Изменение положения британской элиты в третьей четверти XIX века
Информация - История
Другие материалы по предмету История
?ства его деньги почти беспрепятственно прокладывают ему путь в высшие сферы. Однако даже тогда очень многие из его титулованных знакомых предпочитали общаться с ним в Сити, а не на приемах и балах. Для них он оставался выскочкой низкого происхождения и с сомнительными занятиями. Ну а смесь ликования и морализирования высшего света после банкротства Мельмотта не оставляет никаких сомнений в шаткости положения такого, как он, новичка в светском обществе (139).
В графское общество войти было одновременно и легче, и труднее. Легче потому, что здесь не требовалось таких крупных финансовых ресурсов, как в столице, что привлекало сюда собственников с более скромными доходами. Деревенская жизнь была наиболее подходящей для людей, не обладавших блестящими личными данными, которые могли бы гарантировать доступ в лондонские высшие сферы. Здесь, на низшем уровне аристократической иерархии, в рядах земельных джентри особенно ярко проявлялся процесс слияния старой землевладельческой элиты с новой, торгово-промышленной. И именно здесь границы между классами становились особенно размытыми. На этом уровне отчетливее всего прослеживается механизм, посредством которого совершалась трансформация земельного общества.
Труднее же потому, что графское высшее общество было намного консервативнее лондонского и весьма неохотно принимало в свои ряды новых членов, особенно если их репутация была запятнана какой-либо связью с бизнесом. Показателем того, что новичок прижился в графстве, являлось его назначение мировым судьей. Это означало, что его признали земельным джентльменом, уважаемым в сообществе, что его личные интересы совпадали с местными интересами. До середины XIX в. сюда практически не входили те, кто был связан с торговлей или бизнесом.
Конечно, между графствами существовали свои отличия в темпах ассимиляции. В тех графствах, где традиционализм ощущался наиболее сильно, таких как Нортумберленд или Шропшир, существовал прежний образец вливания новой семьи. Здесь, как правило, должно было смениться два поколения для того, чтобы связь с бизнесом, лежащим в основе финансовых успехов семьи, была разорвана и она целиком зажила жизнью сельских джентльменов.
Причины этого очевидны. Сыновья основателя поместья, вероятнее всего, были рождены в то время, когда он еще не добился успеха, их детство и юность проходили в соответствующей обстановке, и обучены они были так, как мог позволить себе простой, хотя и богатеющий, бизнесмен. То есть их опыт накладывал не подходящий для дворянства отпечаток на их личности. Внуки, третье поколение, были первыми, рожденными и воспитанными в деревенском доме, первыми, образованными, как сыновья джентльмена, и, таким образом, вероятнее всего, были первыми, кто предпочитал для себя традиционную жизнь джентльмена. Старшие тяготели к положению сквайров, младшие - к наиболее респектабельным профессиям. Это поколение было воспитано так, что не приобретало ни вкуса, ни способностей к предпринимательству (140).
Вместе с тем во многих графствах в третьей четверти XIX в. наблюдается ускорение динамики социальной акклиматизации новых людей. Заметно участились случаи признания таких лиц в течение их жизни, то есть в первом же поколении. К примеру, Джон Джойси, купивший Ньютон Холл в Стоксфилде в 1860 г., не только стал мировым судьей, но и шерифом графства в 1878 г. Джон Баркер, первый владелец Олбрайтон Холла, стал шерифом Стаффордшира. В Эссексе первый владелец поместья Хайлендс Артур Прайор стал мировым судьей (141). Подобные примеры были уже не редкостью.
Из вышесказанного видно, что решение вопроса о том, признать или отвергнуть очередного претендента, оставалось прерогативой судей из дворянской среды. И уже одно это многократно увеличивало их социальную власть. Поделившись статусом и престижем с представителями других социальных групп, аристократия тем самым укрепила свой собственный престиж. Вошедшие в состав элиты новички вовсе не были равноправными партнерами дворян. Последние по-прежнему определяли облик элиты и продолжали смотреть на новых членов, как на нижестоящих, отводя им второстепенные роли. Даже в более поздний период графиня Уорвик полагала, что армейских и морских офицеров, дипломатов и священнослужителей можно пригласить ко второму завтраку или обеду. Викария, в том случае если он джентльмен, можно постоянно приглашать к воскресному обеду или ужину. Докторов и адвокатов можно приглашать на приемы в саду, но ни в коем случае - ко второму завтраку или обеду. Всякого, кто связан с искусством, сценой, торговлей или коммерцией, вне зависимости от достигнутых на этих поприщах успехов, не следует приглашать в дом вообще (142).
И тем не менее процесс размывания социальных границ между дворянством и средним классом и складывания единой элитной группы, состоящей из джентри, аристократии, крупных предпринимателей, бюрократии высшего ранга, представителей свободных профессий, шел достаточно активно. Эта группа со временем все дальше отделялась от остальной части общества. Во второй половине XIX в. наш соотечественник П.Боборыкин, рассматривая эти категории населения называет их руководящими классами, а затем оговаривается - лучше сказать высший привилегированный класс (143). То есть водораздел в глазах общества проходил уже не между аристократией и средним классом, а между высшим и средним классом.
В дальнейшем тенденции изменения социального состава элиты заметно усилились. Это было связано с