Путевые заметки и рассказы английских писателей о России начала ХХ века (на материале произведений Л. Кэрролла и С. Моэма)
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
ездки в Париж и Лондон. Л. Кэрролл пишет:
"Он чрезвычайно любезно ответил на наши вопросы, дал нам множество советов относительно того, что следует посмотреть в Петербурге, как произносятся русские слова, и нарисовал весьма мрачную перспективу, сообщив, что лишь немногие говорят на каком-нибудь другом языке, кроме русского. В качестве примера необычайно длинных слов, встречающихся в русском языке, наш спутник привел слово "защищающихся", которое, если его записать английскими буквами, выглядит так: zashtsheeshtshayoushtsheekhsya. Это устрашающее слово - родительный падеж множественного числа причастия. Попутчик оказался весьма приятным пополнением нашей компании. На второй день я сыграл с ним три партии в шахматы, которые, судя по тому, что исход их не был записан в дневнике, закончились моим поражением" [27].
Первое же знакомство с Петербургом принесло Льюису Кэрроллу множество свежих впечатлений. Острый глаз "путешественника-парадоксалиста" подмечал новое, необычное, сравнивал, сопоставлял. Данное поведение автора отображает тему познания чужой культуры, связанный с путешествием. Дневниковая запись гласит:
"Необычная ширина улиц (даже второстепенные улицы шире любой из улиц Лондона), экипажи, мчащиеся во всех направлениях и, по-видимому, совершенно игнорирующие опасность сбить кого-нибудь (вскоре мы обнаружили, что за этими экипажами нужен глаз да глаз, поскольку кучеры не издают предостерегающих криков, как бы близко они ни находились от вас), огромные освещенные вывески магазинов, гигантские соборы и церкви, их купола, выкрашенные в синий цвет и покрытые золотыми звездами, местные жители, говорящие на совершенно непонятном языке, - все это принадлежит к числу чудес, открывшихся перед нами во время нашей первой прогулки по Петербургу" [27].
Тема познания чужой культуры пронизывает все произведение Л. Кэрролла. Перед ним и его спутником предстают общественные места (Исаакиевский собор, Невский проспект ("…по моему мнению, одна из красивейших улиц мира"), Сенатская площадь, ("…по-видимому, самая большая площадь в мире"), собор в Петропавловской крепости, Васильевский остров). Для каждого объекта Льюис Кэрролл находит соответствующий эпитет. Обращают на себя внимание писателя и памятники, например, конная статуя Петра I, а также статуи львов:
"Неподалеку от Адмиралтейства, - делится впечатлениями Кэрролл, - стоит великолепная конная статуя Петра Великого. Нижняя ее часть представляет собой не обычный пьедестал, а как бы дикую скалу, оставленную бесформенной и необработанной. Лошадь поднялась на дыбы, а у ее задней ноги извивается змея, на которую, как мне кажется, лошадь наступила. Если бы этот памятник был воздвигнут в Берлине, то Петр, несомненно, был бы самым деятельным образом вовлечен в убийство чудовища. Здесь же он не обращает на змею никакого внимания: теория "умерщвления" в России не признана. Мы обнаружили также две гигантские фигуры львов, бывших до такой степени трогательно ручными. [27]
Затрагивает Льюис Кэрролл и лингвокультурный аспект. Он и Лиддон хотели снять экипаж. В качестве примера приводится диалог между писателем и одним из кучеров.
Я. Гостиница Клее (Gostinitia Klee).
Кучер (быстро произносит какую-то фразу, из которой мы смогли уловить последние слова). Три гроша. (Три гроша = 30 копеек)
Я. Двадцать копеек? (Doatzat Kopecki)
К. (негодующе). Тридцать!
Я. (решительно). Двадцать.
К. (с убедительной интонацией). Двадцать пять? (Doatzat pait?)
Я. (с видом человека, сказавшего свое последнее слово и не желающего больше иметь с ним дело). Двадцать.
С этими словами я беру Лиддона под руку, и мы отходим, не обращая ни малейшего внимания на крики кучера. Не успели мы отойти на несколько ярдов, как услышали сзади стук экипажа: кучер тащился вслед за нами, громко окликая нас.
Я (мрачно). Двадцать?
К. (с радостной улыбкой). Да! Да! Двадцать!
И мы сели в пролетку.
Подобное происшествие забавно, если случается лишь однажды, но если бы, нанимая кэб в Лондоне, мы должны были каждый раз вступать в подобные переговоры, то со временем это слегка бы прискучило… [27]
В данном диалоге упоминаются русские реалии (грош, копейка, пролетка), в том числе и ономастические (Гостиница Клее). Со своей стороны, Льюис Кэрролл, как представитель британской культуры, меряет расстояние ярдами (Не успели мы отойти на несколько ярдов) и милями (Предприняли продолжительную прогулку по городу, прошли миль 15 или 16), а средство передвижения для него - кэб (нанимая кэб в Лондоне).
Следует обратить внимание и на транскрибирование произношения русских слов, которое имеет для русскоязычного читателя ироническую окраску (Gostinitia Klee; Doatzat Kopecki; Doatzat pait). Дополняет диалог невербальный компонент, который указывается в скобках после каждой реплики.
Процесс изучения русского языка Льюис Кэрролл продолжает и учит новые слова:
Я выучил из словаря 2 слова: хлеб ("Khlaib") и вода ("Vadah"). Их оказалось достаточно, чтобы получить требуемое" [27].
Воодушевленный первым успехом, Кэрролл и в дальнейшем отчаянно штурмовал языковый барьер, изъясняясь в случае необходимости по-русски "в простой и суровой манере, опуская все слова, кроме самых необходимых".
Случайный попутчик Кэрролла и Лиддона в поезде из Кенигсберга в Петербург оказался мистером Мюром, совладельцем известной торговой фирмы "Мюр и Мерилиз". В один из дней он навестил наших путешественников и приглас?/p>