В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 37

5. Зак. № 26. 113

критерий «левизны» и «правизны». Неясно, почему лозунг социал-фашизма является левым, а политика компромисса с Чан Кайши правой? Принудительная коллективизация — левой, а маневрирование экономическими средствами — правым? Конечно, если принять логику Троцкого, можно предположить: чем больше власть осуществляет насилие над народом, тем более ее политика относится к левой. Но тогда неясно, как такая классификация связана с традиционным смыслом понятия «левизны» при характеристике политических движений, означавшим предельно широкие демократические требования по отношению к власти.

Не всегда можно установить жесткую связь внутренней политики Сталина с политикой Коминтерна. Например, тезис о том, что социал-демократия — крыло фашизма, сформулировал Зиновьев еще в 1924 г. А в Коминтерне акцент на борьбу с социал-демократией появился в 1927 г., когда еще никто не думал о принудительной коллективизации. Смена лозунгов и попытка заключить союз с социал-демократией наступила в 1935 г. После первой и накануне второй волны массовых репрессий в Советском Союзе.

Итак, нет никаких оснований писать историю сталинизма в соответствии с троцкистскими критериями левизны и правизны. Они искусственны, а то и просто абсурдны. То же самое можно сказать о выделении периодов на основании блоков в составе Политбюро. Видимо, нужно исходить из того, что после смерти Ленина демократические тенденции революции систематически ослабевали, а бюрократические усиливались.

Тенденция к огосударствлению всех форм социальной жизни и полного подчинения общества государству почти непрерывно росла с 1923 по 1953 г. Из этого процесса нельзя исключить и период нэпа, несмотря на значительную свободу торговли и развитие товарно-денежных отношений между городом и деревней. Это тем более уместно напомнить, поскольку в художественной литературе и публицистике с некоторых пор проявляется тенденция к идеализации 20-х гг.

Нэп был отходом от политики военного коммунизма, в основе которой лежала регламентация всей экономической жизни с помощью армии и других репрессивных органов. Отход был продиктован перспективой неизбежной катастрофы. В то же время на всем протяжении 20-х гг. усиливалось давление на политических противников и оппозиционеров. Крепла дисциплина, а вместе с нею и страх в самой партии. Усиливалась тенденция к подавлению всякой независимой культуры, научной и философской мысли, искусства и литературы. Независимой — в смысле несводимой к «чесанию пяток ответственным» работникам, если перефразировать Маяковского. А стремление подчинить науку и культуру сиюминутным политическим потребностям — общее свойство бюрократии.

114

С этой точки зрения 30-е гг. только укрепили тенденции, которые уже проявились при жизни Ленина и систематически возрастали на протяжении 20-х гг. «Великим переломом» была массовая принудительная коллективизация с ее бесчисленными жертвами. Но переломом не потому, что политика партии резко качнулась влево, как считают троцкисты. А потому, что закрепила бюрократические тенденции революции в наиболее важной для экономического господства бюрократии сфере — сельскохозяйственном производстве. Коллективизация была экспроприацией самого многочисленного класса Советской России. Она уничтожила последние слои, которые обладали определенной экономической независимостью от государства. Упрочила восточный культ сатрапа и его неограниченную власть. Посредством массовых репрессий, миллионных жертв и страшного голода сломала остатки социального сопротивления государству. И психологически опустошила народ.

Эти явления, безусловно, были важны. Но и они явились применением на практике многовекового принципа существования русской бюрократии: абсолютное подавление любых форм экономической, социальной и культурной жизни, которые не навязаны обществу государством. И не контролируются бюрократией. В этом смысле коллективизацию можно считать апофеозом политических традиций России.

Политика Коминтерна тоже отражала сталинские оценки международной обстановки. Однако они не имели ничего общего с правой или левой ориентацией. Теоретические соображения в этой политике играли подчиненную роль. Марксистским или немарксистским был союз с Чан Кайши? Или участие в гражданской войне в Испании? Истребление политического руководства ряда компартий? Или пакт с Гитлером? Эти вопросы беспредметны с точки зрения марксистской теории. Но они вполне могут быть объяснены с точки зрения политического прагматизма, главной целью которого было укрепление Советского государства и расширение его влияния. По отношению к этой цели теоретические и идеологические соображения играли третьестепенную или десятистепенную роль.

Ленин показал, что воздействие бюрократии на политику не ограничивается внутренними потребностями государства. Внешняя политика отражает внутреннюю. Бюрократия всегда заинтересована в политике приключений, поскольку «...в ней можно выслужиться, сделать карьеру, прославить себя „подвигами"» [2, 4, 381]. Поэтому обоснование внешнеполитических акций Сталина с помощью марксизма может быть только ярким примером его совершенной деградации. Революционная теория была сведена к роли пассивного инструмента для освящения текущей политики, в которой теоретические соображения всегда занимают подчиненное положение.

115

На наш взгляд, историю сталинизма можно разделить на три основных периода: 1922—1929 гг., 1929—1953 и 1953—1985 гг.

В первый период еще сохраняется ленинский план строительства социализма. Развиваются товарно-денежные отношения в их специфической модификации. Но политическая жизнь уже не существует вне партии. Тем не менее в партийном руководстве еще возможны различные точки зрения и на этой основе возникают дискуссии. Однако их инициаторами уже является партийная верхушка. Культура тоже находится под ее контролем. Но еще допустимы дискуссии и различные течения в рамках марксизма и признания существующей власти. Еще можно спорить о том, что является, а что не является действительным марксизмом. Единовластия пока не существует. А наиболее многочисленный класс общества — крестьянство — еще не зависит целиком экономически от государства.

Во втором периоде ленинский план построения социализма был отброшен. Гражданское общество полностью ликвидировано. Культура, независимая от взглядов и вкусов партийных чиновников, уничтожена. Произошла окончательная катехизация марксизма и преврашение его в орудие власти. Установилась единоличная власть Сталина.

Послесталинский период требует особого анализа, который выходит за рамки данной книги. Этот период нужно рассматривать с учетом множества других факторов, несводимых к бюрократическим тенденциям революции и сталинизму в его «чистом виде». Пока они не поддаются однозначной оценке. Впрочем, как и первые два периода.

Но относительно них заметим, что вопрос о принадлежности власти тому или иному наследнику Ленина (на эту тему появилось много газетно-журнальных публикаций) мало что объясняет в сталинизме как завершении бюрократических тенденций революции. Например, для троцкистов переломным моментом в истории Советского государства было отстранение Троцкого от власти. Но так думать нет достаточных оснований. Ибо в этом случае используется сталинская концепция истории партии, но соотнесенная с властными притязаниями Троцкого. Если мы, вслед за Сталиным, признаем существование троцкизма, то насколько такой подход отражает политические и идеологические притязания самого Сталина? И наоборот: если троцкизм действительно существовал, то есть ли какие-либо основания отрицать сталинизм?

На наш взгляд, эти вопросы теоретически неразрешимы, если не учитывать, что спор между Сталиным и Троцким производен от их соперничества в борьбе за власть. Тогда есть ли смысл предполагать, что мы имеем дело с совершенно противоположными теориями? Еще более уместны эти вопросы, когда анализируются споры Зиновьева с Троцким,

116

а затем — Зиновьева, Каменева и Троцкого со Сталиным. Более содержательным, как показало дальнейшее распитие советского общества, был конфликт Сталина с Бухариным и так называемым «правым уклоном». Однако и этот спор шел не о принципах, а о способах и темпах их реализации. Конечно, дискуссия об индустриализации в 20-е гг. значительно повлияла на политические решения. А значит — и на судьбу народа. Но было бы преувеличением видеть в ней борьбу совершенно различных теоретических концепций. Или анализировать ее как образец спора о правильной интерпретации идей Маркса или Ленина. Точки зрения всех без исключения участников дискуссии менялись настолько быстро и радикально, что нет оснований говорить о троцкизме, сталинизме или бухаринизме как различных теориях или версиях марксизма. Сталинская деформация марксизма вплетена в эти споры. Λ они, на наш взгляд, менее валены, чем судьбы миллионов людей и конкретных проявлений бюрократических тенденций революции.

Г лав а 7

Режим личной власти

Для анализа социальных и политических корней сталинизма можно использовать различие между формой государства и политическим режимом. Оно уже довольно давно существует в научной литературе [10]. Но только сейчас начинает применяться для объяснения истории советского общества.

Известно, что диктатура пролетариата есть форма государства в период строительства основ социализма. А политический режим есть система методов осуществления государственной власти, отражающая состояние демократических прав и свобод, отношение органов власти к правовым основам их деятельности. Политический режим, таким образом, отражает различие официальных конституционно-правовых норм и реальной политической жизни, провозглашенных социальных целей и действительной политики.

В предыдущих главах было показано, что бюрократические тенденции революции еще при жизни Ленина превратились в факторы сохранения и укрепления бюрократии. После революции пришлось пойти на пересмотр марксистских положений о возможности существования пролетарского государства без постоянной армии, органов внутренних дел и безопасности и управленческого аппарата. Царская госу-

117

дарственная машина была сломана и заменена новой. Но ее структура осталась прежней. Перед пролетарским государством возникли те же самые задачи, что и перед всяким другим. Сохранение структуры и основных элементов государственной машины послужило важным фактором возрождения бюрократии в новых исторических условиях.

До революции Ленин выдвигал требование ликвидации постоянной армии, полиции и чиновничества, сведения жалованья всех управленцев и специалистов к средней заработной плате рабочего и замены государственной машины всеобщим вооружением народа. Но революция и гражданская война обнажили утопический характер этих требований.

Новая армия организовывалась на тех же принципах, что и все остальные: дисциплины, иерархии и страха. Для поддержки дисциплины применялись традиционные средства: аресты и казни заложников, дезертиров и их укрывателей, казни за невыполнение приказа и т. д. Для применения этих репрессий и охраны нового правительства потребовалось значительное количество вооруженных сил, которым могла доверять новая власть (типа латышских стрелков). Были созданы органы ВЧК, организация которых базировалась на тех же принципах. Тем самым возникла почва для трансляции непосредственного, физического господства, принуждения и насилия.

Вскоре после революции стало ясно, что для организации производства нужно сохранить привилегии для специалистов. Уже в апреле 1918 г. Ленин выдвинул лозунг о необходимости учиться у буржуазии. А тот, кто думает иначе, по его мнению, обладает психологией обитателя Центральной Африки [2, 36, 272]. Пришлось отойти от принципов Парижской коммуны.

До революции партия направляла все усилия на борьбу с русским самодержавием и его бюрократией. После революции ситуация поменялась: «Пока в Германии революция еще медлит «разродиться», наша задача — учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание еще больше, чем Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства» [2, 36, 301]. Принцип рабоче-крестьянского контроля над производством и распределением продуктов пришлось заменить единоначалием в управлении промышленностью. А мечты о коллективном управлении предприятиями зачислить в анархо-синдикалистский уклон.

Пришлось пересмотреть и отношение к праву назначения должностных лиц сверху. До революции Ленин резко критиковал это право. Считал, что оно лежит за пределами демократизма и способствует бюрократизации революционного процесса: «Ибо сверху «назначаемое» — для «руководства»

118

местным населением — чиновничество всегда было и всегда будет вернейшим залогом восстановления монархии, таким же, как постоянная армия и полиция» [2, 31, 463]. Вообще идея о необходимости руководства народом через назначенных сверху лиц «...является в корне фальшивой, недемократичной, цезаристской или бланкистской авантюрой», принадлежит к чиновничьим предрассудкам и реакционно-профессорским идеям о необходимости бюрократического руководства революцией [2, 31, 464].

Но уже весной 1918 г. Ленин обосновывает противоположную идею: о возможности и исторической неизбежности совмещения личной власти с диктатурой пролетариата. Его главные аргументы состоят в следующем: в истории революционных движений диктатура лиц была выражением диктатуры классов; личная власть уживалась с буржуазной демократией, выражающей волю меньшинства населения; пролетарское государство выражает волю большинства; поэтому личная власть вполне может ужиться (особенно в кризисные периоды) и с социалистической демократией.

В то же время Ленин формулирует два основных условия соединения личной власти с диктатурой пролетариата: власть должна осуществляться в интересах большинства и стимулировать подъем масс к историческому творчеству. А кто вне политики — тот вне истории. В результате историческое творчество совпадает с политическим. И никакого иного способа совпадения, кроме демократии, история не знает. Поэтому демократия, по замыслу Ленина, должна стать важнейшей составной частью политической культуры социализма. Особенно органов государственной власти и управления.

Но как установить интересы большинства? Ведь только партия обладает теоретическим сознанием. Является носителем пролетарского сознания совершенно независимо от того, каковы на самом деле интересы и сознание множества индивидов, образующих реальный, эмпирический пролетариат. Партия знает, что соответствует, а что не соответствует историческим интересам пролетариата и большинства трудящегося народа. Следовательно, партия в каждый момент своего существования руководствуется представлением о том, какими должны быть эти интересы и сознание. Реально существующее пролетарское сознание не в состоянии постичь эти интересы. Для того, чтобы действовать успешно, партия нуждается в поддержке пролетариата и всего трудящегося народа. Но установление интересов и целей большинства, а также любая политическая инициатива принадлежат исключительно партии. Большинство не в состоянии ни постичь свои интересы, ни сформулировать свои классовые и исторические цели. Все цели, которые ставит перед собой большинство, не выходят за пределы буржуазных, капиталистических порядков. Иными

119

словами, взаимосвязь бюрократического и идеологического мышления становится внутренней характеристикой самой партии.

Этим объясняются причины того, что реализовать ленинский замысел о демократии не удалось. Политические традиции России и бюрократические тенденции революции способствовали тому, что государственный аппарат стал возрастать еще при жизни Ленина. В то же время этот аппарат был не в состоянии самостоятельно решать любую социальную проблему. По каждому, даже самому пустяковому вопросу, новые чиновники обращались к вершине партийной и государственной власти. Возрастал хаос и бесплодная бумажная волокита. Ленин постоянно требовал карать тюрьмой за бюрократизм и волокиту. Но это не могло изменить установившихся стереотипов, к тому же — обоснованных идеологически. Поскольку партия знает, что соответствует историческим интересам и целям большинства и какими должны быть эти интересы и цели, постольку каждый гражданин и управленец должен избегать самостоятельных решений и сваливать их на начальство. Ленин требовал всестороннего контроля над аппаратом. Но структура и основные элементы государственной машины остались без изменений. Поэтому контроль за аппаратом неизбежно становился разновидностью бюрократического контроля сверху.

Всякая критика новой власти могла быть признана контрреволюционным актом. По усмотрению любого представителя этой власти. Ленин придавал большое значение Рабоче-Крестьянской Инспекции, которая должна контролировать все звенья государственного аппарата. Однако этим ведомством уже с 1919 г. заведовал Сталин, превратив его в личное оружие во внутрипартийных разногласиях. Лавинообразно росла новая бюрократическая иерархия, обладающая всеми правами над жизнью и смертью людей. Первоначально на ее вершине находились честные коммунисты. Но они все в большей степени вытеснялись карьеристами, льстецами и сикофантами. А вытеснение честных людей из аппарата управления — общая характеристика бюрократии.

Главным фактором ее экспансии в новых политических условиях было отсутствие у новой власти адекватного экономического и технического базиса [37]. Из-за нехватки материальных средств и потребности создать такой базис государство вынуждено было опираться только на силу власти. Она стала тотальной. Вся социальная жизнь превратилась в объект прямого централизованного регламентирования. А управление — всеохватывающей, непрерывной и оперативной характеристикой социальных отношений и процессов. Мерой оценки любого управленческого действия стало выполнение команд вышестоящих органов.

Нетрудно понять, что такое управление не нуждается ни в каких демократических институтах. И находит свое

120

органическое завершение в режиме личной власти, который блокирует подъем масс к самостоятельному историческому и политическому творчеству. В то же время режим личной власти глубоко укоренен в консервативных и корпоративных политических интересах и установках.

Социалистическое государство не является исключением из этого общего правила, которое подтверждается формированием новой бюрократии на почве советской демократии [33]. В результате произошло разделение власти и управления. Становление социальной группы номенклатурных работников — партийно-государственной бюрократии. А перечень номенклатурных, должностей за все время Советской власти не был предметом публичного демократического обсуждения.

Ленин предупреждал еще в 1922 г., что новый государственный аппарат создается стихийно. Эта стихия первоначально отражала бюрократические тенденции революции. А затем — сталинскую концепцию строительства социализма, воплощенную в конкретные политические акции. Так сложились предпосылки для подчинения всей избирательной системы потребностям аппарата. Он стал господином общества. Вся мощь аппарата использовалась не для развития демократии, а для того, чтобы бросить массы туда, куда считала нужным воля «кремлевского горца», если воспользоваться образом Мандельштама. Консервативно-патерналистские и корпоративные политические установки — необходимая составная часть всех естественных форм социальной жизни — получили организационное и политическое воплощение.

Оно укрепило стихийный идеализм массового политического сознания — веру во всемогущество воли. Эта вера связывает политику с религией и является идейной платформой бюрократии. Социальная почва диалектического мышления сузилась. Господствующей формой сознания стал политический рассудок во всех сферах социальной жизни.

Прежде всего — в материальном производстве. Сталин сделал основной упор на форсированную индустриализацию и коллективизацию как ответ на внешнюю угрозу. Это привело к тому, что производственные отношения отождествились с технико-технологическими [22]. А именно последним присущ акцент на абсолютное подчинение всех единой воле, воплощенной в принятой технологии производства и распределении ресурсов.

Ленин, правда, отмечал, что подчинение этой воле может принимать две основные формы: мягкого руководства дирижера — при идеальной дисциплине и сознательности людей, строящих социализм; резкого диктаторства, если такой дисциплины и сознательности нет, а технико-технологическая и экономическая база новой власти отсутствуют. Последнее обстоятельство объясняет преобразование бюрократических

121

тенденций революции в режим личной власти. Особенно важно, на наш взгляд, присмотреться к человеческой составляющей этого процесса.

Хорошо известно, что всякий человек склонен абсолютизировать данное время, место и ситуацию. Не менее того ему присуще стремление выдавать желаемое за действительное. А также смирять страсти и интересы во имя воплощения идеи. Прагматизм и утопизм в той или иной степени присущ любому человеку. Они превоначально выражаются в религии, затем в политике. Эти установки были типичны для духовной атмосферы революции и 20-х гг. Нет оснований не считать их факторами генезиса советской бюрократии и режима личной власти Сталина. Первым заметил это явление Е. Замятин и подробно описал А. Платонов. Но объектом социально-философского анализа оно становится только сегодня.

Строительство нового общества осуществлялось в условиях развертывания противоречия между непосредственно общественным характером труда и товарно-денежными отношениями. Оно проявилось в экономическом поведении людей и экономической политике государства.

Распределение по труду было и остается принципом социализма. В то же время — источником социального неравенства доходов, видов труда, социальных классов и групп, доступа к управлению, образованию и культуре. Представление о социальном неравенстве пронизывает все сферы отношений и поведения людей на всех фазах существования социализма. Поэтому неизбежно стремление индивидов и групп занять благоприятную, а лучше — господствующую позицию в отношениях неравенства. Какая социальная группа оказалась действительно господствующей?

Уже говорилось, что в крестьянской стране перед большинством народа было открыто два пути социального продвижения: стать преуспевающим, зажиточным буржуа или обеспеченным и привилегированным чиновником. За исключением кратковременного периода нэпа Советская власть последовательно отсекала первый путь. Зато второй, несмотря на все усилия закрыть и его, остался в конечном счете открытым. Этим объясняются экономические корни роста административного аппарата на протяжении всей истории советского общества и связь режима личной власти с бюрократическим управлением.

Ведущим мотивом экономического поведения людей были и остаются материальные, непосредственные интересы. А не соображения о последствиях деятельности по их удовлетворению. Заботу об этом взяла на себя партия и государство. Значит, за ними остается монополия на всеобщий интерес. Но экономическое господство государства над обществом при социализме приобрело политическую и идеологическую специфику. Поэтому история и социология пар-

Blog

В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм