А.А. Блок - литературный критик

Дипломная работа - Литература

Другие дипломы по предмету Литература

ы обратим внимание, что Блок говорит здесь о стихах Григорьева только до 1846 года, что в стихах после 1846 года второе начало - "звуки надтреснутой человеческой скрипки" (ср. тему скрипки в стихах самого Блока после 1907 - 1908 тт.) - все нарастало, - для нас будет очевидно, что смена этих двух начал в поэзии Григорьева - не что иное, как та же "теза и антитеза" в развитии всего русского символизма. Путь Аполлона Григорьева для Блока - путь не только "последнего романтика", но и первого русского символиста.

В этом переживании поэзии Григорьева, как ранней, еще неяркой, еще неразгоревшейся, но несомненной зари русского символизма, в восприятии Григорьева "нашим современником" и заключается весь пафос статьи. Блока.

В этом признании "современности" Григорьева, "осегодняшении" Григорьева - разгадка и страстного публицистического тона статьи Блока. Блок уподобляет Григорьева не только "нашим современникам", но и "наиболее отверженным" из них - по Блоку - Андрею Белому, В.В. Розанову. "Надпартийным", "отверженным" той "интеллигенцией", с которой он вел ожесточенную борьбу в своих статьях, считал себя и сам Блок. Статья о Григорьеве - один из моментов этой борьбы. Защищая Григорьева, осуждая его "гонителей", себя отстаивает Блок.

По Григорьеву, "искусство есть, с одной стороны, органический продукт жизни и, с другой, - ее органическое же выражение". Блок не ошибся в понимании Григорьева как романтика, его собственный неоромантизм явился "довыработкой" идей, завещанных Лермонтовым и "последним: романтиком" Григорьевым.

Блок (в главном) солидарен с григорьевским пониманием сути критики ("критика пишется не о произведении, а по поводу произведений"): она остается рассуждением о жизни в целом. И чем больше в ней следов жизни литератора, раздираемого противоречиями времени, тем глубже такая критика. По Григорьеву, Гоголь не впустил в свое творчество душевное смятение, но сломался как человек. И Блок настаивает на предельной искренности критика, исповедальности стиля статей, смыкающихся с дневниками, записками для себя самого.

Поставив Григорьева выше Белинского, Блок выразил идеал публицистики не партийно-пристрастной, а цельной и сотворческой. Однако заметен у него и некоторый возврат к положениям "артистической" критики, отвергнутой Григорьевым. Тем не менее, Блок - антиформалист, противник "монтажного" понимания искусства. Для Григорьева "интересы самой жизни" были выше интересов формы, "техники".

Ап. Григорьев был для Блока едва ли не единственным человеком, одержимым тревогой в эпоху позитивизма. Пусть он ошибался в сроках исполнения предсказаний, - он не ошибся в главном.

А. Блок прибегает, вслед за Григорьевым и его ближайшими преемниками, к биологической аналогии: "Подобное незнание своих сил можно наблюдать и у растений" ("Душа писателя"). Здесь открывается перспектива "органических" обобщений, продиктовавших пафос его главных статей - "Стихия и культура", "Душа писателя", "Крушение гуманизма". Мотив пути - из этого же источника: "Писатель - растение многолетнее. Как у ириса или лилии росту стеблей сопутствует периодическое развитие корневых клубней, - так душа писателя расширяется и развивается периодами, а творения его - только внешние результаты подземного роста души". Блок сопоставляет Григорьева и Розанова и находит созвучие: "Ведь эти отрывки из писем - те же "опавшие листья"". Однако бесстрастный Розанов был человеком нетрагического миропонимания в трагическую эпоху (впрочем, не до конца своей жизни). "Внутренний путь" Григорьева Блок видит в противоречии высокого предназначения поэта, как его ощутил Григорьев, и диктатуры рассудка, того "интеллигента, который сидел в Григорьеве и так и не был побежден до конца".

Ощущение Григорьева "нашим современником" Блок не утрачивал до самого конца. В 1919 году, после Октябрьской революции, после "Двенадцати" Блок публикует в тогдашней газетке "Жизнь Искусства" уже и теперь мало кому известную статью "Аполлон Григорьев и Гоголь".

Как бы предупреждая упрек в несовременности своей темы, Блок начинает словами: "Наше время отличается тем, что оно выталкивает из себя все чужеродное, торопя нас к другим далям. Когда писатель "не звучит", когда его пафос не таков, как наш, у нас нет сейчас охоты входить в какие бы то ни было подробности, касающиеся жизни этого писателя".

"И все-таки, - продолжает Блок, - есть неотложный вопрос: об Ап. Григорьеве и его эпохе". Вслед за этим Блок решительно призывает возродить подспудную традицию Аполлона Григорьева, традицию "музыкальности", "народа", "культуры", затоптанную, по его представлению, торжествовавшей в поколениях традицией "немузыкальности", традицией "отца русской интеллигенции" - Белинского.

Горячей проповедью личности зачинателя и носителя этой "музыкальной" и "культурной" традиции, Аполлона Григорьева, - одного из "самых культурных и музыкальных людей", как называет его запись дневника за тот же 1919 г. (имя Григорьева, упоминается в дневнике Блока не однажды), - и заканчивает поэт свою статью: "Убедитесь наконец, что пора перестать. прозевывать совершенно своеобразный, открывающий новые дали русский строй души. Он спутан и темен иногда; но за этой темнотой и путаницей, если удосужитесь в них вглядеться, вам откроются новые способы смотреть на челов?/p>