Н. Г. Баранец Философская пропедевтика Учебное пособие

Вид материалаУчебное пособие

Содержание


2.7 Религиозное реформаторство
Онтологический принцип
Светское направление
Общественный идеал. Отношение к социализму
Историческая миссия России и российской культуры
Этика ненасилия
Л  итература
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   35

2.7 Религиозное реформаторство



Религиозные реформаторы делились на два крыла: религиозное (представленное преподавателями Духовных академий) и светское – к ним относят философов-писателей (Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого). При всей несхожести их позиций, доходящей до личной конфронтации, они имели общую задачу (в условиях доминирующего позитивистского умонастроения интеллигенции обосновать необходимость религиозно-нравственного совершенствования), что определяло общность тенденций и установок их философствования.

Тенденция: метафизичности, морализма.

Установки: духовного спиритуализма, социального и нравственного утопизма.

Онтологический принцип: теизма, системности и разумности мира.

Гносеологический принцип – религиозного рационализма.

Этический принцип – сотериологизма, дидактизма, создание христианской этики жизни, вбирающей в себя этос религиозного подвижничества и наделяющей его качеством нормативной всеобщности через евангельские принципы «абсолютной любви» и «непротивления злу силой».

Проблематика: определялась задачей обоснования необходимости духовного развития личности и осмысления христианского учения как средства духовного преображения человека и социума.

К началу 90-х годов потребность в новом богословском синтезе становилась все более ощутимой. Схоластическое богословие уже не удовлетворяло. Выход стали искать в нравственном раскрытии догматов. Догматика перестраивается с нравственной точки зрения.

Антоний Храповицкий в сочинении «Нравственная идея догмата Пресвятой Троицы» (1898) рассматривал догмат триединства как «метафизическое обоснование нравственного долга любви», а учение о загробном воздаянии – как «обоснование добродетели терпения».

С еще более радикальных моралистических позиций выступает М.М. Тареев. В своей работе «Философия жизни» (1891 – 1916) он пытается поставить на место догматического метода в богословии метод «этико-мистического изучения христианства», свести «объективное» постижение догматов к «субъективному» опыту нравственно-мистических переживаний. Богословствование Тареева может быть определено в целом как «христианская философия сердца». Истинный богослов, согласно Тарееву, призван мыслить «исключительно и последовательно сердечными нравственно-мистическими оценками».

Светское направление (Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой):

Жизнь Федора Михайловича Достоевского (1821 – 1881) богата внешними трагическими событиями, не еще больше – событиями внутренней, духовной его биографии. Роковым для писателя годом был 1849 год – год ареста и приговора к смертной казни (замененной впоследствии каторжными работами). Десять лет провел писатель в каторжной тюрьме и солдатчине, возвратившись в Петербург уже в годы либерализации политического режима при Александре II. На рубеже 50-60-х годов начинается вторая, самая плодоносная полоса творчества писателя. В эти годы написаны его романы «Преступление и наказание», «Униженные и оскорбленные», «Идиот», «Подросток», «Бесы», «Записки из мертвого дома», «Братья Карамазовы».

Общественный идеал. Отношение к социализму

В годы юности, встреч с Белинским и активного общения с петрашевцами Достоевский был сторонником идей христианского социализма, как и идей французских утопистов (особенно Фурье). Эти идеи ему представлялись тем более гуманными, чем более нетерпимыми и безрадостными были порядки, условия жизни миллионов людей как в России, так и в буржуазной Европе. Отрицательное отношение писателя к капитализму не изменилось до конца жизни. Никакой прогресс не оправдывает общество, моралью которого является обман и грабеж, а высшей ценностью – деньги ради денег.

Существенно, коренным образом изменилось, однако, у Достоевского в 60-70-е годы отношение к социализму: теперь он отказывается видеть различие между социализмом и капитализмом по существу – оба они эксплуатируют самые низкие черты и помыслы человека – только грубо-материальные.

Возможно ли «заставить» людей быть счастливыми, решив за них, что нужно и что не нужно им для счастья? Об этом автор «Карамазовых» размышляет в философской интродукции к знаменитому роману – «Великий инквизитор». Фактически действующих лиц в этой философской притче двое: Великий инквизитор, держащий в страхе и повиновении Севилью (действие происходит в Испании, в XVI веке, в разгар террора инквизиции), и Иисус Христос, вновь посетивший землю после своей смерти и чудесного воскресения.

Инквизитор сжигает людей заживо за «ересь», за малейшее отступление от канонов и догматов церкви. Фанатик готов упрятать в тюрьму, приковать цепями и самого Христа, который своим появлением мешает ему установить должный порядок в обществе. Что же за порядок? – Это порядок всеобщей сытости и всеобщего довольства: ведь больше людям, считает их «пастырь», ничего и не надо. Самое страшное преступление, за которое может быть только одно наказание – костер, – это инакомыслие, даже малейшее сомнение в справедливости и мудрости поступков и слов Инквизитора, который, возможно, и искренне желает народу добра, но добра по-своему: без свободы.

Историческая миссия России и российской культуры

«Бесовщина» принесет России большие жертвы и страдания. Но не она будет «последним словом» русской истории. У России великая судьба и великое будущее. Свою позицию по этому поводу Достоевский высказал незадолго до смерти, летом 1880 года в речи, посвященной памяти А.С. Пушкина.

Пушкин – явление русской культуры. Но именно поэтому, подчеркивает Достоевский, и культуры мировой. Дух поляков и испанцев, немцев и англичан, французов и западных славян так же близок и понятен Пушкину, как и дух его собственного народа. Пушкин таков, какова Россия. Её высшая сила – в чувстве мирового братства: не мечом, а открытым сердцем, пониманием другой души возглавить великое дело культурного объединения Европы (народы Европы, говорил Достоевский, даже не знают, как они нам дороги).

Это путь для страны, для народа. Для индивида, для личности – это путь религиозно-нравственный, путь деятельной любви и всепрощения.

Лев Николаевич Толстой (1828 – 1910) автор гениальных реалистических произведений: «Война и мир» (1867 – 1869), «Анна Каренина» (1875 – 1877), «Воскресение» (1899). Эпоха Толстого – это и эпоха России, эпоха первых 50 лет ее пореформенного развития. Толстой был одним из самых убежденных и непреклонных противников буржуазного «прогресса», перенося эту критику и на такие завоевания современной цивилизации, как наука и культура.

По Толстому, любое государствозло, потому что оно есть организованное насилие над людьми. И церковь – насилие, она вмешивается, не спросясь, в личную жизнь человека – от рождения до смерти.

Вместе с тем Толстой был религиозным, христианским мыслителем. Его идеалы очень близки идеалам раннего христианства. Принимая полностью нравственное учение Христа, Толстой не принимал богословскую догматику: все евангельские «чудеса» он понимал лишь как иносказания или как наивные поверья, иллюзии древнего массового сознания, естественные для своего времени, но поддающиеся простому, рациональному объяснению с позиций нашего, современного жизненного опыта.

Из европейских философов Нового времени особенно сильное, глубокое влияние оказали на Толстого Ж.-Ж. Руссо и А. Шопенгауэр. Руссо – как критик цивилизации и один из самых горячих сторонников социального равенства, противник частной собственности. Шопенгауэр – как критик легковесного оптимизма, открывший людям демоническую правду об их одиночестве в мире зла.

Идеалом Толстого (как и идеалом Руссо) было возвращение в старые добрые времена – к временам патриархального крестьянского уклада.

Потеряв связь с народом, «образованные классы» общества потеряли и смысл жизни. Этот «смысл» для них «измельчился» в погоню за призрачными благами, в суету и тщеславие. Аморализму высших классов противостоит истинная – народная, крестьянская мораль (она же и мораль христианская). Для крестьянина-труженика смысл жизни ясен: жить нужно «для бога, для души», а это значит – не для славы и богатства, а для труда и любви.

Этика ненасилия

Главным врагом свободы является насилие человека над человеком. Проблема насилия, вопрос об источниках его возникновения, о его формах, значении в общественной жизни, действии на нравственную жизнь людей, о его правомерности или неправомерности – всегда были в центре мировоззрения писателя.

Но можно ли уничтожить насилие насилием? Ответ Толстого категорический – нет! Единственным средством радикального уничтожения зла может быть только непротивление злу насилием. Народу, считает писатель, нужно освободиться от иллюзий, будто смена форм государственного устройства (насильственная политическая революция) уменьшит в обществе насилие, тогда как в действительности может произойти лишь изменение его формы. Насилие губит не только тех, против кого оно непосредственно направлено, оно губит и самих насильников, так как развращает их, убивает в них все человеческое. С другой стороны, жертвы насилия несут свою долю ответственности и вины за него. Несут, когда подчиняются насильникам и помогают им, тем самым творить зло.






Категории:

насилие, несилие, зло, добро, справедливость, христианский социализм.


Л


итература


История русской философии / под ред. М.А. Маслина. М., 2008.

Козлов Н.С. Лев Толстой как мыслитель и гуманист. М., 1985.

Лосский Н.О. Достоевский и его христианское миропонимание. М., 1993.


Ответьте на вопросы

1*. Как Ф. Достоевский решил проблему теодицеи?

2. Почему Ф. Достоевский считал неприемлемым социализм как путь общественного развития?

3. Почему Л. Толстой считал государство злом?

4. Почему, по Л. Толстому, нельзя зло победить силой?


Ф
илософский практикум


В чем смысл жизни по Л. Толстому? В чем состоит личное и общественное благо?

«Живет всякий человек для того, чтобы ему было хорошо, – для своего блага. Когда человек не желает себе блага, то он не чувствует даже, что живет. Человек и понять не может, чтобы можно было жить и не желать себе блага. Жить для каждого человека – все равно что желать блага и добиваться его; и, наоборот, желать и добиваться блага – все равно что жить.

Человек чувствует жизнь в себе самом, и – только в себе одном. Сначала, пока он не понял истинного смысла жизни, человек думает, что благо есть только то, что благо для него одного. Ему сначала кажется, что живет, истинно живет, только он один.

Жизнь других людей кажется ему не такою, как своя, она кажется ему только подобием жизни. Свою жизнь человек чувствует; а чужую жизнь он только видит со стороны. Он не чувствует ее и только потому, что видит чужую жизнь, узнает, что и другие люди как будто живут. Что он сам живет, это каждый человек знает и не может ни на минуту перестать знать это. Про жизнь других людей человек знает только тогда, когда он хочет думать о них. Вот почему и кажется человеку, что по-настоящему живет только он один. Такой человек, если и не желает зла другим, то только потому, что ему самому неприятны страдания других. Если он и желает людям добра, то совсем не так, как себе: себе он желает добра для того, чтобы ему самому было хорошо, другим же он желает добра не для того, чтобы им было хорошо, а только для того, чтобы ему, глядя на их радость, самому было приятнее. Такой человек дорожит благом только своей жизни; ему важно и нужно только, чтобы ему самому было хорошо.

И вот когда человек этот начинает добиваться своего блага, то он сейчас же видит, что сам по себе он не может его достичь, потому что благо это находится во власти других людей. Он всматривается в жизнь других людей и видит, что все они, как и он сам, и как все животные, – имеют такое же точно понятие о жизни. Точно так же, как и он, они чувствуют только свою жизнь и свое благо, считают только свою жизнь важною и настоящею, и точно так же их благо находится во власти других людей. Человек видит, что каждое живое существо ищет своего собственного маленького блага и для этого готово отнимать благо у других существ, даже лишая их жизни, – готово лишить блага и жизни его самого. И когда человек сообразит это и станет присматриваться к жизни, то он видит, что так оно и есть на самом деле: не только одно какое-нибудь существо или десяток существ, а все бесчисленные существа мира, для достижения своего блага, всякую минуту готовы уничтожить его самого, – того, для которого одного, как ему кажется, и существует жизнь. И когда человек ясно поймет это, то он видит, что трудно ему добыть себе то собственное благо, без которого, ему кажется, он и жить не может.

И чем дольше человек живет, тем больше он на деле убеждается в том, что это так. Он участвует в жизни человечества. Жизнь эта составлена из отдельных людей, которые волей-неволею связаны между собой. А между тем люди эти желают каждый своего собственного блага и для этого готовы истребить и съесть один другого. Видя это, человек убеждается в том, что такая жизнь не может быть для него благом, но будет, наверное, великим злом.

Но мало этого: «Ты тянешь, и он тянет: кто ни перетянет, а обоим падать». Если даже человек окажется сильнее других и может взять над ними верх, то и тогда разум и опыт его очень скоро показывают ему, что те удовольствия, которые он урывает для себя у других, – не настоящее благо, а только подобие блага, потому что чем больше он пользуется ими, тем больнее он чувствует те страдания, которые всегда наступают после них. Чем больше живет такой человек, тем яснее он видит, что удовольствий становится все меньше и меньше, а скуки, пресыщения, трудов, страданий – все больше и больше.

Но мало и этого: когда он начинает болеть и ослабевать и видит болезни, старость и смерть других людей, то он c ужасом начинает понимать, что он сам, – то, что для него дороже всего, – c каждым часом приближается к ослаблению, старости и смерти. Кроме того, что другие люди готовы его погубить; кроме того, что страдания его неминуемо усиливаются; кроме всего этого, такой человек начинает понимать, что жизнь его есть не что иное, как только постоянное приближение к смерти, которая непременно уничтожит столь дорогого ему самого себя со всем его благом. Человек видит, что он только и делает, что борется со всем миром, и что борьба эта ему не по силам. Он видит, что он ищет удовольствий, которые только подобия блага и всегда кончаются страданиями; видит, что он хочет сделать невозможное: удержать жизнь, которую нельзя удержать. Он видит, что когда желает блага и жизни только самому себе, то добиться этого блага и этой жизни и удержать их он никак не может.

То, что для такого человека важнее и нужнее всего, – он сам, то, в чем одном он полагает свою жизнь, – то гибнет, то будет кости, черви; а то, что для него не нужно, не важно и не понятно – весь мир Божий, то останется и будет жить вечно. Оказывается, что та единственная жизнь, которую такой человек чувстзует и бережет, – обманчива и невозможна; а жизнь вне его, та, которую он не любит, не чувствует и не знает, – она-то и есть единая настоящая жизнь. Он видит, что-то, чего он не чувствует, то только и имеет ту жизнь, которую он один желал бы иметь, но это не то, что так кажется человеку, когда он унывает или падает духом. Это не такая мысль, которая находит от тоски и может пройти, когда человек повеселеет. Нет, – это самая очевидная и несомненная истина, и если мысль эта хоть раз придет человеку или другие хоть раз растолкуют ее ему, то он никогда не отделается от нее, ничем ее из себя не выжжет.

(Толстой Л Н. Об истинной жизни // Полн. собр. соч.
М., 1936. Т. 26. С. 885-887)