Последний приют поэта (о Лермонтове)
Информация - Культура и искусство
Другие материалы по предмету Культура и искусство
?е, а провести вечер дома, находя это приятнее и веселее. Я не говорила и не танцовала с Лермонтовым, потому что и в этот вечер он продолжал свои поддразнивания. Тогда, переменив тон насмешки, он сказал мне: М-lle Emilie, je vous en prie, un tour de valse seulement, pour la derniere fois de ma vie. Ну уж так и быть, в последний раз, пойдемте. М.Ю. дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л.С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык a qui mieux mieux. Несмотря на мои предостережения, удержать их было трудно. Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его iет, называя его montagnard au grand poignard. (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал). Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом: он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: Сколько раз просил я Вас оставить свои шутки при дамах, и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову, а на мое замечание: язык мой враг мой, М.Ю. отвечал спокойно: Се nest rien; demain nous serons bons amis.
Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора. На другой день Лермонтов и Столыпин должны были уехать в Железноводск. После уж рассказывали мне, что, когда выходили от нас, то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: Что ж, на дуэль что ли вызовешь меня за это? Мартынов ответил решительно да, и тут же назначили день.
Тогда ли, у порога верзилинского дома, был назначен день дуэли, или о нем договорились секунданты позднее неизвестно. Дуэль неизбежна, вот что поняли все в кружке Лермонтова, хотя серьезно к вызову Мартынова почти никто не отнесся.
Такое впечатление вынес профессор Висковатов, беседуя со свидетелями последних дней поэта.
Ближайшие к поэту люди так мало верили в возможность серьезной развязки, что решили пообедать в колонии Каррас и после обеда ехать на поединок. Думали даже попытаться примирить обоих противников в колонии у немки Рошке, содержавшей гостиницу. Почему-то в кругу молодежи господствовало убеждение, что все это шутка, убеждение, поддерживавшееся шаловливым настроением Михаила Юрьевича. Ехали скорее, как на пикник, а не на смертельный бой, писал Висковатов.
Васильчиков в разговоре с биографом тоже говорил, что участники дуэли так несерьезно глядели на дело, что много было допущено упущений.
Вспоминая через 31 год в 1872 г. преддуэльную обстановку, он утверждал: Мы (Столыпин и Глебов, Е.Я.) iитали эту ссору столь ничтожной, что до последней минуты уверены были, что она кончится примирением. Даже в последнюю минуту, уже на месте поединка, были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут ужинать.
А как же сам поэт относился к предстоящей дуэли? Шаловливое настроение, конечно, совсем не отражало его внутреннего состояния.
Вспоминала же Катенька Быховец она в день дуэли провела в обществе Лермонтова несколько часов, что поэт при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем, он ужасно грустил.
Михаил Юрьевич часто заговаривал в последние месяцы о своей близкой смерти. Еще в Петербурге, зимой этого же года, он в кругу друзей говорил, что скоро умрет. В Москве, возвращаясь на Кавказ продолжать ссылку, поэт говорил Ю.Ф.Самарину о своей будущности, о своих литературных проектах, и среди всего этого он проронил о своей скорой кончине несколько слов.
А всего за неделю до дуэли Лермонтов говорил своему товарищу по юнкерской школе П.А.Гвоздеву: Чувствую, мне очень мало осталось жить.
Как видно, мысль о смерти преследовала его в последнее время. Но разве он хотел умереть? Ведь в те же самые дни, когда поэт говорил о скорой смерти, он делился с друзьями планами о своих литературных работах, в эти же дни развивал мысль об издании журнала. Мы в своем журнале, говорил он, не будем предлагать обществу ничего переводного, а свое собственное. Я берусь к каждой книжке доставлять что-либо оригинальное.
А разговор о будущем с Туровским, а философские беседы с Дядьковским ведь и они служат подтверждением его жажды деятельности, жажды жизни, полной литературных интересов.
Все говорит о том, что поэт далек был от мысли заснуть холодным сном могилы. Не хотел Лермонтов смерти, но не думать о ней не мог. Судьба Пушкина не забывалась.
Нам не суждено узнать, что думал и что пережил Михаил Юрьевич в последнюю ночь, проведенную в Домике. Но при мысли об этой ночи вспоминаются строки из дневника Печорина:
И, может быть, я завтра умру, и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно.
Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился? А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятныетАж
Пуля сразила поэта именно тогда, когда он чувствовал в себе силы необъятные, понимал, зачем живет, для какой цели родился.
VI
Как же происходила дуэль? Сохранилось два свидетельства о трагедии разыгравшаяся 15 июля 1841г. у