Е. Петровская. Антифотография.
Методическое пособие - Культура и искусство
Другие методички по предмету Культура и искусство
·ует процесс. Однако эксцесс, как мы помним, это - признак аффекта (слишком голубые глаза друга в отсутствие этого друга). Стало быть, аффект обеспечивает континуальность опыта, выступая условием его необходимого возобновления.
Но вернемся к узнаванию. На психологическом языке это означает ощущение того, что увиденный человек или образ, попадающий в поле зрения, явно когда-то встречались, но неизвестно, где и когда. Коротко говоря, это есть нелокализованное воспоминание, или так называемое déjà vu. Déjà vu срабатывает как молниеносная вспышка и не зависит от того, сумеем ли мы восстановить источник этого воспоминания. Нередки случаи, когда источник так и остается подвешенным и нераскрытым. По крайней мере, когда такая неопределенность имеет собственную длительность и воспоминание, казалось бы, уже не зависит ни от моторно-двигательных функций организма, ни от самих восприятий, гарантирующих подобную его активность\. Заостряя тезис, скажем так: текущему восприятию и сопровождающей его полезной памяти противостоит память бесполезная - она не обогащает актуальное восприятие образом прежнего опыта, пусть и весьма отдаленным, но
\ О связи телесной активности и памяти см.: Анри Бергсон. Материя и память. - В кн.: Его же. Собрание сочинений в 4-х тт. Т. 1. М.: Московский Клуб, 1992, гл. первая.
узнавание 41I
скорее смещает его, дестабилизирует и даже перестраивает. В перспективе позитивного знания эту непроизвольную память всегда можно локализовать путем ее сведения к памяти овладевающей, активной. Локализация в этом случае принимает вид серии последовательных рефлексивных процедур, которые в конце концов призваны вернуть нас к истине воспоминания, даже если таковая необходимо будет с кем-то разделяться. (Эту истину разделяет наша группа, сказал бы Альбваш.) Но совраним за памятью-вспышкой два ее отмеченных свойства - бесполезность (неутилитарность), а также особое время. Чем же предстанет эта память без объекта, эта чистая игра воспоминания? По-видимому, она окажется не чем иным, как собственно аффектом памяти, то есть памятью как неким над- или сверхиндивидуальным состоянием. Это та странная нехватка памяти, которая дается в качестве мгновенного избытка, - интимно-близкое, удерживаемое на непреодолимом, поистине фатальном расстоянии. Именно такой разрыв и создает условия для встречи - прошлого и настоящего, внешнего и внутреннего, воспоминаний и самих вещей.
Но тот же разрыв ставит нас и в позицию соучастия, являясь условием своеобразной протосоциальной связи. Попробуем пояснить эту мысль. Период, ассоциируемый, по выражению Ф. Джеймисона, с логикой позднего капитализма, не мог не повлиять на саму нашу чувственность. Вернее, это наша чувственность впервые подала сигнал о том, что во внешнем мире, казалось бы подспудно, произошли необратимые и в самом деле исторические перемены. Мотив психического онемения современных обществ, будь то индифферентность к разнообразным шокам, поступающим извне, или возрастающий порог переносимой боли, встречается уже у Юнгера и Беньямина. Коротко это можно выразить утверждением: современный человек бесчувствен, под чем, однако, будет подразумеваться не один лишь феномен психической адаптации, по содержанию безусловно социальной, но и сама структура чувственности
42 антифотография
в традиционном понимании. Замороженное, анестезированное восприятие — вот ее общеизвестный позднейший трафарет. (Причем трафарет в двояком смысле расклада, а также расхожего мнения.) Что может потрясти такую чувственность? Где и каким путем она приоткрывается миру? Или, если иметь в виду наш интерес, каковы области и возможности самих аффективных воздействий? Еще задолго до событий, которые действительно пробили брешь в американской психике и, кстати говоря, не в ней одной\, отмечалось, что именно травма, дискурс травмы является сейчас тем местом, где возможно как само переживание, так и критическое высказывание о современности\". Только травма оказывается знаком реальности, так как на уровне популярных представлений травматический субъект - всегда другой, тот, чья травма и удостоверяет его в качестве уцелевшего свидетеля, тогда как в области критических анализов, в том числе предпринимаемых художниками, травмой передается, напротив, радикальное отсутствие субъекта, ибо нет, да и не может быть, субъекта травмы*\". В том и другом случае, однако, в этом слове записан скрытый призыв к освобождению - травма одновременно указывает и на потребность в доступе к реальному, и на язык, который позволяет так или иначе потребность эту огласить.
Возникает законное подозрение: все, что не связано с травмой - а травма суть тяжелые условия труда и выживания, смыкающиеся с самой Катастрофой, как та нам открылась недавно (возможно, даже впервые), - в предельном случае, повторим, нетравматическое вообще не аффицирует чувственность и
\ Сьюзен Бак-Морс. Глобальная публичная сфера? - Синий диван, 2002, № 1,с. 33.
\" См., напр.: Hal Foster. The Return of the Real. - In: Idem. The Return of the Real. The Avant-Garde at the End of the Century. Cambridge, Mass., London, England: The MIT Press, 1996.
\\" См.: Ibid, p. 168.
узнавание 43
остается за порогом восприятия. А с травмой не связаны рутинные события, которые проходят незамеченными. Восприятия, обра?/p>