Художник Лариса Хафизова Овсянников В. А. 034 Ставрополь Тольятти. Страницы истории. Часть II. Дела и люди. Тольятти: п/п «Современник»; 1999 400 с. Isbn 5-85234-100-2 Очерки и рассказ
Вид материала | Рассказ |
СодержаниеДепутат шарков |
- Мэрия города тольятти самарской области постановление №26-1/п от 25. 02. 2003, 54.39kb.
- Мэрия городского округа тольятти отдел информационной политики, 737.65kb.
- Изации работы отдела расчетов по заработной плате с работниками бухгалтерии (управление), 75.32kb.
- Вцелях дальнейшей организации работ в рамках постановления мэра городского округа Тольятти, 16.75kb.
- Мэрия городского округа тольятти отдел информационной политики, 807.03kb.
- Торгово-промышленная палата г. Тольятти свидетельствует Вам свое почтение и предлагает, 119.92kb.
- Постановление от 01. 04. 2011 г. №983-п/1 Опроведении Дней защиты от экологической, 223.17kb.
- Решение от г. N, 133.35kb.
- Мэрия городского округа тольятти отдел информационной политики, 826.78kb.
- Молодежный творческий образовательный лагерь «Молодые молодым», 19.6kb.
ДЕПУТАТ ШАРКОВ
Крестьяне села Борковки много лет вели изнуритель ную судебную тяжбу с крупнейшим землевладельцем Ста вропольского уезда графом Орловым-Давыдовым. После крестьянской реформы 1861 года крестьяне Борковки оказались без выпасов для скота и лесных участков, где они заготовляли сено. Все это ушло в распоряжение графа; необходимо было арендовать луга и пастбища и недостающую землю для посева у графа. А условия аренды были крайне невыгодными для крестьян.
За десятину арендованной земли необходимо было обработать такую же десятину у графа, начиная от запашки и до вывоза снопов. Кроме того, каждый крестьянин обязан был весной вывезти на поля 80—100 возов навоза. Но лошади были далеко не у всех, а у кого были, то для лошади перед весенним севом вывозка 100 возов навоза — очень тяжелая работа.
Крестьяне просили управляющего графским имением изменить условия аренды, тот не соглашался. Обращались к местным властям — те тоже разводили руками. Борковские крестьяне писали письма великим князьям, посылали к ним своих ходоков, но те рекомендовали им обратиться в суд. Крестьяне стали говорить, что у них имеется и передается из поколения в поколение жалованная грамота на эту землю от самого царя Алексея Михайловича. Спорная территория занимала примерно 7 тысяч десятин земли. На самом деле у крестьян были какие-то никем не заверенные бумаги. Поэтому ни один адвокат на основании имеющихся документов не брался за ведение дела. Граф Орлов-Давыдов категорически отказался предъявлять свои документы на владение землей. Именно это и подтолкнуло крестьян к выступлению.
В конце мая 1899 года они официально поставили в известность самарского губернатора А. С. Брянчанинова и жителей соседних сел о том, что 1 июня они начинают «пахать свою землю». Действительно, 1 июня больше тысячи крестьян собрались в поле. Поставили стол с хлебом-солью, чернила, перья, а на столе лежали 3 документа на землю. Они просили всех быть свидетелями, а графа — положить на стол свои документы, подтверждающие его право на землю, представители графа отвечали, что граф предъявит свои документы только в суде.
Тогда человек триста крестьян стали пахать землю, но делали это неглубоко, не по-крестьянски. Они не были уверены, что их затея увенчается успехом, «незачем лошадей напрягать зря». Пахали 1-го, 2-го, 3-го июня. 4-го июня в поле к крестьянам приехал сам самарский губернатор Александр Семенович Брянчанинов и приказал прокурору составить списки виновников со степенью их вины. Прокурор отказался, сказал, что сначала надо произвести следствие. Губернатор сам стал уговаривать крестьян разойтись, но народ стоял молча с поднятой правой рукой, пальцы были сложены крестом. То ли это была готовность стоять до конца, то ли мордва намекала, что земля эта им была дана при крещении.
Неожиданно во время речи губернатора крестьяне побежали от него, оказалось, что приехавший с губернатором фотограф навел свой фотоаппарат, а крестьяне подумали, что это какая-нибудь пушка. Потом они вернулись. Один из крестьян подал губернатору документ, но А. С. Брянчанинов отклонил документ и уехал.
В ночь на 4 июня по приказу губернатора в Борковке арестовали 66 человек и утром 14 человек были наказаны розгами от 25 до 100 ударов. Был арестован и один из руководителей этого выступления Шарков Петр Васильевич. Это был один из уважаемых людей села. 34-летний волостной старшина Петр Васильевич Шарков возглавлял местную администрацию крестьянского самоуправления, представлял волость в ее отношениях с правительственными учреждениями, следил за исполнением казенных и земских налогов и постановлений волостного схода. За защиту общественных интересов крестьяне его очень уважали. Он был малограмотным, но считался крепким хозяином на селе. Между прочим, бедного крестьянина люди вряд ли бы избрали волостным старшиной. Ведь крестьяне при этом руководствовались простой житейской логикой: в распоряжении волостного старшины находились казенные и общественные деньги, и если он их растратит, то есть чем возместить убытки, а у бедняка такой возможности нет.
Для экзекуции привезли воз свежих ивовых прутьев. Командовал здесь начальник самарского жандармского управления полковник Черноруцкий. Несмотря на сплошное беззаконие всего происходящего, все-таки на экзекуцию пригласили врачей, ибо они должны были дать свое согласие на наказание. Ставропольский городской врач Михаил Васильевич Лапков по совместительству был еще и врачом ставропольской тюрьмы и он категорически выступил против наказания крестьян, так как среди них было немало цинготных. Земский начальник М. П. Яровой начал кричать на врачей, что они социалисты и почему-то финляндцы. За отказ дать согласие на применение наказания врач Лапков Михаил Васильевич прямо здесь в поле был уволен с должности тюремного врача и крестьян стали пороть.
В числе первых наказали 100 ударами Петра Шаркова, причем сам земской начальник М. П. Яровой сел ему на ноги, «чтобы не брыкался». Когда избивали Шаркова, власти допустили еще одно грубейшее нарушение закона. Дело в том, что по российским законам «волостной старшина, его помощники, сельские старосты... на время службы освобождались от телесных наказаний».
Наказанный вместе с Шарковым крестьянин Роман Круглов вспоминал: «Нас пороли: каждому было нанесено до 100 ударов розгами. После порки отправили в больницу, где залечивали. Из больницы нас перевели в тюрьму».
26 мая 1900 года в Ставрополе проходила выездная сессия окружного суда, на котором судили 41 человека «за запашку чужой земли». Наказание было всем определено до 2-х месяцев тюрьмы. Власти опасались, что применение более строгих мер наказаний могло бы вызвать более мощный взрыв крестьянского движения. После суда Петр Шарков стал очень популярной фигурой не только среди ставропольского крестьянства, но и самарского, поскольку все самарские газеты широко освещали события в Борков-ке. Так взошла звезда Шаркова на ставропольском небосклоне.
В 1903 году борковские крестьяне снова стали самовольно запахивать графскую землю, но кончилось это тем, что 70 крестьян были избиты до полусмерти, из них 24 человека умерло, в том числе 7 человек прямо в ставропольской тюрьме. Шарков на этот раз хотя и не выступал организатором, но поддерживал действия крестьянства.
В событиях 1905 года борковские крестьяне выступили снова одними из организаторов аграрных выступлений. В архиве хранятся несколько писем Петра Шаркова в Самару одному либеральному старичку. В письме от 5 декабря 1905 года он пишет: «Желаю объяснить, что у нас случилось накануне 24 ноября; зажгли графский хутор и в 24 часа все решили, а в неделю нигде ни одного хутора не осталось; все сожгли и развезли. Скот разогнали по себе. Овец всех 12 тысяч развезли и порезали. Все решено до основания. Начали наша волость Никольская, а потом Бри-товка, Санчелеево, Ягодное».
В следующем письме П. В. Шарков пишет о поведении местных властей. «Власти в то время, начиная с ноября и весь декабрь, никакого действия не производили. Исправник хворал до приезда казаков, вся полиция ходила, как тени: не вредила ни в делах, ни в словах никому».
Революционные события 1905 года всколыхнули всю Россию. Напуганное массовыми выступлениями по всей стране, царское правительство пообещало ввести в России парламент в лице Государственной Думы. 11 декабря 1905 года был издан закон, согласно которому депутаты в нее должны были избираться от четырех курий (групп): от помещиков, городского общества, крестьян и рабочих.
В самом избирательном законе заложили возможность получить депутатов из представителей правящего класса, потому что один голос помещика приравнивался к 3 голосам городского жителя, 15 — голосам крестьян и 45 — голосам рабочих. Крупные помещики избирали выборщиков на губернские собрания, т. е. для них выборы были двухступенчатые. Городские избиратели избирали по трехступенчатой системе, а крестьяне — по четырехступенчатой.
П. В. Шаркова выдвинули кандидатом в депутаты собрания десятидворок, в котором участвовали только хозяева, имевшие участок земли и усадьбу, затем его кандидатуру поддержал волостной сход, потом — уездное собрание избирателей. На губернское собрание от Ставропольского уезда приехало: 9 дворян, 4 крестьянина и один рабочий. Самарское губернское собрание избрало депутатом Государственной Думы Петра Васильевича Шаркова. Всему миру известно, как русский народ любит разных обиженных, притесняемых и пострадавших за правое дело.
27 апреля 1906 года — в день начала работы Государ- • ственной Думы, Петербург был украшен, иллюминирован, в церквах по этому поводу служили благодарственные молебны. Перед официальным открытием Государственной Думы Петр Шарков вместе с другими депутатами был приглашен в Зимний дворец для встречи с Николаем II ( не царское дело ходить в парламент). Вся Дворцовая площадь была оцеплена рядами полицейских и солдат. Депутатов провели в Тронный зал. Избранники народа — кто в торжественных фраках, а кто в крестьянской поддевке, как Шарков, стояли на одной стороне зала, глядя на величественный малиново-золотой трон, на расшитые золотом мундиры придворных. На другой стороне зала стояли царские министры, среди которых был и министр императорского двора граф Фредерике.
Он впоследствии вспоминал: «Депутаты производили впечатление шайки преступников, которые только и ждут знака, чтобы броситься на министров и перерезать им 1 глотки. Какие противные морды!». Вдовствующая императрица тоже отмечала «непонятную ненависть на лицах депутатов».
Потом 524 депутата Государственной Думы стали заседать в Таврическом дворце. Петр Васильевич Шарков как внепартийный депутат примкнул к трудовой группе, в которой было 48 депутатов из крестьян. Они стояли между правыми и левыми, и те и другие старались перетянуть их на свою сторону. Среди этих «трудовиков» было несколько крестьян, растерявшихся в столичной обстановке. Одно дело говорить с мужиками о крестьянском деле, которое знаешь досконально, другое — участвовать в законотворческой деятельности. На заседании Думы, более похожей на политический митинг, Шарков не выступал. Соб-Я ственно говоря, из-за своей малограмотности это трудно было ему делать.
Очутившись в Петербурге, депутат Шарков оказался в водовороте политических страстей и «охоте за голосами депутатов», но на первых порах помнил о крестьянских наказах насчет земли. Пошел к генерал-адъютанту Лине-вичу Н. П. ходатайствовать насчет земли борковским крестьянам. Влиятельный царский сановник пообещал новоиспеченному депутату: «Будьте только с нами. Не обращайтесь к другим партиям и вы все получите, что желаете...» Это был первый крючок, на который попался молодой депутат.
Как депутат Шарков получал суточные в размере 10 рублей, это были приличные по тем временам деньги. Достаточно сказать, что самый сильный грузчик мог заработать за световой день 90 копеек. Кроме того, правительство, «обхаживающее» таких малограмотных депутатов, организовало для них пансион с кормлением, заведовал им некий Ерогин, которого почему-то звали «живопырня», а депутаты, кормившиеся в пансионе, вошли в историю как «ерогинцы». Способ «подкормления» депутатов, наверное, самый древний в парламентской практике.
Не «устоял» Петр Васильевич Шарков и перед «обхождением» своей персоны со стороны столичных журналистов и прочего «околопарламентского» люда. Возле закружились люди «Московских ведомостей», пожалуй, самого черносотенного органа, которые уверяли его, какой он самобытный крестьянский политический деятель. Познакомился он и с самим Грингмутом, редактором «Московских ведомостей», и руководителями Монархической партии. Этот Грингмут считал, что «черная сотня — это весь православный русский народ», сплотившийся против «внутренних врагов», которыми Грингмут считал «конституционалистов», «демократов», «социалистов», «революционеров», «анархистов», евреев и т. д.
Порядочный человек руки не подавал этому Грингму-ту, а Шарков стал с ним сотрудничать. Нет, сам он не писал, за него это делали другие, как он сам признавался: «Хоша я и малограмотный, но мне наплевать на писате-лев-то. У меня есть такой, который, например, напишет все, что захочешь».
Просвещенное ставропольское общество с тревогой следило за депутатской деятельностью недавнего «крестьянского защитника» в столице. Первые заседания Государственной Думы были посвящены обсуждению ответа на тронную речь царя. В этом ответе, названном «Обращение к трону», к ужасу Николая II и всего правительства содержались требования всеобщего избирательного права, радикальной земельной реформы, освобождения всех политических заключенных и смещения министров, назначенных царем без одобрения Думы. Избрали делегацию, чтобы она вручила это «Обращение к трону» императору, а тот даже и не принял ее.
Через несколько дней Председатель правительства пожилой И. Л. Горемыкин по приказу царя приехал в Думу и еле слышным голосом отверг все требования Думы. Депутаты кричали: «Пусть исполнительная власть склонится перед законодательной!» Государственная Дума явно не оправдывала ожиданий правительства и 9 июля 1906 года была распущена, так и не приняв ни одного закона. В царском манифесте ей вменялось в вину то, что депутаты «уклонились не в принадлежащую им область» и вместо законодательной деятельности стали разжигать «смуту». Депутаты разъехались по домам.
Когда в начале июля 1906 года депутат Государственной Думы Шарков приехал на родину, в Ставрополе собрался народ для встречи с ним. Некоторые участники встречи в курзале хотели «вывести на чистую воду» народного избранника.
Невысокий, коренастый, с бородкой «лопатой», Шарков уже поднялся на сцену и собирался открыть встречу (он еще не знал, что царь уже распустил I Государственную Думу), как помощник уездного исправника Кожетховскии заявил, что не допустит никаких речей. П. В. Шарков начал уверенно говорить об авторитете народного представителя, на что полицейский чин заметил: «Какой ты член Думы? Ты просто борковский, поротый мужик!»
Не только в Ставрополе, но и в самой Борковке авторитет Шаркова сильно пошатнулся. Односельчане обвиняли его в том, что там в Петербурге он не отстаивал интересы крестьян, а только водил дружбу «с енералами». Некоторые даже предлагали ему уехать из села, а другие недвусмысленно намекали на то, что подожгут его.
Через несколько месяцев, в декабре 1906 года, в Ставрополе состоялся суд о майских погромах имения Орлова-Давыдова. Несмотря на то, что сам Шарков был одним из активнейших участников этих выступлений, на суде он' неожиданно для всех выступил свидетелем со стороны обвинения. Всех шокировало, как он свидетельствовал против своих товарищей. На суде он говорил, что «забастовку и грабеж советовал ему делать Благодатный—ветеринарный врач из Ставрополя».
Михаил Петрович Благодатный в заключительном слове на суде горько признался: «Все мое несчастье состоит в том, что я познакомился с П. В. Шарковым. Я смотрел на него всегда, как на достойного представителя народа, а он оказался почти предателем».
По далеко не полным данным, к судебной ответственности было тогда привлечено 111 человек, 67 из них были осуждены и отправлены по этапу в Сибирь, в том числе и М. П. Благодатный. А Шарков остался в Борковке. Через несколько лет, в 1913 году, когда Россия широко праздновала 300-летие дома Романовых, бывший депутат П. В. Шарков был награжден памятной золотой медалью, односельчане расценили это, как плату за его выступление на суде. И в 1918 году, по рассказам местных крестьян, после изгнания белочехов бывший депутат Государственной Думы Шарков был расстрелян Советской властью. К сожалению, обстоятельства этого дела пока еще не исследованы, но есть надежда найти соответствующие документы и свидетельства.
В январе-феврале 1907 года провели выборы во II Государственную Думу, но, несмотря на царивший в стране столыпинский «твердый порядок», результаты выборов оказались совсем не такими, на которые рассчитывало правительство. Состав II Государственной Думы оказался еще революционнее, чем в I Думе. Левые депутаты завоевали почти 200 мест, практически треть всех депутатов. Дума оказалась «сумасшедшим домом скандалов, криков, оскорблений». Причем некоторые депутаты все это делали специально, чтобы таким образом дискредитировать саму идею Думы.
II Государственная Дума официально начала свою работу 20 февраля 1907 года. Утром этого дня все улицы, ведущие к Таврическому дворцу, были запружены народом — встречали народных избранников. Толпа кричала: «Ура! Да здравствует революционная Дума!», «Требуйте земли и воли для народа!», «Амнистию!». Ведь тогда в российских тюрьмах сидело политических заключенных больше, чем во всей Европе вместе взятой.
Левые депутаты шли с красными гвоздиками в петлицах простеньких пиджаков. Шел в этой толпе и депутат от Ставропольского уезда Сухоруков Иван Дмитриевич, простой крестьянин, мордвин по национальности, трудовик по убеждениям. К сожалению, как жил он неприметно, так и затерялся на страницах истории. Мы о нем, к сожалению, больше ничего не знаем.
Возбужденный, шел в этой толпе и еще один депутат Государственной Думы, человек очень хорошо известный ставропольцам — Архангельский Василий Гаврилович. Эта фигура достойна того, чтобы на ней задержать свое внимание. В Ставрополе он работал в 1901—1905 годах инспектором народных училищ, исполняя примерно те же обязанности, что и заведующий отделом народного образования.
Небольшого росточка, шустрый, он энергично вел школьное дело. Много занимался кадровыми вопросами. Безжалостно выгонял «не просыхающих» отставных унтеров и им подобных из школ. На вакантные места смело брал молодежь, выпускников гимназий и краткосрочных курсов. Уездное начальство было довольным, не очень-то вникая в суть дел. Но в 1902 году предводителем Ставропольского дворянства был избран Александр Николаевич Наумов, который по должности обязан был возглавлять Училищный совет.
Присмотревшись к школьному делу, Наумов заметил, что среди учителей немало людей, в той или иной мере критикующих царское правительство, причем все они, как правило, были приглашены на работу инспектором народных училищ. Предводитель дворянства испугался и приказал собрать сведения об Архангельском. То, что пришло в ответ на его запрос из жандармского управления, поразило Наумова. Оказывается, Василий Гаврилович Архангельский давно числился на учете жандармов как член партии социалистов-революционеров (эсеры).
Родился он в семье дьякона. Окончил Самарское духовное училище и духовную семинарию. Поступил в Казанскую духовную академию, но с 3-го курса был отчислен за революционную пропаганду и выслан в Сибирь. Но вскоре, в 1891 году, все же окончил Московскую духовную академию и работал учителем начальной школы на сибирских заводах. Экстерном закончил юридический факультет Юрьевского университета. Был уволен из сибирских учебных заведений и в 1901 году приехал в Ставрополь.
А. Н. Наумов добился, чтобы В. Г. Архангельского за незаконную организацию учительских съездов и союзов из Ставрополя уволили. Архангельский переехал в Казань и стал там издавать газету «Волжский листок». Стал баллотироваться во II Государственную Думу, но был арестован вместе со всем штатом редакции и выслан в Тобольскую губернию. Так что на первые заседания Государственной Думы Архангельский приехал прямо из тюменской тюрьмы.
К началу работы II Государственной Думы Таврический дворец подремонтировали, да так, что через несколько дней после начала заседаний Думы потолок зала заседаний рухнул. К счастью, произошло все это во время перерыва, а то бы от депутатов осталось мокрое место. По иронии судьбы потолок рухнул на скамьи левых депутатов, а правые остались целыми. Боже, какой поднялся шум в обществе из-за этого несчастного случая. Столыпин как Председатель Совета министров устал доказывать, что здесь он не при чем, но ему не верили, дескать, таким образом он хотел расправиться с оппозицией.
Среди всех шумных скандалов, сопровождавших каждое заседание Думы, под крики брани в Думе прозвучали слова П. А. Столыпина: «Все ваши нападки имеют в виду вызвать паралич воли и мысли правительства, все эти нападки могут быть выражены в двух словах, которые вы адресуете власти: «Руки вверх!». Господа, на эти слова правительство, уверенное в своих правах, спокойно ответит также двумя словами: «Не запугаете!». Спустя три месяца Николай II издал манифест, и Дума, просуществовав 102 дня, 3 июня 1907 года была распущена.
Разогнав первые две Государственные Думы как неугодные, царизм хотел иметь более послушную III Думу, но для этого необходимо было изменить избирательный закон. Это было сделано быстро и в результате выборов в III Государственную Думу реакционное большинство было обеспечено. Правые господствовали в этой Думе. В числе октябристов в III Государственной Думе был избран бывший мировой судья Ставропольского уезда Лавров Сергей
Осипович, выпускник Казанского университета. Представительный, с красивой белой бородой старик — ему было 65 лет. Это был небогатый помещик, собственно говоря, это обстоятельство и вынудило его выбрать чиновничью стезю. Последние годы он работал председателем губернской земской Управы.
1 ноября 1907 года Лавров вместе с другими депутатами подписал торжественное обещание депутата Государственной Думы: «Мы, нижеподписавшиеся, обещаем перед всемогущим Богом исполнять возложенные на нас обязанности членов Государственной Думы по крайнему нашему разумению и силам...»
Члену партии октябристов Лаврову такое обещание было нетрудно подписать. Депутатов Государственной Думы избирали сроком на 5 лет, но, к сожалению, Сергей Осипович Лавров до окончания полномочий не дожил, он скончался 25 августа 1910 года, и 11 января 1911 года на освободившееся депутатское место от правых партий был избран ставропольский помещик М. М. Лентовский, а вскоре и полномочия III Думы закончились.
Уже с начала 1912 года началась подготовка к выборам в IV Государственную Думу. Наш город представлял в ней бывший предводитель дворянства Ставропольского уезда Наумов Алексей Михайлович. Ему было 49 лет. Он окончил юридический факультет Казанского университета, работал следователем, заместителем окружного прокурора, а с 1901 года был в отставке. Депутатом он был избран от помещиков Самарской губернии. Депутатскими обязанностями себя не обременял, отчитываться перед избирателями тогда не надо было. Любил больше всего развлекаться, деньги у него были, жил он на банковские проценты от проданного имения. Запомнился он и тем, что первым в наших краях приобрел легковой автомобиль «Адлер», который крестьяне называли «антихристовой машиной». Вот на ней и гонял Наумов по сельским проселкам, пугая всех и вся. Так и прокатался до самой Февральской революции, которая и положила конец истории Государственной Думы в царской России.