Влияние военно-рыцарских идей на повседневную жизнь средневекового общества
Информация - История
Другие материалы по предмету История
»ивостью. Она не завистлива, не надменна и не горда, но всегда мила, скромна и радостна в словах и делах. И много, много раз куртуазные люди могут убедиться, сколь она благостна. Ибо им неведома злокозненность, которой негде в них укорениться, они не лицемерны и не выказывают к людям презрения, но, преисполненные благ, любвеобильны и щедры. Кто хочет благородство отыскать, недоступное низким людям, пусть ищет его и найдет там, где обитает куртуазность".
В странном свете видел общество XV века Шателлен, придворный историк Филиппа Доброго и Карла Смелого, чей обширный труд вместе с тем лучше всего отражает особенности мышления того времени. Выросший на земле Фландрии и ставший у себя в Нидерландах свидетелем блистательнейшего развития бюргерства, он был до того ослеплен внешним блеском и роскошью бургундского двора, что источник всякой силы и могущества видел лишь в рыцарской добродетели и рыцарской доблести.
Высшие задачи страны: поддержание церкви, распространение веры, защита народа от притеснения, соблюдение общего блага, борьба с насилием и тиранией, упрочение мира - все это у Шателлена приходится на долю рыцарства. Правдивость, доблесть, нравственность, милосердие - вот его качества. И французское рыцарство, полностью отвечает этому идеальному образу.
Но с другой стороны Шателлен вполне осознавал, что сердцевиной рыцарского идеала оставалось высокомерие, хотя и возвышенное до уровня чего-то прекрасного, он говорил - "Княжеская слава ищет проявиться в гордости и в высоких опасностях; все силы государей устремляются к одной точке, именно к гордости". Стилизованное, возвышенное высокомерно превращается в честь, она-то и есть основная точка опоры в жизни человека благородного звания. В другом месте он даже отмечал, что евреи и язычники ценили честь дороже и хранили ее более строго, ибо соблюдали ее ради себя самих и в чаянии воздаяния на земле, - в то время как христиане понимали честь как свет веры и чаяли награды на небесах.
Очевидно, что политическая и военная история последних столетий Средневековья, так, как ее запечатлело перо Монстреле и столь многих прочих, обнаруживала весьма мало рыцарственности и чрезвычайно много алчности, жестокости, холодной расчетливости, прекрасно осознаваемого себялюбия и дипломатической изворотливости. Историческая реальность с очевидностью то и дело разоблачала фантастический идеал рыцарства.
Рыцарская историография, наиболее ярким представителем которой были во второй половине XV в. - Оливер де Ла Марш, Жан Молине, Мэтью д'Эскуши, видела в рыцарстве главную социальную силу и не находила ничего более достойного, как только описывать доблестные подвиги рыцарей. Несмотря на сумбур и однообразные ужасы своих повествований, они видели эту историю погруженной в атмосферу доблести, верности, долга. Все они начинали с того, что провозглашали своим намерением прославление доблести и рыцарских добродетелей, рассказ "о благородных деяниях, победах, доблестных поступках и воинских подвигах". Историки этого направления обращались к абсолютным в их понимании нравственным эталонам, заданным христианской и рыцарской концепцией, и судили в зависимости от соответствия поступков этим эталонам. Даже описывая жестокость, алчность и другие проявления нерыцарских чувств своих героев, эти писатели не слишком хорошо сознавали противоречия между своими взглядами и реальностью, насколько высоко стоял в их сознании рыцарский идеал. Они верили в то, что только рыцарство могло спасти и поддержать мир и справедливость.
Рыцарская идея норовила внедриться даже в сферу метафизического. Бранный подвиг архангела Михаила прославлялся Жаном Молине как "первое деяние воинской и рыцарской доблести". Архангел Михаил - родоначальник рыцарства; оно же, как "воинство земное и рыцарство человеческое", являет собою земной образ ангельского воинства, окружающего престол Господень.
"Мемуары" Филиппа де Коммина, отразили дух политического направления Людовика XI, и символизировали триумф новой, политической системы над старой, рыцарской. Первое, что в них можно отметить, - это циничное отношение к принципу доверия. Доверие в дипломатии - наивность. Дипломатические переговоры, по мнению Коммина, - прежде всего упражнения в двуличии. В основе политической морали Коммина лежала аксиома "кому выгода -тому и честь". Рыцарская гордость и честь при это исключались. Другим его правилом являлось то, что честь всегда уступает деньгам. Он был уверен, что первым шагом к открытию переговоров с противником должен быть подкуп каких-либо влиятельных людей во враждебной партии. В этом деле похвально терпение, и отказы не должны обескураживать. Таким образом, рыцарская верность у Коммина стала предметом купли-продажи.
Коммин был крайне недоверчив к одной из важнейших рыцарских догм - использованию военной силы для разрешения политических споров. Как и Людовик XI, он боялся делать ставку но сражение, исход которого зависел от многих случайностей, и предпочитал дипломатические средства, а если дело доходило до сражения, то Коммин предлагал пользоваться хитростью и обманом. В "Мемуарах" Коммина уже нет и следа рыцарского духа. Более того, он часто насмехается над рыцарскими идеалами и с удовольствием разрушает все иллюзии относительно рыцарских добродетелей. Так он поступает, рассказывая о Карле Смелом, он признавал его храбрость и отвагу, но полностью отрицал его честность, куртуазность и другие рыцарские достоинства.<