Geum.ru

Юрис Леон Хаджи

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   48

   Он знал также, что он один должен принять решение за всех, ибо кроме него никто не возьмет на себя ответственность.

   Каждый вечер лихорадка исходила из кафе Табы. "Джихад! Джихад! Джихад - Священная война! Священная война! Священная война!"

   Бунты и резня раскатились по арабскому миру, их ярость обратилась против маленьких и беззащитных еврейских поселений. От Алеппо до Адена запылали синагоги. В тех арабских странах, что все еще были под британским управлением, не было сделано ничего, чтобы остановить резню.

   Арабская ярость нарастала, а ООН, отдав евреям "положенное", в целом подняла руки с возгласом: "Нейтралитет!"

   Военные эксперты мира единодушно заключили, что евреев разобьют. В конечном итоге их, вероятно, выдавят в анклав вокруг ТельАвива. В таком случае, когда у оставшихся евреев за спиной будет море, а впереди - уничтожение, Объединенные Нации могли бы выступить с какимнибудь жестом гуманности, чтобы вывезти то, что останется от евреев.

   * * *

   Настало христианское Рождество. Нужно представить суматоху, поднявшуюся, когда черный мерседес господина Дандаша пробирался через рытвины к деревенской площади. Деревенские мальчишки окружили машину, мешая ей проехать, и шофер шикал на них. Из машины появился господин Дандаш, и все уважительно приветствовали его.

   Я сразу узнал в нем одного из заместителей Кабираэфенди. Я выступил вперед и объявил ему, что я сын мухтара, потому что догадался, что он захочет видеть моего отца. Я проводил его к могиле пророка, где отец размышлял уже не первый день.

   Хаджи Ибрагим поднял взгляд. Под глазами у него были темные круги, большие круги, выдававшие бессонные ночи. Он поднялся и обнял Дандаша в знакомой арабской манере. Они не любили друг друга; их объятие было чересчур искренним.

   - Я приехал из Дамаска с посланием от эфенди, - сказал Дандаш.

   - Да?

   - Эфенди требует вашего срочного присутствия в Дамаске. Он прислал за вами машину.

   Отец бросил на Дандаша тусклый взгляд, в котором угадывалось подозрение. Я почти что чувствовал, как отец думает... я не поеду в Дамаск, чтобы меня там убили.

   - У меня нет документов, чтобы перейти границу, - сказал он.

   - Это все устроено, - ответил Дандаш. - И будьте уверены, что эфенди гарантирует вам безопасность в традициях защиты гостя.

   - Нашу воду эфенди нам тоже гарантировал, а продал ее евреям.

   - Помоему, вам следовало бы проявить разумность.

   Подробностей отец не знал, но поговаривали, что Кабир ликвидировал большую часть своей собственности в Палестине и перевел миллионы в Швейцарию на хранение. Его не удивило бы, если бы эфенди продал землю Табы и окрестных деревень. У него не оставалось другого выбора, как ответить на вызов.

   - Сочту за честь, - сказал он. - Когда отправимся?

  

   Глава третья

   Хаджи Ибрагиму никогда не приходилось видеть столь импозантный и роскошный автомобиль. Когда после езды водитель мыл его, он так блестел, что можно было смотреться в него, как в зеркало. Внутри чудно пахло кожей, а ехал он с огромной мощью. И все же хаджи Ибрагим чувствовал себя неуютно. Эфенди никогда не был столь великодушен, чтобы прислать автомобиль из самого Дамаска. Что бы это значило?

   Очевидно, что-то здесь связано с планом раздела. Между старыми врагами возникали политические и военные союзы, а Кабир - это кошка, которая всегда приземляется на все четыре лапы. Даже если Кабир перевел многое из своей собственности в Палестине, наверняка он оставил дверь чуть приоткрытой.

   Это хаджи Ибрагим выяснит довольно скоро. Пока что он чувствовал себя неуютно оттого, что водитель гнал машину вверх по извилистой БабэльВад, и на поворотах, ко-торые случались каждые несколько секунд, их резко бросало из стороны в сторону. Грузовики распространяли дым и кашляли, двигаясь со скоростью улиток. Мерседес ревел позади грузовика, водитель нетерпеливо сигналил, после чего делал леденящий душу объезд по полосе встречного движения. Дандаш казался расслабленным, даже скучным, вертел радиоприемник, передававший то горячие новости, то пронзительную восточную музыку.

   Хаджи Ибрагим нечасто ездил в Иерусалим. Он приглядывался к высоким насыпям по обе стороны дороги, полным мест, подходящих для снайперов и засад. Так было в течение трех тысяч лет войн. Во всех военных планах дороге придавалось очень большое значение.

   Там, где БабэльВад выравнивалась на коротком участке вблизи своей высшей точки, англичане устроили дорожный пост. Пятьдесят машин выстроились в две очереди, в одной евреи, в другой - арабы. Господин Дандаш велел водителю объехать очередь прямо к контрольному пункту. При виде важного мерседеса никто из ожидавших в арабской очереди не выразил протеста. Дандаш высунул голову из окна и сказал дежурному офицеру несколько коротких и тщательно выбранных слов, после чего им немедленно открыли шлагбаум. Хаджи Ибрагим подивился такой власти.

   Шоссе нырнуло в глубокую долину перед последним подъемом к Иерусалиму. По обе стороны ютились немногие арабские деревни. Слева в отдалении возвышался холм с традиционной арабской могилой пророка Самуила. Именно на этом холме Ричард Львиное Сердце вынужден был закончить свой крестовый поход и разоружить войско. Отсюда британский король созерцал Иерусалим, куда ему не суждено было войти.

   Когда они начали последний подъем, под полдневным солнцем ослепительно открылись дома из нежнорозового иерусалимского камня. Они въехали в предместье; слева от шоссе был арабский район, впереди - еврейский Западный Иерусалим. Двигаясь вниз по Яффской дороге к центральному деловому району евреев, они смешались с медленным потоком машин. То здесь, то там недисциплинированные хасиды переходили улицу перед ними, и их длинные пейсы болтались под широкополыми черными касторовыми шляпами. Арабские повозки, запряженные осликами, автобусы, изрыгающие дым, и карнавальная смесь неправдоподобного вида людей сгущались вблизи стены Старого Города.

   Джунгли колючей проволоки и британское присутствие загораживали путь там, где Яффская дорога подходила к Яффским воротам Старого Города. Дандашу пришлось самому выйти из машины, чтобы найти офицера, который бы их пропустил.

   Они проехали Старый Город и резко свернули на Иерихонскую дорогу, к приветливого вида арабскому предместью. Как только они проскочили удаленные деревни, машина спустилась в унылый ландшафт Иудейской пустыни - пустыни, где Давид прятался от Саула, пустыни ессеев, Иоанна Крестителя, пустыни Христа. Они спускались все ниже, к самой нижней точке земли. Британский конвой, направлявшийся в Иерусалим, проскочил мимо них на большой скорости, выражавшей крайнюю срочность.

   Когда движение стало реже, шофер нажал на педаль, сбавляя скорость только чтобы тормознуть и свернуть от внезапно появившегося грузовика или тележки. Слепящая послеполуденная жара выжгла дно пустыни, посылая маленькие волны, струящиеся над скалами. Хаджи Ибрагим удивлялся, что внутри автомобиль оставался прохладным, охлаждаемый каким-то чудесным устройством.

   Миновав раскинувшийся в застое Иерихон, они обогнули северную оконечность Мертвого моря и на сумасшедшей скорости помчались по пустой прямой дороге. Теперь они находились в глубокой впадине земли, известной как Долина Большого рифта. Вдали по обе стороны реки возвышались контуры горчасовых, одна в Палестине, другая в Трансиордании.

   На той стороне реки умирал Моисей, увидев Землю Обетованную, а Иисус Навин построил племена евреев для вторжения. Когда-то это была древняя Царская дорога, оживленный караванный путь из Дамаска к пристани у Акабского залива, откуда корабли Соломона отправлялись в Африку и на Восток.

   14 мая грядущего 1948 года англичане уйдут и из Трансиордании, оставив там лишь офицерский корпус для Арабского легиона. Эмир Абдалла, уже короновавший себя королем, правит территорией, известной как Королевство Иордании. Это будет фиктивное королевство, одно из слабейших и беднейших в арабском мире.

   Все знали, что Абдалла ведет переговоры с евреями и едва ли заинтересован в том, чтобы вступить в войну с ними. Несмотря на умеренную вражду к евреям, он домогался Иерусалима и жаждал включения его в свое королевство. Ему казалось, что представляется отличный случай заполучить и Восточный Иерусалим, и некоторые земли Западного Берега путем переговоров с евреями. К сожалению, как арабский монарх он испытывал неистовое давление со стороны более крупных арабских государств, требовавших присоединения к конфликту.

   Хотя Абдалла был мал и склонен покориться, у него была сильная армия, возможно, единственная в арабском мире. Египет, Сирия и Саудовская Аравия были не прочь использовать Арабский легион Абдаллы, хотя и относились подозрительно к его амбициям.

   Вооруженный англичанами, обученный англичанами и руководимый англичанами, Легион находился под командованием английского генерала. Его потенциал в будущей войне вселял страх в евреев. Абдалла плясал на острие иголки.

   Вечер застал их, уставших от дороги, на въезде в . Этот город на Галилейском море имел большое историческоеТивериаду значение и для евреев, и для арабов. У соседних Хиттимских мысов СаладинКурд едва не уничтожил в знаменитом сражении первое королевство крестоносцев.

   В период римского господства Галилея оставалась относительно спокойной, тогда как остальная часть страны вела освободительную войну. Евреи, изгнанные из Иерусалима, скрывались в Тивериаде как в убежище. Великие рабби и ученые веками трудились здесь и сделали Тивериаду одним из своих святых городов. Могилы многих рабби, поддерживавших жизнь иудаизма, окружали озеро и были местом крупных религиозных собраний.

   Около ста лет назад, в оттоманские времена, город был разрушен землетрясением и в значительной части отстроен заново. В качестве основного строительного материала использовали уникальный местный черный базальт, придавший городу столь же необычный вид, как розовый камень - Иерусалиму.

   Как и в случае со всеми городами и поселками региона, солнце сыграло злую шутку с энергией человека. У евреев хватило энергии, чтобы устроить цепочку зеленых киббуцев и деревень. Устойчивое присутствие в регионе дало евреям возможность поддерживать относительный мир и равновесие в регионе.

   Хаджи Ибрагим удивился, когда господин Дандаш велел водителю ехать мимо арабского Старого Города на озере дальше по дороге к стоящей на отшибе еврейской гостинице. Называлась она "Галлей Кинерет" и принадлежала беженке из Германии. Они свернули в проезд и остановились. Водитель освободил багажник, после чего ему было велено найти для себя комнату в какойнибудь арабской гостинице и явиться утром.

   - Я не хочу обижать ваше гостеприимство, - сказал хаджи Ибрагим, - но я чувствовал бы себя более удобно, если бы отправился вместе с водителем в одну из наших собственных гостиниц.

   - Но у меня специальные указания от эфенди, - кисло сказал Дандаш.

   - Для меня это дело принципа, - добавил Ибрагим.

   - Как хотите, - сказал Дандаш раздраженно, - увидимся утром.

   Хаджи Ибрагим только раз в жизни был в Тивериаде - много лет назад, будучи еще мальчиком. Озеро было пьянящая вещь. Он и водитель поели в береговом кафе и смотрели, как колдовская луна поднимается над холмами на противоположной стороне. Это бы

   ли Голанские высоты Сирии, высокое плато, возвышающееся прямо над восточной береговой линией озера.

   Как и везде в Палестине, разговор вертелся вокруг предстоящей войны с евреями. Водитель вскоре довел до сведения каждого, что с ним никто иной, как знаменитый мухтар Табы. Все знали о том, кто применил тактику Саладина поджигания полей, чтобы поразить бандитов Каукджи.

   Они собрались вокруг его стола, чтобы обменяться сплетнями и мнениями. Совершенно ясно, что сирийцы спустятся с Голанских высот и захватят озеро, потом двинутся через Галилею и возьмут Хайфу с ее смешанным населением, пригвоздив евреев прежде, чем шевельнется их армия. Отсюда все это легко себе представить.

   Еще одна бессонная ночь мучила Ибрагима. С маленького каменного балкона его гостиничного номера он смотрел на озеро, а луна совершала свой танец забвения, и холмы Сирии исчезали из поля зрения.

   Гидеон Аш происходил из городка вблизи северного берега озера. Вот что занимало мысли Ибрагима. Завтра они будут проезжать близко от него. О, как ему не хватало Гидеона. Гидеон всегда знал, что творится за кулисами. Ему захотелось повидать РошПину и дом, где родился и вырос Гидеон. Что сказал бы ему Гидеон о манипуляциях арабов?

  

   Коечто вполне прояснялось. Неделей раньше он побывал в племени Ваххаби на свадьбе. Ваххаби кочевали на севере Синая, и мало что могло утаиться от их глаз и ушей. Его дядя, великий шейх Валид Аззиз, сказал ему, что Египет начинает военное наращивание на Синае. Едва ли было тайной, что Египет нападет на Палестину с юга.

   Ибрагим был расстроен, потому что знал арабский менталитет. Ни одна арабская страна не станет просто так воевать за братьев палестинцев.

   Сирия, что выше озера, всегда питала смутную претензию на всю Палестину - на том основании, что Дамаск служил политическим и административным центром для обеих стран, а также для Ливана. Сирия непременно заберет себе Галилею и Хайфу. Ливан окажется окруженным с трех сторон, а с четвертой будет Средиземное море.

   Египет? Он будет притязать на пустыню Негев, Полосу Газы и БеэрШеву у края пустыни, а также на ТельАвив и Яффо.

   Абдалла не сможет противиться соблазну управлять Иерусалимом и Западным Берегом реки.

   Палестина будет разрезана между ними. А что же Ирак и Саудовская Аравия и те государства, которые не граничат с Палестиной? Они тоже войдут в дело, чтобы восстановить арабское мужество и грабить и уничтожать евреев.

   Позволят ли палестинскому народу эти страны, каждая из которых заинтересована в своем куске Палестины, образовать собственное государство? Когда дело будет сделано, мало что останется палестинцам, и какую автономию получит народ хаджи Ибрагима, зависит от того, с кем он будет сотрудничать. Вояки из Каира, Дамаска и Аммана даже не принимают во внимание палестинских арабов.

   Колебался ли его дух? Откровения легко посещают на Галилейском море. Все казалось ему таким простым. Поговорить бы с Гидеоном. Трудно самому высказать то, что он обнаружил.

   В таком случае, как Кабирэфенди собирается все это разыграть? Что у него на уме?

  

   Глава четвертая

   Наступившее утро застало их спешащими на север вдоль береговой линии огромного исторического и религиозного значения. За тем местом, где Иисус шел по воде, из озера выступал холм с длинным склоном. Блаженство! Нагорная проповедь. Землю унаследует кроткий. За , где Иисус проповедовал какразвалинами древней синагоги у Капернаума рабби, Галилейское море внезапно кончилось.

   - Мне хотелось бы взглянуть на РошПину, - сказал Ибрагим.

   Дандаш взглянул на свои часы, пожал плечами и дал водителю указания о кратчайшем пути. Деревня, где родился Гидеон Аш, расположенная на склоне в нижней части горы Ханаан, мало изменилась со времени своего основания. Она была сонная, но опрятная. В противоположность общинным киббуцам, здесь каждый обрабатывал собственный участок земли, содержал свой дом.

   Эти постоянные мысли о прежнем друге удивили его самого. Почему я так много думаю в эти дни о Гидеоне? Наверно, потому, что он мне нужен. Хаджи Ибрагиму виделся Гидеон - парнишка, бездельничающий в тени огромного дерева с книгой на коленях... или садящийся на своего жеребца и покидающий это чудесное место, чтобы присоединиться к возникающему новому порядку вещей.

   - Могу ли я вам помочь? - спросил его какой-то еврейский фермер.

   Ибрагим чуть было не попросил показать дом Гидеона.

   - Нет, - сказал он, - просто это очень приятное место.

   При светском общении друг с другом евреи и арабы проявляли друг к другу полную гостеприимность.

   - Пообедайте у нас!

   - Это невозможно, - вмешался Дандаш, - сегодня же нам надо быть в Дамаске.

   Они сели в машину и закрыли двери.

   - Шалом, - сказал фермер.

   - Шалом, - ответил хаджи Ибрагим.

   Выехав снова на главное шоссе, они повернули на восток и стали подниматься к сирийской границе. Со дна земли они поднялись примерно на три тысячи футов на плато Голанских высот. На британской стороне границы они вышли из машины, чтобы размяться и перекусить тем, что было в корзине, приготовленной в гостинице Дандаша.

   Хаджи Ибрагим смотрел вниз на озеро, с этой высоты казавшееся немногим больше большой лужи. Ему была видна половина всей Галилеи до холмов Назарета и много миль на юг вниз по долине Большого Рифта, где река ниспадала от Галилейского до Мертвого моря. Цепочки еврейских поселений вдоль озера казались отсюда такими крошечными, беспомощными. Сирийская артиллерия могла бы сидеть на этой горе и просто поливать их дождем своего огня. У евреев не было оружия, способного достать такую даль. Наверняка евреи никогда не смогут вскарабкаться на такую отвесную крутизну и завладеть этим местом. Даже его феллахи в Табе смогли бы удержать эту высоту против бригады отборного Пальмаха. Не надо быть Саладином, чтобы понять, что евреи были бы сброшены вниз заградительным огнем, после чего сирийским танкам и пехоте оставалось бы только махнуть вниз и уничтожить их. Из всех военных позиций в Палестине хаджи Ибрагим не знал ни одной, дававшей арабам большие преимущества.

   Сирийский офицер у пограничного городка Кунейтра склонился перед импозантным автомобилем и, обменявшись несколькими словами с Дандашем, щеголевато отдал честь, скомандовал открыть ворота и проследил, как машина устремилась в город.

   На Кунейтру делали расчет как на город военный в связи с безупречным стратегическим положением и изза того, что она стояла на нефтепроводе, начинавшемся у Персидского залива почти в тысяче миль отсюда. Множество военных экипажей, поле аккуратно

   запаркованных танков и самоходных артиллерийских установок, сотни сирийских солдат на улицах - все это говорило о приближении войны.

   Проехав город, они обогнули подножье снежной вершины Хермон, крупного одинокого пика, чье широкое основание касалось Палестины, Сирии и Ливана. На нижних склонах горы расположились деревни квазиисламской секты друзов, обедневших мусульманшиитов и немногих арабовхристиан.

   Вырвавшись на плоскую, пустынную, уродливую серую вулканическую равнину Голана, они поехали по Амманскому шоссе, и не успел хаджи Ибрагим привыкнуть к открывшейся картине, как перед ним внезапно возникли шпили знаменитой дамаскской мечети Умаяд, второй в священном ряду после Наскального Купола. Дамаск, город Авеля и Каина, апостола Павла и рождения христианства, претендовал на место старейшего на земле. Он возник среди окружающего запустения как гигантский оазис. Дамаск, некогда правивший империей, которая была больше Римской, продолжал жить славой минувшего тысячелетия.

   Спокойствие покинуло хаджи Ибрагима; пальцы его лихорадочно перебирали четки, когда они приближались к предместьям города. Ничего подобного не испытывал он с тех пор, как побывал в Мекке. Дандаш же, наоборот, выглядел угрюмым, а водитель распугивал прохожих, пролагая путь сигналом. Арабская мешанина минаретов и куполов, старого обнесенного стеной города была прорвана современными стеклянными небоскребами и широкими бульварами, следами недавнего французского влияния. И все затуманено вечной пеленой пепла и песка, постоянно вдуваемого сюда из пустыни.

   Дамаск сделала возможным река Барада, стремящаяся сюда с гор Ливана и разбивающаяся на сотни потоков, превращенных в мешанину каналов. Воды обогатили зеленую зону, носящую название Эль Гута. Этот район в арабской фантазии уподоблялся Саду Эдема. Эль Гута состояла из неправдоподобной смеси садов и великолепных вилл, казино, ферм и питавших город фруктовых рощ, парков и рекреационных зон.

   Как раз в Эль Гуте Кабирэфенди и обосновался в своей квадратной вилле с пропорциями, напоминающими рыцарский замок. За воротами с охраной они проехали с четверть мили через маленькую метель фруктовых садов, тысячи кустов Дамаскских роз и остановились у виллы с фасадом из апельсиновоперсикового алжирского мрамора, заключенного в обрамление персидской мозаики.

   Фавзи Кабир приветствовал хаджи Ибрагима так, как будто перед ним был саудовский принц. Столь чрезмерное радушие повергло Ибрагима в тревогу и вдвое увеличило его подозрительность. Он отлично понимал, что его вызвали для чего-то весьма важного.

   К его благоговению перед открывшимися сторонами этой сказочной страны теперь примешивались настоятельные голоса предостережения. Это был сон, райское видение, но он понимал, что гостеприимство Кабира будет иметь крутую цену.

   За обедом они оказались в помещении, возникшем как будто из "Тысячи и одной ночи" и обставленном специально для гулянки. Большие вышитые полотна на стенах и потолке, усеянные зеркалами, образовывали подобие шатра. Пол покрывали не тонкие восточные коврики, а западного типа ковры с глубоким ворсом. Подушки и низкие столики напоминали обстановку римского обжорства. В трапезе принимали участие лишь двое мужчин, не считая четверки находившихся здесь стройных мускулистых молодых слуг и пары телохранителей, одетых наподобие старых турецких янычар с шароварами до лодыжек, широкими красными поясами и фесками на голове. В конце трапезы двое слуг внесли шестифутовое серебряное блюдо с фруктами, орехами, сырами и европейским шоколадом, кремами, сладостями, которые казались высотой в половину горы Арафат. Кабир хлопнул в ладони, отдал приказание и погрузился в гору послеобеденных деликатесов.

   И вдруг появились пятеро музыкантов, и когда они заскулили свою повторяющуюся мелодию, из ниоткуда выскользнула исполнительница танца живота и стала крутиться перед ними.