Geum.ru

Министерство образования и науки российской федерации курский государственный университет

Вид материалаКнига

Содержание


Принцип материального единства мира
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12




Логика – своего рода ультрафизика, описание «логического строения» мира, воспринимаемого путём своеобразного ультраопыта…

Л. Витгенштейн. «Замечания по основаниям математики»

В физике часто называют те или иные принципы, но не формулируют их. Как писал К. Гельвеций (1715–1771), знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов [Гельвеций 1938]. Поэтому необходима общая характеристика принципов и их роли в научном познании. Пока методологические принципы не объединены в систему, методология не будет носить системный характер и может оказаться противоречащей самой себе.

С учётом изложенного в предыдущих параграфах в обобщённой формулировке принцип понимается нами как предельно общее и абстрактное положение, взятое в качестве основы, идеи, лежащей в фундаменте объяснения бытия, его познания. Таким образом, только дойдя до принципов можно понять объективную действительность в её целостности. Поэтому философские принципы являются наиболее устойчивыми элементами философского знания. Применительно к логико-гносеологическим основаниям физической картины мира допустимо говорить о совокупности фундаментальных философских (всеобщих) принципов и законов, отражающих весьма универсальные свойства и законы бытия материи, основные системные характеристики изучаемой реальности.

К философским (всеобщим) принципам мы относим следующие. Принцип материального единства мира, сохранения материи и её общих свойств (движения, энергии, массы, электрического заряда, импульса, момента импульса и др.) – исключающий средневековое разделение на мир небесный и мир земной; принцип причинности и законосообразности природных процессов, понимаемый более широко, в связи со статистическим характером законов квантовой механики, – как связь порождения; понимание принципа причинности связывается с системным видением детерминирующих фактов, выявлением ведущей роли интегральных факторов в развитии объектов, не сводящихся к суммативному действию; принцип всеобщей связи, отражающий целостность окружающего мира, его внутреннее единство (материи, движения, пространства и времени), зависимости пространственно-временных свойств от структурных отношений в материальных системах; принцип системной организации материи, отражающий существование упорядоченных многочисленных связей, внутреннюю целесообразность мира; принцип историзма, характеризующий существование и развитие во времени, базирующийся на теоретических представлениях о сущности развития, противоречия, причинности, закономерности, вероятности и т.д.; принцип развития, отражающий смену состояний, в основе которой лежит невозможность сохранения существующих форм функционирования (служит общетеоретическим основанием принципа историзма, взаимосвязан с принципом материального единства мира, охватываемый принципом системной организации материи).

Вышеуказанные принципы играют эвристическую роль по существу селективного характера, ибо на основе взаимосвязи по своему содержанию с физическими законами и посредством отбора всевозможных вариантов способны регулировать процесс физического познания.

Вместе с тем, анализируя постулативный характер философских принципов, постпозитивисты сделали вывод об их непосредственной невыводимости из опыта, что должно быть равносильно их недоказуемости. В частности, К. Поппер ставит под сомнение само существование принципа причинности, потому что «невозможно опровергнуть существование недетерминированного события в мире» [Popper 1982:  88]. Результатом таких взглядов является оправдание философских принципов на основе человеческой веры в них, либо принятия их лишь как условно истинных из-за их прагматической эффективности.

В свою очередь в историческом процессе принципы могут абстрагироваться из природы и человеческой практики, и именно потому, что принципы абстрагированы из них, они применимы для исследования и природы, и человеческой истории. Тем не менее не у всякого подобного знания, выступающего в виде принципа, одинаковая научная ценность. Иногда в виде принципа выступают и такие положения, которые не являются научной истиной, например, религиозные и идеалистические принципы, далёкие от объективности как первейшей установки познания. Использование этих положений как принципов объясняется существующими заблуждениями, стереотипами, определённой мировоззренческой установкой, распространённых в повседневной деятельности. Например, в античной натурфилософии, в частности у Аристотеля, подобные установки нашли свое отражение в делении мира на совершенный космос и несовершенный земной мир; исходя из априорной натурфилософской идеи, Аристотель считал «совершенным» движение по кругу; путь падающего тела пропорционален скорости и т.п.

Лишь практика определяет соответствие принципов объективной реальности, но лишь тогда, когда они «становятся методом научно-теоретического познания и практического действия человека» [Копнин 1982:  357], то есть в действии их регулятивной функции. Таким образом, только объективное содержание принципа способно определить его подлинную значимость. Этого от познания требовал ещё Платон:  «рассматривать вещи сами по себе, с одной стороны, в их всеобщности, с другой – не отклоняться от них, хватаясь за побочные обстоятельства, примеры и сравнения, а иметь в виду единственно лишь эти вещи и доводить до сознания то, что в них имманентно» [Гегель 1972:  295]. С такой установкой на «вещь в себе», объективная реальность становится «вещью для нас».

Взаимосвязь философских и естественно-методологических принципов конкретизируется в физическом познании, практически реализуясь в особой форме – метатеоретических принципах. Необходимо особо подчеркнуть, что влияние философии на естествознание осуществлялось в процессе всего исторического хода познания. Однако те или иные философские идеи, оказавшиеся полезными для формирования науки, выдвигались также не философами, а естествоиспытателями, обладающими высокой философской культурой мышления и творческим интересом к исследуемым проблемам.

Вместе с тем, поскольку предметом физического исследования являются объективные процессы природы, постольку философия объективно не способна разрешать те или иные трудности в физике. М. В. Мостепаненко отмечает, что философские идеи в основном влияют на физические теории не прямо, а через физическую картину мира, реализуя свою методологическую функцию в регулировании процесса конкретно-научного исследования [Мостепаненко 1969:  5]. Особенность механизма такого взаимодействия проявляется в том, что «конкретизированные философские принципы сохраняют свою философскую основу и, в то же время, сформулированы на языке, близком данной теории. Например, в теории относительности в качестве них выступают принципы наблюдаемости, простоты и единства, критерий физической осмысленности физических утверждений, принцип относительной самостоятельности исходных понятий, принципы соответствия и однозначного детерминизма и многие другие» [Чудинов 1974:  298].

Таким образом, отмечается, что философские принципы влияют на формирование физической картины мира. Впоследствии осуществляется «обратная связь»:  возникшая физическая картина мира влияет на генезис новых физических теорий посредством выдвижения тех или иных исходных для этих теорий понятий, принципов и гипотез, которые могут служить основанием для построения теорий. Сходные мысли разделяет В. П. Бранский при выявлении факторов, участвующих в осуществлении фундаментального научного открытия [Бранский 1973; Бранский 1989]. К ним он относит:  1) философские принципы; 2) математические принципы; 3) физические принципы; 4) физические факты. Как отмечал А. Эйнштейн, новые физические теории не могут быть выведены лишь чисто индуктивным путём, то есть путём прямого обобщения экспериментальных данных или на основе имеющихся теорий:  «не существует никакого индуктивного метода, который мог бы вести к фундаментальным понятиям физики» [Эйнштейн 1967 б:  47].

В связи с исследованием вопроса о влиянии философии на формирование физических теорий вызывает интерес и тот факт, что А. Пуанкаре и Г. А. Лоренц находились на грани открытия теории относительности. Однако свои физические соображения А. Пуанкаре развивал в духе конвенционализма, а Г. Лоренц, допуская эфир, всё же оставался в рамках метафизического способа мышления. Впоследствии данную методологическую установку критиковал Луи де Бройль, считавший, что именно конвенционализм А. Пуанкаре не позволил ему стать автором теории относительности [Бройль 1962:  306–307].

Таким образом, в роли принципов могут выступать и гипотезы в реально развивающемся процессе познания. По этому поводу С. И. Вавилов отмечал, что у И. Ньютона содержится «элемент гипотезы и в самих принципах» [Вавилов 1956:  383]. Говоря, что он «гипотез не измышляет», Ньютон проявлял очевидное для физика-теоретика понимание того обстоятельства, что теория не может строиться без соответствующей опоры на опыт. В своём труде «Математические начала натуральной философии» (1867 г.) [Ньютон, 1989] он решил множество сложных задач о движении материальной точки в поле центральных сил и этим конструктивно (в книге много чертежей, а стиль решения задач напоминает доказательство теорем) подтвердил правильность закона всемирного тяготения. По сути, И. Ньютон, следуя Г. Галилею, принимал вместо физических гипотез математические посылки, которые позволяли осуществлять достоверные предсказания. Значительная часть Начал посвящена разработке математических методов, хотя более удобный для практического использования аппарат был создан позднее Эйлером и другими физиками и математиками. Стремление к использованию математики в науках о природе становится принципом их развития. Ньютон говорит об axiomate sive leges motus, то есть об аксиомах или законах движения, однако в отличие от аксиом геометрии Евклида, опирающихся на непосредственную очевидность, принципы механики Ньютона представляют собой обобщение опытных фактов. И «в настоящее время становится ясно, что между принципами и общими гипотезами нет такого принципиального различия, какое мыслилось раньше» [Мостепаненко 1969:  29]. Метод принципов как разновидность аксиоматического метода в физике не исключает, но предполагает метод гипотез, без которого в принципе невозможно построение дедуктивной системы в области физики.

Несмотря на такую общность, в методологическом плане гипотеза является научным предположением о механизме или причинах изучаемых явлений, в то время как принцип является научным утверждением, имеющим чрезвычайно большую степень общности. Когда гипотеза превращается в теорию, значение этого принципа увеличивается. Тогда принцип становится постулатом, лежащим в логическом фундаменте аксиоматизированной теории. Примером является принцип атомизма, который после превращения атомистической гипотезы в теорию стал, по Ф. Фейнману, «самым важным, что мы узнали о мире» [Фейнман 1967:  23]. «Атомизм, – отмечает М. Джеммер, – уже в представлении древних греков, попытался свести безмерное разнообразие физических качеств к ограниченному числу фундаментальных свойств, присущих атому» [Джеммер 1985: 365].

Принципы формулируются в предельно компактной, краткой форме как система требований, выражающая устойчивый, суммарный момент концепции, и представляет собой форму, выделенную в чистом виде на основе анализа содержания теории. Поэтому в принципах науки всё достигнутое знание содержится как бы в свернутом виде, готовое всегда реализоваться во всём богатстве интегрированных в нём определений, фактов, понятий, законов. При этом нормы и требования принципа находятся в тесной взаимосвязи и обусловленности.

Сказанное выше подтверждает генетическую и онто-гносеологическую связь принципов с практической преобразовательной деятельностью, которая и накладывает свой отпечаток на сам характер принципов как специфической формы познания. Начиная с глубокой древности знание–принцип отображало наиболее значительные выводы из практики. Например, из результатов многовековой земледельческой практики складываются принципы агрономии, из строительных навыков – принципы архитектуры; практика взаимоотношений между людьми, соответствующие традиции и нормы закреплялись в принципах морали. Формирование некоторых научных принципов, в известном смысле, также связано с обобщением определённых научных результатов [Рузавин 1987:  22–31]. Такой взгляд находит своё выражение в фактической устойчивости научных принципов.

Известно, какой устойчивостью обладали аксиомы (то есть принципы) геометрии Евклида. То же самое можно сказать и о принципах И. Ньютона. Успехи механики Ньютона породили убеждение в механической природе всего мира. Законы Ньютона были объявлены верховным принципом природы. Уверенность во всемогуществе механики была столь велика, что Лаплас считал возможным, по крайней мере принципиально, установить с её помощью всё будущее и прошедшее мира до мельчайших деталей. Корифеям естествознания этой эпохи мир открылся в виде жёсткой механической конструкции, в которой всё раз и навсегда расставлено по своим местам. Образ природы как живой целостности, отличающейся необозримым разнообразием оттенков, стал рассматриваться как прекраснодушная иллюзия поэтического мышления. Экстраполируя известный тип линейной зависимости на состояние мира в целом, Лаплас сформулировал следующий принцип всезнающего сциентизма:  «Ум, которому были бы известны для какого-нибудь данного момента все силы, одушевляющие природу и относительное положение всех её составных частей… объял бы в одной формуле движение величайших тел Вселенной наравне с движением мельчайших атомов:  не осталось бы ничего, что не было бы для него недостоверным, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором…» [Лаплас 1908:  9]. Считается, что лапласовский детерминизм в большей степени является идеалом механистического мировоззрения, чем фактом науки. Но, в то же время, Лаплас произвёл попытку указать на научные корни своей концепции, устраняя в ней натурфилософский, религиозный аспекты, подразумевая, что человеческий ум никогда не достигнет Ума с большой буквы, но в некоторых своих фрагментах, например в небесной механике (создав теорию дифференциальных уравнений), приближается к этому божественному Уму. Вселенская формулировка Лапласа, как известно, приводит к однозначной причинности, действующей в любом фрагменте, доступном человеческому уму, – концепции, которая предполагает в консеквенте одинаковые следствия, если в антецеденте имеют место быть одинаковые причины.

Подчёркивая связь принципов с достижениями науки, С. И. Вавилов писал:  «Принципы Ньютона долговечны настолько же, насколько безошибочен опыт, эквивалентом которого они являются; они могут дополняться, обогащаться, подвергаться некоторому исправлению, но в своей основе несокрушимы» [Вавилов 1956:  108]. С помощью принципов И. Ньютон построил механику, включая теорию тяготения и движения тел солнечной системы, а также стремился создать теорию световых явлений. Однако, когда П. Мопертюи сформулировал принцип наименьшего действия, уравнения И. Ньютона отошли на задний план. Сущностью и верховным принципом всех процессов природы было объявлено «наименьшее действие».

Введение понятие «действие» в науку о движении связано с философией Г. Лейбница, согласно которой материальное и духовное едино. Элемент такого единства – монада определяется Лейбницем как взаимосвязь динамического фактора, делающего её возможной, и энергетического, делающего её действительной. Форма, активная («живая») сила определяет порядок и гармонию движения, а пассивная («мёртвая») сила выражает лишь возможность движения, мера которой зависит от «живой силы». Как известно, Р. Декарт и И. Ньютон использовали в качестве меры движения «мёртвую силу» (импульс). Совмещение ньютоновской и лейбницевской меры движения в едином принципе Мопертюи пытался осуществить на основе телеологии и идеалистической метафизики, а Эйлер – установлением математического соотношения между «живой» и «мёртвой» силами, имеющего конечное выражение:  mvs=mv2t. Это равенство называется «количеством действия». Для переменных движений формула количества движения описывается Эйлером таким образом:   mvs= mv2t. Определение минимума количества действия исторически связано с вариационным принципом геометрической оптики – принципом Ферма. Пьер Ферма (1601–1665) доказал, что между двумя точками, находящимися в различных средах, свет проходит за минимальное время, если он распространяется по своему истинному пути и связан с решением И. Бернулли (1667–1748) задачи о кривой наибыстрейшего спуска (брахистохроне) в механике. Хотя сам Ферма исходил из довольно общего постулата – природа действует наиболее лёгкими и доступными путями, – конструктивный характер его статьи был в доказательстве того, что принцип наименьшего времени является следствием закона преломления [Вариационные принципы…1959].

Французский академик Пьер Морпертюи [1698–1759] предположил, что в таком опыте для фотона в действительности нет особого предпочтения между кратчайшим путём и кратчайшим временем. Реальным преимуществом для фотона является путь, для которого количество действия будет наименьшим. Примечательно, что этот вывод был сделан при очень смутных представлениях об оптико-механической аналогии и был скорее догадкой, основанной на теолого-философских воззрениях учёного. В качестве аргументации предложенного принципа, Мопертюи, фактически повторяет слова Ферма о том, что «природа в своих действиях пользуется наиболее простыми средствами». Уместно будет напоминание о том, что имели место горячие дискуссии о справедливости этого принципа и приоритете открытия, и том, что Леонард Эйлер (1707–1783) оказал поддержку Пьеру Мопертюи, доказав справедливость его принципа на конкретных примерах.

Впоследствии Уильям Гамильтон (1805–1865) развил данный вариационный принцип для большей области применимости. В результате принцип наименьшего действия получил новую формулировку:  действие S для истинного движения материальной точки, траектория которого в начальный и конечный моменты времени проходит через две определённые точки, принимает минимальное значение по сравнению с любыми виртуальными движениями, траектории которых в указанные моменты времени проходят через те же две точки. Математический аппарат, разработанный на основе этого принципа, приобрёл значение общего метода для решения задач механики и в последующем был воспринят другими науками. В данной связи не законы Ньютона, а именно принцип наименьшего действия Лагранж называет основным и универсальным законом механики. «Этот принцип, будучи соединён с принципом живых сил и развит по методам вариационного исчисления, даёт все уравнения, необходимые для разрешения каждой проблемы…» [Лагранж 1950:  41].

Вместе с тем Б. Рассел считает, что «переход от монадологии к панлогизму в философии Лейбница привёл его к отождествлению метафизики и логики» [Рассел 1994]. Поскольку основным типом рационального познания природы Лейбниц считал математику, постольку основные её положения должны иметь универсальный характер и быть построены на логическом законе тождества, так как, по мнению Лейбница, все математические суждения являются аналитическими. Для Лейбница подобный логический критерий вполне достаточен для определения истинности положения науки.

Таким образом, развитие классической физики до начала XX века тесно связано с разработкой функционального подхода, что выразилось в его абсолютизации (О. Конт, Э. Мах, неокантианство и др.). На этой основе, неопозитивизм в конечном итоге стал отождествлять причинность с предсказуемостью.

Вместе с тем появление планковской постоянной в физике и выявление «квантовых скачков» и соотношения неопределённостей Гейзенберга устраняются очевидность классической картины природы, предполагающей, что природа не знает скачков. Работоспособность математической гипотезы в использовании идеи квантов предопределила такой физический смысл, от идеи которого в физике, по словам Бора, невозможно отказаться:  «задача, с которой столкнулась физика, заключается в обобщении рациональной классической физики, которая гармонично включает квант действия» [Бор 1971].

Принципы лежат в основе всех теорий. Термодинамика, например, основана двух исходных принципах, «началах»:  первое есть обобщение опытных данных, одно из которых выражает факт существования отношений постоянной эквивалентности между разными видами энергии (или невозможности perpetum mobile) первого рода (принцип сохранения энергии); второе – эмпирический факт неизбежности самопроизвольного одностороннего перетекания теплоты от более нагретого тела к менее нагретому при их соприкосновении (принцип возрастания энтропии). Иногда к этим принципам присоединяют третье «начало» термодинамики – принцип недостижимости абсолютного нуля температур.

Теория относительности в свою очередь тоже построена благодаря принципам. Её содержание вытекает из принципа относительности как обобщения факта инвариантности законов природы в инерциальных системах отсчета, движущихся относительно друг друга прямолинейно и равномерно, и принципа постоянства скорости света как обобщения факта независимости скорости света от движения источника. Аксиоматическое построение на основе метода принципов характерно и для современных квантовофизических теорий.

Таким образом, регулятивную функцию в научном познании так или иначе выполняют все принципы:  философские (всеобщие), общенаучные (метатеоретические) и частнонаучные (теоретические). Особенно чётко регулятивная функция проявляется в теоретических принципах, представляющих собой конкретную формулировку известных теоретических идей, лежащих в основе синтеза физической картины мира:  близкодействия, конечности скорости распространения материальных взаимодействий, единства прерывности и непрерывности в структуре материи, принцип наименьшего действия, необратимости изменений и возрастание энтропии в системах, известного изоморфизма структурных отношений многих физических систем. Вместе с тем те понятия, референты которых экспериментально не идентифицируются в объективной реальности, но, тем не менее, имеют физический смысл:  «скалярное поле», «физический вакуум» и т.д., занимают некоторое промежуточное положение между «пустыми терминами» [Целищев 1970:  105–114] теории и теми терминами, которые имеют референты в объективной реальности. Подобные понятия появляются в процессе объективации содержательного аспекта формулируемых принципов в результате возможности описания сложившихся структурных отношений объектов физической картины мира математическими уравнениями при условии их соответствия фундаментальным законам физики. При этом чтобы не возникало сомнений в существовании реальных референтов этим понятиям, последние должны соответствовать методологическим принципам [Методологический анализ… 1985: 32], в частности симметрии, инвариантности, причинности.

Несмотря на то что устойчивость принципов познания хорошо иллюстрируется историей науки, мы далеки от мысли отождествления устойчивости принципа с его неподвижностью. Всё же принципы познания не остаются неизменными, они развиваются. Как отмечалось А. Эйнштейном, «принцип относительности, или, точнее, принцип относительности вместе с принципом постоянства скорости света следует понимать не как «замкнутую систему», и не систему вообще, а только как некий эвристический принцип, сам по себе содержащий лишь высказывания о твердых телах, часах и световых сигналах» [Эйнштейн 1967а:  51–52].

В данной связи, наряду с регулятивной, принцип выполняет также и синтетическую функцию. Синтетическая функция принципа выражается, в частности, в том, что принцип направлен не только на познание объективных процессов, но и на осмысление, оценку другого знания. Таким образом, принципы, являясь логической формой организации научного знания, выполняют функцию фундаментального, исходного начала теории. При этом принципы могут накладываться на знания, оказавшиеся в поле их притяжения, корректируя и упорядочивая их, в результате чего возникает новая упорядоченность и новое, синтезированное знание. В этом смысле принцип можно определить как знание, сквозь призму которого преломляется другое знание. Поэтому по своей логической форме принцип функционирует в качестве гносеологической призмы, что позволяет фиксировать такие идеализации, когда теория интерпретируется как отражение какой-либо области реальности или выражение какого-либо процесса мышления; он используется при анализе уже имеющегося знания, обеспечивая корректировку, упорядочение или систематизацию знания. Такие «идеализации, упрощения, которые неизбежно накладываются на познавательные способности субъекта философской концепции при его трансформации…» сначала, например, в субъекта философии физики, а затем – в «идеализированного субъекта теории (в частности, физической – А.К.), составляют гносеологические основания метатеоретической конструктивности» [Мануйлов 1995:  32]. Именно функционирование принципа как гносеологической призмы обусловливает специфический способ выражения его содержания, представленного совокупностью предписаний, запретов, ограничений, требований и т.д. Таким образом, являясь средством синтеза, принципы обеспечивают приращение научной информации, переход знания от одного уровня к другому, создание новых концептуальных систем, более информационно ёмкой теории, что позволяет говорить о существенной тенденции в развитии современного физического знания, связанного с принципиально интеграционными процессами.

Вместе с тем принцип как основа служит основанием возведения «здания» научной системы – от сбора фактов до конструирования физической картины мира. В силу этого главная функция принципа – обеспечить синтез содержания знания об объекте и закрепить его в форме физической картины мира как научной системы. Таким образом, имеющаяся совокупность законов и фактов становится конструктом физической картины мира только тогда, когда они определённым образом связаны и выражены в теории. Но сами «теории являются истинными или ложными в зависимости от того, каков мир» [Философские проблемы… 1985:  143]. Например, классическая механика ложна, наподобие теории Птолемея, опровергнутой Коперником. Вообще все теории ложны, если не соответствуют реальности [там же:  83]. По мнению К. Поппера, не только теория, но и вся «наука погрешима, ибо она создание рук человеческих» [Поппер 1983:  123].

Тем не менее, истинность теории прямо и непосредственно зависит не от мира, а от упрощений и идеализаций, принятых в конкретной физической картине мира. Законы Ньютоновой механики будут истинны при тех идеализациях [Петров 1996], которые определяют истинность её законов, например, при условии бесконечности скорости взаимодействий. При изменении этой идеализации они будут ложны, а стало быть, будет ложна и теория Ньютоновой механики. При иных идеализациях будут истинны иные законы и иные механики. Сходное утверждение было у Гейзенберга, выражающее мысль о том, что рассматриваемая физическая картина мира, по сути, является не картиной природы, а картиной наших отношений к природе. Поэтому разделение мира на объективный ход событий в пространстве и времени, с одной стороны, и душу, в которой отражаются эти события, – с другой, иначе говоря, картезианское различение res cogitans и res extensa уже не может служить отправной точкой в понимании логического конструирования физической картины мира [Гейзенберг 1987:  303–304].

В зависимости от исторически конкретной ситуации происходит изменение роли того или иного принципа в процессе построения теории. Так, синтез принципа относительности и принципа постоянства скорости света потребовал изменения всей системы пространственно-временных представлений. Это также подтверждает, что принципы, не имея логического доказательства и обоснования, наиболее непосредственно выражают данные опыта. Хотя сам опыт исторически ограничен и по точности, и по глубине проникновения в сущность явлений, и по широте их охвата как в количественном, так и в качественном отношении, само ограничение шаг за шагом устраняется в ходе научного познания.

Поэтому, несмотря на общую для всех принципов роль методологических регулятивов, отметим, что она не равнозначна для каждого из них в разные исторические эпохи. С каждым великим открытием в естественнонаучной области идеи принципов меняют свою форму. Вследствие этого, развитие принципов можно проследить в двух аспектах. Первый аспект развития принципов заключается в конкретизации, уточнении содержания принципов. Принципы освобождаются от некоторых неточностей, лежащих в основе идеи принципа, учитывая новые данные и включая их в содержание принципа. То, что принципы, изменяясь, остаются значимыми в научном познании, является одним из проявлений преемственности развития научных знаний. Второй аспект развития принципов проявляется в замене одних принципов другими. В науке постоянно происходит пересмотр принципов под влиянием обнаруживающихся противоречий между устоявшимися знаниями и новыми фактами. Некоторые принципы полностью отбрасываются, ибо выявляется их несоответствие вновь обнаруженным фактам. Но ещё большую роль в отбрасывании принципов имеет смена мировоззренческой установки. Ни одна сфера человеческой деятельности не зависит в такой степени от философских, мировоззренческих установок учёного, как область поисков новых принципов. Как выразился Ст. Тулмин, «именно физики, а не физика “объясняют” физические явления» [Тулмин 1984:  163].

Действительно, исследователь в своём стремлении достичь «объективной истины» остаётся человеком, которому свойственно заблуждаться, быть пристрастным. Иначе говоря, «процесс получения научного знания подчиняется общечеловеческим закономерностям становления и функционирования знания как достояния индивида» [Залевская 2007:  48–49]. Эти знания являются процедурально-декларативными при постоянном взаимодействии континуально-процедуральных процессов и их дискретно-декларативных продуктов. Поскольку человек живёт и действует в окружающей его социальной среде, то «он испытывает потребности и пытается их удовлетворять, получает информацию из окружающей среды и ориентируется в ней, формирует сознательные образы действительности, создаёт планы и программы действий, сличает результаты своей деятельности с исходными намерениями, переживает эмоциональные состояния и корригирует допускаемые ошибки» [Лурия 2007:  14]. Следовательно, любой научный факт немедленно включается в собственную интерпретационную структуру исследователя. Иными словами, значение зависит от способа их видения. «Личностные особенности исследователя, его стремление к самовыражению еще ярче проявляются на этапе обобщения фактов… когда основу составляют внелогические суждения как универсальный способ соединения элементов научного знания, не элиминируемый никакими формальными процедурами. Такие суждения основываются на личностном знании, обобщающем уникальный опыт познающего субъекта и неотделимом от него самого» [Залевская 2007:  50].

Когда не работают принципы, обнаруживается их несостоятельность, наступает кризис науки. Как отмечалось, методология открытия новых научных принципов является мало исследованной областью, и решение этого вопроса предполагает выявление логических и исторических предпосылок открытия новых принципов. Очевидно, что новые принципы в науке возникают не произвольно и не беспочвенно. Побудительными причинами поиска новых научных принципов выступают, с одной стороны, потребности, вызванные развитием общественной жизни, а с другой – логика развития самой науки. Как было отмечено, особенно большое значение для разработки новых научных принципов имеют научные открытия в той или иной области знания.

Вместе с тем становлению новых принципов в естествознании сопутствует синтез, интеграция известных положений смежных наук в рамках междисциплинарного взаимодействия, а также иногда в результате синтеза старых принципов. С определённой уверенностью можно сказать, что открытия в естествознании на рубеже веков, составившие «новейшую революцию в естествознании», способствовали формированию принципов, преобразовавших облик физической картины мира. Причина пересмотра принципов, их новая формулировка обусловлена, на наш взгляд, тем что принципы науки лишь приблизительно адекватно отражают свойства объективной реальности. Они всегда являются идеализацией, «огрублением» (усреднением, размазыванием, установлением границ) реальной действительности, то есть неизбежно включают субъективное.

В самой же материи никаких строгих границ нет, так что все объекты, выделяемые физикой, есть в определённой мере иллюзии, за которыми, однако, стоит объективная реальность, которую мы постепенно и раскрываем. В силу этого в ходе развития физики возникают противоречия между старыми представлениями и новыми фактами, не укладывающимися в старые представления. Например, уже «более века безуспешно пытаются свести термодинамику к механике, но ведь в механике нет усреднения и некоторого пренебрежения точностью (например, для оперирования давлением), которые идут от субъекта, поэтому такое непосредственное сведение невозможно. Проблема согласования решается только с учётом деятельности субъекта» [Губин 1993:  15], чего нет у самой механики. Но для того, чтобы физиками была осознана необходимость пересмотра и замены старых принципов, необходима возможность известной аппроксимации, требующей большое количество новых данных. И этих фактов необходимо тем больше, чем менее точна наука.

Таким образом, новые принципы, формулируемые на основе преодоления противоречий между старыми представлениями и новыми фактами, устраняют противоречия, обнаруженные в старых теориях. Чтобы утвердился тот или иной принцип, он должен быть подготовлен не только развитием самой науки, но и условиями и потребностями общественного развития. С появлением новых принципов старые перестают «работать», они отбрасываются. При этом количество методологических принципов увеличивается, свидетельствуя об углублении и расширении познания. Так, принципы ньютоновской механики перестают работать в квантовой механике, а принципы элементарной алгебры нельзя распространять на высшую математику. Но основное содержание физических теорий, построенных на старых принципах, всегда остается значимым и, конечно, в пределах той сферы, в которой сохраняют своё значение опытные данные, послужившие исходным пунктом для формулировки принципов. Всё это говорит о том, что теоретические принципы – это такие формы теоретических знаний, которые локализованы в определенной области значений. Использование их поэтому не должно выходить за границы этой области.

Переход к новым принципам всегда является скачком в развитии познания:  утверждаясь в науке, новые принципы оказывают методологическое воздействие на весь процесс познания. Будучи сформулированными и осознанными, принципы в научном познании, как было показано, выполняя регулятивную и синтетическую функции, обеспечивают связь законов и фактов в теории, синтез физической картины мира. Так, например,