Философия и наука

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 13

§ 9. Наука и общество

Наука является существенным элементом современного общества. В развитых странах затрачивается на фундаментальные и прикладные исследования 2−3 % всего валового национального продукта. Наука сегодня становится все более сложной и поэтому дорогой, а тем самым возрастает и ее ответственность перед обществом. Для подготовки научных кадров, оплаты труда ученых, обеспечения научных исследований приборами, установками, материалами, информацией требуются огромные деньги. Так, например, для строительства синхрофазотрона, необходимого для проведения исследований в области физики элементарных частиц, требуется несколько миллиардов долларов. Программы же освоения космоса требуют значительно больших расходов. Поэтому резко возросла зависимость науки от общества: кто платит, тот и заказывает музыку.

А стоит ли игра свеч? Весь предшествующий опыт эволюции однозначно свидетельствует: да, стоит. Фундаментальные исследования ― это долговременные «займы» под большие проценты. Наука влияет как на производство, так и на человека: уровень медицины, образования, обеспечение физического и духовного здоровья ― необходимые факторы счастливой жизни человека ― тесно связаны с уровнем развития науки. Научный прогресс не должен быть поставлен в прямую зависимость от его материальных результатов. Надо исходить из идеи человека как высшей абсолютной ценности. Следует учитывать как образовательную, так и воспитательную функции науки. Общество, которое не ценит ученых, обречено на прозябание, на застой, на гибель. Наука не развивается, если ею интересуются лишь «избранные люди».

Общество влияет на выбор наиболее актуальных для исследования проблем. В связи с этим возникает довольно тонкая проблема планирования в науке. С одной стороны, нельзя не планировать научные исследования, так как они дорого стоят. С другой стороны, планирование в науке осложнено тем, что научная деятельность носит творческий характер. Неожиданные, оригинальные решения ― это признак творчества.

Непредсказуемость, нестандартность научного творческого мышления по самой своей сути исключает возможность планирования. Известно, что за 12 лет до атомной бомбардировки Японии Э. Резерфорд утверждал, что «всякий, кто ожидает получения энергии от трансформации атомов, говорит вздор». Но наука ― часть общества и не может быть целиком свободна от него даже в сфере творчества. Последнее не является чисто стихийным, неуправляемым процессом. История науки показывает, что даже высшие научные открытия всегда были согласованы с запросами культуры, мировой науки и интересами страны, где они были сделаны. Поэтому планы в науке не должны быть детально разработанными стандартными схемами, а должны описывать главные направления научной работы и обосновывать выбор этих направлений.

Известно шутливое высказывание Арцимовича, что наука ― это удовлетворение собственной любознательности за государственный счет. Ученый при этом испытывает угрызения совести, если его деятельность не дает пользы обществу. Эйнштейн считал, что было бы лучше, если бы ученый зарабатывал себе на «хлеб насущный» не научной деятельностью; образцом для него был Спиноза, который обеспечивал свою материальную независимость шлифовкой стекол. Любопытное высказывание по этому поводу есть у Я.Б. Зельдовича: «Хочу сказать, что работа с Курчатовым и Харитоном дала мне очень много. Главным было и остается внутреннее ощущение того, что выполнен долг перед страной и народом. Это дало мне определенное моральное право заниматься в последующий период такими вопросами, как частицы и астрономия, без оглядки на практическую ценность их»^¹.

Но общество не только влияет на выбор направлений и проблем науки; оно в определенных ситуациях претендует на выбор методов исследования и оценку полученных результатов. Многочисленные примеры из нашей недалекой истории тому подтверждение. С одной стороны, марксизм ― это рационализм и поэтому он поднимает на щит науку. С другой стороны, претендуя на построение единственно верного всесильного учения, марксизм накладывал жесткие ограничения на эволюцию науки и ее мировоззренческую интерпретацию. Ведь не случайно в советское время под запретом оказалось учение З. Фрейда, поскольку оно вскрывает механизмы существования тоталитарного режима. Вместе с фрейдизмом обструкции подверглись генетика и кибернетика. В 20-е годы пропаганда общей теории относительности велась с вульгарно классовых позиций: утверждение этой теории о конечности Вселенной рассматривалось как аргумент в пользу всемирно-исторической победы коммунизма, поскольку эксплуататорам в конечной Вселенной негде было спрятаться от возмездия пролетариата. Особенно ощутимый урон понесли общественные науки. Но даже в это тяжелое для науки время лидеры государства не могли не считаться с наукой, которая определяла политический вес страны на международной арене. Поэтому Сталин, например, запретил начавшуюся в 1947 году травлю физиков, заявив, что их следует оставить в покое, так как они делают атомную бомбу. Именно закрытость нашего общества была главной причиной того, что в борьбе двух мировых систем мы были обречены на поражение. «Я убеж- ден, ― говорил А. Сахаров при получении Нобелевской премии в 1975 году, ― что международное доверие, взаимопонимание, разоружение и международная безопасность немыслимы без открытости общества, свободы информации, свободы убеждений, гласности, свободы поездок и выбора страны проживания. Я убежден также, что свобода убеждений, наряду с другими гражданскими свободами, является основой научно-технического прогресса и гарантией от использования его достижений во вред человечеству…»^¹. Действительно, нельзя быть свободным в одной сфере, будучи рабом в другой. Поэтому не случайно, что диссидентство в СССР получило наиболее широкое распространение в среде интеллигенции.

Общество влияет на науку, как целое на часть, но и наука влияет на общество, не только как часть на целое, но и как представление о целом на понимание и эволюцию этого целого. Современный мир слишком сложен, чтобы его понять и хотя бы отчасти управлять им без помощи науки. Учет мнения ученых в решении наиболее важных проблем человечества и человека сегодня является императивом нашего времени. Конечно, учесть мнение ученых еще не означает следовать их рекомендациям. Наука не всесильна и нередко ошибается, но она учит нас осторожности и взвешенности в принятии решений. Она прогнозирует наше будущее, отличное от настоящего. «Запускать» человека в будущее, не подготовив его к встрече с переменами, ― это все равно, как если бы мы запустили космонавтов в космос раздетыми. Поэтому президент США Р. Никсон, прочитав книгу О. Тоффлера «Столкновение с будущим», вышедшую в конце 1970 года, поручил своим сотрудникам предложить конкретные меры, необходимые для предотвращения указанных Тоффлером опасностей.

Мы сегодня, как и раньше, продолжаем сталкиваться с ситуацией, когда возрастание мощи науки сопровождается менее возвышенным, более грубым и даже часто аморальным ее использованием. С изобретением пулемета некоторые считали, что войны становятся невозможными, абсурдными, так как стала велика угроза истребительного оружия массового поражения. Нобель, изобретя динамит, думал, что его разрушительная сила делает невозможным ведение войны. И только с появлением ядерного оружия для всех стало ясно, что человечество стоит на грани самоубийства. Р. Оппенгеймер как-то сказал, что в науке нельзя ограничиваться лишь тем, что вкушаешь сладкий плод познания. Но, к сожалению, даже создатель атомной бомбы Э. Ферми при первом испытании атомной бомбы сказал, обращаясь к своим коллегам: «Вы все говорите, что это ужасно, а я не понимаю почему. Я нахожу, что это прекрасный физический эксперимент!»

Мощь науки используется для достижения социальных и политических целей. Поэтому опережающее развитие естествознания по отношению к общественным наукам сегодня опасно, как никогда прежде. Известны слова президента Г. Трумэна после разговора с Оппенгеймером: «Больше не приводите ко мне этого дурака. Бомбу сбросил не он. Я сбросил бомбу. Меня тошнит от этакой слезливости». Конечно, все это не означает, что во главе общества, государства должны стоять ученые (мнение, которого придерживались Платон и О. Конт). Власть должна учитывать мнение ученых, но управлять обществом должны политики, так как, повторимся, «политика сложнее физики». Именно потому А. Эйнштейн отказался от предложения выдвинуть его в качестве кандидата на пост президента Израиля.

§ 10. Наука и техника

Техника, как совокупность искусственных средств человеческой деятельности, занимает промежуточное положение между человеком и природой. С одной стороны, она является результатом деятельности человека, принадлежа к его «неорганическому телу», с другой стороны, она обращена к природе, так как функционирует по законам естествознания. Вне этого амбивалентного отношения ее сущность и функции не могут быть познаны.

Техника укоренена в культуре. Она является одной из форм активности человека. Как нельзя понять природу человека вне этой формы активности, так и невозможно понять саму технику вне культурного контекста. Поэтому мы говорим как о культурной ценности техники, так и о технической стороне культуры. Технические устройства искусственны потому, что являются продуктом труда, содержащим индивидуальную составляющую.

Если индивидуальное поведение животных зависит от видового опыта, закрепленного в инстинктах, безусловных рефлексах, и индивидуального опыта, закрепленного в условных рефлексах, то человек в своем развитии овладевает еще и общественно-историческим опытом, который формируется, накапливается и передается по наследству не на биологической, а социальной основе. Каждое поколение людей использует опыт духовного и практического освоения мира предшествующих поколений. В контексте с «неорганическим телом» цивилизации, которое передается по наследству и усовершенствуется от поколения к поколению, происходит и формирование самого человека. Перенос эволюции с биологического тела на «неорганическое тело» отличает человеческую историю от эволюции животных. Орудия труда, как наиболее существенный элемент «неорганического тела», можно рассматривать как усиление естественных органов человека: транспорт ― это насадка на ноги, экскаватор ― насадка на руки, ЭВМ ― насадка на мозг. Но такой подход относителен, односторонен, так как в нем отражается только соразмеренность техники природе, но остается соразмерность техники человеку как человеку.

Философия техники ― это не философия копирования, а философия творчества. Наибольших успехов в технике люди достигали не тогда, когда подражали природе, а тогда, когда шли своим собственным путем, изыскивая новые возможности, доверяя своей собственной природе, своей интуиции, сердцу, разуму. Благодаря технике человек встраивает себя в окружающую среду, оставаясь самим собой. Для использования техники недостаточно природной ловкости человека, недостаточно и знания правил ее использования (инструкций), необходимо еще и приобретение навыков трудовой деятельности, которые не сводятся ни к природной ловкости, ни к знанию инструкций.

Техническое знание имеет прикладное и культурное знание. Фиксируя внимание на материальных результатах технического знания, нельзя упускать из виду другой совершенно реальный аспект этого знания ― его культурную ценность. Если исходить из полезности как высшего принципа, то это может повредить техническому развитию, так как ограничивает диапазон мышления, закрывая путь к принципиально новым идеям. История техники убедительно доказывает, что эти идеи возникают в обстановке искреннего уважения к знаниям и открытиям как таковым, в атмосфере доверия интуиции, любознательности, фантазии, воображению, фундаментальным интересам. Рассматривать техническое знание только с точки зрения его полезности столь же нелепо, как оправдывать существование искусства, ссылаясь лишь на кассовые сборы. Поэтому планирование развития техники, как и планирование науки, не может быть детальным, чтобы не стеснять, а поддерживать свободу творчества как высшую ценность. Такая стратегия сторицей окупается и с точки зрения полезности, о чем убедительно свидетельствует современная научно-техническая революция.

В планировании научно-технического прогресса (НТП) целесообразно во имя свободы принести в жертву непосредственную выгоду, избегая при этом зависимости дальнейшего пути развития от частного знания или изобретения. Проигрывая в настоящем, мы выигрываем в будущем, так как высший удел науки и техники заключается в тех перспективах, которые они открывают, а не в тех сиюминутных выгодах, которые они дают здесь и теперь. Ведь уже Больцман считал, что «самое практичное ― это хорошая теория», что такие колоссальные сооружения, как Бруклинский мост или Эйфелева башня, покоятся не только на твердом фундаменте из чугуна, но еще и на более твердом основании ― теории упругости. Заплатив сегодня высокую цену за свободу выбора (предпочтя фундаментальные исследования), мы создаем гарантии завтрашнего прогресса, в том числе материального, который находится в прямой зависимости от разнообразия, ибо никто не может знать, какая линия развития окажется перспективной. Конечно, нельзя быть уверенным, что сохранение свободы ценой отказа от каких-либо сегодняшних преимуществ обязательно когда-нибудь окупится. Но главный довод в пользу свободы заключается в том, что мы всегда должны оставлять шанс для таких направлений развития, которые просто невозможно заранее предугадать. Свобода важнее принуждения, даже если последнее иногда обещает только очевидные преимущества и в данный момент не приносит вреда. Основное достижение цивилизации не техника, а свобода, ради которой можно пожертвовать другим. Так что научно-техническое развитие не поддается прямому экономическому планированию.

В эволюции техники обычно выделяют три этапа. На первом этапе человек использует простые инструменты и орудия труда (топор, рычаг и т.п.). Второй этап связывается с изобретением паровой машины, которая заменила мускульную силу человека силой пара. Третий этап ― это эпоха НТП.

На первых двух этапах развития техники наука либо была не нужна (первый этап: человек пользовался рычагом задолго до теории рычага), либо играла несущественную роль в ее эволюции (изобретение паровой машины предшествовало формулировке принципов термодинамики, которые были сформулированы на основе анализа работы идеальной паровой машины). Именно к этому периоду относятся слова Энгельса о том, что если в материальном производстве возникает проблема, то она движет науку быстрее, чем десятки университетов. На третьем этапе произошел коперниковский переворот: мы называем его не технико-научной, а научно-технической революцией. Ведь без атомной физики нет и атомного реактора, а без вычислительной математики нет и вычислительной техники. Связь человека с природой дополняется еще одним элементом: вместо человек ― техника ― природа появляется человек ― наука ― техника ― природа. Путь к природе удлиняется за счет дополнительного звена ― науки.

В решении проблемы соотношения науки и техники можно выделить следующие подходы:

Техника ― это прикладная наука.
Развитие науки и техники автономно, но взаимосвязано.
Развитие науки ориентируется на развитие техники.
Наука и техника взаимодействуют в рамках интеграции технических, естественных и общественных наук.

Первая точка зрения исходит из деления наук на фундаментальные и прикладные. Цель первых ― «знать», вторых ― «делать». Но такое деление весьма условно, если учесть, что сегодня наряду с естественными выделяются и технические науки, которые могут быть рассмотрены как с точки зрения производства нового знания, так и с точки зрения его приложения для решения конкретных технических задач. Известно, например, какое влияние оказало инженерное (первоначальное) образование на одного из самых плодовитых физиков XX века П. Дирака. Другой пример: Л. Канторович положил начало новому разделу чистой математики ― линейному программированию ― исходя из конкретной производственной проблемы. Поэтому технику нельзя рассматривать только как прикладную науку, а прогресс в ней ― как применение научных открытий в производстве. Ошибочно игнорировать и теоретический характер технических наук. Именно учет этой взаимосвязи и составляет содержание второго подхода. В третьем подходе обращается внимание на роль технических аппаратов и инструментов в развитии науки. Действительно, естествознание сегодня изучает преимущественно объекты, которые созданы искусственно с помощью технических устройств: явления сверхпроводимости, сверхтекучести и т.д. Без современных ЭВМ невозможна постановка, проведение и обработка научных экспериментов. А изобретение радиотелескопов справедливо рассматривается как революция в астрономии. Неразумно спорить, что развитие техники ускоряет развитие науки. Но основной недостаток такого подхода заключается в ограниченном понимании самой науки, которая прежде всего ориентирована на человека, а не на технику, которая сама является продуктом деятельности человека. Опыты Герца связаны с подтверждением теории Максвелла, а не с конструированием радио, для изобретения которого потребовались усилия многих ученых и инженеров. Пуанкаре как-то сказал, что не наука полезна, потому что с ее помощью создаются машины, а машины полезны, так как они освобождают человеку время для занятий наукой.

Более взвешенной и соответствующей современному уровню развития НТП является четвертая точка зрения на соотношение науки и техники. Технические науки сегодня систематически применяют научное знание. Если в течение XIX века «сциентизация техники» сопровождалась «технизацией науки», то в настоящее время характерно проведение комплексных исследований, интеграция технических, естественных и общественных наук, и одновременно с этим имеет место дифференциация и «отпочкование» технических наук от естественных и общественных.

Действительно, размышляя над природой техники, мы неизбежно вовлекаемся в социокультурную и естественно-научную сферы. Задавая, например, вопрос о работе атомного реактора, мы обращаемся к атомной физике и социокультурному контексту, в котором атомный реактор выступает как средство решения определенных человеческих проблем. Выражаясь языком Аристотеля, мы говорим о действующих и целевых причинах. Современная техника все более и более связывается с созданием продуктов, которые нужны не для удовлетворения материальных потребностей (в этой сфере деятельности современный цивилизованный мир использует только 20% занятого в производстве населения), а с формированием и развитием культурных потребностей, необходимых для построения мира, в котором человек осознает себя, свою сущность.

Техника как материальный продукт деятельности людей имеет определенную ценность лишь с точки зрения общих ценностно-целевых установок, берущих свое начало вне специально-технического процесса в более широком контексте культуры. Поэтому Хайдеггер и критикует понимание техники только как средства для достижения целей, то есть как нечто нейтральное к самим целям. Техника для него ― это часть бытия человека. Изменяя облик окружающей природы, техника одновременно формирует и изменяет само восприятие природы человеком и своего места в ней. Говоря о сущности техники, мы говорим о целях и средствах человека, то есть говорим о технике в контексте человеческого бытия. С другой стороны, говоря о природе человека, мы говорим о материальных и духовных потребностях его, формирование и удовлетворение которых неразрывно связано с техникой. Ведь даже естественная биологическая потребность человека в пище удовлетворяется искусственным способом с помощью ложки, вилки, ножа.

Техника ― это одно из зеркал, в которые смотрится человек, узнавая самого себя. Поэтому, чем примитивнее техника, тем беднее представление человека о самом себе. Чем богаче, сложнее техника, тем она более явно включает в себя человеческое измерение. Через призму техники (основного элемента «неорганического тела») человек осознает как себя, так и внешний мир: природу и общество. Машинное производство породило представление о природе, обществе и человеке как машинах разной степени сложности. Становление и развитие кибернетики привело к теории информационного общества, информационным моделям Вселенной, к трактовке человека как кибернетического устройства. Даже сфера искусства, далекая от техники, определялась через технику: Сталин, например, называл писателей инженерами человеческих душ. Особенно остро ощущает влияние техники на человека экзистенциализм.

«На Рейне поставлена гидроэлектростанция. Она ставит реку на производство гидравлического напора, заставляющего вращаться турбины, чье вращение приводит в действие машины, поставляющие электрический ток, для передачи которого установлены электростанции со своей электросетью. В системе взаимосвязанных последствий поставки электрической энергии сам рейнский поток предстает чем-то предназначенным как раз для этого. Гидроэлектростанция не встроена в реку так, как встроен старый деревянный мост, веками связывающий один берег с другим. Скорее, река встроена в электростанцию. Рейн есть и он теперь есть в качестве реки, а именно поставщика гидравлического напора, благодаря существованию электростанции. Чтобы хоть отдаленно измерить чудовищность этого обстоятельства, на секунду задумаемся о контрасте, звучащем в этих двух названиях: "Рейн, встроенный в электростанцию для производства энергии", и "Рейн, о котором говорит произведение искусства, одноименный гимн Ф. Гельдерлина". Нам возразят, что Рейн все-таки еще остается рекой среди своего ландшафта. Может быть, но как? Только как объект, предоставленный для осмотра экскурсионной компанией, развернувшей там индустрию туризма»^¹. Говорят, что автор этих слов крупнейший экзистенциалист М. Хайдеггер отшатнулся, увидев снимок космонавта, парящего в космосе.

Экзистенциализм усматривает основную опасность сциентизма не в возможной гибели человечества, а в деградации человека, в вырождении ценностной сущности его, в забвении им своей органической природы, которая непосредственно ощущает дискомфорт в научно-техническом мире, сводящем все проблемы человека к рациональным. Успехи преобразования внешней природы не должны вести к деградации природы самого человека. Стратегия выживания и развития человека должна основываться на ограничении парадигмы преобразования мира. Мы снова приходим к идее Канта, что воздержание ― это проявление высшей активности духа, в основе которой лежит представление человека о самом себе как цели, а не средстве. Еще Б. Паскаль писал, что разумно не стараться быть слишком разумным, поскольку у сердца есть свои доводы, которые недоступны разуму.

«Неорганическое тело» человека столь плотно окружает его, что сегодня очень трудно найти брешь, сквозь которую человек может вступить в прямой контакт с природой. Известна история о мальчике из Нью-Йорка, который впервые увидел за городом лошадь, везущую воз. Его удивление проявилось в вопросе ― а где же мотор? Подобная история о крестьянине, закончившем курсы механизаторов. На вопрос экзаменатора, все ли он понял в устройстве трактора, последовал ответ: да, но куда прицеплять лошадь? Наш язык тесно связан с «неорганическим телом». Один из преподавателей кафедры философии нашего университета провел такой эксперимент: он предложил студентам дать характеристику друг друга. Результаты были удручающими. Студенты характеризовали друг друга с помощью двух-трех фраз типа «он хороший друг, товарищ, я его уважаю» и подобные. Если бы им показали даже отдельную деталь какого-либо известного им технического устройства, то их характеристика была бы куда более богатой. Результаты подобного эксперимента были бы противоположными, если бы он был проведен на филологическом факультете университета.

Обращаясь к студентам Калифорнийского технологического института, Эйнштейн сказал: «Чтобы ваш труд мог способствовать росту человеческих благ, вы должны разбираться не только в прикладной науке. Забота о самом человеке и его судьбе должна быть поставлена в центре внимания при разработке всех технических усовершенствований. Чтобы творения нашего разума были благословлением, а не бичом для человечества, мы не должны упускать из виду великие нерешенные проблемы организации труда и распределения благ. Никогда не забывайте об этом за своими схемами и уравнениями»^¹.

Сциентизм, дающий оптимистическую трактовку НТП, и антисциентизм, обращающий внимание на отрицательные последствия НТП, являются двумя крайностями в оценке перспектив НТП. С одной стороны, возврат к доиндустриальному состоянию общества абсурден. Переводя стрелки часов истории назад, мы обрекли бы миллиарды людей на голодную смерть. Решение проблемы не позади, а впереди нас. Именно наука и техника дали возможность человечеству освободиться от пут пассивности и мистицизма, на страже которых стояла религия. Благодаря этому человек впервые в истории почувствовал себя хозяином окружающей его среды, хозяином своего будущего. Он понял, что не будущее идет навстречу нам, а мы идем навстречу будущему (Гийом). Мы строим свое будущее, не опираясь ни на Бога, ни на эволюцию природы. Мы являемся соучастниками эволюции и поэтому ответственны за свое будущее. Известно, что процесс, пущенный на самотек (все само собой как-нибудь образуется), развивается по сценарию от хорошего к плохому. Глобальные проблемы современности ― это следствие слепого НТП, в основе которого лежит непосредственная выгода, близорукое безответственное применение техники. Нельзя позволять, чтобы техника творила с обществом все, что захочет. Потеряв контроль над НТП, мы оказались перед проблемой уничтожения человеческих ценностей, включая высшую цен- ность ― жизнь человека. Одновременно с возрастанием мощи науки и техники мы наблюдаем, что их использование становится все менее возвышенным, более грубым и часто даже аморальным. НТП не оправдывает человеческие ожидания. Человечество выстрадало необходимость перехода к новому стилю мышления. В сложившейся ситуации глобального кризиса человечества мы сознаем, что сами повинны в том, что имеем. Идея рационализма, связанная с абсолютизацией роли разума и лежащая в основе слепого НТП, не просто одностороння, ущербна, но и опасна. Еще раз вспомним слова рационалиста Гегеля, что производство вещей разумнее производства детей. Думая о вещах, о внешнем благополучии, которое дает НТП, мы оказались рабами вещного мира, созданного нами. Еще Батлер писал, что, усовершенствуя машины, мы постепенно становимся рабами. Ведь научно-технический разум сам по себе еще не может освободить человека от тирании природы и общества, так как может вести к новой, более изощренной тирании. Хитрость и могущество разума, о которых также писал Гегель, как таковые не позволяют избежать ловушек, в которые неизбежно попадают люди при игнорировании человеческого измерения научно-технического прогресса. Из средства освобождения НТП становится средством порабощения, если рассматривается как абсолютное средство на пути к свободе. НТП сегодня привел к оскудению духовной жизни, к биологическим и психическим перегрузкам, к экологическому, социальному и духовному кризису (массовая псевдокультура, наркомания, алкоголизм, преступность). И все рассуждения о том, что общество в своей эволюции переходит от индустриального к постиндустриальному, а затем к информационному обществу, остаются в рамках привычного научно-технократического мышления, так как недооценивают собственно человеческое ценностное измерение НТП.

В настоящее время становится все более ясной необходимость перехода от традиционного рационализма к новому рационализму, который полнее выражает сущность человека, выходя за рамки научно-технического разума в классическом смысле. Сближение естественных, общественных и технических наук, явный учет науками общекультурного контекста, учет искусства, морали, религии позволяет человечеству оптимистически прогнозировать свое будущее, идя навстречу ему, не отказываясь от НТП, а используя его. В современном обществе зреет понимание необходимости перехода от техногенной цивилизации к антропогенной (Н. Моисеев), без чего невозможно выживание и развитие человечества, без чего у нас нет будущего. Учет гуманистических ориентиров как исходных в решении всех проблем, которые ставит человек и человечество в своей эволюции, исключает рассмотрение самого человека как средства. Только на этом пути НТП человек достигает более полного самоутверждения, самовыражения, самоуважения, а НТП перестает быть главной составляющей жизни общества, становясь побочным результатом свободы человека, учитывающей ценностный вектор бытия человека, сводя к минимуму негативные последствия НТП. И только на этом пути человек проявляет не только ум, но и мудрость, поскольку в состоянии исключить такие возможные критические ситуации, из которых его ум уже бессилен найти выход.

Завершая обсуждение проблемы соотношения науки и техники, уместно привести следующий пример. В американском атомном городе Лос-Аломосе есть удивительная автомобильная дорога. На почти абсолютно ровной местности она извивается как змея. Дело в том, что сначала это была дорога, как стрела, совершенно прямая. Машины мчались по ней с огромной скоростью, и поэтому было много аварий. И ученые нашли остроумный выход, превратив дорогу-стрелу в дорогу-змею, вынуждая водителей ехать на небольшой скорости. Возможно, и НТП должен сбросить свои обороты, чтобы соответствовать человеку как высшей ценности.

§ 11. Наука и ценности

Резюмируя анализ проблемы соотношения науки и культуры, нельзя обойти вопрос о соотношении науки и ценностей, поскольку без правильного понимания этой проблемы корректное решение вопроса о природе науки, ее границах и возможностях невозможно.

Огромные успехи науки за последнее столетие породили кризис традиционного мировоззрения и поставили человечество на грань уничтожения. На близорукость сциентистской установки науки обратили внимание еще Паскаль, Руссо и Гете. Но призыв Руссо «назад к природе!» был неконструктивным, поскольку скрывал то позитивное, что дала и еще может дать наука человечеству. Выход из этого кризиса связан с критическим отношением к теоретическому разуму, поскольку именно стремление к монополии научного разума и привело человечество к глобальному кризису. Основные посылки рационалистической парадигмы можно свести к следующим:

1) человек должен следовать только тому, что поддается научному обоснованию и пониманию. Поэтому традиции, обычаи, нравы, мораль, религия, искусство должны предстать перед судом разума и либо оправданы, либо опровергнуты им;

2) человеческая деятельность является успешной лишь тогда, когда ее цели и следствия заранее определены научным разумом.

Данная рационалистическая парадигма, берущая свое начало от философии Ф. Бэкона, неразрывно связана с марксизмом. Особенно это ярко проявляется в трактовке К. Марксом роли традиций в эволюции общества. Широко известно его высказывания о том, что «традиции ушедших поколений как кошмар тяготеют над умами живых», что «мертвые тянут за ноги живых». Оценка роли религии и других общечеловеческих ценностей (искусство, мораль), свободных от учета классовых противоречий, как препятствий на пути исторического прогресса лежит в основе философии марксизма.

Но уже ученик Маркса М. Вебер убедительно доказал, что невозможно понимание успехов капитализма в Западной Европе без учета протестантизма, в атмосфере которого происходит формирование у человека в процессе воспитания трудолюбия, прилежания, расчетливости, бережливости, порядочности, скромности. Короче, не производство вещей определяет производство людей, а наоборот, производство людей в определенной духовной атмосфере делает возможным материальное производство. И если есть учебные заведения, выпускающие специалистов по производству тех или иных вещей, то нет нравственных организаций и учреждений, выпускающих нравственных людей. Экономическое поведение человека невозможно вне определенного мировоззрения и коллективной психологии. Непроницаемость ценностей для рационалистического понимания означает их невыводимость и несводимость к научному пониманию. Мораль, религия, искусство ― это святыни, свободные от расчета рассудка.

Отсюда следует вывод, что необходимо различать два вида знания, качественно отличных друг от друга. Усвоение ценностей в процессе воспитания, когда ребенок пропускает их через себя в процессе социализации, когда он усваивает их в контексте бытия, а не в контексте логики сознания, является исходным видом знания. Рациональное знание формируется в процессе образования. Оно носит инструментальный характер и играет решающую роль в процессе преобразования мира человеком с помощью науки. Именно этот вид знания выделяет парадигма Бэкона как основной в установлении господства человека над природой. Ценностное знание, по Бэкону, носит негативный характер и от него ученый избавляется с помощью метода индукции. Отсюда и вытекает его знаменитая критика идолов.

Но уже в ХVIII веке Юм и Кант открыли ценностное знание и примат его над рациональным. Юм доказал, что правила морали не являются умозаключениями разума. Кант определил человека как нравственное существо и доказал примат практического разума над теоретическим. Этот вывод соответствует как истории человечества (первобытный человек не различал истину и ложь, но различал добро и зло), так и становлению отдельного человека (в мире сказок ребенок осваивает добро и зло). Подобно тому, как глаз человека предназначен для зрения, но не был специально придуман для этого, так и формирование ценностей предназначено для выживания человечества, но не было плодом сознательного процесса: человек стал тем, кем он стал, не сознавая этого.

Ценности сами по себе не гарантируют выживание человечества, но без тех или других ценностей жизнь и эволюция общества невозможна. Именно они определяют стратегию выживания людей, тогда как рациональное знание определяет его тактику. Образно говоря, рациональное знание близоруко, ценностное ― дальнозорко. Но ведь самое важное происходит постепенно, медленно, незаметно, скрыто. Поэтому учет ценностей как долговременных структур необходим для понимания общества. Действительно, рационалистическое обоснование морали марксизмом при ближайшем рассмотрении оказывается иллюзорным, так как марксистская этика оправдывает зло, исходя из представления о добре. Редукция ценностей к науке, научное обоснование морали, как и марксистская критика религии, оказались несостоятельными проектами. Близорукая парадигма Бэкона только во второй половине ХХ века явно была осознана как не только ограниченная, но и опасная для жизни и будущего человечества.

Ценности духовны, дологичны, иррациональны, бессознательны, интуитивны. Психологическое обоснование их тавтологично, поскольку они формируются у человека в процессе второго рождения, в процессе воспитания. Тем более, невозможно выразить их на языке вещей и отношений между ними. Способность различать добро и зло, красивое и безобразное, Бога и природу не является врожденной или приобретенной из эмпирического опыта. Человек чувствителен к миру ценностей не благодаря своей физике или органике, а благодаря своей духовной природе. Если глаза различают цвета, уши ― звуки, то ценности различает душа человека. Ценности несут в себе свое основание и непосредственно связаны с субъектом, выделяющим себя из внешнего мира с их помощью. Ведь лишь человек реагирует не только на мир вещей, но и на мир ценностей, не только на мир природы, но и мир культуры, фундамент которой составляют ценности.

Всякая деятельность человека амбивалентна. С одной стороны, в ней есть тот механизм, с помощью которого человек вписывается в мир, с дру-гой ― в ней есть направление, определяющее характер деятельности и учитывающее мир ценностей. Ведь человек вписывается в мир, не растворяясь в нем, а оставаясь человеком. Если преступник говорит, что у него есть совесть, но он ею не пользуется, то он вменяем и поэтому ответственен за совершенное им преступление. Поскольку ценности носят всеобщий характер, то они присущи любой человеческой деятельности. Они не гарантируют успех деятельности, но без них нет самой деятельности.

Человек обычно чувствует не сами ценности, а их нарушение, так как механика деятельности часто заслоняет духовное измерение ее. Известен пример П. Сорокина, в котором четко видно различие ценностного и материального измерений в деятельности человека. П. Сорокин пишет, что инвариантная, однозначная трактовка убийства человека становится вариативной с точки зрения ценностей: это может быть акт жертвоприношения, акт войны или акт криминальных разборок.

Ценности ― это предпосылки, а не гипотезы существования и развития общества. Они существенным образом входят в представление человека о мире, делая возможным построение рационального научного знания о мире. Не случайно, что во французском языке слова «сознание» и «совесть» имеют один и тот же корень. Мир ценностей ― это мир свободы, в котором человек с помощью ценностей управляет самим собой. В этом мире имеет место то духовное принуждение, которое сохраняет за человеком свободу выбора. В мире же науки мы имеем дело с необходимостью, выражаемой в законах природы. Поэтому мы, например, не можем сказать, что человек должен подчиняться законам природы, поскольку слово «должен» относится к миру свободы, и ему нет места в мире необходимости.

Мир ценностей как духовный мир свободы, исключая мир природы, делает возможным построение представления о мире природы, то есть делает возможным построение естествознания. Поскольку наука о природе является результатом деятельности ученых, в ней неизбежно присутствует ценностное измерение, которое находится вне специально научных процедур, но направляет деятельность ученого на построение определенной формы научного знания, которая не зависит, не влияет, не препятствует построению содержательной теории, а делает возможным ее построение. Если ценности ― это ограничения на человеческую деятельность вообще, то принципы запрета в науке ― это ограничения на деятельность человека в науке.

Мы можем говорить о форме научного знания на языке ценностей: «Физический закон должен быть математически прекрасен» (П. Дирак). Но мы не можем говорить о ценностях на содержательном языке научной теории. Язык ценностей и язык естественно-научной теории качественно отличны и редуцированы друг к другу быть не могут. Именно поэтому Эйнштейн отказывается давать четкую формулировку принципа «внутреннего совершенства» теории, оговаривая при этом, что его коллеги отлично понимают, что он при этом имеет в виду. То же делает и Дирак, отказываясь даже без всяких оговорок дать определение словам «должен быть» и «прекрасен». Сознательный учет ценностей не только не мешает, а напротив, способствует прогрессу науки, поскольку ценности, подобно компасу, указывают ученому путь к построению истинной теории, не вмешиваясь при этом в механизм построения содержательной научной теории.

Соответствие научной теории опыту необходимо, но в нем выражается зависимость науки от внешнего мира. Но ведь наука должна соответствовать не только объекту, но и субъекту, не только природе, но и свободе, ценностям, культуре. Амбивалентность научного познания, по определению, исключает редукцию науки к ценностям или научное обоснование ценностей. Четкое разделение этих двух миров является необходимым условием правильного понимания как природы науки, так и природы ценностей. Дж. Хаксли где-то писал, что физики когда-нибудь опишут физические условия, сопутствующие ощущению красоты, но восторг и наслаждение всегда останутся вне мира физики. Как знание грамматики языка не вдохновляет писателя и поэта, знание музыкальных нот не вдохновляет композитора, знание анатомии человеческого тела не вдохновляет художника-портретиста, так и знание науки и ее методологии недостаточны для творчества в науке. Поэтому литературные институты не выпускают писателей, консерва- тории ― композиторов, а аспирантуры и докторантуры ― нобелевских лауреатов по науке. Образование не дает того, что дает природа.

Эмпирическая установка сама по себе близорука и жестко ограничивает возможности научного прогресса. Ценностное же измерение, свободное от специально-научных процедур, способно открыть такие перспективы, которые невозможны при эмпирическом подходе. Даже в математике как абстрактной науке, не изучающей законы внешнего мира, роль ценностей огромна. Пуанкаре, например, писал, что сложные математические результаты нельзя оценить лишь на основе логических правил без учета эмоционального настроя, чувства красоты, гармонии, которые невозможно сформулировать точно и ясно, но можно ощутить. Паскаль где-то заметил, что сердце имеет доводы, которые разум не знает. Благодаря ценностям научное познание обладает, по словам Пуанкаре, проницательностью, тактом и деликатностью. С их помощью ученый выбирает и предвидит там, где научное сознание бессильно.

Ценности связывают бытие человека с бытием науки. Одним из критериев значимости научного открытия является его ценностное измерение. Немногие люди знают, например, геометрию Лобачевского, теорию относительности Эйнштейна, но почти все люди знают творцов этих теорий. Фундаментальность теории в значительной степени связана с ее ценностным измерением, с выходом ее в сферу культуры, с ее влиянием на мировоззрение человека. Именно в этом измерении возникают наиболее острые дискуссии в науке. Ни наука, ни ценности сами по себе не гарантируют будущее человечества. Но без них и правильного понимания соотношения между ними у общества нет будущего. Наука позволяет человеку успешно вписываться во внешний мир, ценности позволяют ему оставаться человеком, не растворяясь в мире.

Blog

Философия и наука