеты в сейф и позвонив Жан-Полю.

- Дюваль, я считала тебя своим другом. Объясни, пожалуйста, что значит "твой", вернее, "ваш подарок"? Я что, должна радоваться ее успехам, а может, даже помочь публично растоптать меня ногами?

- О чем ты, Тони? Разве ты не заметила, в титрах указано твое имя -- как героини и владельца материала. Другого просто не существует. Кажется, ты кое-что забыла. А мы -- нет! -- голос Жан-Поля смягчился. -- Подумай, зачем враждовать сестрам?

Он повесил трубку, злясь на себя, на свой неисправимый идеализм.

"Бескорыстная дружеская помощь" -- кто принимает теперь всерьез эту формулировку? Если поклялся в дружбе, значит готовит удар в спину. Бедная, бедная, затравленная Тони, не привыкшая к бескорыстным подаркам, вбившая себе в голову мысль о конкуренции "дублерши"!

Антония также испытала неудовлетворение от беседы с Дювалем. Они обидели друг друга, только и всего. Ничего не прояснилось. А эти намеки... Конечно же, Жан-Поль -- романтик, и неспроста намекал на родство с тори. Пигмалион создал своей дочери двойника наверно не для того, чтобы мешать ей жить, как уверял ее Артур, иметь возможность замены износившегося образца на более совершенный... Кроме того, Тори -- внучка Остина. Но значит ли это, что у благородного Брауна не может быть внучки-авантюристки, завистливо поглядывающей на трофеи славы А. Б.?

Тони, пребывающая в нерешительности, решила все же не давать кассетам ход. Каково же было ее удивление, когда в считанные дни фильм обрел самостоятельную жизнь, вознеся ее на гребень желанной славы!

- Это просто фантастика! Почему ты держала пленки в тайне? Сногсшибательный успех! -- ликовала Жаклин. -- Кто-то здорово "раскрутил" тебя, детка... Ну и мастерица ты темнить! Знаю только, что это не Майкл.

- Не смотри на меня так пронзительно -- все равно не скажу. К тому же -- с меня довольно. Уезжаю в Париж с Америкой в кармане. И больше никаких встреч на ринге. Схожу с дистанции. -- Тони достала из принесенной корзины цветов записку и прочла ее вслух: "Победительной "звезде" от побежденного "злодея" М. О'Ралли". -- Финальная точка в этом веселом приключении.

Итак, желанная победа. Впереди Париж и свадьба. Грандиозная свадьба -- можно было не сомневаться, что граф Феликс не упустит случая потрясти "свет". После визита принца Антония позвонила Картье, порадовав его известием о сокращении условленного срока: "Я завершила все свои дела. Назначай брачные церемонии на сентябрь и, конечно, согласуй с маменькой". -- "Перестань, детка! Я так счастлив, что твои издевки меня совершенно не достают. Это будет не просто свадьба -- это будет мое лучшее концептуальное действо".

Тони опустила трубку с ощущением непоправимой ошибки. Пересказанный Максимом разговор с отцом привел ее в ужас. В отличие от принца, торжествовавшего победу, Антония поняла -- они оба на грани беды. И чем больше подлинного чувства к этому мальчику обнаруживала она в себе, тем острее ощущала ответственность за его будущее. Принц просил подождать три месяца, значит она должна опередить его, вступив в брак с Картье. И вот теперь назначившей на сентябрь "концептуальное действо" свадьбы Антонии казалось, что она подписала себе печальный приговор.

Поздно вечером накануне отъезда Тони вернулась к себе в номер после данного О'Ралли в ее честь банкета. Голова кружилась, в ушах стоял многоголосый хор комплиментов. Она не успела еще принять душ и только брошенная в бокал таблетка аспирина усердно шипела на инкрустированном зеленым перламутром низком столике, когда дежурная доложила, что к мисс Браун прибыли визитеры.

- Никого сегодня не принимаю, никого!

- Прошу прощения, мисс Браун, у них неотложное дело.

Тони быстро набросила пеньюар, и кляня всех поклонников и журналистов на свете, взбила щеткой волосы. Тихо пискнул звонок, она рухнула в глубокое кресло и нажала кнопку в дистанционном пульте.

Двери номера бесшумно отворились и в огромный холл, изобилующий зеркалами и затейливыми светильниками вошли двое. С минуту никто не двинулся, справляясь с волнением. Потом высокий парень подтолкнул вперед пришедшую с ним девушку. Она сделала несколько шагов к креслу, где застыв, совсем как на картинке, нога на ногу, в руке шипящий бокал, сидела хозяйка.

- Тони, я пришла. Я пришла, чтобы стать сестрой... -- Виктория остановилась, не решаясь приблизиться к своей царственной копии. Из разжавшихся пальцев Антонии выпал бокал, совершенно бесшумно скользнув в высокий ворс персидского ковра.

Жан-Полю казалось, что он смотрит немой фильм, заснятый в замедленном темпе: мягко, плавно, как под водой двинулись навстречу друг-другу две тонкие фигуры -- разлетелись полы плаща Виктории, распахнувшей объятия, соскользнул с плеча бледно-серый шелк пеньюара Антонии, поднявшейся с кресла и в эти объятия нырнувшей...

Странная, фантастическая ночь! Сколько же вопросов им хотелось задать друг-другу, скольких вспомнить... Рассказывать, выспрашивать, сопоставлять-- и все это время думать -- а ведь неспроста задействованы в их общем сюжете эти люди, порой странным образом безликие, а иногда и вовсе незнакомые. Неведомый обеим давно почивший А. Л. Зуев -- загадочный герцог Баттенбергский, Светлана Копчухина, Евгения, Катя, Алексей... А Меньшовы-Грави, а Браун, Динстлер? А Хосейн Дали Шах, Ингмар Шон, Артур Шнайдер или тетя Августа? -- Боже! Чтобы собрать всех главных участников представления понадобилась бы огромная сцена, а уж распределять призы "по заслугам" оказалось бы и вовсе трудно.

- Вот если бы какой-то Высший наблюдатель сумел бы запечатлеть нашу "летопись", сколько невероятных, тревожных и прекрасных историй могло бы получиться, -- мечтательно сказала Антония.

- А потом бы вышли из тени и заняли места в зрительном зале все, кто подготовил сценарий и сыграл в нем роли, -- предложила Вика.

- Я думаю, что финал был бы встречен шквалом аплодисментов. Вы бы сорвали всех "Оскаров", девочки. Ведь это и вправду сказочный финал, -- сказал Жан-Поль, с восторженным волнением наблюдавший за девушками. -- Вы не просто сестры, вы самые что ни на есть однояйцевые двойняшки! Поверьте мне, как ученому, я хорошо изучил этот генный трюк.

- Нет, мы значительно больше, чем сестры или даже двойняшки. Мы связаны более прочными и загадочными узами, сотканными из страстей, надежд, дарований и ошибок множества людей. Но главное -- из Любви и сотни загадок, которые никто, кроме нас, не в силах постичь.

Тони сняла с пальца александритовый перстень и протянула его Виктории. Круглый овальный камень, подобный застывшей выпуклой капле, колебался в нерешительности, перебирая оттенки от аметистово-лилового до изумрудного: в комнате горела люстра, а за окном светлело утро.

- Это семейная реликвия Грави-Меньшовых! Сколько историй с ней связано! Он перешел мне от мамы, как и положено, в десятый день рождения, но впервые я одела перстень, когда мне исполнилось восемнадцать... а значит - на Острове появилась ты...

Понадобилось время, чтобы разобраться и сделать то, что должно было произойти по всем мудреным правилам нашей запутанной игры... Это кольцо принадлежит тебе. -- Тони одела перстень на палец Виктории. -- Смотри, наш талисман не знает постоянства, подвергая сомнениям железобетонные истины: он такой и совсем иной одновременно!

Они подошли к окну, за которым поднималось солнце, и сомкнули над камнем золотистые головы, наблюдая, как наливается он радостной травяной зеленью.

- А вечером перстень опять станет лиловым. Вот эта переменчивая игра и есть цвет истины. Той, что на мгновение не дает однозначности. Спасибо, я приобрела нового друга! -- Виктория обняла сестру и шепнула в щеку: "А ведь я к тебе с просьбой, Тони... Как ты отнесешься к тому, чтобы дня три поработать "дублершей"?"