Философия и наука

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 13

§ 5. Наука и миф

Миф в переводе с греческого языка означает «предание, сказание». Он является базисным феноменом культуры, с помощью которого человек с древнейших времен моделировал, классифицировал и интерпретировал самого себя, общество, природу. Мифологический образ не «означает» нечто, но «есть» это нечто, так как является содержательной формой, находящейся в органическом единстве со своим содержанием. Специфика мифического представления связана с неразличимостью реального и идеального, вещи и образа, вещи и слова. Как ребенок сначала учится говорить, а лишь затем обращает внимание на то, что слова, им произносимые, имеют смысл и качественно отличны от вещей, которые обозначаются с их помощью, так и первобытное мифологическое представление устанавливает окольную связь с окружающим миром, опираясь на жизненную установку, выраженную в мифах. Мы не поймем первобытное общество, если не учтем миф как посредник во взаимодействии человека и мира. Именно миф освободил человека от биологического отношения к миру, установив более тонкую, сложную и длинную связь с этим миром. Мифологическое мировоззрение выражает чувство жизни, состояние человека, его эмоционально-волевое отношение к миру, к будущему, тогда как логическая сторона его скрыто содержится на бессознательном уровне. Поэтому французский этнолог Леви-Брюль называл мифологическое мышление «дологическим», но не алогическим.

Нельзя считать, что миф ― это наше прошлое. Генетически и структурно мифы тесно связаны с обрядами, то есть символическими действиями, выражающими связь человека с внешним миром. Отделение от обрядности и десакрализация (освобождение от священного) приводит к превращению мифов в сказки, без которых полноценное воспитание ребенка невозможно. Да и сама наука связана с мифологическим стилем мышления неоднозначно. С одной стороны, в современной математизированной науке обращение к мифам, сказкам становится все более и более модным. Достаточно сослаться на сказки Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес», без упоминания которых редко обходится современная теоретическая физика. Именно ее абстрактный характер вынуждает ученых обращаться к мифам и сказкам, позволяющим почувствовать «безумные» идеи современной науки, прежде чем их понять. Возникает новый вид сказок ― «философские сказки», которые, конечно, не иллюстрируют теоретические идеи в чувственно-наглядной форме, но благодаря аналогиям и уподоблениям способствуют их пониманию. Ведь теоретическая реальность науки основана не только на логических выводах, не только на математике, но и на интеллектуальной интуиции и поэтому всегда предполагает какие-либо «умозрительные образы». Так, например, образ кентавра (человеколошадь) является продуктом свободной мифической фантазии. Современная же физика породила новый вид кентавров: элементарные частицы обладают одновременно корпускулярными и волновыми свойствами. Конечно, нельзя буквально понимать физического кентавра ― элементарную частицу как волну, во впадине которой расположился электрон. Здесь мы совершаем ошибку, подобную той, когда представляем, например, электромагнитное поле как возбуждение механической среды. Но аналогия между мифическим кентавром и элементарной частицей позволяет почувствовать саму суть принципа дополнительности Бора.

С другой стороны, миф и наука исключают друг друга. Миф некритичен, наука по своей сути критична. Миф претендует на абсолют, наука всегда имеет дело с относительным, она ограничена рамками опыта, за пределы которого выходить не может. Вместе с тем существует возможность мифологизации науки. Сциентизм, например, рассматривает науку как абсолютную ценность, и только со знаком плюс. Рационализм мифологизирует разум, считая его основой этики, эстетики и религии. Более того, он ведет к объективному идеализму, так как считает, что у всякого порядка есть свой творец. Именно эта вера во всесилие человеческого разума привела К. Маркса к мифической идее о возможности построения рая на Земле, а его учение об исторической миссии пролетариата сродни фашистской идее о превосходстве немецкой нации. Таким образом, критичность науки должна быть распространена и на ее саму, чтобы избежать ее мифологизации.

§ 6. Наука и религия

Религия (благочестие, набожность, святыня, предмет культа) ― это мировоззрение, мироощущение, а также соответствующее поведение и специфические действия (культ), которые основываются на вере в существование одного или нескольких богов как сверхъестественных абсолютов. Как религия, так и наука принадлежат культуре, являясь различными духовными векторами существования человека. Религия имеет более древнее происхождение по сравнению с наукой, но менее древнее по сравнению с мифологией. Это и понятно, так как религия и мифология антропоморфны, тогда как наука освобождается от последнего. Вместе с тем религия сложнее мифологии, так как представление о сверхъестественном (Боге) не присуще последней.

Как мифология, так и религия носят антропоморфный характер. Но антропоморфизм религии является более тонким. Уже в древнееврейской «Торе» был сформулирован принцип запрета на наглядное представление Бога. Именно поэтому ни в одной священной книге нет апелляции к чувственно-наглядным представлениям, без которых мифология обойтись не может. Бог ― это снимок с природы человека, а не с природы вещей. Именно поэтому религия сложнее, богаче и тоньше мифологии.

Различие между наукой и религией сводится к следующему:

1. Наука опирается на разум, тогда как религия ― на веру. Язык религии и язык науки качественно отличны друг от друга. Если религия утверждает, что происхождение света предшествует происхождению Солнца, возникшему в 4-й день творения мира, то это очевидно противоречит самому понятию «день» как светлому времени суток, невозможному без существования Солнца. Но такое лобовое, прямолинейное столкновение религиозных и научных утверждений некорректно. Ведь любое утверждение приобретает определенный смысл лишь в определенном контексте. В контексте религии слово «день» не совпадает по своему значению со словом «день» в научном контексте. Таким образом, различая логику научного разума и логику религиозной веры, мы снимаем кажущееся противоречие между двумя сферами культуры.

2. Наука исключает обращение к сверхъестественному, тогда как без последнего не может в принципе обойтись религия.

3. Наука единственна, интернациональна, тогда как религия множественна (мировые религии).

4. Наука надличностна, ее содержание объективно, тогда как религиозное содержание всегда выражено в личностной форме (заветы предков, тексты пророков).

5. Наука различает истину и ложь, религия ― добро и зло. Вторая способность предшествует первой и поэтому религия возникла значительно раньше науки.

6. Наука ― это инструмент активного приспособления человека к внешнему миру, религия ориентирует человека в мире свободы.

7. Наука критична, религия догматична. Первая всегда открыта для критики, вторая в основном закрыта.

Но есть и немало общего между наукой и религией:

1. Вера и разум присущи обеим формам духовной культуры. Ведь наука, опираясь на разум, верит в его могущество, тогда как религия использует разум для доказательства многих своих положений. Так, например, средневековый философ Ф. Аквинский сформулировал пять доказательств бытия Бога. В связи с этим интересный пример приводит американский философ Р. Вольф^¹. Начиная рассматривать проблему доказательства существования Бога на лекции, он ставит вопрос перед студентами о том, кто верит, а кто не верит в реальное существование Бога. Затем он приводит 5 аргументов в пользу существования Бога. После этого вновь ставит исходный вопрос о существовании Бога. Ни один из студентов, несмотря на приведенные доказательства, не изменил свое мнение относительно существования Бога. Вера оказывается непоколебленной аргументами разума. В дни своей юности я как-то разговорился с одним стариком-атеистом. Он мне рассказал, что, будучи молодым, был глубоко верующим человеком. Но когда, оказавшись в плену у белогвардейцев, услышал из уст попа настойчивое требование, обращенное к офицерам-белогвардейцам, о необходимости расстрела пленника, то сразу же и на всю жизнь стал убежденным безбожником. А сейчас представим себе ситуацию с точностью до наоборот: поп сказал «не убий», а офицеры настаивали на расстреле. Ясно, что старик был бы непоколебимым верующим. Таким образом, вера является интимной проблемой, поскольку формируется в более сложном контексте жизни, а не только логикой рассуждений.

2. Не только научные положения, но и многие фундаментальные положения религии носят абстрактный характер: теологическое определение божественной Троицы (Триединства) является такой концептуальной конструкцией, характеристики которой не могут быть описаны в терминах сотворенного мира вещей. Кстати, именно эта парадоксальная идея Триединства (1=3) привела Кантора к созданию теории множеств, в рамках которой множество всех целых чисел равномощно множеству всех четных чисел, поскольку каждому элементу из одного множества сопоставляется элемент из другого множества, тогда как с привычной точки зрения множество всех целых чисел в два раза больше множества четных чисел. «Верую, ибо абсурдно», ― писал Тертулиан. Но ведь и ученый, строящий новую теорию на парадоксальных, несовместимых посылках с точки зрения привычной парадигмы, верит в саму возможность построения своей теории (геометрия Лобачевского, теория относительности, квантовая механика). Как писал, Д' Аламбер, «иди вперед, а ясность придет потом». Но чтобы действовать, надо уже верить в возможность построения качественно новой теории. Таким образом, научную деятельность нельзя понять без учета не только разума, но и веры: «Верю, ― писал Ансельм Кентерберийский, ― чтобы глубже познавать».

3. По большому счету религия как элемент культуры тоже подвержена изменениям, как и наука. Но ее связь с традициями, обычаями, нравами общества такова, что осознавая шаткость отдельных положений своего учения, многие современные представители церкви все же не перестают проповедовать их, так как утрата веры привела бы к падению нравов и тем самым дестабилизации общества. Ценностный аспект религии более значим, чем в науке. Поэтому Кант, опровергая доказательства бытия Бога, рассматривает саму идею Бога как регулятивную, соразмерную человеку.

4. Как наука, так и религия, будучи элементами культуры, содержат принципы запретов. В мире природы действует необходимость, в мире свободы ― ценности, духовное, а не природное принуждение. Религия определяет возможность выбора за пределами науки, которая говорит о необходимости. Религия и мораль существуют в мире свободы. Утверждение о том, что человек должен подчиняться законам природы, нелепо, так как само долженствование относится к миру свободы, а не природы. Бог в религии не всемогущ: он не в состоянии заставить человека быть верующим, не в состоянии отнять у него свободу выбора; Бог ориентирует человека в мире свободы, а не природы. Одни люди равнодушны к религии, другие ― восприимчивы, подобно тому, как одни люди равнодушны к науке или искусству, а другие ― нет. Религия ― это ценность, вид духовности. Религия ― это не столько учение, сколько образ жизни, способ существования человека. Религиозные про- блемы ― это не научные, не технические, не инженерные проблемы. Это глубоко интимные проблемы, которые укоренены в жизни человека.

Человеческая жизнь несет в себе свое основание. Жизненная вера ― это направление жизненной энергии, воли к жизни. Это ― витальная вера, понятная в контексте жизни, а не логики мышления. Вера настолько тесно связана с жизнью человека, что нельзя представить последнюю без первой. Эта непосредственная вера противостоит суеверию (вере всуе, то есть впустую), так как обеспечивает жизнеспособность человека. Короче, огрубляя, можно сказать, что жизнь создает веру, а вера создает Бога. Истоки религии именно в этой вере как созидательной силе, открывающей перед человеком новые перспективы благодаря соблюдению религиозных заповедей. Если наука является эффективным способом приспособления человека к внешнему миру, то религия позволяет ему при этом оставаться человеком.

5. Наука и религия ― это два вида активности человека. Утверждение о том, что религия обрекает человека на пассивность, покорность, рабство, основывается на молчаливой предпосылке о существовании только одного вида активности. Конечно, является историческим фактом, что от имени религии многие теологи выступали против использования железных дорог для посещения «святых мест», куда надо ходить пешком, против использования метро как «преисподней сатаны» и т.д. Известно, что Ф. Ницше считал, что религию создали слабые люди. Все это верно. Но верно и другое: без религии человеческую историю понять невозможно (крестовые походы, искусство, наука).

Активная природа науки не нуждается в доказательстве. Наука сегодня является самым эффективным инструментом приспособления человека к внешнему миру, посредством которого он вписывается в этот мир. Но за все надо платить. Успехи науки ослепляют, мешая трезво оценить ее место в культуре. Еще Кант различал два вида активности. В научной деятельности ценностное измерение скрыто, а явно присутствует механизм деятельности и ее результат. Но наиболее отчетливо ценности как вид активности обнаруживают себя тогда, когда, например, человек отказывается выполнять то, что несовместимо с его совестью, достоинством. Подобного рода активность религия, безусловно, формирует, благодаря чему человек вписывается во внешний мир, оставаясь самим собой, а не растворяясь в нем, не теряя своего лица, своего достоинства. Можно сказать, что активность науки ограничена активностью религии, а последняя ― активностью науки. Гармония между ними и определяется осознанием и ощущением этой границы.

Суть современного понимания соотношения науки и религии тесно связана с принципом дополнительности Н. Бора. На основе данного принципа великий физик делит утверждения на два класса: ясные утверждения ― это утверждения, противоположные которым либо истинны, либо ложны; глубокие утверждения ― это утверждения, противоположные которым тоже глубокие. К числу глубоких утверждений относится суждение о корпускулярно-волновой природе элементарных частиц. Исходя из принципа дополнительности, Бор пишет, что человечеству принадлежит два гениальных открытия: Бог существует, и Бог не существует. Оба суждения, которые с формально-логической точки зрения исключают друг друга, совместимы в рамках культуры, в сфере которой наука, исключающая существование Бога, и религия, исходящая из существования Бога, рассматриваются как равноправные созидательные творческие духовные силы. По существу без ясного понимания того, что религия относится к миру ценностей, а наука имеет дело с миром внешней природы, Коперник не совершил бы свое открытие. Это и позволило ему оставаться священником после построения гелиоцентрической системы мироздания.

Таким образом, наиболее корректная трактовка соотношения науки и религии сегодня, связанная с принципом дополнительности Бора и берущая свое начало от философии Канта, различающей теоретический (научный) и практический (ценностный) разум, исключает редукцию науки и религии друг к другу и тем самым делает возможным более тонкое понимание соотношения между ними.

§ 7. Наука и мораль

Если наука имеет дело с объективным миром, то мораль ― один из основных способов нормативной регуляции действий человека в обществе. Поскольку она имеет дело с взаимодействием людей, то ее понимание является более трудным делом, чем решение даже самых сложных проблем естествознания. В связи с этим уместно привести знаменитый ответ Эйнштейна на вопрос о том, почему в науке рано или поздно всегда находится ответ на любые проблемы, тогда как в обществе до сих пор нет решения проблемы войны и мира. «По-видимому, ― в свойственной ему лаконичной форме сказал великий физик, ― это происходит потому, что политика сложнее физики».

Научное (рациональное) обоснование морали со времен Сократа является довольно типичным. В частности, марксизм придерживается именно этой точки зрения. Широко известно определение В.И. Лениным критерия коммунистической нравственности, согласно которому нравственно все то, что способствует построению коммунизма.

Но уже Аристотель критиковал рациональную этику Сократа, связав добродетель не столько со знанием, сколько с волей. Ведь недостаточно знать, что является добром, утверждал он; важно проявить волю к совершению добрых дел. Августин Блаженный обратил внимание на недостаточность воли для совершения нравственных поступков. Даже искренне стремясь делать добро, человек часто оказывается во власти искушений, которые он не в состоянии преодолеть без божьей помощи. Поэтому вера в Бога лежит в основе добра.

На ограниченность религиозного обоснования морали обратил внимание И. Кант. Наука, как и мораль, соизмерима только с человеком. Представление о Боге ― это представление человека. Нелепы любые попытки доказать существование Бога самого по себе, так как все они выходят за пределы опыта, в рамках которого строится учение о природе и человеке. Широко известны заключительные слова «Критики практического разума»: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, ― это звездное небо надо мной и моральный закон во мне. И то и другое мне нет надобности искать и только предполагать как нечто окутанное мраком или лежащее за пределами моего кругозора; я вижу их перед собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования»^¹. Моральный закон, названный Кантом как категорический императив, гласит, что следует поступать так, чтобы максима нашей воли всегда могла быть вместе с тем и принципом всеобщего законодательства. Этот основной принцип морали, по Канту, является принципом волнения, определяющим направление поступков. Он выступает как форма всех поступков независимо от положения и обстоятельств, в которых происходят сами поступки. Это ― ценность, поскольку он выполняет регулятивную функцию. Человек поступает нравственно не для того, чтобы быть счастливым, а для того, чтобы быть достойным счастья. Роль удовольствия в этике Канта аналогична роли ощущений в гносеологии критической философии: и то и другое выражают пассивность субъекта и поэтому несущественны. Человек в этике Канта определяется как нравственная личность, формулирующая нравственные принципы (категорический императив), нравственные законы (не убей, не укради...) и нравственные чувства (совесть). Ценность морали не в выгоде и пользе, а в достоинстве, свободе и ответственности. Ценность поступка не в результате, а в его нравственности, проявляющейся в поступках, которые не всегда увенчиваются успехом. «Поступай так, как должно, а там будь что будет!» ― такова максима нравственности. Человек может то, что должно и поэтому мы вправе требовать от него соблюдения нравственности. «Будь человеком!» ― говорим мы, хотя и осознаем всю сложность следовать этому принципу. Требования морали как акты духовного принуждения (а не физического) вовсе не вынуждают человека слепо им подчиняться. Его подчинение им является актом ответственности, а не рабства, в котором проявляются честь, достоинство и свобода человека. Последние отсутствуют, если человек подчиняется своим аффектам, страстям, сиюминутным желаниям, влечениям, на что обратил еще внимание один из представителей рациональной этики Б. Спиноза, когда утверждал, что человек раб своих страстей, если следует им, а не подчиняет их разуму.

Этика Канта исходит из представления об амбивалентности человека. С одной стороны, человек звено в мире природы, в мире необходимости, с другой ― он живет в мире свободы: нравственная личность, имеющая духовную структуру, не является звеном в мире причинной необходимости. Человек начинается там, где происходит деление мира на мир необходимости и свободы. Если инстинкты характеризуют непосредственную связь живого организма с внешней средой, то сознание проявляет себя в этом акте деления на два мира. В этом фундаментальном дуализме только и существует человек как человек. Эти два мира принципиально различны и было бы нелепостью сводить один из них к другому. Известно, что, например, Д. Дидро определял свободу как иллюзию человека, который осознает себя причиной определенных следствий, но не осознает себя следствием определенных причин. Для Канта же оба мира реально существуют с точки зрения человека, который является точкой их пересечения. Если бы не было сознания человека, то не было бы и деления на два мира, не было бы и проблемы человека. Человек детерминирован как горизонтально внешним миром (природной необходимостью), так и вертикально (свободной причинностью, по выражению Канта). С помощью естествознания человек вписывается в мир природы, с помощью морали ― в мир субъектов. Как физический детерминизм неприменим в области этики, так и этический ― в области физики. Связь между ними в современной методологии науки выражается с помощью принципа дополнительности Н. Бора, который по сути совпадает с решением проблемы свободы и необходимости, данной Кантом. Очевидность принципиального различия мира природы и мира свободы становится явной, если мы учтем, что в школе и вузе мы изучаем гуманитарные и естественные науки на совершенно различных языках: для понимания поступков литературных или исторических героев мы не нуждаемся в знании устройства их тел, хотя последние и подчиняются физическим, химическим и биологическим законам.

Между наукой и моралью как двумя видами духовной культуры есть много общего:

Обе содержат принципы запрета, без которых невозможен путь к истине или добру.
Как путь к истине становится в процессе усложнения науки все более и более длинным и сложным, так и путь к добру, в противоположность пути к злу, становится все более окольным. Еще Гоббс писал, что с каким трудом мы поднимаем камень в гору, тогда как вниз он скатывается сам, с таким же трудом нас вверх влекут добродетели, а вниз ― пороки.
Как принципы и законы науки носят общий характер, так и правила морали не зависят от эмпирического контекста. Ведь нравственный долг чист и не зависит от обстоятельств места и времени: нельзя быть честным до обеда и только дома.

Различие между наукой и моралью сводится к следующему:

С исторической точки зрения мораль возникла раньше науки. Она является более долговременной структурой, чем наука. Поэтому не случайно, что многие мыслители определяют человека как нравственное существо.
Мораль принадлежит миру свободы, наука ― миру необходимости. Нравственным положениям присуще духовное принуждение, научным ― логическое.
Мораль ― это ценность, различающая добро и зло, наука ― это знание, различающее истину и ложь. Первая выполняет регулятивную функцию, вторая ― познавательную. Мораль ничего не говорит о результате поступка, наука обладает предсказательной функцией.
Мораль ― это плод воспитания, наука ― плод образования. Нравственные максимы непосредственно очевидны, научные положения логически обосновываются. Человек поступает по совести, а не по причине. Мы непосредственно различаем добро и зло, но встаем в тупик, когда нас спрашивают, что это такое. Короче, они очевидны для души, но не для логического определения.
Мораль укоренена в бытии человека, наука ― в мышлении человека. Первая ― плод спонтанного непреднамеренного процесса, вторая ― плод преднамеренной целесообразности.

6. С помощью науки человек вписывается во внешний мир, с помощью морали он остается при этом самим собой, не растворяясь в нем.

Влияние морали на науку очевидно. Вебер писал, что прежде чем заниматься производством вещей, которое сегодня немыслимо без науки, необходимо произвести самого человека. Мораль ребенок усваивает задолго до того, как осознает ее правила. Между нравственными поступками и правилами морали существует такое же отношение, как между речью и грамматикой. Я совершаю нравственные поступки, не зная правил морали, как я могу правильно говорить, не зная грамматику языка. Моральные наклонности и вкусы, о которых говорил Эйнштейн, оказывают влияние на выбор и характер научной деятельности. По стилю научной работы можно судить о нравственном облике ее автора.

Но имеет место и обратное влияние науки на нравственность. Известны слова отца атомной бомбы Р. Оппенгеймера о том, что изобретая атомную бомбу, физики осознали, что такое грех. Когда двенадцатилетний африканский мальчик узнал о первой пересадке сердца, то он задал нравственные вопросы: действительно ли человек, у которого взяли сердце, должен был умереть? А нельзя ли было его спасти? Подобного рода вопросы, которые ставит перед человечеством современная наука, можно множить до бесконечности. Академик Легасов, бывший министр атомной энергетики, писал, что в России ученые всегда стояли на плечах гуманитариев. Так, например, на вопрос о том, кем бы хотел видеть своего сына, известный русский хирург Н.И. Пирогов ответил: «Человеком!». Поэтому не случайно, что именно Россия породила одного из крупнейших ученых-гуманистов XX века, создателя первой в мире водородной бомбы А.Д. Сахарова.

Проблема совместимости гения и злодея (Моцарт и Сальери) существует давно. Есть два типа ученых, по-разному ее решающих. Одни считают, что ученому нет дела до того, как используется его научное открытие. Другие считают, что они несут ответственность за отрицательные последствия применения своих открытий. Здесь можно провести такую аналогию. Известно, что подсудимые на Нюрнбергском процессе офицеры перекладывали свою вину на старших, приказы которых они выполняли, таким образом, виновным в конечном счете оказался по такой логике один Гитлер. Так и создание атомной бомбы и ее применение против мирного населения Японии ― это дело рук и ума многих тысяч людей: ученых, конструкторов, инженеров, рабочих и, наконец, летчиков, сбросивших атомные бомбы на мирные города Японии. И в том и в другом случае все люди, вовлеченные в эти трагические события ХХ века, несут свою долю ответственности. Важно заметить, что осознание этой ответственности прямо не зависит от того места, которое занимал тот или иной человек в этой цепочке: летчик, сбросивший атомную бомбу, мучился угрызениями совести, тогда как Э. Ферми, создавший эту бомбу, от этого не страдал.

По большому счету наука облагораживает человека. Она выполняет не только образовательную, но и воспитательную функцию. Сама научная деятельность формирует искренность, честность, так как она по своей сути стремится к истине, освобождаясь ото лжи, предрассудков. Наука учит скромности, поскольку ученый как никто другой осознает, как мало он знает. Да и сами научные открытия убеждают нас в том скромном месте, которое человек занимает в мире (Коперник, Дарвин). Сам характер научной деятельности становится все более коллективистским. Эйнштейн считал, что идеальное место для него ― это быть смотрителем маяка или бакенщиком. Сегодня мечта великого физика стала утопией. Чувство солидарности, единства, сопричастности одному общему делу формируется в современных научных коллективах. Наука формирует трудолюбие, поскольку в ней нет царского пути, и только тот достигает ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам (К. Маркс). Бывший ректор МГУ академик Петровский любил повторять, что нетрудно увидеть Северный полюс, трудно до него дойти. В конце своей жизни Эйнштейн с горечью заметил, что он теперь понимает, почему люди любят колоть дрова: результат сразу же налицо, тогда как тридцатилетний труд по объединению гравитации и электромагнетизма так и оказался бесплодным. Наука интернациональна по определению. Ее здание строится всем человечеством. Ее язык ― математика. Позволю себе личное воспоминание. Будучи аспирантом МГУ, я часто ходил к физику-теоретику Г.А. Соколику, с которым активно обсуждал философские проблемы программы геометризации физики (тему моей кандидатской диссертации). Как сегодня помню нашу последнюю с ним встречу в 1972 году. Мне было известно, что вскоре он уезжает в Израиль и я с ним больше не встречусь. Поэтому я был настроен на исключительно деловой разговор. Но он начал беседу с национальной проблемы. Я почти сразу же прервал его, извинившись, и задал вопрос, вовлекая его в обсуждение философских проблем физики. Через полтора-два часа после интенсивного обсуждения этих проблем, заканчивая разговор, я всем своим существом почувствовал несоизмеримую ценность того, что нами обсуждалось, с тем, с чего он начал беседу. Желания вернуться к началу нашего разговора не было ни у меня, ни у него.

Человек не Бог, он задается негарантированными целями. Как процесс научного познания, так и процесс совершенствования человека никогда не сможет быть завершен: негарантированные цели гарантируют возможность бесконечного научного познания и совершенствования человека. Человек несовершенен, писал Достоевский, не потому, что не может стать совершенным, а потому, что у него нет предела к совершенству. Писатель Рыбаков как-то сказал, что мы не можем победить ненависть, но если мы с ней не будем бороться, то ненависть победит нас. Стремление к истине и добру укоренено в нас. Оно делает нас людьми. Теряя это стремление, мы деградируем.

Blog

Философия и наука