Geum.ru

Федор Страхов искание истины

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10


И вот смысл всего изложенного выше сводится не к отрицанию материи, порождающему собою .крайность упразднения материальной поддержки тела и даже доводящему до оправдания самоубийства, а к разрушению материализма, как системы. Система же эта вредна не потому, что признаетматерию, — дух так же немыслим без материи, как субъект без объекта, — а главным образом потому, что отводит ей первенствующее место. Так что вся задача нашего труда не в том, чтобы разрушить материю, без которой, как без матери (mater rerum), было бы немыслимо воплощение человека, а в том, чтобы, указав материи ее второстепенное место в сравнении с духом (отцом), тем показать несостоятельность материализма.

3. Мнимо заколдованный круг.


Объяснять жизнь человеческую не силою духа Божия, а материальною силою или хотя совместным действием обеих этих сил только потому, что духовная жизнь не может проявляться без материальной поддержки тела (посредством пищи, питья и воздуха), столь же неправильно, сколь неправильно объяснять движете паровоза не напором пара, а движением золотника, заведующего своевременным впусканием пара в цилиндр.


Действительно, пар не мог бы своевременно попадать из котла в цилиндр, если бы этим не заведывал золотник. Но ведь и золотник в свою очередь не мог бы двигаться, если бы это движете ему не передавалось от той самой ведущей оси, которая вращается вследствие напора того же пара.


Таков же мнимо заколдованный круг, в который часто попадают люди, поверхностно обсуждающие отношение души к телу. Выхода из этого мнимо заколдованного круга очень часто или совсем не видят и впадают в дуализм или же находят его в признании материи за единую основу жизни.

4. О сущности мира, скрывающейся за его видимой оболочкой.


"Расколите камень, и там Я есмь". (Апокрифическое изречете, приписываемое Христу.)


Известно, что звездное небо и вся вселенная не целиком являются плодом нашего представления, а скрывают за видимыми своими воздействиями на нас еще нечто такое, что не только не зависит от наших внешних чувств, а еще само обусловливает все наши внешние представления.


И вот это нечто долго служило предметом самых упорных моих размышлений. Я долго думал над этим вопросом, который складывался в моем уме так:


Что представляет из себя недоступная нашим чувствам сущность мира, скрывающаяся за его видимой оболочкой?


Едина ли эта сущность с внутренне познаваемою мною сущностью моей жизни, которая и наблюдает через меня весь внешний мир или есть нечто особое от нее?


Только теперь я пришел к окончательному признанию тождества той и другой сущности, благодаря чему мне вдруг открылось следующее:


Весь видимый мир есть не что иное, как единый организм — единое тело единого духовного существа. И это существо есть Бог. Мы же, люди, не исключая и всех прочих живых тварей, ошибочно считающие себя за отдельный существа, представляем из себя лишь отдельные органы единого существа — Бога.


Путь, приведший меня к этому признанию, был следующий:


Я спросил себя: из кого или из чего состоит тот видимый мир, сущность которого представляется мне столь загадочной?


Прежде всего — из таких же, как я, существ — людей. Имею ли я право, спросил я себя далее, сомневаться в тождеств сущности этих людей с моей сущностью? Такое же, какое и они имеют по отношению ко мне, т.е. никакого.


Ну, а что сказать о сущности особей, стоящих на следующей, ближайшей к людям ступени биологической лестницы?


Эти существа столь родственны человеку по духу и столь близки к нему во всех отношениях, что не признать тождества их сущности с своею значит обнаружить свою поверхностную наблюдательность. Конечно, странно было бы не признать разницы между человеком и животным. Но ведь эта разница говорит не о различии в сущностях того и другого, а лишь о различных ступенях проявления одной и той же сущности, о различных видах ее объективации, по выражению Шопенгауэра. Вот в этих-то ступенях проявления единой сущности и лежит причина разнообразия всего видимого мира, — причина подразделения его на известные нам четыре царства природы и т. д. Но это многоoбpaзиe мира не должно смущать нас на пути искания и признания его единой сущности, а говорит нам лишь о сложности мирового организма и о богатстве самой сущности, нуждающейся в столь сложных орудиях ее проявления.


Итак, весь мир, вся вселенная есть не что иное, как тело Божества.


Если это так, то насколько все это должно быть свято для человека!


А тем более — человек для человека, как существо, стоящее на одной и той же ступени проявления мировой сущности!

5. Нереальность материи как одно из главных подтверждений реальности Бога.


Ничто для меня так сильно не подтверждает реальность Бога, как сознание и чувство нереальности материи. В самом деле, раз нереальна материя, то что же реально? Или ничто, — что очевидно нелепо, так как не могу я не признать реальности своего сознания и чувства, — или же реально это мое сознание и чувство.


Но так как сознание нереальности материи не есть мое личное сознание, а есть или непременно будет всеобщим достоянием людей, то истинною реальностью обладает не одно из этих временно раздробленных сознаний, а та общая причина, которая их породила. А так как это сознание не могло произойти от того, что им же признается нереальным, т.е. от материи, то источником своим сознание человеческое может признать лишь нечто более реальное, чем оно само. И это нечто я и называю Богом. Но, кроме сознания нереальности вещества, во мне есть еще другое утверждение этой нереальности, еще более, чем это сознание, подтверждающее реальность Бога.


И это другое утверждение Бога, стоящее в прямой связи с чувством нереальности тела своего, есть нравственное чувство.


Нравственное чувство наше потому переносит ощущение реальности с тела на нечто более реальное в сравнении с ним, что скорее мирится с гибелью своего тела, нежели с поддержанием или совершением при посредстве тела того, что претит, этому нравственному чувству.


И это нечто, более реальное, чем тело наше, на которое наше нравственное чувство может даже без всякого участия сознания переносить ощущение реальности, есть живущий в нас Дух Божий, реальность которого таким образом и подтверждается указанными выше двумя способами.


Итак, к признанию Бога меня приводить мое сознание и нравственное чувство. Указание на это сознание и чувство и есть мое доказательство бытия Бога.


Но не одно и то же — доказать бытие Божие и сделать определение идеи Божества.


Доказал бытие Бога я уже тем, что показал, что без Него не на чем утвердиться ни мне, ни миpy.


Определить же Бога значило бы не только привести к необходимости Его признания, но и обнять Его целиком, назвать все Его пределы, что очевидно невозможно, так как Он беспределен.


Но, хотя определить Бога так, как мы определяем всякую вещь на земле, мы не можем, однако мы можем без всякой ошибки назвать вещество одним из пределов Его.


Поэтому-то, в виду абсолютной беспредельности Божества, так и важно признать призрачность материи, представляющейся в наших глазах единственным Его пределом.


На ряду с материей и разум наш, призванный с успехом разбираться в сфере наших земных деянии, относится к идее Божества как к идее метафизической, потусторонней. И только совесть (как высший судья наших деяний), любовь (как желание блага всему существующему) и вера в Бога (как непосредственное чувство Божества) могут быть названы подлинными и внятными отголосками из бесконечности, — тремя чувствами, так же свидетельствующими о высшем Начале нашего бытия — Боге, как любое из пяти внешних чувств свидетельствует нам о существовании материи со всеми ее материальными свойствами.

6. С чем можно сравнить материалиста, отрицающего в себе духовное, внематериальное начало?


Состояние материалиста, отстаивающего материальность души человеческой, можно уподобить состоянию головастика в воде.


Так же, как большинство из нас, головастик мало способен видеть и предполагать в себе и вокруг себя иную стихию, кроме той, которая его окружает, — стихию, в которой он после водворится в качестве лягушки.


Для него существует только вода, для материалиста — только земной, материальный мир.


Для него нет суши, на которой он будет жить в новой, теперь неведомой для него, оболочке лягушки и по которой он будет передвигаться посредством будущих, а теперь зарождающихся у него ног; для материалиста нет высшего духовного мира, в котором он, человек, будет жить в качестве нового, теперь неведомого для него, духовного существа.


Для него, т.е. головастика, нет воздуха, которым и теперь-то он бессознательно пользуется, фильтруя его сквозь свои неуклюжие жабры, — воздуха, которым он будет непосредственно дышать будущими, а теперь зарождающимися в нем, легкими, — для материалиста нет духовного мира, которым и теперь-то он бессознательно жив, против воли подчиняясь его воздействию, как бы нехотя фильтруя его сквозь свое огрубевшее сердце, — того мира, в который он перейдет духовной стороной своего существа, теперь только открывающейся в нем.


Далее, предположив ради аналогии интеллектуальную способность у головастика, можно сказать, что как он, так и материалист тоскуют и мучаются, предчувствуя близкое разрушение обладаемой ими оболочки и не предвидя перехода в другую, высшую и лучшую. А между тем этого дара предвидения не лишены как он, так и человек, по тем верным и несомненным признакам и приметам, которые имеются у того и у другого.


У головастика существуют в зародыше ноги и легкие, прогрессивно развивающиеся в нем в ущерб постепенно атрофирующимся хвосту и жабрам. Ни ногам, ни легким головастик, с одной стороны, не может придумать решительно никакого соответствующего назначения в водной стихии, так как функция ног противоречит функции хвоста, а функция легких — функции жабр, а с другой стороны, он никоим образом не может предположить, чтобы на свете существовало что бы то ни было без достаточного основания или цели.


Далее, при малейшей внимательности предполагаемый мыслящей головастик мог бы заметить, что он жив и дышит не водою, как это ему кажется при поверхностном наблюдении, а чем-то другим, что, будучи выпускаемо им в виде пузырьков и быстро устремляясь кверху, должно накопляться и помещаться там, где кончается водная стихия, та стихия, в которой его существование все более и более делается затруднительным и даже невозможным при быстро атрофирующемся хвосте и жабрах и, благодаря этому, при расслаблении всего тела.


У человека есть в зародыше постепенно обосознаваемая им духовная сущность, искра Божия, для которой, с одной стороны, в материальном, временном и пространственном мире он не может придумать решительно никакого соответствующего назначения, так как свойства и требования этой сущности противоположны свойствам материи и идут в разрез с требованиями животной личности человека: животное начало чувствует конечность и бренность своего существования, духовное же не только не мирится с конечностью и смертью, но даже не может и представить себе конца чего бы то ни было, даже материи; для него представляется абсурдом конец во времени, в пространстве, в счете чисел, в протяжении, в делимости материальных частиц, в законе сохранения энергии и т. д.; первое требует борьбы за свое существование, несмотря на то, что оно само конечно и непрочно; второе, подчиняясь вечному закону любви, скорее готово на гибель воплощающей его личности, чем на победу и одоление других; кроме того, оно чувствует в себе присутствие недостижимых, не укладывающихся в форму животной личности нравственных идеалов. Таким образом человек, чувствуя в себе противоположность духовного начала началу животному, чувствуя, что запросы его духовной природы не только не нужны ему для его животной жизни, но и вредят ей, спрашивает себя: зачем они, для чего они? Но так как он не может предположить, чтобы на свете существовало что бы то ни было без достаточного основания и цели, то, следовательно, ответь является сам собою: есть и должны быть смысл и цель для вложенного в нас начала сознания бесконечности с его неумолкаемыми требованиями вечного и абсолютного.


Далее, при малейшей внимательности человек мог бы заметить, что он жив не материей, "не хлебом единым", как это ему кажется при поверхностном наблюдении, а чем-то другим, что в лучшие минуты его жизни, а главное — в виду неминуемости смерти, с особенною ясностью указывает ему на непрочность всего конечного. Я подчеркиваю "указывает" потому, что мы и не могли бы знать, что такое конечное, если бы в нас не было противоположного, т.е. бесконечного, указывающегона конечное; точно так же как лишь зрячему, а не слепому, известно, что такое тьма, ибо он знает, что такое свет, который и указывает ему на противоположное себе начало, тьму.

7. Относительность материалистической точки зрения на мир.


Все мы хорошо знаем, что всякий предмет изменяется сообразно с тем, с какой точки зрения мы его наблюдаем. Так, например, трава с точки зрения лилипута представляется лесом. Лес с точки зрения сказочного великана — травою. Море с точки зрения Микромегаса1 представляется лужей, гора — кочкой и т. п.


Отчего же мы не допускаем возможности предположить иную точку зрения на вселенную, кроме материалистической?


Почему мы никак не можем допустить, что Мир сам по себе иной, чем каким мы его себе представляем через призму нашего тела. Ведь мир кажется нам материальным прежде всего по той простой причине, что наблюдаем мы его не непосредственно, а через посредство подобного ему предмета — нашего тела. И материальность есть такое же одностороннее и, главное, относительное свойство мира, зависящее исключительно от точки зрения на него, каким представляется плоскость луны и солнца, белизна дальних гор, синева дальнего леca, одинаковая отдаленность от нас всех светил небесных, неподвижность земли в сравнении с их подвижностью.


Поэтому смерть, сводящую человека с материалистической точки зрения на мир и ставящую его на иную, еще неведомую точку зрения, я уподобил бы такому же превращению, какое испытал бы крот, чудесным образом и внезапно превращенный в человека.


1 Микромегас — герой фантастического рассказа Вольтера.

8. Внешний и внутренний мир.


Весь видимый, внешний мир, хотя он и внешний, все же находится во мне, потому что я же его располагаю в пространственную перспективу. Внешним же я называю его только потому, что помимо него существует во мне еще внутреннее, более важное в сравнении с внешним, — то, что и располагает этот мир в перспективу. Внутреннее — это располагающее, мало того, — сознающее это расположение, сознающее это сознание и т. д., и т. д. Внешнее же — это располагаемое. Внутреннее — это субъект, а внешнее — объект, как говорят философы.

9. Разрозненность и единство.


Вместо того, чтобы жаловаться, что при невидимом единстве людей в духе существует видимая разрозненность их, лучше радуйся, что при видимой разрозненности существует невидимое единство. Ибо тогда как все видимое обречено на гибель и тление, все невидимое пребывает вовек и открывается и делается доступным для нас по мере наших усилий.

10. Современные Никодимы.


Вот что приходится слышать от современных Никодимов по поводу слов Христа о необходимости человеку родиться свыше, — от духа.


— Что это за возрождающий дух, которого и видеть-то нельзя? Не могу верить в то, чего ты не можешь мне0вввввв показать.


Нельзя отрицать существование всего того, чего мы не видим. Вот воздуха мы не видим, однако дышим им. Неизвестно, откуда вдыхаем и куда выдыхаем, — однако попробуй его не признать, попробуй заткнуть рот и нос... и задохнешься. Так же бывает и со всяким, рожденным от Духа. Мы тоже не видим Его и, тем более, не знаем, откуда Он к нам приходить и куда уходит. И однако, если попробуем всецело, т.е. не только на словах, но и на деле отрицать Его, не жить Им, то тоже задохнемся, — задохнемся духовно, лишимся жизни, т.е. дойдем до такого состояния, при котором, благодаря отсутствию духовного блага, и материальные блага потеряют всякую ценность, — жизнь сделается не мила.


— Но откуда приходит к нам животворящий нас Дух? — спрашивает современный Никодим. На это христианин ему отвечает:


— Как поверишь, если буду говорить тебе об источникe происхождения Духа ("о небесах"), коли ты еще не веришь в самый Дух, который тут на земле животворит тебя? Ведь говорить об источнике Духа, — об Отце, — человеку, не признающему еще присутствия Духа в себе, — т.е. Сына, — это все равно, что говорить о воздушном пространстве человеку, не признающему, что он дышит воздухом. Как перенестись мыслью в воздушное пространство может только тот, кто в своих легких ощущает частицу его, — ибо воздух в легких — все тот же воздух, который наполняет пространство, — так и возвыситься до понимания Бога, Отца, "взойти на Небо", по словам Христа, может только тот, кто имеет в себе частицу этого Неба — Сына Божия, или, лучше сказать, кто ощущает в себе жизнь вечную, в нем пребывающую. Ибо как тот воздух, которым мы дышим, есть все тот же воздух, который наполняет пространство, так и тот Сын Божий, тот свет разумения, которым мы живы, есть все тот же Бог, которым живо все живое и который есть сущность мира.


Вот какое важное значение имеет для нас Дух, нас животворящий! Как же не поставить Его выше всего в миpа? Как не возвеличить, не вознести Его подобно тому, как Моисей вознес змия в пустыне?


Ведь во что верит человек, на том и утверждает себя. Утверждает себя в бренном, хрупком, вещественном, временном, и гибнет вместе с гибелью этого хрупкого, проходит вместе с этим преходящим. Если же утверждает себя в вечном, не имеющем ни начала, ни конца, то и сам приобщается этому вечному "в нем пребывающему", по выражению ап. Иоанна (I посл. III, 15), — пребывает вместе с Ним вне времени и пространства.

11. Творческий процесс в мире.


Так как из одних только физических и химических сил природы нельзя объяснить ни превращение яйца в птицу, ни тот коренной переворот в строю жизни человечества, который суждено совершить человеку под внушением нравственного чувства совести, несмотря на то, что и то и другое происходит, нимало не противореча физическим и химическим законам природы, то ради объяснения того и другого мы должны предположить существование иных, таинственных сил, — сил высшего порядка.


На первый взгляд кажется, что скрытые от нас силы, превращающие яйцо в птицу, и силы, порождающая нравственные чувства в человеке, суть разные силы. На самом же деле обе они имеют своим первоисточником одну и ту же творческую силу, которая ведет мир к своей собственной великой, непостижимой для нас цели, непрерывно обновляя и совершенствуя его.


И эта-то творческая сила и есть Бог.


"Верховное Существо", — сказал Эмерсон, — "не создает природы вокруг нас, но проявляет ее через нас, подобно тому, как жизнь дерева пускает новые ветки через поры старых".


Вот чему подобен творческий процесс в миpе. Мир никогда не переставал твориться, и мы же, люди, представляем из себя непосредственное орудие творения его.


Но наше участие в творческом процессе мира двоякое: пассивное и активное.


Будучи одновременно представителями четырех царств природы, — минерального, растительного, животного и чисто человеческого, — человек участвует в процессе творчества: пассивно, в качестве представителя первых трех царств, и активно, в качестве человека, как такового.


И насколько мы — люди, т.е. существа нравственные, настолько мы должны не то, чтобы нарушать физические и химические законы природы, — не нарушает их, как мы видели, и процесс, превращающий яйцо в птицу, — а должны пренебрегать их требованиями в меру требований законов нравственных. Ибо, по словам апостола Павла, "человек должен видеть в членах своих иной закон, противоборствующий закону ума его", и "плоть желает противного духу, а дух противного плоти" (Посл. к Галат. V, 17; Посл. к Римл. VII, 23).


О том же говорится и в евангелии, в текстах о мире высшей любви, а также в текстах об идеале целомудрия.


Человек, полагающий душу свою за други своя (Иоанн XV, и3), согласно заповедям о любви к Богу и ближнему, не может не пренебречь животными своими потребностями, властно требующими от него сохранения его животной личности. Человек, принявший обет целомудрия и тем сделавшийся скопцом для Царства Небесного" (Mф. XIX, 12), по метафорическому выражению Христа, не может не пренебречь животными своими влечениями, обеспечивающими продолжение рода.


Будем же участвовать в творчестве мира не на низших ступенях этого процесса, — на них мы и без того участвуем и до пробуждения религиозно-нравственных чувств наших и после их пробуждения: в случаях падения нашего с высшей, свойственной нам, людям, ступени, — а будем участвовать в творчестве мира на высшей, вполне доступной для нас ступени религиозно-нравственного сознания. Будем людьми в истинном значении этого слова.

12. Познай себя!


"Человек есть мера всех вещей".


Протагор.


Часто случается, что человеку, едущему вдоль реки на лодке, кажется, что едет не он, а берег, или — человеку, впервые видящему туманные картины, кажется, что картины эти изображены не на стеклянных пластинках, вдвинутых во внутренность волшебного фонаря, а на экране, или, наконец, человеку, провинившемуся в каком-нибудь деле, кажется, что виноват не он, а его ближний.


Отчего все это происходит?


От одной общей причины: от неведения всего того, что находится ближе к нам или в нас самих, и вследствие этого склонности переносить собственные наши свойства или деяния на внешние окружающие нас предметы.