Федор Страхов искание истины
| Вид материала | Документы |
- Вера Константин Петрович Победоносцев, 196.7kb.
- Поиск истины, 86.79kb.
- 1 Появление страхов у детей младшего школьного возраста Глава, 300.65kb.
- Прибавление к лекции «левтолсто, 46.57kb.
- Игры и упражнения на снятие страхов и повышение уверенности в себе, 130.87kb.
- Сморчкова Наталья Яковлевна, учитель математики, моу вознесеновская сош воснове технологии, 42.44kb.
- Введение, 473.61kb.
- Фома Аквинский подразделяет истины откровения на два рода: истины, доступные разуму,, 72.97kb.
- Вопросы кандидатского экзамена, 25.33kb.
- I. Человеческое искание. Искаженный ум. Традиционный подход. Вплену респектабельности., 1393.73kb.
В этой нашей склонности коренится главное наше невежество, состоящее не столько в недостаточности наших знаний, сколько в ложности, извращенности их. Отсюда же проистекают и все бедствия и невзгоды нашей жизни.
Не даром учил Сократ: "познай самого себя", и Христос: "вынь прежде бревно из твоегоглаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего" (Лука VI, 42).
И вот, с тех пор как заметили люди, благодаря открытию Коперника, движение собственной планеты вокруг солнца, перестали они приписывать движение солнцу и всему звездному небу вокруг земли.
Благодаря этому, узкий кругозор геоцентрического сменился широким кругозором гелиоцентрического — космического миропонимания.
С тех пор, как появилась критическая система философии, предпославшая изучению внешнего мира изучение собственных познавательных способностей человека ("Критика разума" Канта), перестали люди приписывать абсолютную реальность внешнему, вещественному, миpy, а перенесли ее с материального мира на мир внутренний, духовный.
Благодаря этому, путь, ведущий нас в область божественных сил, был проложен уже не через пространства внешнего мира, а в противоположном направлении, — через тайники нашего духа.
И наконец, когда, вместо того, чтобы начинать с поучения и наставления других, мы примемся совершенствовать себя самих, когда станем открывать и познавать в себе скрытые в нас духовные и нравственные силы и таким путем будем приближаться к совершенству Отца нашего Небесного (Mф. V, 48), тогда перестанем слепо доверять внешнему авторитету других.
Благодаря этому, исчезнет порабощенное состояние людей перед людьми, и они, познав истину сыновности Богу, сделаются свободными служителями Бога.
13. Материализм, спиритизм...
Всё равно как Мороз в сказке не верить, чтобы где-либо существовали теплые края, — ибо где ему ни приводилось бывать, везде он встречал только холод, — так и материалисты не верят в существование духовного начала, ибо во всем, что они исследуют, они видят только материю. Это хотя близоруко, но зато последовательно и потому понятно.
Непонятна мне только ограниченность и непоследовательность спиритов, для которых материальные явления призраков, — материализация душ, как они выражаются — служит доказательством существования духа.
Ведь это все равно, как если бы Мороз принимал производимый им холод за доказательство тепла.
Но если уж считать явления материализации за доказательство существования духа, то разве наши-то тела, — тела людей, еще не умерших, не представляют из себя все ту же мaтepиaлизaцию духа? А если так, то какая причина одну материализацию, — естественную, всеобщую и всем очевидную не принимать за доказательство существования духа, а другую — искусственную, исключительную и далеко не всем доступную, принимать за такое доказательство? Причина этому та же самая, по которой мнимую способность нарушения вечных и неизменных законов считают удивительной и чудесной, действительную же способность проявлять и выполнять их ни во что не ставят.
14. Причина смерти.
Так как жизнь наша управляется не одними только низшими, физическими законами, а еще и высшими: духовными, моральными, то, следовательно, нельзя допустить, чтобы и смерть наша наступала для нас под влиянием одних только физических причин.
Правда, действия моральных причин, от которых я ставлю в зависимость продолжительность нашего пребывания на земле, не доступны, физические же факторы доступны для нашего наблюдения: пища, воздух, поддерживающее наше существование, пуля, микроб, яд и т. п., прекращающее его.
Но тем не менее, несмотря на кажущуюся случайность чисто физических причин, спасающих или прекращающих нашу жизнь, продолжение или прекращение ее все-таки не может не стоять в причинной связи с моральным фактором, т.е. с нашим духом, с Богом.
Если читателю покажется это невероятным, то пусть он попробует в теле человека или животного найти такую же осязаемую причину, приводящую в движете весь организм, какую представляет из себя пружина по отношению к часам.
Может быть, это сердце? Но ведь сердце действует вследcтвие мускульных сокращений, причина которых вне его.
Так может быть, это один из нервных центров, из которых выходят импульсы для мускульных сокращений? Да, ведь, эти импульсы не могли бы исходить из нервных центров, если бы они в свою очередь не питались кровью, изготовляемою желудком и посылаемою по всему телу сокращениями сердечных мускулов и т. п. — очевидный заколдованный круг, отсутствующий в часовом механизме.
Вот эта-то невозможность найти осязаемую пружину, приводящую в действие чисто животные процессы в человеке, и служит не маловажным основанием для подтверждения моей мысли о том, что нельзя допустить, чтобы смерть наша наступала для нас под влиянием одних только физических причин.
II.
Б о г .
1. Самопознание есть путь к единению в Боге.
"Природа-мать хочет сделать нас во всем не объединенными только, а едиными"
Ла-Боэти.
"Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят" (Матф. V, 8).
— Покажи нам того самого Бога, о котором ты так часто нам толкуешь, — обратились раз ученики к учителю своему, великому мудрецу Востока, жившему за много столетий до нашего времени.
— Исполнить вашу просьбу в точности я не могу, — отвечал мудрец своим ученикам, — ибо Бог есть дух и потому невидим для вещественного глаза. Но если вы уж непременно хотите, чтобы Бог для вас был не тайным, а явным, то извольте, я попытаюсь показать вам Его. Смотрите на меня: я и Бог — одно!
Когда ученики, обрадованные, что видят и даже руками могут осязать своего Бога, пали ниц перед своим учителем и стали целовать его ноги, мудрец остановил их и сказал:
— Если вы считаете за Бога мое тело, то ошибаетесь. Если принимаете за Бога мое нетелесное существо, особое от других существ, тоже ошибаетесь.
Не ошибетесь только тогда, когда сумеете проникнуть до истинного моего я, которое действительно едино с Богом. Путь же к обретению этого моего я есть только один — это обретение каждым из вас своего я, которое едино и с моим я, и с Богом. Когда вы это сделаете, т.е. возвысите в себе человека, то увидите, что между тем человеком, которого вы в себе возвысите, и тем, которого уже возвысил в себе я, нет никакой разницы по существу. Как увидеть тот предмет, который я вижу и на который вам указываю, вам нельзя иначе, как посмотрев на него собственными глазами, так и почувствовать ту связь с Богом, то единство с Ним, которое я чувствую и о котором вам толкую, вы тоже не можете иначе, как почувствовав самостоятельно это единство. Углубитесь в недра вашего существа на ту же глубину, на которую углубился я, и вы встретитесь там и соединитесь с тем же Богом, с каким встретился и соединился я. Это только так кажется, что мы представляем из себя отдельные, обособленные одна от другой личности, как кажется и то, что каждый из вулканов, далеко разбросанных друг от друга по земной поверхности, дышит своим особым пламенем. На самом же деле, как верно и несомненно то, что единый и нераздельный огонь, скрытый в центре земли, проникает все вулканы1, так же верно и несомненно то, что единое и нераздельное божественное начало живет во всех людях и что, следовательно, все люди, несмотря на свою множественность и обособленность, представляют из себя одно.
Таков был ответ учителя на вопрос учеников о Боге. Услышав этот ответь, они не просили более своего учителя показать им Бога. Они хорошо теперь поняли, насколько невидим и неосязаем Бог в Его сущности и насколько делается явным, т.е. воплощается, благодаря самоуглублению людей, приводящему их к единению в любви.
1 Хотя эта гипотеза уже опровергнута учеными, однако я пользуюсь ею, как хорошей иллюстрацией моей мысли.
2. Ограниченность человеческого понимания Бога.
"Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан" (I посл. к Коринф. XIII, 12).
Подобно тому, как человек, с рождения запертый в горнице с матовыми стеклами в окне, стал бы называть солнце матовым стеклом, т.е. именем единственного предмета, пропускающего через себя свет солнца в горницу, — так и мы определяем понятие Бога именем того высшего чувства или той высшей человеческой способности, которая служит проводником Божественного откровения свыше. А именно называем Бога любовью или разумением (словом).
И как лишь освобождение из заключения дает возможность узнику отличить само солнце от освещенного им матового стекла, — так точно лишь та или иная степень освобождения от уз телесности, материальности дает душе человеческой возможность более непосредственного единения с сущностью Божества.
А до тех пор люди, чтущие выше всего разум, будут отождествлять Бога с разумом и называть Его разумом; люди, чтущие выше всего чувство любви, будут отождествлять Бога с любовью и называть Его любовью.
И, наконец, люди, еще не верящие ни в свой разум, ни в свою любовь и именно вследствие этого слепо и беспрекословно верующие в авторитет чужой личности, будут отождествлять Бога с личностью.
3. Искание Бога.
Бога искать все равно, что воду сетью зачерпывать. Пока зачерпываешь, вода находится в сети. Как потащил, ничего не захватил. Пока ищешь Бога мыслью и делом, Бог в тебе, Как только решил, что нашел Бога, и успокоился, потерял Его.
4. Все ли от Бога?
"Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится" (Mф. ХV, 13).
Христос все Свое учение строил на Своем особом понимании человеческой личности, которую Он ставил в особое отношение к Богу в сравнении с тем, какое признавалось до Него.
Раньше, до Него, на людей смотрели как на неразумные, невменяемые существа, — как детей, по словам пророка Иеремии (гл. 31, ст. 31 — 34), водимых за руку высшим существом — Богом, живущим вне земли, — на небе. Причем это высшее руководство очень было похоже на то управление, которое существует в деспотических государствах.
Христос же понимал Бога совсем иначе, чем при ветхом завете. Для Него Бог был не внешней грозной и карающей личностью, извне распоряжающейся миром и требующей себе особого поклонения и служения, а внутренней, духовной, разумной силой, действующей в каждом человеке. По определению автора Деяний Апостолов1. (Деян. XVII, 28) Бог — это то, чем мы живем, движемся и существуем. "Все из Него, Им и к Нему". "Он производить в нас и хотение и действие", — сказал ап. Павел (Рим. XI, 36; Филипп. II, 13).
1 Вероятнее всего это был евангелист Лука.
Я знаю, отсюда выходит, что если я превращаюсь из зародыша в ребенка и из ребенка во взрослого человека, если я двигаюсь, мыслю, чувствую, люблю и даже гневаюсь, даже делаю злое, то все это производить во мне Бог. Так выходит по этому общему определению, потому что мы "Им движемся и существуем".
Но необходимо заметить здесь же, что человеку, в отличие от животного, дана способность сознавать в себе побуждения, противоречащие одни другим. Я, например, знаю в себе очень много таких чувств, которые я в себе же ненавижу: ненавижу, например, чувство злобы к людям, мстительности, потому что знаю в себе противоположное чувство — любви. Так как же приписывать происхождение всех этих разнообразных побуждений и чувств единому источнику — Богу, если есть, из них такие, которые прямо исключают друг друга? Примирить это противоречие было бы невозможно, если бы мы не признавали в себе роста, или совершенствования. А если есть рост, то непременно должно быть как то, из чего вырастает человек, так и то, чем он должен сделаться. В роде того, как если человек идет, то должно быть то место, откуда он идет, и то, куда он идет.
Мы застаем себя. в таком положении, что нам не надо заботиться, чтобы быть истинными животными. Все животное, плотское уже без нашего старания выработалось в нас когда-то. И если представить себе такое время, когда это плотское еще вырабатывалось, то мы можем сказать, что это Бог его вырабатывал внутри каждого животного существа.
Но нельзя того же сказать о духовном существе, рождающемся в нас, т.е., что оно уже выработано в нас. Нет, его, это духовное существо, мы призваны растить, перерабатывать из того плотского, чувства которого: гнев, ненависть, месть и т. д., противоречат чувствам духовного существа: любви, всепрощению, самоотречению и т.д. Мы должны родиться от Духа (Иоанн III, 3, 5) из того плотского существа, в котором мы себя застаем при пробуждении нашего разумного сознания.
Так что, если судить в широком смысле, то, конечно, все наши движения, без отличия их нравственных оттенков, происходят от Бога. Но если принять во внимание, что плотское существо мы находим уже готовым и действующим в нас, а духовное — только в зародыше, то от Бога исходящими мы должны будем признать только добрые, любовные наши чувства, противоречащие нашим животным, плотским вожделениям.
Важно, следовательно, то, чтобы мы, в противоположность плотской силе, почувствовали в себе присутствие силы божеской.
И вот в этом-то сознании в себе силы божеской и заключается особенность Христова понимания человеческой личности. Это-то сознание и побудило Христа признать Себя и всех людей сынами Бога, а отсюда уже вывести братство и равенство людей между собою.
5. Невозможное человекам...
— После таких-то и таких-то моих поступков и гадостей я окончательно в себе разочаровался, — с отчаянием произносить во мне один голос.
— А разве нужно, быть очарованным собой? — тотчас же возражает во мне другой голос.
— Я это в том смысле, что не верю я больше в свои силы, — поясняете первый голос.
— Да и верить нужно не в свои силы, а только в проявляющиеся через меня силы божеские; и тогда "невозможное человекам" будет "возможно Богу"(Лyкa XVIII, 27).
— Что Богу все возможно, в это я охотно верю, — не унимается первый голос; — но, признаюсь, эта вера меня мало утешает при горьком сознании того, что мне-то, как человеку, далеко не все возможно.
— Если ты будешь верить в Бога "как бесы" (Иакова II, и9), т.е. признавать только факт Его существования и всемогущества, то, конечно; из такой веры не почерпнешь для себя никакой силы для жизни. Если же признаешь, что всемогущество Божие несомненно сообщается человеку при условии, если он признает себя только проводником проявляющегося через него Духа Божия, наподобие мехов1 не создающих воздух, а лишь пропускающих его через себя, то как раз и получишь то, что ты признал было отсутствующим в себе, т.е. силу духа.
Верить же в свои собственные силы, не зависящие от силы божеской, это все равно, что верить, что мехи могут дуть и в безвоздушном пространстве.
— "На Бога надейся, а сам не плошай", — укоризненно произносить слова русской пословицы первый голос.
— Да я и не в том смысле понимаю веру в Бога, в каком некоторые, например, верят в догмат искупления,т.е. чтобы сложить с себя на Бога Им же возложенное на меня дело, а только в том, чтобы не полагаться на то, на что и нельзя полагаться, — на свои личные силы, — отвечает второй голос.
Так поспорили во мне два голоса. И из этого спора я сделал для себя тот вывод, что уверенность, что невозможное человеку возможно Богу и что, следовательно, Бог "не мерою дает Духа Своего" (Иоанн III, 34), разрешает задачу не о том, как без всяких усилий нести бремя жизни, ведь не надо забывать слова Христа о том, что Царство Божие усилием берется, — а о том, каким образом дряблый и изверившийся в свои силы человек может тем не менее воспрянуть духом и успешно совершать работу жизни.
1 Сравнение Лао-Тзе в его книге Тао-Те-кинг.
III.
Вечность. Детство.
1. О жизни вечной.
Иоанн Богослов в своем первом послании (гл. III, ст. 15) говорит, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей1.
Если мы вдумаемся в смысл этого изречения, то поймем, что автор его держался того мнения, что человек может иметь и не иметь жизнь вечную сообразно с тем, как он себя ведет, но что жизнь вечная пребывает во всяком человеке независимо от его поведения
1 Курсив мой. Ф. С.
Точно так же думаю и я, а именно, что не иметь жизни вечной не значит окончательно утерять самый источник вечной, т.е. вневременной жизни, пребывающей в каждом человеке, — не значит лишиться этого источника безвозвратно, а значит существовать без веры в то, что человек жив им, этим хлебом небесным, — значит уверять себя, что жив чем-то другим — временным, вещественным, материальным,
И пусть не говорят, что человек в наказание за грехи свои может быть лишен жизни вечной или за праведность получить жизнь вечную в награду. Пусть не думают и того, что безразлично, верит или не верит человек в "пребывающий" в нем Дух Божий, дух вечности.
Нет. Жизнь вечная, или, лучше сказать, жизнь вечною стороною своего существа в противоположность жизни временною стороною своего существа не есть награда за праведность, а есть самая праведность, самая жизнь в свете, в истин, жизнь внутри себя (царство Божие внутрь вас есть).
Точно так же и жизнь конечная, жизнь вне вечности, жизнь материальною стороной своего существа в противоположность жизни вечною его стороною, не есть наказание за грехи, за заблуждения, а есть самое заблуждение, самая жизнь во внешности, в кромешности.
Так что далеко не безразлично, в дух ли или в материю верит человек, потому что во что он верить, тем и пользуется, то и имеет. Верит в вечность — и имеет ее, имеет жизнь вечную. Не верит в нее — и не имеет ее, лишает себя ее.
Можно без ошибки сказать, что Бог всегда и в каждом человеке, как это и сказано в Деяниях Апостолов (XVII, 28), что "мы Им живем, и движемся, и существуем".
Но из того, что Бог всегда в человеке, еще далеко не следует, что человек всегда живет в Боге, а следует только то, что иногда не живет в Нем, а иногда живет, как и сказал Христос Своим ученикам: "вскоре вы не увидите Меня, и опять вскоре увидите Меня" (Ев. Иоанна XVI, 16).
То же, что о Бог, можно сказать и о вечности, а именно: Вечность всегда в человеке, ибо действительно истинная жизнь только и почерпается из этого неиссякаемого источника; и только на этом камне, а не на песке временности и телесности и должен быть утверждаем дом истинной жизни.
Но из того, что вечность всегда в человеке, еще далеко не следует, что человек всегда живет вечностью, а следует только то, что иногда живет, а иногда не живет ею. И когда живет ею, тогда признает и чувствует себя вечным, не умирающим и не боится смерти телесной.
А когда не живет ею, тогда считает себя смертным, умирающими и боится, трепещет смерти телесной.
Таково уяснившееся мне истинное понимание идеи жизни вечной, вневременной, которого придерживался и Иоанн Богослов.
Какою непроходимою пропастью отделено это высокое понимание от того, по которому грешнику, хоть раз согрешившему и тем временно пренебрегшему вечною стороною своего существа, уже навсегда прегражден возврат к духовной жизни!
Каким человеконенавистничеством, жестокосердием и несправедливостью, в противоположность этому высокому пониманию идеи вечности, веет от враждебного ему учения, угрожающего вечным наказанием лишь за кратковременное отступление от нравственного закона!
И однако и это истинное отношение к вечности может оказать превратное действие на людей при невежествённом его применении к жизни. Вот уж именно abusus optitni pessimus1, как говорится в одной латинской пословице. Привожу здесь почти дословные выражения, в которых не без иронии откликнулся на мое разъяснение текста Иоанна Богослова один человек, с детского возраста пропитанный ходячими воззрениями:
— "О, коли так, коли всегда при мне жизнь-то вечная и коли всегда при желании могу получить ее, то нечего и торопиться добиваться ее, — коли и без того она от меня не уйдет! Вот поживу в свое удовольствие на этом свете, а на том свете и без всяких стараний с моей стороны унаследую эту самую жизнь вечную; а коли приведет Бог, то и перед смертью успею о ней позаботиться!"
1 Злоупотребление лучшим — худшее.
Что можно ответить людям, способным серьезно подпасть соблазну подобных извращений в суждениях?
Во 1-х, таким людям необходимо разъяснить, что жизни в будущем нет, а что жизнь только в настоящем, и что коли человек в своем настоящем удовлетворен иною жизнью, помимо духовной и вневременной, то нечего ему пока и добиваться этой духовной жизни: "от добра" — хотя и ложного — "добра не ищут". Пусть он сначала хорошенько раскусит то, что он считает за добро, и тогда, отведавши горькую сердцевину этого мнимого добра, уж сам от него отшатнется как чорт от ладана; а отшатнувшись от ложного добра, примется искать добро действительное.
Во 2-х, таким людям можно сказать, что если бы человек и достиг того момента, когда то самое будущее, на которое он то и дело что откладывал свою жизнь в настоящем, превратилось бы для него в настоящее, то и тогда не было бы никакой гарантии в том, чтобы этим настоящим моментом он воспользовался бы надлежащим образом, т.е., чтобы и в этот "настоящий" момент он не отложил бы свою жизнь на дальнейшее будущее и т. д. и т. д. Почем знать, может быть, наша теперешняя земная жизнь как раз и представляет из себя ту ожидавшуюся нами будущую жизнь, на которую мы в далеком и неизвестном нам теперь прошлом откладывали единственно возможную для нас жизнь в настоящем?
Вот в этом-то смысле, т.е., что мы всегда бываем склонны пренебрегать настоящим, манкировать его своими отлагательствами жизни на будущее, и говорить о так называемой загробной жизни Анатоль Франс1, — говорит, что там, за гробом мы окажемся совершенно такими же (т.е. в таком же положении людей, спихивающих свою истинную жизнь в будущее), какими мы были на земле, что и там опять-таки от нас, от нашей свободной воли будет зависеть, принять ли эту вечную, вневременную жизнь или снова оттолкнуть ее в это вечно ускользающее от нас будущее.